Василиада

Кавказец прыгал вокруг нее, норовя лизнуть в щечку, как будто розы – это его работа.

Я прижался к земле, пытаясь слиться с травой и листьями.

Она тихо рассмеялась, позволив кавказцу дотянуться языком до ее щечки. Потом отстранила пса рукой и погрузила лицо в аромат цветов.

Я был счастлив, а она, разбросав веером воздушные поцелуи, вернулась с розами в дом.

Наверное, мне следовало в ответ на поцелуи подняться из своего укрытия и с достоинством поклониться.

Но на мне не было фрака.

15 октября

Итак, я остался один.

Николенька вчера получил расчет и отправился автобусом в свой монастырь.

Деньги, несмотря на мои протесты, он разделил поровну: «Когда еще свои заработаешь, а жить на что-то надо».

Подарил запасной ключ от плотницкой. Наказал, чтобы вел себя тихо – не ровен час, узнает начальство. «Выгонят – где спать будешь?»

Сегодня суббота. С утра сходил в баню и парикмахерскую.

Деньги жгут карман: три часа курсировал от «Напитков» к калитке ее дома и обратно.

Вспотев и обессилев, присел на холодную скамейку парка.

Ветер кружил по аллее листья, перемешивал в лужах их цветные паруса с белыми кудряшками облаков и громко стучал мокрыми фалами о металлические тела флагштоков возле здания городской администрации.

Прошла насупленная, погруженная в свои проблемы женщина, толкая перед собой низкую детскую коляску.

Проехал малыш на трехколесном велосипеде.

Один, без родителей. Куда, зачем?..

Редкие, на удивление трезвые прохожие сурово и сосредоточено проплывали мимо и исчезали.

Сумятица мыслей, чувств понемногу улеглась, и в какой-то миг я заметил, что в глубине сердца тихо, но отчетливо и чисто звучит так часто снившийся мне когда-то ноктюрн для флейты и рояля с оркестром.

Вот закончили свою партию скрипки, и в тишине космоса зазвучала флейта. Ее нежный, пронзительно одинокий голос звал за собой, обещая покой и даря надежду на существование высокого сакрального смысла жизни. Откликаясь на зов, уронил три нотки рояль. Тембр флейты изменился, подстраиваясь к роялю. Два инструмента в унисон запели о далеком и прекрасном мире единства. Это звучал ее рояль. Тот самый, который подарил мне под ее окнами радость слез. Спустя миг снова зазвучали скрипки, за ними вступили виолончель, фагот. Все вокруг наполнилось чарующими звуками ноктюрна.

Неожиданно мозг пронзила боль воспоминания:

– Господи! Моя флейта!

Я вскочил со скамейки и сквозь дождь кружащихся над аллеей листьев полетел к ломбарду.

Ломбардщик закрывал двери своего заведения, когда я, запыхавшись, протянул ему восемь помятых сотенных купюр – все, что осталось у меня от Николенькиных денег.

Он поворчал для порядка, но вернулся и минут через пять вынес на прилавок мою флейту.

Как мог я на такой долгий срок расстаться с ней?

Я поднес ее к губам и, осторожно вдыхая воздух в ее истомившееся без человеческого тепла тело, пробежался пальцами по клапанам. Она тихо и жалобно отозвалась.

Я сказал ей:

– Не надо слез. Я больше никогда не променяю тебя ни на водку, ни на пустые забавы. – И осторожно прикоснулся губами к мундштуку.

Она ответила густым томным «до».

– Вот это другое дело! Я буду с тобой таким нежным всегда. Буду холить тебя, а вечером представлю роялю. Ты ведь хочешь познакомиться с большим белым роялем, стоящим в гостиной ее дома?

Еще бы! Я знаю, как ты страдаешь от одиночества! Мы очаруем ее звуками того старого ноктюрна, который когда-то вызывал овации в зале консерватории. Помнишь? Мы стояли на сцене почти в центре, левее виолончелистов, и на нас были направлены огни софитов…

Ах, о чем я спрашиваю! Ведь именно твой голос пробудил меня сегодня к жизни. И тот рояль тебе тоже знаком – никакой другой не смог бы так чутко и бережно принять от тебя эстафету и передать оркестру.

Ты не знакома только с Бригиттой, потому что ее не было с нами рядом. Она была в другом мире. Она была на Земле.

Мы перенесем музыку ноктюрна на Землю. Бригитта услышит нас и, отзываясь на признание в любви, тронет клавиши рояля. В тишине земного вечера зазвучит бархатный голос твоего белого кавалера.

В финале к нам обязательно присоединятся скрипки, соединяя воедино мир земной и мир небесный – и Василия, и Николеньку, и Бригитту, и звезды, и Бога…

В мастерской пахнет стружками и лаком. Мне хорошо здесь. Впрочем, когда знаешь, что где-то на Земле есть она, то плохо не может быть нигде.

Послесловие

Тетрадь с приведенными выше дневниковыми записями лежала на прилавке акционерного общества «Три медведя», куда я пришел заказывать раму для окна. Пока приемщик беседовал с другими заказчиками, я успел ее немного полистать. Оформив заказ, поинтересовался, чья тетрадь. Приемщик ответил, что нашел ее за верстаком в плотницкой, когда менял там замок на входной двери.

Из дальнейших расспросов удалось выяснить, что тетрадь, вероятно, принадлежала кому-то из друзей плотника. Они все были алкоголиками. Плотник тоже периодически уходил в запои, срывая сроки выполнения заказов. Теперь вместо него наняли нового работника.

Видя мою заинтересованность в содержимом тетради, приемщик извлек из-под прилавка пару замусоленных блокнотов и протянул их мне:

– Там еще вот это было – хотите взглянуть?

Я взял блокноты, полистал, повертел в руках. На обложке одного было написано химическим карандашом «СОЧИНЕНИЯ НИКОЛЕНЬКИ», на другом – «ВАСИЛИАДА».

– Если желаете, можете все забрать с собой, – великодушно предложил приемщик.

– А вдруг хозяин объявится? – заколебался я.

– Ну, дело ваше. Не возьмете – выброшу. У меня своих бумаг хватает.

Вот такова вкратце предыстория этой поэмы и прилагаемых к ней сочинений. Хозяин тетради и блокнотов пока не объявился. Ну, а если объявится, то мой адрес и номер телефона есть у приемщика в «Трех медведях». Периодически я и сам туда заглядываю.

Василиада

Серебряная туфелька с золотой пряжкой

На вершине дерева висела туфелька.

Николенька ее первый увидел и сказал, что она маленькая, изящная и серебряная.

А еще он сказал, что эту туфельку, пролетая ночью над городом, обронила королева эльфов. Тому, кто найдет туфельку и вернет королеве, она подарит свой королевский поцелуй.

Вася метнул в туфельку палкой.

Палка застряла в ветках на полпути к цели.

Брошенный Николенькой камень не долетел до туфельки метров десять и шлепнулся в лужу позади дерева.

Тогда Вася снял пиджак, разулся, засучил рукава рубашки, полез на дерево и затерялся среди густой листвы.

– Зачем ты обманываешь Васю? – спросил я Николеньку. – Там нет никакой туфельки. Кусок целлофана ветром пришпилило на сучок, а ты Василию мозги пудришь. Знаешь, что у него натура поэтическая, доверчивая.

– Ты что, не видишь? – изумился Николенька. – Целлофан висит ниже, а туфелька – вон, на самой вершине болтается. Маленькая, маленькая…

Я пригляделся чуть пристальней. И правда. Вижу, что-то сверкнуло между листьями, но не серебром, а как бы даже золотом.

– Вижу! Вижу! – радостно закричал я Николеньке. – У нее пряжка из чистого золота!

Николенька ничего не ответил. Он задрал голову вверх и стал любоваться пряжкой.

Минут через двадцать, почти у самой вершины, среди листвы показалась Васина голова.

– Залезайте ко мне! – закричал Вася. – Туфелька совсем рядом, но одному не дотянуться – нужна поддержка.

Мы с Николенькой переглянулись. Скинули разом пиджаки и, засучив рукава рубашек, начали карабкаться вверх.

Добрались до вершины. Качаемся как голубки на веточках.

– Где туфелька? – спрашивает Николенька у Васи.

– Вон, в пакете лежит, – отвечает Вася и показывает рукой на тот кусок целлофана, который я с земли видел.

Николенька потянулся за пакетом. Ветка треснула, целлофан с туфелькой сдуло ветром и понесло в страну эльфов, а мы, расцарапывая руки и лица, полетели в страну обманутых надежд.

Жаль, королева не видела нашего полета.

Она бы нас за мужество и преданность без туфельки расцеловала.

Всех троих.

Начиная с Васи!

Не в деньгах счастье

Мне дали премию.

Вася был очень рад за меня и сказал, что это надо отметить.

Мы отметили.

Сначала на работе.

Потом у Васи дома.

Помню, еще в ресторане были…

Мы хорошо радовались. Я так расчувствовался, что утром пригласил Васю к себе в гости.

Или Вася меня ко мне пригласил…

Ирочка, моя жена, самый близкий мне человек, не разделила со мной радости. Даже Боржоми из холодильника не достала.

– Где премия? Где премия? Где премия? – заладила одно и то ж.

Будто в деньгах счастье.

Пророчество

Жена сказала, что если я не покончу со старой жизнью, то она покончит со своей.

Я взял веревку и Шурика. Шурик взял лопату. И мы пошли.

– Кара! Кара! Кара! – пророчили над головой вороны.

За городом, на пустыре, под каким-то одиноким деревом Шурик стал копать мне яму. (Вообще-то, он мне ее с детства рыл, не переставая).

Я стоял рядом и смотрел, как Шурик копает.

Когда Шурик начинал копать, я смотрел на него уважительно – снизу вверх. Потом его затылок мелькал на уровне моего пупка, потом – на уровне пяток, ниже, еще ниже…

Хорошо копать яму другому!

Приятно смотреть на человека, работающего с энтузиазмом!

Но, в конце концов, ведь все когда-нибудь надоедает.

Мне тоже надоело смотреть, и я пошел домой.

– Мне одному не вылезти! Мне одному не вылезти! – доносилось все глуше и глуше из центра земли.

– Кара! Кара! Кара! – вещало небо о сбывшемся пророчестве.

Веревку я разрезал на четыре части и отдал детям. Хорошие получились скакалки.

Со старой жизнью было покончено.

Пижон

Мы с Васей сидели на скамейке около Ильича и думали.

Ильич стоял рядом во весь рост на гранитном постаменте, держал в руке кепку и щурил глазки.

Я был в пальто и без галош.

Вася – наоборот.

Но мы крепко сжимали в руках кепки и щурили глазки.

Подошел Николенька. Сел спиной к Ильичу и тоже глазки сощурил.

Воображает, будто думает.

А кепку не снял.

Вот пижон!

Так мы ему поверим – держи карман шире!

А ведь сколько таких николенек прибилось к нам во время революции.

Жаль, Ильич не разглядел их вовремя, а то б давно при коммунизме жили!

Яблоко

Архимед с Ньютоном и Лаар[38] с Нуттем[39] к Васе за советом не обращались.

А зря. Вася тоже задумывался – куда погрузить, откуда вытолкнуть, не говоря уж о яблоках и правах человека.

– Есть человек – есть права, – сказал как-то Николенька.

Вася с Николенькой согласен:

– Иначе чего бы он был, если права нет?

Лаар с Нуттем говорят, что права человека в Эстонии не нарушаются.

Вася согласен и с Лааром, и с Нуттем:

– Надо определить, кто человек, а кто нет – и споры о нарушении прав прекратятся.

Если по Дарвину, то кто от обезьяны – тот и человек.

Николенька сказал, что это неправильно.

Вася считает, что Дарвина не надо обижать. Может, кто без прав – тот не от обезьяны? Историки прослеживают. Конечно, если у некой личности предки в довоенной Эстонии не жили, то проследить невозможно. А коль невозможно, то у неграждан нет никакого права требовать прав. От кого ты произошел? – вот в чем вопрос.

– А при чем здесь яблоко?

– Кушать хочется. Или права нет?

К вопросу о языке

Антс учился в эстонской школе и поэтому имеет право ничего не знать.[40]

Николеньке закон такого права не дает.

Поскольку Николенька ничего не знал ни про фон Байера,[41] ни про Якоба Хурта,[42] ни про болота, ни про горы, то ему не дали начальной категории по знанию эстонского языка и уволили с места приемщика стеклотары "за несоответствие занимаемой должности".

Николенька обиделся на всех эстонцев и потребовал от подвернувшегося под руку Антса компенсации за моральный ущерб.

Антс отказался.

Между ними разгорелась ссора на национальной почве.

Антс доказывал, что Мунамяги[43] выше Казбека. Николенька насчет Казбека не брался спорить, но утверждал, что и Джомолунгма и Эверест в два раза выше Мунамяги.

Насчет великих рек, Антс знал Эмайыги[44] и Волгу, а Николенька еще про Миссисипи слышал.

Тут пришел Вася. У него с собой было пять флаконов «Тройного». Антс достал бутылку контрабандной Русской водки и закрыл пункт на учет.

Спустя пару часов, Николенька читал Антсу свои стихи в переводе на эстонский, а Вася, восседая на пустом ящике, размахивал руками и пел:

– Йо, сыбер, йо…[45]

Консенсус был достигнут.

Вы спросите: "При чем тут национальная почва и вопросы о языке?"

Вот и я спрашиваю:

– При чем?

Иностранец

В детстве я мечтал стать иностранцем, как негр.

Иностранцам завсегда – и почет, и уважение, и все, все, все…

Когда у нас людей принялись делить по тому, где чья бабка проживала,[46] кто на каком языке говорит, кто эстонец, а кто сам по себе, то у меня и бабка, и язык, и этническая принадлежность оказались не те. Мечта детства неожиданно обернулась явью: мне дали специальный паспорт,[47] в котором написано, что я – иностранец!

Мы с Антсом стали сравнивать паспорта.

У моего паспорта обложка по цвету – противней некуда, но по содержанию он – гораздо богаче! У Антса – фотография, и все. А в моем – все подробно, вплоть до цвета зубов расписано!

Сразу видно – иностранец!

Я показал паспорт Васе и сказал:

– Во! Здорово ребята придумали!

А Вася сказал:

– Ха! Это не ребята придумали, это так у зэков в личных делах расписывают.

Я огорчился. Спрятал свой иностранный паспорт. Но тут подошел Николенька и сказал что, зато я могу, как Антс и все эстонцы, депутатов в Городское собрание избирать.

А Вася сказал:

– Подумаешь. Он их изберет, а другие депутаты его депутатов переизберут![48] По мнению других депутатов, его депутаты плохо эстонский язык знают – законы нарушают, как зэки.

И начали они спорить!

Я слушал, слушал и подумал:

– Хорошо, что я не депутат и не зэк, а иностранец, как в детстве мечтал!

Как Антс Нуття из мозгов вышиб

Сидит как-то Антс дома на диванчике, "Postimees[49]" перелистывает. Вдруг, чувствует – что-то ему в голову ударило. В глазах потемнело, газета из рук выпала, в мозгу засвербело, заклокотало, и все его тело с макушки до пят прошиб громовой голос:

– Что ж ты, Антс, унижаешь свое эстонское достоинство – каждый день с Васей на русском языке разговариваешь?

Испугался Антс. Побледнел. По сторонам оглянулся – нет никого. А голос громче:

– Эстонцы – не рабы, чтобы с иностранцами на иностранном языке разговаривать!

Понял Антс. что это у него Нутть[50] между извилин запал. Погрустнел, опечалился, оправдываться начал:

– Так… Ну… Вася по-эстонски не обучен, не поймет…

– А ты его интегрируй![51] – приказывает Нутть.

Антс совсем сник. Но, делать нечего – надо подчиняться, а то, не ровен час, самого в иностранцы определят.

На следующий день Антс, Вася и Николенька собрались на рыбалку. Антс, мрачный, злой, сел за руль и перед тем как тронуться в путь предупредил Васю:

– Ты по-русски с сегодняшнего дня при мне ни слова не говори. У меня Нутть запал между извилин. Его от каждого русского слова корчит, а мне через это – боли в голове невыносимые. Так что, имей сострадание.

– А как же я тебе дорогу к озеру буду объяснять: где притормозить, где повернуть надо? – удивился Вася.

– Николеньке шепчи на ушко. Николенька переведет. Мы с ним, когда вдвоем, всегда на эстонском болтаем.

На том и порешили. Едут они по лесным дорогам. Вася шепчет. Николенька переводит. Антс баранку крутит. Нутть извилины у Антса раздвинул, прислушивается – как бы где русское слово не проскользнуло.

Хоть и не очень быстро, но, проплутав лишний часик, добрались до Васиного озера.

Порыбачили. Развели костер. Сидят, впечатлениями делятся. Вася шепчет. Николенька переводит…

Вроде как свыкаться с горем стали. Антс расслабился, вилкой к банке с кильками потянулся, и… тут его опять с макушки до пят током шибануло:

– Ты что, не видишь!? На банку рядом с эстонской этикеткой русская этикетка прокралась! Надо инспектора по языку вызывать! В суд подавать, а не вилкой ковыряться!

Антсу совсем дурно стало. Вилку бросил, весь дрожит. Руками за голову хватается.

Вася видит такое дело – полез в рюкзак за водочкой. Достал родимую, открывает, а на ней, аккурат под эстонским «VIIN», мелкими буковками написано – "Водка".

Тут Антс взвыл белугой, вскочил на ноги, подбежал к ближайшему дереву и – хрясть лбом об ствол. Нутть не успел за извилину ухватиться, вылетел у него из головы и покатился колобком между пенечками.

Вернулся Антс к друзьям. Довольный. Трет ладонью лоб, а сам улыбается. Достал стакан. Протягивает Васе:

– Наливай!

– Sa tõesti võib räägi jälle vene?[52] – удивился Николенька.

– Natukene,[53] – ответил Антс. Выпил водочки, поморщился, ковырнул вилкой кильку и, повернувшись в сторону леса, показал маячившему в кустах Нуттю громадный кукиш.

Смелые люди

Вася очень любил петь.

Как и все смелые люди.

Он даже в партию вступил, чтобы стать солистом в опере.

Но Васю в оперу не приняли.

Тогда Вася и несколько других смелых людей побросали свои партийные билеты и – тра-та-та-та-та-та – давай критиковать партию.

Тут уж, конечно, другие смелые люди стали свои билеты выбрасывать.

Вот так бесславно и закончила свой путь КПСС.

А дали б Васе в опере попеть…

Уважаемые Люди

Боря дал в глаз Феде, потому что Федя был совсем маленький.

Борю в нашем дворе все малолетки зауважали, а над Федей стали смеяться.

Федя пожаловался брату.

Брат собрал человек сто знакомых. Они избили Борю и всех его родственников.

Малолетки и взрослые сразу стали уважать Федю, а над Борей смеяться.

Боря вырос. Сколотил банду.

Банда избила всех, кто над Борей смеялся, еще тысяч пять человек, а Федю и всех его родственников вырезали.

Боря стал авторитетом.

Дружит с разными певцами, композиторами…

Его все уважают.

Вася сказал, что тоже уважает Борю.

Боря обещал Васе место солиста в опере.

Белый пароход

Вася, Николенька и Антс сидели на берегу моря и размышляли.

В небе кричали чайки. На горизонте дымил белый пароход.

– Красота, – сказал Вася

– Да, – сказал Николенька.

– Вот только экология картину портит, – сказал Антс, – мазут пускают по воде.

– Этот мазут не от экологии, а от боцмана, – поправил Антса Вася. – Я когда на судне работал, то тоже другой раз из-под пайол замазученную воду в море откачивал.

– От экологии – с неба всякая дрянь падает, – вставил свое слово Николенька.

Все немного помолчали, размышляя над Николенькиными словами, потом Вася расширил тему:

– В лесу вместо грибов сплошной целлофан с бутылками.

– Так не бросай, и не будет, – резонно заметил Антс.

– Не я ж один… – обиделся Вася.

Все опять углубились в размышления.

Вася поразмышлял, поразмышлял и пошел по кустам мусор собирать: бутылки пластмассовые, целлофан, бумажки…

Где-то две шпалы просмоленные нашел.

Большая куча получилась.

Вася принес из багажника канистру с бензином, вылил бензин на кучу, поджег ее и сказал:

– Во! Я мусор разбросал, я его и поджег!

Дым повалил – куда там пароходу. И такой противный: отойдешь влево – и дым влево поворачивает, перебежишь на другое место – и дым туда стелется. Пришлось с пляжа уходить.

– С неба – не от экологии, – заметил на обратном пути Антс.

– А от кого же? – поинтересовался Николенька.

– От Васи, – пояснил Антс, растирая сажу по лицу, – задымит он своим мусором небо, а оно кислотным дождичком отплевывается.

– Да, – согласился Вася, – как ни старайся, сплошной круговорот дерьма получается, а я в центре на белом пароходе.

Полет в невесомости

Земля была круглая и скользкая.

Поэтому, когда Галилей ее раскручивал, Вася хватался за стенки домов или стволы деревьев.

Случалось, что опоры поблизости не оказывалось, и тогда он падал.

На очередном витке его бросило куда-то в сторону, он не удержался и заскользил по касательной к звездам.

Уцепиться было не за что. Растопырив руки и широко раскрыв глаза, Вася видел, как голубой шарик Земли отделился от его тела, поплыл влево и, стремительно уменьшаясь, превратился в крохотную светящуюся точечку.

Стало тоскливо-тоскливо. Крупные капли слез потекли из глаз и, не теряя своей шарообразной формы, закачались в невесомости рядом с Васей.

– За что? За что такая обида? Один ученый Землю закруглил, другой постоянно раскручивает, а сшибло меня. За что, Господи?

– Не надо было пиво с водкой мешать, – донесся со стороны Кассиопеи голос Господа.

Вася протянул руку в направлении голоса. «Ах, как здорово Господь умеет Николеньке подражать!» – успела промелькнуть одинокая мысль в его воспаленном сознании.

Звезды погасли… Он засопел и уснул.

Время собирать камни

Из-за забора вставало солнце.

Вася тоже пытался, но у него не получалось.

Было время, когда Вася и встать, и еще кое-чего мог.

И такое время еще будет!

Михаил Сергеевич, когда еще был в фаворе, бывало, поговаривал:

– Время собирать камни, и время – разбрасывать.

Будет время – встанет Вася.

И камень свой бросит.

Вожди ведь даже бывшие никогда не ошибаются.

Жены египетские

Пришли жены египетские и сказали:

– Всякому, кто добром своим поделится, воздастся сторицею!

Гриша ел огурец и поэтому жен не видел и не слышал.

Вернее, почти не слышал. Просто как-то вдруг кусок огурца неудачно перевернулся между зубов, и Гриша прикусил язык.

В такой экстремальной ситуации от всей египетской фразы лишь то и засело в подсознании, что делиться надобно.

Кроме боли во рту для Гриши ничего не существовало.

Он закричал:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Федя рассмеялся:

– Гы-гы-гы-гы-гы-гы-гы-гы-гы…

Гриша подбежал к Феде и стукнул того кулаком по уху.

Потом подбежал к Васе с Николенькой и точно также поделился горем с ними.

Воздалось Грише сторицею.

Вернее, трижды сторицею, и еще трижды.

Когда Гришу хоронили, то пришли жены египетские и сказали:

– Всякое слово звучащее да будет истинным!

Но их не увидели и не услышали, потому, что все интересовались Гришей. В такой экстремальной ситуации у всех в подсознании только и запало, что говорить надобно.

Ну, и пошло, и поехало…

И работа без Гриши не пойдет, и жизнь не в радость будет, и там плохо, и там хуже будет, и т. п. и т. д.

Что еще добавить к сказанному?

Сами видите, к чему болтовня привела.

А все через жен египетских.

Ух-х, была б моя воля!

Первая любовь

У Николеньки была Первая Любовь, незадолго до второй.

Он перед нами гоголем ходил, нос задирал. Пить вместе отказывался.

Лежит как-то Николенька в одиночестве, пивко посасывает, думает о Ней:

– Белый зал… Зеркала… Стрельчатые окна… Паркет блестит… Вальсы… Мазурки… Она вся воздушная до прозрачности. Жилки синенькие на запястьях пульсируют. Глаза огромные, голубые…

А у Васиной тетки муж второй месяц в запое. Тетка самостоятельно на жизнь зарабатывает: по соседским мужикам таскается. У всех перебывала.

И случилось ей, грешной, о Николеньке подумать.

Так постучалась к Николеньке вторая любовь.

Теперь он свой человек стал.

Зеркала ему иногда еще мешают. Ну, это дело поправимое.

Одна любовь калечит, а другая – лечит.

Космонавт

Когда мы были маленькие, то все мечтали стать космонавтами. Вася тоже мечтал.

У всех прошло, а Васю все тянет. Может, не всегда в Космос, но к приключениям – точно.

Иначе чего бы он так пил?

Это я так, к слову.

Какие у космонавтов приключения?

Если и пришлют бабу, то в скафандре.

Вот они и пьют по телевизору из бутылочек. Завод для них специальный построили. Секретный.

Непонятно, зачем им теперь месяцами на орбите сидеть? Сидели бы на Земле, как люди…

И Вася бы о Космосе не мечтал…

Черный четверг

Вася сказал, что на прошлой неделе четверг был черный: все акции упали, а все миллионеры застрелились.