Полная версия
Мои дорогие мальчики
Лена Добужинская
Мои дорогие мальчики
© Е. В. Добужинская, 2018
© Издательство «БОС» (дизайн, корректура, печать), 2018
* * *
Елена Владимировна Добужинская родилась в Москве. Окончила Химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева и с 25-ти лет проработала в МИ С И (теперь МГСУ) почти полвека. Кандидат технических наук, доцент.
В юности мечтала стать актрисой и больше никем. Мечте не суждено было осуществиться. Отец, Добужинский Владимир Иванович, племянник великого художника Мстислава Добужинского, человек незаурядный и яркий, умница, крупный советский чиновник, а значит, чистый продукт советской власти, считал актерство делом несерьезным и безнравственным. Поэтому использовал свои могущественные связи, в том числе и в театральном мире, чтобы дочку, отличницу, в театральные вузы не приняли. Так и случилось.
Преподавательская работа стала для Лены Добужинской сценой, творчеством и смыслом жизни.
Писать книги начала поздно, после смерти любимого мужа. Именно тогда оставила университет – лекции читать не захотела. Не стало радости. Пропал кураж. Неожиданно для всех и для себя оказалась в Доме кино, где проработала несколько лет в качестве главного администратора. Тоже неплохой опыт.
Написала и издала в издательстве Franc-Tireur USA три книги:
«Моя жизнь – любовь», «У памяти хороший вкус» и «Мои дорогие мальчики».
Там, в Америке, книги Лены Добужинской рекомендованы для семейного чтения и рассылаются в библиотеки.
И вот теперь (все-таки мечты сбываются) «Мои дорогие мальчики» выходят в свет в России.
«Попутное чтение»
Журнал «Знамя» № 10/2014,
колонка главного редактора
Лена вспоминает о Гене. Вдова – о своем покойном муже, писателе Геннадии Абрамове (1941–2011).
Я с ним не то чтобы дружил, но мы знались в течение трех десятилетий, и могу подтвердить: человек был и умный, и тонкий, и чуткий, и энциклопедически образованный, и неизменно добротворный. Замечательный, если уж одним словом. Из самых лучших.
И вот это как раз, боюсь, помешало ему, как должно утвердить свое имя в литературе. Такое она, увы, поле, что без амбициозности и воловьего, ничего и никого вокруг не видящего упорства не выживешь. «Все зависит от силы пробоя», – говаривал наш с Геннадием Михайловичем давний приятель, и так ли он был неправ?
А Гена весь ушел в любовь и виноватился – Лена об этом вспоминает, – когда слишком надолго, ему казалось, изменял любимой женщине с неподдающейся повестью. Или с романом.
Так что и эта книга вышла не как обычно у писательских жен – о книгах, о литературных связях и взаимоотношениях, о друзьях и недругах, – а о любви. Слава Богу, взаимной.
Творческую биографию писателя по воспоминаниям Лены Добужинской не восстановишь. А вот позавидовать – и ему и ей – можно.
Сергей Чупрининглавный редактор журнала «Знамя», писатель, литературовед, критик и публицист, член Союза писателей СССРПредисловие
Памяти моего мужа,
писателя
Геннадия Абрамова
Дорогие читатели и друзья
Геннадия Абрамова!
26-го октября 2011 года Геннадий Михайлович умер после долгой, тяжелой болезни.
Я, его жена, в неоплатном долгу перед вами, потому что это вы своими потрясающими письмами, добрыми словами, глубоким прочтением его книг давали ему силы жить и работать.
За последние годы, уже тяжело больной, он сделал столько, сколько за всю свою предыдущую писательскую жизнь. С трудом добираясь до компьютера, Гена писал книги и всё, что написал, было издано в Америке его издателем и другом.
Низкий вам поклон, мои дорогие! Вы все подарили Гене минимум два года жизни, а мне – счастье быть с ним.
Не стало прекрасного писателя и удивительного, необыкновенного человека.
И вот теперь перед вами книга, написанная мной. В ней все имена и события – подлинные. Главные герои этой книги – наш сын, наши внуки, наши старинные друзья и новые, пришедшие на помощь в самые тяжелые дни и ставшие нам близкими и родными.
Милые, дорогие моему сердцу люди!
Спасибо вам!
Моя благодарность вам – безмерна!
ВашаЛена Добужинская– Валера, здравствуй, мой дорогой. Давно тебя не видела. Как чувствуешь себя? Все в порядке?
– Спасибо, Леночка. Вроде, сносно. А ты как? Чем занимаешься?
– Вот про это и хочу поговорить. Есть время?
– Для тебя время есть всегда.
– Спасибо.
Я в скайпе. Разговариваю с замечательным человеком, большим другом нашей семьи, очень близким и дорогим.
Валера – искусствовед, сценарист, ученый, исследователь, «киношник» от Бога, пишущий человек и, вообще, большая умница. После смерти моего любимого мужа Гены Валера, пожалуй, единственный человек, с кем я могу разговаривать почти как с Геной. Обо всем. Не боюсь быть непонятой, и это, оказывается, очень для меня много значит.
– Валерочка, давай обсудим кое-что.
– Конечно.
– Ты не поверишь, но я пишу книгу.
– Вот это да! Как называется?
– Очень, я бы сказала, амбивалентное название. «Мои дорогие мальчики».
– Хорошо назвала. Ты, конечно, хулиганка, но мне нравится. Чем могу помочь? Я, вообще-то, сомневаюсь в том, что ты нуждаешься в помощи.
– Нуждаюсь, нуждаюсь. Понимаешь, не хочу, чтобы получились мемуары, а пишу все-таки воспоминания. Нужно придумать форму.
И я вот что придумала: я буду писать большое, длинное письмо ТЕБЕ, человеку, который много лет был рядом с нами, все про нас знает и всех нас любит. Как тебе такая идея?
– Неплохо. Дерзай. Не сомневаюсь, это будет интересно. Ты справишься. Уверен.
– Тогда я начинаю?
* * *Валера, я напишу тебе про нашего Диму, моего замечательного сына и твоего большого друга. Ты помнишь это ведь именно он впервые привел тебя к нам домой и ты остался с нами навсегда. Я напишу тебе про Гену, нашего дорогого, удивительного Гену. Вот уже два года, как его с нами нет, но он есть, никуда не ушел, и это длинное письмо к тебе он тоже, конечно, прочитает. Я напишу про тех, кто много лет был рядом с нами, кто участвовал в формировании и становлении Димы и помогал ему стать тем, кем он стал, одним из самых известных кинопродюсеров России. А значит, я напишу и о тебе, потому что твою роль в Диминой и нашей жизни невозможно переоценить.
Всё. В голове полный сумбур. Мысли лезут друг на друга, торопятся, толкаются. Просятся на бумагу.
Обнимаю тебя, мой дорогой.
Димочка
Мой семилетний сын Дима сидел в коробке из-под телевизора, сложившись в клубочек, и плакал. От обиды.
Пару часов назад я довольно ощутимо шлепнула его по мягкому месту. Достал, что называется. С тех пор он со мной не разговаривал, не смотрел в мою сторону и плакал так горько, как будто с ним случилось непоправимое несчастье.
Сначала он ничего не понял и какое-то время без слез изумленно смотрел на меня своими огромными «с волокитой» голубыми глазами. А когда осознал, что я его наказала таким небывалым способом, обида захлестнула его, слезы полились градом, он их даже не вытирал. Потом началась истерика, и я, конечно, испугалась и попыталась его успокоить. Но не тут-то было! Он не подпускал меня к себе, отталкивал и кричал: «Не подходи ко мне! Я тебя ненавижу!»
Дело принимало нешуточный оборот. Никогда раньше я его не била, даже не замахивалась, считала, что детей бить нельзя, категорически. Всегда можно как-то договориться, переиграть, отвлечь, рассмешить, в конце концов. И мне, как правило, это удавалось. Но в этот раз я сплоховала. Наверное, потому, что сама по какой-то причине была в неважной форме. В общем, виновата.
Дима просидел в коробке несколько часов, мириться не хотел, но и «ненавидеть» меня долго у него не получалось. Время от времени судорожно всхлипывал, смотрел исподлобья и говорить со мной отказывался.
В нем был очень силен «эдипов комплекс». Я была ЕГО и только его. В основном по этой причине я долго не выходила замуж после развода с его отцом, почти шесть лет.
Каждого молодого мужчину Дима принимал в штыки. Как соперника. Как врага. Не собирался мной делиться ни с кем. Я была его собственностью. А я и не возражала. Знала, так ощущают себя и свою любовь к матери почти все мальчики этого возраста. Книжек всяких про это начиталась. Вот только будешь жить по книге – умрешь от опечаток. Сейчас была явная опечатка, и что было с ней делать, я не представляла. Растерялась совсем.
Через много лет уже будучи студентом, Дима говорил друзьям, когда бывал мной недоволен (я сама это не раз слышала): «Меня мать в детстве била». Он не простил мне тот единственный шлепок никогда.
Сейчас мой Димочка уже очень взрослый мужчина. У него самого двое детей, мальчики двадцати одного года и шести лет. Потрясающие! Один другого лучше!
Но иногда мне кажется, что я вижу его тогдашние из коробки, полные слез, голубые глаза. И значит это, что он опять мной недоволен или обижен. И опять не собирается ни с кем меня делить! Всё этот чертов Эдип наделал!
А тогда мои бесполезные попытки успокоить Димочку, приласкать, обнять ни к чему не привели. Я уже сама была готова ревануть дурным голосом. Но… как же все-таки замечательно временами устроена жизнь! В самый безнадежный, критический, можно сказать, момент раздался звонок в дверь нашей огромной «коммуналки», и вошел Гена с цветами, конфетами и своей удивительной улыбкой, способной развеять любую печаль.
Гена
Он вошел в комнату с коробкой и Димой в ней, внимательно на все это посмотрел и попросил меня ненадолго выйти. Я не хотела, упиралась. Тогда он мягко и сильно взял меня за плечи, поцеловал и выставил за дверь, которую тут же закрыл перед моим носом.
Через несколько минут стало тихо, Димочка больше не плакал, и мне разрешили войти. Они оба сидели в коробке друг против друга и шептались. Я решила: обо мне и какие-нибудь гадости. Но, оказалось, Гена шепотом рассказывал Диме про жирафа, который хотел достать луну.
– Достал?
– Что?
– Луну.
– Кто?
– Жираф.
– Конечно. Жирафу достать луну – раз плюнуть. Он же очень высокий.
– И он плюнул и достал?
– Ну вот, ты и сам все рассказал. Молодец!
По Диминой мордашке уже несмело гуляла улыбка, извивалась между слезинками и по дороге их высушивала. И, в конце концов, улыбка осталась, а слезы ушли. Наверное, высохли совсем.
Как, интересно, Гена это сделал? Что такого он сказал Димочке, что тот перестал плакать? Почему я так не умею?
Все последующие сорок лет нашей с Геной совместной жизни я только и делала, что задавала себе эти вопросы по разным поводам: как он это делает? Как ему всегда удается быть спокойным, мудрым и справедливым? Почему Димочка его всегда слушается? И почему я так не умею?
* * *Мы знали друг друга с первого курса института. Он ухаживал за мной, но как-то сдержанно, ненавязчиво, и с любопытством наблюдал за тем, как я справляюсь с кавалерами, коих было вокруг меня немало. На фоне шумной, веселящейся студенческой, как теперь говорят, тусовки, он очень выделялся. Был несуетлив, любим однокашниками, и его всегда внимательно слушали. Классно играл в футбол, собрал великолепную футбольную команду, и играли они, как правило, во время сессии. Таким образом расслаблялись. Экзамены сдавали всегда легко, без троек. Никогда никаких проблем с учебой. Как успевали? Понять невозможно.
Дружить умел по-настоящему, друзей своих любил, был добр и внимателен к девушкам, ко всем одинаково. Кроме меня. Меня он любил. И когда в 19 лет я выскочила замуж за Диминого отца, не показал никак своего огорчения, был по-прежнему со мной приветлив, но никогда больше не проявлял своих чувств. В нем было море достоинства.
Знаю только, что все семь лет моего замужества и следующие шесть, когда я жила вдвоем с Димой, он не терял меня из виду и много чего про меня знал. Потом жизнь свела нас снова. Навсегда.
* * *– Смотри, по-моему, это Генка.
– Где?
– Да вот, стоит за столиком и продает книги.
– Не может быть!
Мы с моей закадычной подружкой шли в метро по таганскому переходу. За раскладным столиком, на котором стопками лежали книги, действительно стоял Гена и курил в рукав.
– Дайте, пожалуйста, эту книгу.
Гена, не глядя, придвигает книгу мне.
– Нет. Пожалуйста, эту же, но другой экземпляр.
Гена удивленно смотрит на нас.
– Боже мой! Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь?
Он радостно улыбается. У него необыкновенная улыбка, открытая и очень добрая.
– Вот это да! Рад вас видеть. Какие красавицы!
– Ты не ответил. Почему торгуешь книгами? В институте своем больше не работаешь? Почему?
Я забросала его вопросами. Гена, как всегда, говорит в свойственной ему манере, неспешно, тихим голосом: «Я тебе попозже расскажу. Давай как-нибудь встретимся и обо всем поговорим. У меня к тебе тоже есть вопросы. И немало. Хотя кое-что я о тебе знаю. Вот телефон, я там каждый день после пяти».
– Хорошо. А это мой телефон.
– Не надо, твой телефон я знаю.
– ???
– Не удивляйся. Я много о тебе знаю.
– Зачем?
– Поговорим при встрече. Ладно?
Мы ушли. Радостное настроение от его улыбки долго еще не покидало нас, но и легкое беспокойство и удивление тоже. Почему он, инженер с очень серьезным образованием, работающий, как я знала, в одном из самых престижных засекреченных институтов Москвы, торгует книгами в переходе метро? Что у него случилось?
Я была полна решимости позвонить ему и все выспросить и даже не задавалась вопросом, почему мне это важно. Важно, и все!
Прошел год прежде, чем я позвонила Гене, и то случайно. За этот год случились всякие события, определившие мою жизнь таким образом, что мне было не до него, и вообще, ни до кого. Я рассталась с человеком, которого любила, и была глубоко несчастна. Именно так я себя ощущала, поэтому никого не хотела видеть и тем более делиться с кем-то своим горем. А Гена, конечно, и без всякого моего рассказа мгновенно все бы про меня понял. Ему бы особенно и спрашивать не пришлось, сам бы все увидел. Он и раньше все про меня понимал. Потому что любил.
В этом, собственно, весь фокус. Гена понимал про меня все и всегда. Всю жизнь. Я еще только собираюсь что-то сказать, а он уже знает что, о чем, про кого. Можно не продолжать, даже не интересно. Между нами была такая связь, которая возможна только, если два человека направлены друг на друга, бегут друг другу навстречу и ЛЮБЯТ, любят так, что связь становится неразрывной, взаимопонимание полным, почти абсолютным. И тогда Бог ставит на таких людях свою отметку как награду за умение любить и жить для другого человека. Думаю, мы с Геной оба были отмечены Богом, особенно он. Я просто не сомневаюсь в этом!
Коммуналка
Мне было 30 лет. Мы с моим семилетним сыном жили вдвоем в коммунальной квартире с многочисленными соседями, каждый из которых заслуживает отдельного рассказа. Паноптикум, вообще-то.
Через стену от меня жила тетя Катя. Ей было восемьдесят лет, она не ходила пешком, только бегала. Все ещё работала, представьте, уборщицей на фабрике! В восемьдесят-то лет! Почти всю жизнь она прожила в этой квартире, которая, как она сама говорила, «в мирное время» принадлежала семье, где тетя Катя работала кухаркой. После переворота 1917-го года квартиру у хозяев, конечно, отняли, комнаты перегородили, получилась классическая коммуналка. И тете Кате оставили крохотную комнатку, метров восемь.
Зато в этой комнате была печка с изразцами. Она отапливала и мои две комнаты тоже. Печку можно было топить, что тетя Катя время от времени и делала с большим удовольствием. И тогда у нее и у нас становилось тепло и уютно, как никогда не бывало при обычном паровом отоплении.
Тетя Катя фантастически вкусно готовила невиданную еду из того «мирного времени». Не жалела на это своих скудных денег, бегала к метро в магазин «Дары природы», покупала там рябчиков, куропаток, ощипывала их, потом что-то такое с ними производила, что даже едой не назовешь, так это было вкусно!
Я подсматривала. И кое-чему научилась. Однажды я увидела, как она в кастрюлю с кипящим куриным бульоном бросила массивную пробку от старинного стеклянного графина. Это еще зачем!?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
