Перстень Ивана Грозного

Наталья Николаевна Александрова

Перстень Ивана Грозного

© Александрова Н. Н., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Елена перевела дыхание, открыла глаза, улыбнулась.

Глеб смотрел на нее с нежностью, по его щеке сползала капелька пота. Откатившись в сторону, он положил руку на ее живот и проговорил тихим, удивленным голосом:

– Как хорошо! Мне кажется, никогда еще не было так хорошо!

– Это потому, что мы свободны, – отозвалась Елена уверенно. – Это потому, что у нас впереди еще целая неделя счастья. Это потому, что он нас здесь не найдет.

– Да что ты так его боишься? Ты взрослая, свободная женщина… как он сумел так тебя запугать?

– Ты не знаешь, он страшный человек… он способен на все…

– Ты преувеличиваешь! – Глеб усмехнулся, махнул рукой. – И вообще, забудь о нем, в конце концов. Хочешь пить?

– Ужасно!

Он сбросил одеяло, поднялся.

Елена с удовольствием разглядывала подтянутую, сухопарую фигуру возлюбленного.

Глеб подошел к холодильнику, достал банку пива, наполнил два стакана, сел на край кровати. Один стакан бережно подал ей, другой поднес к губам.

– За нас! – проговорила Елена, прежде чем сделать первый глоток. – За нас… и за этот чудный пансионат!

– За нас! – как эхо, повторил Глеб и одним глотком осушил полстакана.

– Немного горчит – тебе не показалось?

– Показалось! – Он по-своему понял ее слова, улыбнулся и припал к губам Елены, как припадает к роднику измученный жаждой путник.

На какое-то время она забыла все на свете – но потом ее отвлекло какое-то движение на краю сознания.

И еще… ей просто стало тяжело дышать.

– Обожди… – проговорила она, оторвавшись от губ возлюбленного. – Дай вдохнуть…

Глеб оторвался от ее губ – но дышать все еще было тяжело.

Что это с ней?

И что за движение она заметила?

Елена перевела взгляд на задернутое шторой окно.

Штора снова чуть заметно колыхнулась.

Ну да, это просто сквозняк…

Дышать все еще было тяжело, к тому же сердце стало биться как-то медленно и неровно.

Что это с ней? Прежде ничего подобного не бывало…

Неужели это от любви? От занятий любовью?

Она взглянула на Глеба – и увидела, что он побледнел, и в глазах его проступило удивление, граничащее с испугом.

– Что… с тобой? – спросила она, с трудом шевеля языком. – Что… с нами?

Глеб не ответил.

Он упал рядом с ней на кровать, дыша тяжело и хрипло.

И тут занавеска снова шевельнулась – и из-за нее вышел человек.

Тот самый человек, которого она так боялась. А она-то рассчитывала, что он не найдет их здесь!

– Что… что ты сделал с нами? – проговорила она едва слышно, с трудом шевеля губами.

– А ты как думаешь? – Он смотрел на нее пристально, с любопытством, как ученый на какое-то редкое насекомое. – Ты думала, что сможешь вот так просто уйти от меня?

– Это пиво… – догадалась она. – У него был такой странный, непривычный вкус…

– Верно, я добавил в него один редкий растительный алкалоид… говорят, смерть наступает в течение трех-четырех минут. Две из них уже прошли.

Кровать рядом скрипнула.

Елена скосила глаза и увидела, что Глеб пытается подняться.

Он оперся на локоть, привстал, сделал еще одно усилие, лицо исказилось от напряжения, но он все же поднялся на ноги – но тут же ноги под ним подогнулись, и он упал на ковер.

– Хорошая попытка! – насмешливо проговорил страшный человек. – Браво!

– Тебя поймают… – выдохнула Елена.

– Да что ты такое говоришь! – Он усмехнулся. – Во-первых, этот алкалоид практически невозможно обнаружить. Через час после смерти он бесследно растворяется в крови. Во-вторых – меня здесь, само собой, не было. Я сейчас далеко отсюда, очень далеко…

– За… зачем ты это сделал?

– А как ты думаешь? – Глаза его стали холодными и злыми. – Ты что же, думала, что можешь безнаказанно уйти от меня? Можешь уйти, не расплатившись по счетам? За все в этой жизни нужно платить! А кроме того… – Он улыбнулся одними губами. – Кроме того, мне хотелось проверить этот яд. Хотелось убедиться, что он действительно так хорош, как о нем говорят.

– Зачем… ты… сделал… это с Глебом? – проговорила Елена. Каждое слово было тяжелым, как каменный блок. – Неужели… тебе… недостаточно… меня?

– Он покусился на то, что принадлежит мне! – прошипел он в ответ, склонившись над Еленой. – Это не прощается!

Елена попыталась закричать, попыталась позвать на помощь – но голос больше не слушался ее.

К тому же звать на помощь было бесполезно – их номер, как все номера этого пансионата, занимал отдельный домик. Это и привлекло их с Глебом – они никого не хотели видеть, ни с кем не хотели общаться, только друг с другом. Этот пансионат и был создан для таких, как они, для тех, кто искал уединения.

Елена не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и только безвольно, отстраненно, как будто со стороны, наблюдала за тем, как этот страшный человек одевает ее, словно куклу. Одевает с тщательной, извращенной аккуратностью. Затем он взвалил ее на плечо, вынес из домика, поднес к машине Глеба, стоявшей возле порога, усадил на пассажирское место. Оставив ее там, снова ушел в домик.

Елена все еще была жива. Она поняла, что задумал тот человек, и попыталась пошевелиться, выбраться из машины – но тело не слушалось ее, оно стало чужим и беспомощным.

Он снова вышел из домика, теперь на плече у него было безвольное, обвисшее тело Глеба. Он нес его легко, как тряпичную куклу. Усадив Глеба на водительское место, брезгливо перегнулся через него, включил зажигание, снял машину с ручного тормоза и сильно толкнул вперед по дорожке.

Елена попыталась повернуть голову, чтобы в последний раз увидеть возлюбленного – но из этого ничего не вышло. Тело не слушалось ее, как чужое.

Машина покатилась вперед, подскакивая на ухабах и постепенно набирая скорость.

Подъездная дорожка шла под уклон, и машина катилась по ней быстрее и быстрее.

Елена все еще была жива. Широко раскрытыми от ужаса глазами она видела, как мимо проносятся кусты шиповника в темных высохших ягодах, золотистые стволы сосен… впереди был поворот дороги, который уходил к главному зданию пансионата, но машина ехала прямо, к обрыву, огороженному низеньким символическим заборчиком…

Удар – и машина, проломив ограждение, выкатилась на край обрыва, на мгновение зависла на самом краю, словно раздумывая.

Впереди был глубокий овраг с крутым склоном, на дне которого виднелись огромные валуны, в незапамятные времена оставленные ледником.

Машина перевалилась через кромку оврага и устремилась вниз, разгоняясь и подпрыгивая на ухабах.

«Быстрее, быстрее, быстрее… скорее бы уже это кончилось», – успела подумать Елена – и тут все кончилось, кончилось страшным ударом и ослепительной вспышкой, после которой наступила бесконечная, бездонная темнота.

Жарко в горнице. Печь изразцовая накалена, чуть не светится. Жарко в горнице, томно. На высокой кровати мечется молодая женщина, пот стекает по лицу. Лицо красно, измучено. Рожает.

Рядом стоят мамки да прислужницы, шепчут, крестятся.

– Ну, еще потерпи, милая!

– Мочи нет…

– Потерпи, болезная… вот мы тебе сейчас поясок освященный повяжем, он непременно поможет!

В дверях показался высокий старый человек. Лицо властное, гордое – еще бы, сам великий князь Василий Иванович!

Властное лицо от боли перекошено, от страха за молодую любимую жену. Сил нет глядеть, как она мучается.

– Выйди, батюшка! – просит его мамка Ефросинья. – Негоже тебе здесь быть!

Повернулся, вышел… тяжело идет по кремлевским покоям, словно тяжкий груз несет.

И вдруг позади, за спиной крик раздался. Не женский крик – младенческий. Просветлело лицо князя, повернулся, поспешил назад, дитя свое увидеть. Вошел в горницу – а Ефросинья уже тянет к нему руки, а в руках – дитятко. Личико красно, сморщено, никакой лепоты, но таковы все новорожденные.

– Мальчик! – радостно говорит Ефросинья.

– Слава тебе, Господи!

От сына перевел взгляд великий князь на жену, на Олену.

Лицо бледное, истомленное, но в глазах светится радость. Радость и гордость.

Еще бы – родила она наследника великому князю, родила будущего государя.

И тут за окном словно день среди ночи вспыхнул – молния полыхнула вполнеба, озарила все окрест. И тут же загрохотало, загремело, словно целый воз железного товару опрокинулся перед великокняжеской палатой. Чисто было небо – и из чистого неба гроза разразилась…

Закрестились няньки, запричитали: «Не к добру это! Как ни говори – недобрая примета!»

Капитан Петр Лебедкин высунул голову из туалета и опасливо оглядел коридор. Служебный коридор был пуст, только где-то слышался начальственный голос, распекавший кого-то.

Услышав этот голос, капитан отчего-то вздохнул, затем еще раз оглянулся и отважился выйти. Мелкими шагами, стараясь ступать как можно тише, он пересек коридор и буквально по стеночке двинулся дальше, поминутно вздрагивая и оглядываясь по сторонам. Скрипнула дверь в конце коридора, капитан тут же прыгнул испуганным зайцем в нишу первой же попавшейся двери и затаился. Кто-то вышел и направился в противоположную сторону. Лебедкин перевел дух, выпрямился и зашагал по коридору, печатая шаг.

Идти было недалеко, вот он, его кабинет. Вдали показалась женская фигура, и капитан тут же рванул на себя дверь, захлопнул ее за собой и только тогда перевел дух.

– Так жить нельзя! – прошипел он, запирая дверь на ключ. – Это не жизнь, а каторга какая-то.

– Что, опять она? – сочувственно спросила его напарница Дуся.

– Она. – Лебедкин рухнул на стул и вытер пот со лба. – Ну сил моих больше нет!

– Выпей водички! – Дуся встала и подала ему с подоконника бутылку минералки.

В кабинете тотчас стало тесно, как в купе поезда, ибо Дуся Самохвалова была женщиной внушительных габаритов. «Сто килограммов женской красоты», как она сама себя называла. Сто не сто, но девяносто пять там точно было. У Дуси всего было много – глаза, как круглые блюдца, рот до ушей, волосы буйно вились, не поддаваясь никакому гребешку, голос громкий.

В общем, всего было много, но ничего лишнего, потому что от Дуси исходило такое обаяние, в ней было столько жизни и энергии, что, по образному выражению их бывшего начальника полковника Медведкина, эта энергия могла осветить небольшой поселок городского типа. Причем предохранители никогда не сгорят.

Лебедкин вылакал полбутылки воды, и тут в дверь кто-то поскребся, затем ручка нерешительно качнулась. Лебедкин подавился водой, опрокинул бутылку и схватился за горло, чтобы не закашляться. Глаза его выкатились из орбит, и вид при этом был такой уморительный, что Дуся не удержалась и прыснула.

– Товарищ капитан, вы здесь? – послышался женский голос за дверью. Лебедкин показал Дусе кулак. Она нахмурилась и шагнула было к двери, чтобы открыть. Что, в самом деле, не в детском саду находятся, а на рабочем месте, в полиции. Серьезное учреждение, тут не в игрушки играют. Но Лебедкин умоляюще прижал руки к груди и смотрел так жалостно, что Дуся не двинулась с места.

Ручку еще подергали, потом напарники услышали понуро удаляющиеся шаги.

– Господи, ну за какие грехи мне это наказание? – Капитан Лебедкин театрально воздел руки к потолку.

– Ты, Петя, сам виноват, – вздохнула Дуся, – ты с потерпевшей неправильно разговаривал. Ты ей надежду дал.

– Да ничего я ей не давал! – взвился Лебедкин. – Я ей сказал, что дело закрыто, что его признали несчастным случаем, что племянница ее сама утонула. По пьяному делу!

– Вот про это ты точно не сказал, пожалел тетку. Мягкий ты очень, Петя, чувствительный, а это мешает жить и работать. Ты ведь и сам тогда немного сомневался, так?

– Ну, так…

– А она твои сомнения почувствовала и вцепилась в тебя, как клещ! Ну не нашли же в крови у той утопленницы ничего, кроме алкоголя! И того совсем немного. То есть несчастный случай это был, никто не виноват. Сама она виновата, что ночью пошла по мосткам прогуляться. Ну и свалилась в воду! Девка шальная была, ничего не боялась, а такие плохо кончают! Знаешь, что говорят: как веревочке ни виться, а рано или поздно гром все равно грянет…

– Да знаю я, знаю, – с досадой отмахнулся Лебедкин, – а все равно червячок какой-то в душе свербит. Что-то тут не то… что-то не складывается…

– Ну, Лебедкин! – Дуся с грохотом опрокинула стул.

Стул ее был изготовлен знакомым столяром по особому заказу – в полтора раза шире обычного и гораздо прочнее.

Столяр подарил Дусе этот стул в благодарность. Года два назад на его внучку напали в лифте, ударили по голове, вытащили из ушей грошовые сережки и денег взяли триста рублей. Больше не было.

Девочка попала в больницу с сильнейшим сотрясением мозга. Хорошо, что соседи вовремя подоспели, «Скорую» вызвали.

Дуся тогда буквально рыла землю носом, уж очень разозлилась. Невыносимо было смотреть в глаза деда. Дочка его умерла молодой, они с женой воспитывали девочку сами как могли, у них никого больше не было. И вот такое…

Коллеги только пожимали плечами – никого, мол, ты не найдешь. Сколько таких случаев! Нападают наркоманы на девчонок, потому что мужчину посильнее боятся, можно отпор получить. И тетки, что постарше, всегда начеку, в сумку так вцепятся – только с руками оторвать можно. И в лифт с незнакомцами ни за что не войдут. Так что девчонки беспечные – самый их наркоманской контингент. Или старухи, те по старой памяти никого не опасаются.

Никакой камеры, разумеется, в лифте не было – дом самый обычный, далеко не новый, домофон и то вечно сломан.

Девочка пришла в себя и только вспомнила руки. Лица она не видела, мерзавец напал со спины. Руки были грязные, все в каких-то разноцветных пятнах. И рукава красные.

Кто-то из свидетелей вроде бы видел недалеко от места преступления парня в красной куртке, но лица не разглядел под низко опущенным капюшоном.

Дуся была женщиной упорной, к тому же умела разговорить кого угодно. Люди, привлеченные ее обаянием, охотно рассказывали ей все, что знали. Так, стало известно, что недавно напали еще на одну девочку. Та что-то заподозрила, когда парень проскользнул с ней в подъезд, и задержалась у почтовых ящиков. Парень напал на нее прямо там, видно, ему уже было невмочь. Девчонка заорала, выскочили соседи, парень убежал, оставив в руках соседки оторванный карман от красной куртки. А в кармане оказалась проездная карточка.

Полицию решили не вызывать, чтобы не затаскали на допросы, а карточку соседка на всякий случай не выбросила, за что Дуся готова была ее расцеловать. Потому что теперь все было просто. Владелец карточки оказался студентом Художественного училища имени Мухиной, в просторечии именуемого просто Мухой. Его издали показали той девчонке, что сумела отбиться, а самая большая удача поджидала Дусю у него дома. Этот идиот сохранил сережки, снятые им с внучки столяра. Продать сразу же побоялся, а выбросить было жалко – все-таки какие-то деньги выручить можно…

Теперь бывший студент на зоне рисует лозунги «На свободу – с чистой совестью!» А столяр в благодарность сделал Дусе этот вот стул под ее габариты.

Дуся подняла стул и плотно на него уселась. Она хотела отругать напарника, но передумала. Все равно не поможет, уж если Петька вбил что-то в свою непутевую голову, то никакая сила его не остановит, прет вперед, как носорог.

Было так уже в прошлом году, когда он зациклился на серийных убийствах. Сколько начальство его ругало, сколько сослуживцы посмеивались, а ведь прав оказался Петька, была там серия, и поймали потом того маньяка![1]

Вот и с этим делом та же история. Семь месяцев назад на базе отдыха под названием «Теремок» утонула молодая женщина. Утонула в озере ночью. Была она в «Теремке» в компании подружек, справляли не то день рождения, не то был просто девичник. Выпили, конечно, поплясали, присоединились к ним какие-то мужчины, что отдыхали тут же. А что еще на такой базе делать?

Потом все разбрелись – кто парами, кто просто пошел спать. Потерпевшую хватились только рано утром. И нашли тут же, в камышах. Платье зацепилось за корягу, так что труп не унесло далеко.

Местные полицейские пришли к выводу, что имел место рядовой несчастный случай. Ну, выпила девушка лишнего, вышла на воздух – покурить там или просто освежиться, головка закружилась, она и упала в воду.

На первый взгляд они были правы, поскольку компания была хоть и шумная, разношерстная, но никто ни с кем не ругался, не ссорился и отношений не выяснял. Мужики, что соседствовали с девицами, были все люди солидные, приличные, приехали на выходные, чтобы порыбачить.

Ну, а вечером отчего бы с девушками не повеселиться, если те не против. И врач, производивший осмотр тела, не нашел никаких ушибов и следов борьбы.

Дело почти уже закрыли, но тут невесть откуда возникла тетка покойной. Тетка была упорна и настойчиво утверждала, что ее племянница никак не могла упасть в воду, потому как всегда крепко стояла на ногах, с чего ей падать-то? И алкоголь ее никогда не брал, то есть бывало, конечно, что выпивала в компании подружек, но чтобы валяться – этого никогда не было.

И на мостках возле озера нечего было ей делать, племянница никогда не любила уединение, наоборот, всегда возле нее люди, душой компании была. А курить вообще не курила, разве что одну-две сигаретки опять-таки в компании подружек.

И наконец, если уж поскользнулась и упала, то с чего ей тонуть? Племянница прекрасно плавала, она, тетка, сама водила ее в бассейн с шести лет. В соревнованиях даже участвовала. А потом родители ее забрали, потому как испугались, что фигура будет нехорошая – плечи слишком широкие, как у всех пловцов.

Тетка ходила по кабинетам, писала жалобы во все инстанции и, видно, обладала кое-какими связями, потому что дело окончательно не закрыли и в конце концов передали им. И полковник Медведкин, их непосредственный начальник, перед тем как уйти на повышение, передал дело Лебедкину.

Подгадил на прощание, непонятно за что. А Петр, почитав отчеты, вроде бы умом понимал, что все правильно, но все же засомневался. И не сумел скрыть эти сомнения от тетки потерпевшей. И тетка теперь буквально его преследовала, а начальство торопило с окончательным ответом. А Лебедкин все сомневался, оттого и прятался от тетки. Жалко все-таки Петьку, совсем запутался…

– Ты пойми, Дуся, – Лебедкин почувствовал ее слабину и заговорил горячо, взволнованно, торопясь и проглатывая слова, – девица эта, Мария Колыванова, здоровая была, молодая и крепкая. Ну, с чего ей тонуть-то, сама посуди?

– Ну, может, с сердцем стало плохо в холодной воде… – неуверенно сказала Дуся.

– Да нормально у нее все было с сердцем! – отмахнулся Лебедкин. – Врач же сказал. Ее утром нашли, так что никаких посмертных изменений не было. Там дядька опытный, сразу бы понял, что не так. В легких вода, стало быть, утонула. И вода, кстати, в озере не такая уж и холодная была, июнь месяц все-таки, а не апрель. Нет, что-то тут не то…

– Кстати, все хотела спросить, отчего та база так называется – «Теремок»? Там озеро да деревья вокруг.

– А, там раньше детский санаторий был, назывался «Теремок». Старое здание развалилось совсем, ну, кто-то выкупил участок, понастроили маленьких домиков, или коттеджей, а название старое оставили, потому что при въезде уж больно красивая вывеска. Из дерева вырезал какой-то умелец еще при советской власти. Нет, ну что-то там не так с «Теремком» этим!

– По-моему, Петя, ты дурью маешься, – кротко сказала Дуся. – И себя изводишь, и потерпевшей успокоиться не даешь. Время только зря тратишь. Ты от этого дела скоро совсем обалдеешь и заговариваться начнешь. Вот, после того, как дело серийного маньяка раскрыли, начальник наш на повышение пошел, нам – премия, а тебе еще и путевка в Сочи. А ты не поехал, а почему?

– Сестре путевку отдал, она совсем замоталась со своей семейкой, да муж ее извел, вот я и предложил. Лети, говорю, отдохнешь там, а они тут без тебя обойдутся.

– Ну и как они, обошлись? – Дуся уже догадывалась, какой будет ответ.

– Обошлись, – криво усмехнулся Петр. – Только пока она две недели отдыхала, муж тут себе другую бабу нашел. И ушел к ней. Вообще у них давно все плохо было, сестра уж извелась вся.

– Так, может, и к лучшему?

– Ага, а сестра теперь меня во всем обвиняет. Если бы, говорит, не ты со своей путевкой, муж бы не ушел. Вот так. Делай после этого людям добрые дела…

– Ладно, Петя, – Дуся погладила напарника по руке, – все утрясется. А у нас с тобой, между прочим, дел невпроворот, вот как наедет на тебя начальство…

Напарники переглянулись и дружно вздохнули.

С начальством все было неясно. Прежний начальник полковник Медведкин был не то что бы хороший, но привычный. Даже капитан Лебедкин заранее знал все, что он может сказать или сделать, а уж Дуся вообще видела его насквозь. Надо сказать, что к Дусе Медведкин никогда не цеплялся.

После успешного раскрытия крупного дела серийного маньяка полковник пошел на повышение. А им через некоторое время прислали человека со стороны.

Сказать, что он был полной противоположностью полковнику Медведкину – значит, ничего не сказать.

Новый начальник был вообще ни на кого не похож. Был он относительно молод – нет еще и сорока, но это можно было заключить только по внешнему виду – довольно быстрые движения, легкая походка, прямая спина. По лицу же сказать ничего было нельзя.

Лицо нового начальника было непроницаемо, как дверца холодильника, причем всегда. Разговаривал он негромким, тусклым, невыразительным голосом, вежливо, но холодно, слова выговаривал четко. Глаза смотрели прямо на собеседника, но ничего не выражали. Полковник Медведкин орал и грозил провинившемуся небывалыми карами, если же хвалил, то от души, похлопывая по плечу и пожимая руки. Такое, правда, бывало нечасто, но все же… все же было в нем что-то живое, человеческое.

Этот вообще не проявлял никаких эмоций. Подчиненных называл на «вы» и по фамилии. Всегда был чисто выбрит, и прическа – волосок к волоску. Одевался в хорошо сшитые костюмы, рубашка всегда свежая и галстук в тон. Ничего кричащего и безвкусного, а также никакой индивидуальности.

Машина у него была своя, новая и дорогая. В новогодние каникулы он ездил кататься на лыжах в Красную Поляну.

Сотрудники терялись в догадках, откуда взялся этот тип. Никто про него ничего не знал, даже вездесущая секретарша Верка недоуменно пожимала плечами.

Было такое чувство, что новый начальник взялся ниоткуда, вот просто вытащили его из коробочки, где он до того хранился, обложенный ватой, – такого чистенького и застегнутого на все пуговицы – и определили в кабинет Медведкина. Верка смотрела свысока и собирала вещи, рассчитывая, что Медведкин возьмет ее собой.

Верка была хамка и раздолбайка, но все же своя в доску, Дуся отлично с ней ладила. Однако Медведкину, видимо, надоел Веркин характер и внешний вид, и он взял себе в приемную кого-то поприглядней и повежливей.

В конце концов, Верка все поняла и уволилась сама, сообразив, что в противном случае ее просто выгонят, а на ее место новый начальник посадил старую грымзу Софью Павловну. Она навела в приемной идеальный порядок и на всех без исключения сотрудников смотрела с нескрываемым презрением.

Сотрудники затаились, решив выждать, только капитан Лебедкин пытался добиться у начальства понимания по поводу дела об утопленнице. И вышел в полном недоумении.

– Слушай, – пожаловался он Дусе, – а вот я думаю – может, он вообще не человек, а робот? Ну, есть же у них там человекообразные роботы, одна даже в гостинице работает и неплохо справляется, кстати, зовут, как нашу ведьму, – Софией, я в интернете читал. Так, может, и у нас сделали и прислали первый опытный образец сюда в качестве эксперимента? Испытать, так сказать, в деле?

– Да ладно, – отмахнулась Дуся, но задумалась. Что-то в этом, возможно, было.

Петька, конечно, фантазер и увлекающаяся натура, но это бы объяснило многие странности нового начальника. Его абсолютно неподвижное лицо, эти бесцветные, ничего не выражающие глаза, слишком аккуратная прическа, слишком правильная речь… И даже фамилия – Иванов.

– Ну тебя, Петька, вечно ты что-нибудь выдумаешь!

Но с тех пор Дуся нет-нет да и возвращалась к этой мысли.

Сейчас напарники переглянулись и снова дружно вздохнули. Да, с таким начальником нелегко работать.

– В общем, так, Петя, – сказала Дуся и придвинула к себе папки с делами, – все это лирика, а у нас работы невпроворот. Какой бы ни был начальник, но работу с нас спросят, и нам с тобой придется отвечать. Так что отложи в сторону свою утопленницу и сосредоточься на сиюминутном. Вот главных два дела. К одной тете в окошко влезли, но ничего не взяли. А другую дамочку обокрали, только непонятно как. Ты первичный опрос проводил?