Красношейка

– В штабе никто не приказывал приносить его обратно.

– Может быть, недоразумение? – спросил Гюдбранн.

– Может быть. – Эдвард достал из кармана тонкую недокуренную сигарету, отвернулся от ветра и осторожно зажег ее. Сделав пару затяжек, он послал ее по кругу и продолжал: – Те, кто уносил его, утверждают, что его положили в братскую могилу на участке «Север».

– Раз так, его должны были закопать?

Эдвард покачал головой:

– Их не закапывают сразу, их сначала сжигают. А сжигают днем, чтобы ночью русские не увидели огонь. К тому же ночью эти новые братские могилы открыты и не охраняются. Кто-то, верно, вытащил оттуда Даниеля ночью.

– Дьявольщина просто, – повторил Дале, взял сигарету и жадно затянулся.

– Так, значит, они сжигают трупы? – спросил Гюдбранн. – Зачем, в такой холод?

– Я знаю, – сказал Дале. – Из-за мерзлоты. Когда весной температура резко повышается, земля оттаивает и мертвецы вылезают из земли. – Он нехотя отдал сигарету. – Прошлой зимой мы похоронили Форпенеса прямо за линией обороны. А весной снова наткнулись на него. А может, лисы выкопали. Вот так вот.

– Вопрос-то не в этом, – сказал Эдвард. – Как Даниель попал сюда?

Гюдбранн пожал плечами.

– В прошлый раз дозор нес ты, Гюдбранн. – Эдвард закрыл один глаз, а другим, своим циклоповым глазом, уставился на него. Гюдбранн глубоко затянулся, медля с ответом. Дале закашлялся.

– Я четыре раза проходил мимо этого места, – ответил Гюдбранн, отдавая сигарету. – Но его тогда здесь еще не было.

– Эти следы идут поверх последних следов сапог. А ты говоришь, что проходил мимо этого места четыре раза…

– Какого черта, Эдвард! Ты и сам видишь, что Даниель лежит там! – оборвал его Гюдбранн. – Разумеется, кто-то приволок его сюда, и, скорее всего, на салазках. Но если ты послушаешь, что я тебе говорю, то поймешь, что этот кто-то притащился сюда уже после того, как я был здесь в последний раз.

Эдвард ничего не ответил, вместо этого он с явным раздражением выдернул оставшийся окурок сигареты из поджатых губ Дале и с сожалением посмотрел на мокрые отметины на папиросной бумаге. Дале снял с языка приставший табак и исподлобья посмотрел на него.

– Ну скажи мне ради бога, для чего мне делать что-нибудь подобное? – спросил Гюдбранн. – И как бы я умудрился утащить труп с участка «Север» и притащить его сюда, да еще так, чтоб меня не заметили караульные?

– Ты мог идти через ничейную полосу.

Гюдбранн скептически покачал головой:

– Эдвард, ты думаешь, я больной? На кой мне труп Даниеля?

Эдвард еще два раза затянулся сигаретой, бросил окурок на землю и наступил на него сапогом. Он делал так всегда, хотя не знал зачем, – просто видеть не мог догорающие окурки. Снег заскрипел, будто застонал, когда Мускен поворачивал пятку.

– Нет, я не думаю, что ты приволок Даниеля сюда, – сказал Эдвард. – Потому что я не думаю, что это Даниель.

При этих словах Дале и Гюдбранн вздрогнули.

– Ну конечно, это Даниель, – сказал Гюдбранн.

– Или кто-то с таким же телосложением, – сказал Эдвард. – И такими же нашивками на форме.

– Мешок… – начал Дале.

– Ага, значит, ты видишь, что это не тот мешок, да? – с издевкой спросил Эдвард, но посмотрел при этом на Гюдбранна.

– Это Даниель. – Гюдбранн сглотнул. – Я узнал его сапоги.

– И ты предлагаешь нам попросить похоронную команду просто взять и снова унести его? – спросил Эдвард. – Даже не рассмотрев его поближе. На это ты и рассчитывал, не так ли?

– Иди ты к черту, Эдвард!

– После этого случая я не уверен, кто из нас двоих к нему раньше отправится, Гюдбранн. Сними с него мешок, Дале.

Дале недоуменно уставился на товарищей, глядевших друг на друга, будто два быка.

– Ты слышал?! – крикнул Эдвард. – Разрежь мешок!

– Я бы лучше не стал этого…

– Это приказ. Давай!

Дале продолжал колебаться, в нерешительности переводя взгляд с одного на другого. Потом он посмотрел на окоченевшую фигуру на ящиках с боеприпасами, пожал плечами, расстегнул камуфляжную куртку и сунул под нее руку.

– Погоди! – сказал Эдвард. – Попроси Гюдбранна одолжить тебе штык.

Теперь Дале окончательно растерялся. Он вопросительно посмотрел на Гюдбранна, но тот покачал головой.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Эдвард, по-прежнему стоя лицом к Гюдбранну. – По уставу положено носить штык, а он у тебя сегодня, что ли, не при себе?

Гюдбранн молчал.

– Ты же управляешься с этим штыком как заправский убийца, Гюдбранн, не мог же ты просто-напросто потерять его, а?

Гюдбранн по-прежнему молчал.

– Похоже на то. Ну да ладно, доставай свой, Дале.

Больше всего Гюдбранну сейчас хотелось вырвать этот огромный, буравящий глаз из глазницы командира. Как он был похож на ту крысу роттенфюрера! Крысу, с крысиными глазами и крысиными мозгами. Неужели он ничего не понимает?

Сзади был слышен треск – трещит разрезаемая штыком мешковина – и тяжелое дыхание Дале. Они обернулись одновременно. Там, в красных лучах нового дня, отвратительно ухмыляясь, на них смотрело бледное лицо с третьим черным, зияющим глазом посреди лба. Это был Даниель, без всякого сомнения.

Эпизод 14

МИД Норвегии, 4 ноября 1999 года

Бернт Браннхёуг взглянул на часы и нахмурил лоб. Восемьдесят две секунды, он на семь секунд отстал от графика. Итак, он перешагнул порог зала заседаний, пропел бодрое северное «добрыйдень» и улыбнулся своей знаменитой белоснежной улыбкой четырем лицам, повернувшимся ему навстречу.

С одной стороны стола сидел Курт Мейрик из СБП и Ракель – у нее была та же нелепая заколка, претенциозный костюм и строгое выражение лица. Его поразило, что костюм выглядел дороговато для секретаря. Он по-прежнему полагался на свою интуицию, которая говорила ему, что она разведена, но, возможно, она была раньше замужем за состоятельным человеком. Или у нее богатые родители? То, что она вдруг снова появилась здесь, на заседании, которое, как предупредил в прошлый раз Браннхёуг, должно проходить в строжайшей секретности, указывало на то, что в СБП она занимала более значимое положение, чем ему показалось на первый взгляд. Надо разузнать о ней побольше.

С другой стороны стола сидела Анна Стёрксен вместе с этим длинным, тощим начальником отделения полиции. Как бишь его? Сначала он потратил больше восьмидесяти секунд на путь до зала заседаний, а теперь не может вспомнить имя – неужели стареет?

У него раньше и мыслей таких не появлялось, все началось прошлым вечером, а вот теперь опять! В тот раз он пригласил Лизу, молодую практикантку, на то, что он называл «сверхурочным обедом». Потом он пригласил ее на бокал вина в отель «Континенталь», где для работников МИДа была забронирована комната для встреч, требующих особой секретности. Лизу долго просить не пришлось, она была амбициозной девушкой. Но сеанс не удался. Стареет? Нет, случайность, а может, лишний бокал вина, но не старость. Браннхёуг прогнал эту мысль обратно в подсознание и сел.

– Благодарю вас за то, что вы все так быстро откликнулись и пришли сюда, – начал он. – Разумеется, незачем лишний раз подчеркивать конфиденциальный характер этой встречи, но я считаю нужным все же сделать это, так как, возможно, не у всех присутствующих здесь достаточно опыта в подобного рода делах.

Он скользнул взглядом по всем, кроме Ракели, тем самым намекая, что последнее замечание относилось именно к ней. Потом повернулся к Анне Стёрксен:

– Ну, как там этот ваш человек?

Начальник полиции посмотрела на него с легким недоумением.

– Этот ваш полицейский? – поспешил исправиться Браннхёуг. – Кажется, его зовут Холе?

Она кивнула Мёллеру, которому пришлось пару раз откашляться, прежде чем начать говорить.

– Вообще, все вроде как в порядке. То есть он, конечно, испытал потрясение. Но… да, – он пожал плечами, будто показывая, что ничего более существенного к сказанному не прибавишь.

Браннхёуг поднял недавно начесанную бровь:

– Я надеюсь, из-за этого его потрясения не произойдет утечка информации?

– Ну, – сказал Мёллер. Боковым зрением он увидел, как начальник полиции быстро повернулась к нему. – Я бы не стал так думать. Он понимает всю деликатность дела. И конечно, его проинструктировали по поводу неразглашения.

– То же самое касается и других сотрудников полиции, которые тогда были там, – поспешила добавить Анна Стёрксен.

– Тогда будем надеяться, что все под контролем, – сказал Браннхёуг. – А теперь позвольте мне сообщить вам последние новости касательно этой ситуации. Я только что говорил по этому поводу с американским послом и думаю, что могу с уверенностью сказать: мы сошлись во мнениях по поводу самых главных пунктов по этому трагическому делу.

Он окинул взглядом всех присутствующих. Те смотрели на него в напряженном ожидании, – ждали, что скажет им он, Бернт Браннхёуг. От прежнего уныния не осталось и следа.

– Посол сказал мне, что состояние того агента Службы безопасности американского президента, которого ваш человек, – он кивнул Мёллеру и начальнику полиции, – подстрелил у переезда, стабильное и сейчас не вызывает никаких опасений за его жизнь. У него поврежден позвоночник, есть внутреннее кровотечение, но его спас бронежилет. Сожалею, что нам не удалось выяснить это раньше, но по понятным причинам обмен информацией по данному вопросу сведен к минимуму. Допустимы лишь необходимые разъяснения в пределах узкого круга вовлеченных лиц.

– А где он? – задал вопрос НОП.

– А это вам вовсе незачем знать, Мёллер.

Он посмотрел на Мёллера, тот изменился в лице. На секунду в комнате повисла гнетущая тишина. Всегда неприятно, когда кому-то приходится напоминать, что тебе не следует знать больше, чем требуется для работы. Браннхёуг улыбнулся и сочувственно развел руками, будто хотел сказать: «Я понимаю, вам любопытно, но такова жизнь». Мёллер кивнул и уставился в стол.

– О’кей, – сказал Браннхёуг. – Я могу только добавить, что после операции его перевезут самолетом в госпиталь в Германии.

– Ясно. – Мёллер почесал затылок. – Э-э…

Браннхёуг молчал.

– Я имею в виду, ведь хорошо было бы, если бы Холе узнал об этом? В смысле, что секретный агент выжил. Это сделало бы положение… э-э… легче для него.

Браннхёуг посмотрел на Мёллера. Не совсем понятно, к чему тот клонит.

– Было бы хорошо, – согласился он.

– А о чем вы там сошлись во мнениях с американским послом? – вдруг спросила Ракель.

– Я как раз собираюсь к этому перейти, – поспешно ответил Браннхёуг. Это действительно был следующий пункт, но ему не нравилось, когда его так обрывают. – Но прежде я хотел бы отметить оперативность Мёллера и полиции Осло. Если верить отчетам, агента доставили в больницу за каких-то двенадцать минут.

– Холе и его коллега, Эллен Йельтен, отвезли его в акерскую поликлинику, – сказала Анна Стёрксен.

– Они сработали на удивление быстро, – заметил Браннхёуг. – Это мнение разделяет и американский посол.

Мёллер и Стёрксен обменялись взглядами.

– Посол также переговорил со Службой охраны президента: американская сторона не будет возбуждать уголовного дела. Разумеется.

– Разумеется, – согласился Мёллер.

– Мы также сошлись во мнении о том, что вина в основном лежит на американской стороне. Этот агент вообще не должен был находиться в билетной кассе. То есть он должен был – но об этом, разумеется, нужно было сообщить норвежскому офицеру связи. Норвежский полицейский, который держал пост на том участке, куда проник этот агент, и который должен был – простите, мог – передать об этом офицеру связи, вел себя в соответствии с тем, что агент предъявил ему удостоверение. В приказе сказано, что секретные агенты имеют доступ ко всем участкам безопасности, поэтому полицейский не счел нужным сообщать об этом дальше по цепочке. Сейчас мы видим, что ему все же следовало это сделать.

Он посмотрел на Анну Стёрксен – она не выказала никаких возражений.

– Хорошая новость заключается в том, что, судя по всему, инцидент не повлек за собой никаких серьезных последствий. Между тем я собрал вас не для того, чтобы обсуждать, что мы должны делать, если события пойдут по наилучшему сценарию. Это немногим лучше, чем сидеть сложа руки. Поэтому давайте отвлечемся от наилучшего сценария. Потому что наивно было бы полагать, что об этом досадном случае не узнают – рано или поздно.

Он рубил ладонями воздух, будто разбивая предложения на удобоваримые куски.

– Кроме двадцати человек в СБП, МИДе и координационной группе, об этом деле знают также около пятнадцати полицейских, которые были свидетелями происшедшего у переезда. Я не хочу говорить ничего плохого о них – они, конечно, соблюдают свои обязательства по неразглашению. В общем. Но они простые полицейские, у них нет опыта поддержания той степени секретности, которая требуется в данном случае. Кроме того, в курсе этого происшествия сотрудники Главного госпиталя, Службы воздушного сообщения, компании «Фьеллиньен» и отеля «Плаза» – и все они в той или иной степени могли что-то заподозрить. У нас также нет никакой гарантии, что никто не наблюдал за кортежем в подзорную трубу из окна какого-нибудь расположенного поблизости здания. Достаточно кому-нибудь из тех, кто хоть как-то со всем этим связан, сказать хоть слово, и…

Он надул щеки и с шумом выдохнул, изображая взрыв.

За столом стало тихо, потом Мёллер откашлялся:

– А почему это так… э-э… опасно, если все всплывет наружу?

Браннхёуг кивнул, будто показывая, что это не самый идиотский вопрос, который он слышал в своей жизни, но Мёллера это сразу же убедило в обратном.

– Соединенные Штаты Америки для нас – несколько больше, чем просто союзник, – начал Браннхёуг с едва заметной улыбкой. Он сказал это с такой интонацией, с какой иностранцам объясняют, что в Норвегии правит король, а столица называется Осло. – В 1920 году Норвегия была одной из беднейших стран Европы. Такой бы она, очевидно, и оставалась, если бы не помощь США. Забудьте всю болтовню, которую мы слышим от политиков. Эмиграция, помощь по плану Маршалла, Элвис и финансирование всей этой авантюры с нефтью сделали Норвегию, пожалуй, самой проамериканской страной в мире. Каждый из здесь присутствующих долго работал, чтобы достичь нынешних карьерных высот. Но если случится, что кто-нибудь из наших политиков узнает, что кто-то из людей в этой комнате допустил, чтобы жизнь американского президента подвергалась опасности…

Оставшаяся часть предложения повисла в воздухе, а сам Браннхёуг окинул взглядом стол.

– К счастью для нас, – добавил он, – американцы считают, что лучше признать ошибку какого-нибудь своего секретного агента, чем невозможность в целом сотрудничать с одним из своих ближайших союзников.

– Это значит, – сказала Ракель, не отрывая взгляда от блокнота, лежащего перед ней на столе, – что нам вовсе не нужно искать норвежского козла отпущения.

Она подняла глаза и посмотрела прямо на Браннхёуга:

– Напротив, нам нужно найти норвежского героя. Не так ли?

Браннхёуг посмотрел на нее с удивлением и интересом одновременно. С удивлением – потому что она так быстро поняла, что ему нужно, а с интересом – потому что ему стало абсолютно ясно, что уж с ней-то нужно считаться.

– Верно. Когда вся эта история о том, как норвежский полицейский пристрелил секретного агента, выйдет наружу, у нас уже должна быть готова своя версия, – сказал Браннхёуг. – И по этой версии, с нашей стороны не было допущено ничего предосудительного, наш офицер связи действовал по инструкции, а вся вина лежит на агенте службы охраны. Эта версия устроит как нас, так и американцев. Наша задача – в том, чтобы заставить журналистов поверить в это все. И в связи с этим…

– …нам нужен герой, – закончила Анна Стёрксен. Она кивнула в знак того, что теперь и она понимает, о чем речь.

– Пардон, – подал голос Мёллер. – Я тут, получается, единственный, кто не понимает, в чем штука.

– Ваш полицейский проявил недюжинную сноровку, когда президенту угрожала потенциальная опасность, – сказал Браннхёуг. – Ведь если бы тот человек в билетной кассе хотел совершить покушение, по инструкции следовало броситься спасать президента. Что и было сделано. И то, что тот человек, как выяснилось, вовсе не собирался стрелять в президента, дела не меняет.

– Разумно, – сказала Анна Стёрксен – В подобных ситуациях прежде всего нужно соблюдать инструкцию.

Мейрик ничего не ответил, но согласно кивнул.

– Хорошо, – продолжал Браннхёуг. – «Штука» – как вы выразились, Бьярне, – состоит в том, чтобы убедить прессу, наше руководство и всех, кто связан с этим делом, что мы ни на секунду не сомневаемся в том, что наш офицер связи поступил правильно. «Штука» в том, что мы уже сейчас должны вести себя так, будто он совершил подвиг.

Браннхёуг посмотрел на Мёллера – тот был в замешательстве.

– Не представить его к награде немедленно – значит уже наполовину признать, что ему не следовало стрелять, а соответственно признать и то, что вся система безопасности дала сбой во время визита президента.

Присутствующие закивали.

– Ergo[14], – сказал Браннхёуг. Он любил это словечко. Оно было похожим на мощное оружие, почти непобедимое. Когда он произносил его, ему казалось, что его устами сама логика говорит: «Из этого следует…»

– Ergo, мы должны дать ему медаль? – снова встряла Ракель.

Браннхёуг почувствовал раздражение. Она так сказала «медаль», как будто они сейчас занимались тем, что писали сценарий комедии, где только приветствовались всевозможные забавные предложения. Его план – комедия?!

– Нет, – тихо и решительно ответил он. – Не медаль. Медали и прочие награды такого рода достаются слишком легко, это недостаточно надежный выход. – Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. – Давайте повысим парня в должности. Назначим его инспектором.

Последовала долгая пауза.

– Инспектором? – Бьярне Мёллер по-прежнему недоверчиво смотрел на Браннхёуга. – За то, что он подстрелил секретного агента?

– Может быть, это звучит немного странно, но подумайте хорошенько.

– Это… – Мёллер моргнул, и выглядело это так, будто он хотел сказать длинную речь, но передумал и решил промолчать.

– Может, не стоит наделять его всеми полномочиями инспектора, – услышал Браннхёуг голос начальника полиции. Она говорила осторожно, тщательно подбирая слова. Будто вдевает нитку в иголку, подумал Браннхёуг.

– Мы и об этом подумали, Анна, – ответил он с легким ударением на имени. В первый раз он обратился к ней не по фамилии. Одна из ее бровей слабо шевельнулась, но иных выражений недовольства он не заметил. – Проблема в том, что если все коллеги этого вашего меткого полицейского узнают об этом назначении, а потом о том, что эта должность просто номинальная, легче нам не будет. То есть мы постоянно будем на взводе. Едва они заподозрят неладное, сразу же поползут слухи, и, конечно, все будет выглядеть, будто мы просто пытаемся скрыть, что мы – вы – этот полицейский – крепко влипли. Другими словами, мы должны дать ему такую должность, чтобы быть на сто процентов уверенными в том, что никто не будет знать наверняка, чем он, собственно, занимается. Иначе говоря: повышение вместе с переводом в закрытое от других место.

– Закрытое место. Никто не будет знать наверняка… – криво улыбнулась Ракель. – Звучит так, будто вы решили посадить его в клетку, Браннхёуг.

– А что скажешь ты, Курт? – спросил Браннхёуг.

Курт Мейрик почесал за ухом и тихо засмеялся.

– А что? – сказал он. – Уж место инспектора-то мы ему небось подыщем.

Браннхёуг кивнул:

– Было бы очень хорошо.

– Ну, надо же помогать друг другу, когда можно.

– Замечательно, – широко улыбнулся Браннхёуг и посмотрел на настенные часы, давая понять, что встреча окончена. Заскрипели стулья.

Эпизод 15

Санктхансхёуген, 4 ноября 1999 года

«Tonight we’re gonna party like it’s nineteen ninety-nine!»[15]

Эллен бросила взгляд на Тома Волера, который только что поставил кассету и включил звук так громко, что на басах панель дрожала. А пронзительный фальцет певца просто резал уши.

– Не мешает? – спросил Том, пытаясь перекричать музыку. Эллен не хотелось его обижать, и она только кивнула. Она не то чтобы боялась нечаянно обидеть Тома Волера, просто ей не хотелось с ним конфликтовать попусту. Хотелось надеяться, что скоро тандем «Том Волер – Эллен Йельтен» распадется. Во всяком случае, шеф Бьярне Мёллер сказал, что это носит временный характер. Все знали, что к весне Том получит очередное повышение и станет инспектором.

– Пидор нигер! – прокричал Том. – И поет соответственно.

Эллен не ответила. Шел такой сильный дождь, что, несмотря на включенные дворники, на лобовом стекле патрульной машины все равно лежала пелена воды, отчего очертания домов по улице Уллеволсвейен расплывались, словно мираж. Сегодня с утра Мёллер послал Тома и Эллен разыскать Харри. Они приходили к нему домой на Софиес-гате и выяснили, что в квартире его нет. Или он не захотел им открыть. Или не смог. Этого Эллен боялась больше всего. Она смотрела, как люди бегут туда-сюда по тротуару. Их фигуры тоже казались причудливыми, искаженными, как в кривом зеркале.

– Давай налево и здесь остановись, – сказала она. – Ты можешь подождать меня в машине.

– С удовольствием, – сказал Волер. – Терпеть не могу алкашей.

Она искоса посмотрела на него, но по выражению лица нельзя было понять, кого он имеет в виду: утренних посетителей ресторана «Шрёдер» в общем или Харри в частности. Он остановился у автобусной остановки, так что, когда Эллен выходила, она заметила, что через дорогу уже построили кафе-бар. А может, он давно уже там был, просто она не замечала. На табуретах вдоль больших окон сидели молодые люди в свитерах с высокими воротниками и читали иностранные журналы или просто смотрели на дождь, держа в руках белые кофейные чашки и, наверное, размышляя, ту ли они подобрали мебель, тот ли выбрали институт, того ли человека любят, в тот ли клуб ходят, в том ли городе Европы живут.

В дверях «Шрёдера» она столкнулась с мужчиной в толстом вязаном свитере. Алкоголь успел уже обесцветить когда-то голубые глаза, ладони были огромные, как сковороды, и черные от грязи. Когда он, шатаясь, проходил мимо, Эллен обдало сладковатым запахом пота и перегара. Внутри ресторана была спокойная утренняя атмосфера. Заняты только четыре столика. Эллен бывала здесь раньше, очень давно, но, как видно, с той поры ничего не изменилось. На стенах висели пейзажи старого Осло, и это, вместе с коричневыми стенами и стеклянным потолком, придавало заведению некоторое сходство с английским пабом. Откровенно говоря, очень небольшую. Диваны и дешевые пластиковые столы делали его больше похожим на курительную комнату на пассажирском пароходе. В конце зала, опершись на стойку, стояла официантка и курила, без всякого интереса разглядывая Эллен. В самом дальнем углу, у окна, сидел понурый Харри. Перед ним стоял пустой поллитровый пивной бокал.

– Привет, – сказала Эллен и села напротив.

Харри посмотрел на нее и кивнул. Будто все это время сидел и ждал ее. Потом снова опустил голову.

– Мы все пытались тебя найти. Заходили к тебе домой.

– Я был дома? – спокойно и без улыбки спросил он.

– Не знаю. Ты сейчас дома, Харри? – Она кивнула на бокал.

Он пожал плечами.

– Он выживет, – заметила она.

– Я слышал. Мёллер опять оставил мне сообщение на автоответчик. – Речь у Харри была на удивление внятная. – Он, правда, не сказал, насколько опасна рана. Там ведь множество нервов вроде бы?

Он склонил голову набок, Эллен молчала.

– Может, он просто останется паралитиком. – Харри щелкнул по пустому бокалу. – Сколь![16]

– Твой больничный будет готов завтра, – сказала Эллен. – И мы снова ждем тебя на работе.

Он быстро поднял голову:

– А я на больничном?

Эллен бросила на стол тонкую пластиковую папку. Изнутри выглядывал краешек розовой бумаги.

– Я говорила с Мёллером. И доктором Эуне. Возьми себе копию этого больничного листа. Мёллер говорит, что после того как застрелишь кого-нибудь на работе, требуется несколько дней, чтобы прийти в себя. Просто приходи завтра.

Он отвернулся и посмотрел на окно с цветными рифлеными стеклами. Должно быть, это в целях осторожности: чтобы посетителей нельзя было увидеть с улицы. В отличие от кафе-бара напротив, подумала Эллен.

– Ну? Ты придешь? – спросила она.

– Знаешь… – Он посмотрел на нее тем затуманенным взглядом, которым глядел каждое утро после возвращения из Бангкока. – Я бы не стал загадывать.

– Все равно приходи. Тебя ждет парочка прикольных сюрпризов.

– Сюрпризов? – Харри мягко рассмеялся. – И что же это, хотел бы я знать? Досрочный выход на пенсию? Почетная отставка? Или президент хочет наградить меня орденом Пурпурного Сердца?