Наследники князя Гагарина

Из-за двери послышалось:

– Эх, денек-то какой! А может, не пойдем сегодня на завтрак, возьмем пивка и сразу к морю, а?

После завтрака Виктор еще раз постучался к Милениной, но снова безрезультатно. Это настораживало, и он занервничал: спит или ушла? Еще вчера он не стал бы так беспокоиться, но прошедшую ночь они провели вместе, и возникала мысль, что Лада впервые за всю неделю не спустилась к завтраку, потому что не захотела столкнуться с ним за одним столом на глазах хозяев и постояльцев. Стесняется? Но ведь, скорее всего, никто ничего и не заметил. Ну, зашел мужчина к женщине поздно вечером выпить перед сном стакан вина, так никто же не знает, что вышел он только под утро. Даже если бы это обстоятельство и было предано огласке, что с того? Курортники весьма снисходительно относятся и к легкому флирту, и к более серьезным увлечениям коллег по отдыху, тем паче, что они с Ладой – свободные и вполне самостоятельные люди. В конце концов, они никому не мешают и не привлекают к себе общественного внимания. Не то, что этот московский дуэт жены с любовницей. Устроили тут бесплатный цирк!

Виктор спустился вниз, вышел из дверей четырехэтажного особняка и присел на лавочку у небольшого фонтанчика, выложенного диким камнем. Хозяйский сын Александр работал в беседке – очищал от углей и пепла длинный мангал, на котором ежедневно жарились ароматные шашлыки или готовился азиатский плов. Виктор огляделся вокруг, залюбовался аккуратными цветочными клумбами, разбитыми между выложенными каменной плиткой дорожками, и вдохнул полные легкие прохладного утреннего воздуха. Красота! Все-таки правы были его друзья, когда решись уехать из Новосибирска и построить в Сочи частную гостиницу. Он вспомнил, как Лена, когда им случалось всей компанией смотреть прогноз погоды, всякий раз говорила мужу:

– Давид, ну, почему у них там плюс пятнадцать, а у нас минус пятнадцать. Поехали жить в Сочи!

И они поехали. Правда, Лена и сейчас не очень довольна своей жизнью: была инженером на производстве, а стала горничной в собственном доме, да и заработки оказались не столь велики, как представлялось. Впрочем, бывает ли женщина когда-нибудь целиком и полностью довольна своей жизнью, будь она хоть прислугой, хоть королевой? И все же юг есть юг, что ни говори. Однако Виктор еще не решил для себя, хочет ли и он жить здесь постоянно, а не просто приезжать раз в год на отдых.

Он несколько раз порывался спросить у Александра, не видел ли тот Ладу, но было как-то неловко справляться о девушке, с которой завел роман. И только когда Саша подошел к нему сам и попросил зажигалку, Виктор задумчиво произнес:

– В центр, что ли проехаться? Да одному скучновато, а компаньонка моя куда-то пропала.

– Лада? А она ушла минут пятнадцать назад.

– Как была одета: как на пляж или как в город?

Саша лишь широко улыбнулся, разведя руками. Жест его говорил: разве их, женщин, поймешь, что у них считается выходным нарядом, а что повседневным, тем более что во время отдыха они и в ресторан, и на пляж зачастую одеваются одинаково: шорты да майка.

Повесив ключи от своего номера на специальный стенд с множеством крючков, Виктор вышел за ворота. Спустился вниз по крутой горке, давшей название пансионату, к морю. Когда немолодые, нехуденькие дамы, разморенные жарой, с трудом взбирались по асфальтовой дорожке вверх, пеняя на крутость подъема, Леночка смеялась:

– А это у нас бесплатная антицеллюлитная программа!

Вспомнилась песенка «На недельку до второго я уеду в Комарово», на мотив которой один из отдыхающих написал такие слова:

Каждым летом, нету мочи,

Снова тянет в город Сочи,

Чтоб забыть про все заботы,

Суету и канитель.

Там кого-то ждет коморка,

А меня «Крутая горка»,

Есть на улице Медовой

Замечательный отель!

Виктор прошелся вдоль все полосы пляжа Курортного городка, Ладу среди купающихся и загорающих не обнаружил и тогда поехал в Центральный Сочи на маршрутном такси. Полчаса спустя он уже бесцельно брел по Приморской набережной и, несмотря на то что был в солнцезащитных очках, щурился от ярких полуденных лучей.

– А-а-а-а! – донесся откуда-то сверху хрипловатый протяжный крик.

Вскинув голову, Виктор увидел болтающуюся на двух резинках фигурку. Девушка взмывала ввысь и снова низвергалась почти до самой земли, натужно визжа и нелепо дрыгая в воздухе ногами. Виктор пригляделся, и вдруг с удивлением узнал в летающей женщине свою постоянную спутницу последних дней, с которой вчера впервые занимался любовью. Сначала хотел подойти поближе, но решил, что лучше будет проследить за ней издали, раз уж она решила почему-то побыть сегодня одна.

Резинка почти прекратила колебательные движения. Два парня ловко поймали Ладу и вмиг высвободили ее из стреляющей людьми рогатки. Смеясь и покачиваясь, она пошла по набережной в сторону аквапарка «Черномор» и вскоре скрылась за его воротами. Виктор тоже купил билет и был при входе окольцован вокруг запястья пластиковой лентой, дающей право в течение всего дня беспрепятственно входить в парк недешевых, хотя и весьма однообразных развлечений.

Он прошел на территорию и сразу же увидел Ладу. Она стояла у стойки бара, уже в белом купальнике, и полусонный бармен наливал в ее стакан прозрачную жидкость из восьмигранной бутылки «Звезда Давида». Виктор как-то покупал эту водку Давиду в подарок. Запив поглощенные залпом сто граммов кока-колой, Миленина почти бегом понеслась к пожарно-красной лестнице ближайшего аттракциона. Энергично вскарабкалась на верхнюю площадку и стремглав покатилась по извилистому металлическому желобу, чтобы вывалиться из него в прозрачно-голубой бассейн.

Виктор присел за столик и заказал светлого пива и сушеных кальмаров. В течение пары часов он с неприятным всевозрастающим изумлением наблюдал, как девушка его мечты лихорадочно металась от барной стойки к очередному аттракциону, периодически выпивая по пятьдесят граммов без закуски, как заправский алкоголик, и каталась с горок, как проказничающая школьница. И это та, которая говорила, что водки не пьет вообще, а вино – только во второй половине дня. И это та, которая утверждала, что не любит острых ощущений, потому что ее мутит даже на колесе обозрения! Как прикажете понимать эту метаморфозу? Что, он отказывал ей в выпивке или запрещал развлекаться? Или она притворялась умницей и скромницей только для того, чтобы произвести на него благоприятное впечатление?

Будучи человеком серьёзным, он не любил непредсказуемости. Хватило ее с избытком и с первой женой, чьи милые девичьи странности обернулись в семейной жизни извечным недовольством мужем и беспрерывными скандалами. Какое он испытал облегчение, когда наконец-то с ней развелся! Нет уж, в сорок лет хочется определенности, относительного покоя и домашнего уюта. Все эти ужимки и прыжки явно неуместны и несвоевременны.

Серьёзный мужчина заказал третью банку пива «Невское». Он все ждал, что Лада обратит на него внимание. Гадал: смутится нежданной встречей или подойдет, как ни в чем не бывало? А может, сделает вид, что не заметила? Но ей не надо было делать вида – она и так никого вокруг не замечала. И он проследовал за ней до «Простоквашино». Они уже ходили вместе в зимнее кафе с тем же названием у центрального рынка, но он не знал, что на набережной есть и летнее заведение от этой фирмы.

Сидя в кафе, находящемся напротив, он наблюдал, как Лада набирала на тарелку разнообразные закуски с воза или телеги, как называют эти импровизированные столы с разносолами. Она говорила, что и в Москве, если выходит в рестораны, то предпочитает «Елки-палки» – сеть раскинувшихся по городу трактиров, идею создания которых воплотили потом во многих городах, называя кабаки то «Любо-дорого», то «Русская кухня».

Ударившаяся в загул женщина выпила графинчик водки, опустошила тарелку и отправилась в другое кафе, расположенное на эстакаде, выдающейся в открытое море, где снова заказывала спиртное и слушала музыку, глядя в пространство невидящим взором.

Виктору уже давно надоела эта бесцельная слежка, хотелось подойти к ней, заговорить, спросить, что такое с ней случилось за пару предрассветных часов, на которые он ее покинул, почему она внезапно решила сбежать и напиться до неприличия в одиночку. Но он почему-то все не мог решиться на открытый контакт и машинально вновь побрел за удаляющейся в сторону Морвокзала одинокой фигуркой, одетой в светлые шорты и черную майку с глубоким вырезом. Он переживал, что она, сильно пьяная, может влипнуть в неприятную историю, чреватую непредсказуемыми последствиями.

Было уже около часа ночи, когда Лада вошла в очередное заведение. Он видел сквозь стеклянную фасадную стену ресторана, как она изучала меню, и зашел на минутку в близстоящий белый домик с буквой «М», но, когда вышел оттуда, ее столик уже пустовал. Виктор заглянул в ресторан и спросил у официантки:

– Здесь только что сидела девушка. Она ушла?

– Сказала, что раз свежей клубники нет, то делать у нас нечего, – фыркнула в ответ девчонка, недоумевающая, кто это интересуется такой заносчивой и капризной дамочкой, которая набралась до такой степени, что, «гордо удаляясь», с трудом попала в дверной проем и едва не разнесла вдребезги стеклянную витрину.

Преследователь вышел на набережную: куда она пропала? Поднялась по неосвещенной лестнице на верхний ярус с тем, чтобы поймать такси, или отправилась на поиски дальнейших приключений? Влекомый странно ведущей себя женщиной, он так устал от бесцельных скитаний, что решил прервать это неблагодарное занятие и вернуться в пансионат.

Такси довезло его до Адлера и притормозило у автозаправочной станции, но Виктор не стал сразу подниматься к дому друзей, а прошел к морю, чтобы окунуться перед сном. Покрытый крупной галькой морской берег, казалось, был абсолютно пустынным, и он принялся уже стягивать брюки, как вдруг до него донесся чистый голос, который четко, хотя и с некоторым надрывом выводил:

Извела меня кручина,

Подколодная змея.

Ты гори, сгорай моя лучина,

Догорю с тобой и я.

Невидимая во тьме безлунной ночи певунья дошла до конца куплета и затянула его снова: по-видимому, знала только один.

– Господи, что ж так жалостливо, что ж так безысходно? – тихим шепотом проговорил неудачливый любовник, обращаясь то ли к мерцающему морю, то ли к сливающемуся с ним беззвездному небу.

Он не сомневался в том, что пела Лада, и стало так мучительно ее жаль, что захотелось разыскать во тьме, идя на голос, обнять, схватить в охапку, отнести на руках в свою комнату и любить на пахнущих лавандой Леночкиных простынях до рассвета, задыхаясь от нежности. Впрочем, все это уже было прошлой ночью. И после этого она сбежала от него на целый день, чтобы сходить с ума в одиночку.

Он ведь не последний человек – чиновник высокого ранга в администрации крупного города, а обратил внимание на обычную девчонку без роду-племени, хоть и москвичку! Целую неделю весьма романтично ухаживал, а сегодня собирался сделать официальное предложение. И это ответ? Что он сделал не так, черт возьми? Был недостаточно хорош в постели, запугал своей страстью или же она узнала в нем по родинке на заднице родного брата, потерянного в раннем детстве? Виктора вдруг охватила такая жестокая обида, что он, снова натянув брюки, пошел прочь, а вслед ему еще печальнее, чем прежде, с размеренными паузами между отдельными словами, понеслось:

То не ветер! Ветер ветку клонит,

Не дубравушка-а шумит,

То мое! Мое сердечко сто-о-нет,

То моя, моя душа болит.

6 АВГУСТА 2003, МОСКВА

Миленина поднялась на третий этаж и с недоумением уставилась на свою дверь: вместо служившей полвека дубовой панели красовался металлический лист, отливая серебром и маня сейфовыми замками, от которых у Лады не было ключей. Она кинула под ноги тяжелую сумку и на всякий случай нажала на кнопку звонка, тут же отозвавшегося переливчатой трелью. Ясное дело, бесполезно ждать, что кто-то откликнется, если там – за дверью – никого. И тут снизу послышалось:

– Бегу, бегу! Не думала, что ты так рано доберешься, хотела, наоборот, пораньше прибыть и попить у тебя кофейку на новой кухне.

Люсьена взбежала на площадку, поправляя растрепавшуюся стрижку каре, и протянула Ладе тяжелую связку ключей:

– На, открывай сама, привыкай.

Совместными усилиями они справились с замками. Люсьена, подтолкнув хозяйку вперед, вошла за ней следом и щелкнула выключателем. Просторную прихожую залили направленные в разные стороны яркие лучи многочисленных светильников.

– Ну? – требовательным тоном спросила гостья.

И Лада с вымученной улыбкой ответила:

– Ослепительно.

Подруга целый месяц занималась дизайном и ремонтом ее квартиры, и теперь, с гордостью демонстрируя плоды своих трудов, нетерпеливо ждала благодарственных похвал и безудержных восторгов, которые Лада в данный момент менее всего готова была проявлять. И все же она не могла не признать, что квартира неузнаваемо изменилась, и все проделанное в ней достойно восхищения.

Прошла в гостиную, заглянула в кухню, ванную комнату и спальню. Что и говорить, здорово! Все выполнено в едином современном стиле и окрашено в светлые пастельные тона. При всем буйстве фантазии дизайнера максимально учтены пожелания заказчика, а затейливость интерьера не исключала возможности комфорта. Правда, без занавесок даже после первого поверхностного взгляда оставалось впечатление пустоты и незавершенности.

Миленина сбросила короткий пиджак спортивного покроя прямо на бежевое ковровое покрытие и кинулась в мягкую упругость кожаного дивана. Противоположная стена, с потолка до пола, представляла собой единый стеллаж, пестрящий разномастными корешками старых и новых книг. Но тома соседствовали друг с другом вовсе не в соответствии с содержанием, как это было принято в этом доме. По-видимому, расстановка производилась в порядке плавного перехода от одной цветовой гаммы к другой. Ладе бросился в глаза оранжевый Плутарх, прижавшийся к алому «Скандинавскому детективу», и она, улыбнувшись про себя, вслух сказала:

– Ой, спасибо, Люлька, здорово! Если бы не ты, я всю оставшуюся жизнь так бы и прозябала в своей совковой берлоге.

– Я теперь не Люлька, а Люсьена Сергеевна, и не домохозяйка, а крутой коммерсант. Бизнес-вумен, – строгим голосом напомнила подруга, выпятив грудь и продемонстрировав при этом полное отсутствие полагающегося бюста. И тут же нарочито манерно «заакала»: – А ты еще и половины всего не осмотрела, а уже растеклась по дивану. Успеешь наваляться, вставай, пошли твою мечту смотреть.

Ладиной мечтой был вместительный зеркальный гардероб, «в который можно входить и выходить». Именно так она и заказала, и дизайнер рассмеялась, делая пометку в своем рабочем блокноте:

– Ну да, чтобы можно было прятать любовника.

– Чтобы прятать любовника, сначала нужно мужа завести, – отшутилась тогда Лада.

А теперь, катая влево и вправо легко скользящую по алюминиевым полозьям зеркальную дверцу шкафа-купе, подумала, что мужа у нее уже не будет, а вот любовников она себе штук сто заведет – столько, сколько успеет, и пусть это они от нее прячутся.

– Э, да ты, я вижу, хорошо погуляла, – хитренько прищурилась Люсьена, взглянув на зеркальное Ладино отражение и словно сейчас вспомнив, что подруга прибыла с курорта. – Загорела, похудела, под глазищами круги, а алкоголем разит так, будто все три недели не просыхала.

– Так и есть, – охотно призналась Миленина. – И в самолете еще приняла для храбрости, так что сейчас спать хочу, помираю.

– Понимаю. А я-то хотела с тобой кофейку попить, посплетничать, даже бутылочку коньячку прикупила по такому случаю, чтобы ремонт обмыть… Ну уж ладно, отдыхай.

– Не обижайся, Люлька, я, правда, очень-очень тебе благодарна. Может, вечером куда-нибудь выйдем посидеть? С меня кабак.

– «Перекресток»?

– «Перекресток», – согласилась Лада.

Она с большим облегчением закрыла за подругой дверь и отправилась в ванную. Хотела набрать горячей воды, взбить мощной струей пышную пену с хвойным ароматом и погрузиться в нее. Не для того чтобы помыться – просто понежиться. Но пенки для ванны не было, как и мыла, шампуня и всего остального, чему полагается находиться в ванных комнатах одиноких женщин, как, впрочем, и замужних. Стеклянные полки сияли новизной и чистотой (слава Богу, Люсьена позаботилась о том, чтобы хозяйка не начинала знакомства с обновленной квартирой с уборки строительного мусора и отмывания грязных разводов с кафеля и полов). Разбирать сложенные перед отъездом в картонные коробки предметы домашнего обихода не хотелось, и пришлось довольствоваться бутылкой шампуня, купленного, но так и неиспользованного в Сочи. Впрочем, при особой сноровке отличную пенку можно взбить и из него.

Лежа в ванне и потягивая через трубочку джин с тоником из недопитой в самолете пластиковой бутылки, в которую плеснула принесенного подругой коньяку, Лада раздумывала, что бы ей такое надеть вечером, ведь все привезенное с собой нестиранное, а больше ничего-то толком и нет. И вдруг осенила блестящая, как ей показалось, идея. Она шагнула из пенной ванны на холодную кафельную плитку, решив, что завтра же купит ворсистые напольные коврики, замоталась в оранжевое пляжное полотенце и вышла в прихожую. Ключи, кошелек, старые шлепки – и этого слишком много.

Миленина шла по Кутузовскому проспекту к ближайшему магазину женской одежды, провожаемая недоуменными взглядами встречных прохожих и довольная производимым эффектом: а вы смогли бы? Она прошла через турникет, и за ее спиной зашептались растерянные продавщицы. Не каждый же день, пусть и в разгар лета, к ним наведываются полуголые девицы с мокрыми волосами и в стоптанных тапках на босую ногу!

– Девушка, подберите мне что-нибудь нарядное. Видите, совсем нечего носить, – обратилась Лада к одной из молоденьких продавщиц, и та, догадавшись, что потенциальная покупательница изрядно пьяна, и боясь возможного скандала, принялась вежливо предлагать вечерние платья и элегантные костюмы подходящего размера.

– Пожалуй, вот это, – согласилась Лада на болотного цвета платье прямого покроя с глубоким вырезом на спине и короткими рукавами, буквально выхватила из рук продавщицы вешалку и двинулась в сторону примерочной. Полотенце свалилось с нее раньше, чем она успела до конца задернуть занавеску.

Вышла уже в новом платье, идеально облегающем ее стройную фигурку и, прихватив с полки комплект нижнего белья, направилась к кассе.

– Этикетку-то с платья снимите, – жалостливо посоветовала ей кассир, отсчитывая сдачу с девяти тысяч рублей. Каждую из небрежно кинутых странной покупательницей в блюдечко тысячных купюр девушка предварительно просмотрела на свет.

– Так пойду, – гордо ответила бесшабашная женщина и величественно прошествовала к двери.

– Ваше полотенце, – бросилась за ней продавщица.

– Дарю, – великодушно отозвалась красавица в платье на голое тело, унося с собой зачем-то извлеченные из упаковочной коробки белые кружевные трусики и лифчик.

Телефонный звонок застал Миленину спящей в новом платье поперек незастеленной кровати – единственного предмета в спальне, не считая встроенного в стенную нишу гардероба. Она не сразу сообразила, где находится, еще позже – где же теперь стоит телефонный аппарат.

– Все еще спишь? – раздался в трубке веселый голос Люсьены. – Вставай, собирайся, чисть перышки, крась глазки. В восемь у входа, а то позже не будет свободных мест.

– А куда идем? – тупо спросила Лада.

– Как куда? Не протрезвела еще, что ли? В «Перекресток»!

– Хорошо, Люлька, идем, – машинально ответила похмельная дама и подумала, что ничего хорошего нет. Ни в этом баре, ни в том, что с ней происходит.

Бедная Люсьена все пытается выдать ее замуж. Так уговаривала произвести ремонт в квартире, вызвалась выступать в роли дизайнера и прораба одновременно. Теперь вот тащит в заведение, в котором собираются в основном люди средних лет с целью завести серьезное знакомство с представителями противоположного пола. Женщины при этом даже рассчитывают на брак. И что на это сказать? «Спасибо, подруга, но можешь зря не стараться. И замуж я не выйду, и обстановкой твоей насладиться толком не успею, потому что жить мне осталось всего-то ничего, какой-нибудь там год, а может, и того меньше».

Разве можно произнести такое вслух? Разве возможно передать словами, что испытала в тот жуткий миг, когда обезьянничала в сочинском пансионате у зеркала и вдруг нащупала в правой груди твердое образование размером с крупный грецкий орех? Конечно, надо было сразу же кинуться к врачу-онкологу и проверить, является ли опухоль злокачественной, а если да, то решиться на немедленную операцию. Так бы она и поступила, если бы свято верила в то, что рак излечим, и не знала, чем все это кончается. Но, увы, все этапы этого безнадежного пути уже были ею пройдены рядом с матерью, которая прошедшей весной умерла от рака груди. Рада Владимировна умерла, несмотря на то что ее изрезали вдоль и поперек, удалив вместе с грудью еще целый ряд внутренних органов. Не выжила, хотя сначала мужественно переносила все мучительные процедуры и принимала дорогостоящие лекарства, а затем, когда официальная медицина расписалась в собственном бессилии, еще долго в одиночку боролась со смертью народными средствами и околонаучными методами. Как она радовалась малейшему улучшению самочувствия, веря в то, что ей удалось переломить ситуацию, и теперь дело пойдет на поправку! Но все поблажки и отсрочки, которые она выпрашивала у судьбы, оказывались незначительными и кратковременными, а поражений случалось больше, чем побед.

Лада подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы массажной щеткой. Вспомнилось, как однажды зашла в гости мамина знакомая:

– Ой, Радочка, как здорово ты похудела, а мне все никак не удается! Прекрасно выглядишь. И волосы такие густые и блестящие. Каким шампунем ты пользуешься?

Мать только улыбнулась в ответ – она совершенно облысела после химиотерапии и носила парик.

Нет, Лада не хотела сражаться с неизбежностью, лежать под капельницей и лелеять зряшные надежды. Тем более, начитавшись специальной литературы, успела усвоить: рак груди у молодых женщин приводит к летальному исходу чаще, чем у пожилых. Молодые и умирают быстрее, причем вне зависимости от срока, на котором выявлено заболевание. Так что лучше уж прожить, как последний, сегодняшний день, чем непрестанно бороться за завтрашний, который может и не наступить. Правда, собравшаяся умирать женщина толком не знала, как распорядиться своим «последним» днем.

Сначала она настолько испугалась, что помчалась сломя голову куда глаза глядят, пытаясь убежать от себя собой. Ушла из «Крутой горки» на целые сутки, в течение которых делала все то, чего раньше боялась, не хотела или просто не позволяла себе: пила в одиночку, каталась на аттракционах, тратила деньги без счета, купалась в ночном море, встречала на берегу рассвет… А потом пришло мрачное отрезвление и понимание неизбежности, и тогда захлестнули отчаяние и обида: за что?

Иногда Лада отчаянно восклицала вслух: «За что, за что?» – жалея маму, себя и оплакивая все то, что не свершилось и в жизни Рады, и в ее собственной, уже клонящейся к закату. Чем они так прогневали Бога, что умирать приходится во цвете лет? Или преждевременный переход в мир иной, наоборот, награда, а глупые смертные боятся пересечь черту, за которой как раз и начинается настоящая жизнь? Она не знала за собой грехов, достойных смертельной кары. Может, дело кроется в прошлом матери? Какая-то черная страница в ее биографии точно была. По крайней мере, Ладе иногда вспоминался эпизод, когда дед Владимир истошно кричал на неё, шестилетнюю девочку, не желавшую признаваться, кто подбил ей глаз:

– Молчишь? Давай, продолжай скрытничать! Своим молчанием ты множишь преступления! Ты такая же упрямая дура, как и твоя мать. Это она своим упрямством загубила десяток молодых жизней! Сначала позволила растоптать свою юность, а потом – и других ни в чем не повинных девчонок!

В детстве Лада общалась с матерью только один месяц в году, и потому образ Рады выкристаллизовался в сознании ребенка совершенно идеальным. Мама жила в Москве и казалась самой красивой и умной, а еще – печальной и загадочной. И она уж точно никогда не смогла бы сделать ничего плохого. От обиды за мать девочка разревелась:

– Это неправда! Мама не могла так поступить! Она никого не топтала, никого не губила! Ты злой, злой!

На крик прибежала бабушка Тоня и вступилась за внучку, но непонятные слова деда отчетливо врезались в детскую память, как стишки из «Мурзилки», и до сих пор еще она иногда гадала, что же такое имел в виду дед. Теперь-то она понимала, что он ничего не говорил просто так и никого не обвинял безосновательно.

С матерью разговоров на эту тему Лада не заводила. Только однажды решилась вдруг выяснить тайну своего рождения, спросила: «Может, ты хоть теперь поведаешь, от кого меня родила» – и тут же пожалела об этом. Рада взвилась: