Иероним Эгинский

Василий выделялся среди своих братьев. У него были черные кудрявые волосы, жизнерадостное лицо и темные, живые глаза. С малых лет он отличался серьезностью, рассудительностью и трудолюбием. Был отзывчив и одарен искренней и глубокой верой в Бога. Церковь стала для него домом. Там, помимо Литургии, вечерни и других служб, он проводил много времени в молитве и чтении духовных книг.

Эта внутренняя тяга и любовь к церкви, к храму Божию, часто влекла его в разные часовни, рассеянные в округе. Там он проводил значительную часть дня, «работая Господеви». Он чистил церковь, читал и молился. Нередко после молитвы он засыпал в часовне, а когда просыпался и возвращался в село, часто поздно, то находил родных обеспокоенными его отсутствием. Но он был радостен и смотрел на них тихо и кротко, как бы говоря: «зачем было вам искать меня? Или вы не знали, что мне должно быть в том, что принадлежит Отцу моему?» (Лк. 1:49).

С самого раннего детства он в сердце имел только Бога и чувствовал радость лишь рядом с Ним. «Я, – часто говорил он нам позже, – с раннего детства рос в церкви и спал там». Можно сказать, что он был воспитан в храме.

В церкви он рос, ее источниками питался духовно и там чувствовал, что в ней его призвание. Все говорило о том, что он был избран от чрева матери на служение Богу.

В школе он был старательным. У него был прекрасный мелодичный голос. С восьми лет стоял за аналоем и подпевал певчим. Василий был очень смышленым и внимательным, и выучил весь порядок церковных служб. Однажды, когда в церковь прислали только что рукоположенного священника, который не знал хорошо Типикон, то он попросил маленького Василия подсказывать ему, как служить.

Благочестивая мать, видя образ жизни своего сына, уразумела его предназначение и «сохраняла все это в сердце своем» (Лк. 2:54).

– Этот ребенок будет большим человеком,– говорила она.

Она усилила молитву о своей семье, и особенно о Василии, которого и она и отец сильно любили. «Нас было шестеро детей, но родители любили меня больше, – говорил нам старец. – Молитвам мамы не было конца, так в молитве на коленях она и засыпала». Ее непрекращающиеся слезы пробороздили на лице две дорожки. Когда много лет спустя старец беседовал с одной женщиной, переживавшей о своем ребенке, сбившемся с истинного пути, то сказал ей:

– Ты предстанешь перед Богом или со спасенным ребенком или с мозолями на коленях от молитв.

Явно, что он понял это из опыта своей матери, которая проводила дни и ночи в молитве.

Маленький Василий видел, как долго со слезами молилась мама, и его чуткое сердце обливалось кровью. И он также молился и просил Бога утешить маму. Однажды он подошел к ней и сказал:

– Мама, почему ты все плачешь? Может, из-за нашей бедности?

– Нет, сынок, не из-за бедности я плачу. Я о нас плачу, об отце и о вас, детях. Прошу Бога, чтобы у нас все было хорошо и чтобы вы не отошли от пути Его.

Василий, выслушав это, предался раздумью. Он следил тайно за мамой, как она вздыхала и плакала, и привык сам плакать. Часто на переменах в школе он не выходил на улицу играть с детьми, сидел в классе, думал о маме, клал голову на парту и плакал. Однажды его заметил учитель и спросил:

– Что случилось, малыш? Почему ты сидишь здесь и не выходишь поиграть с ребятами?

– У меня болит голова,– ответил Василий.

Когда учитель в другой раз спросил его о том же, он ответил:

– У меня болит живот.

Это повторилось много раз. Учитель навестил его мать и сказал ей:

– Что с вашим ребенком, почему он постоянно болен? Может, отвести его к врачу? Он на переменах сидит в классе и плачет и говорит, что у него болит то голова, то живот, то другое что-нибудь.

Мать ничего не ответила. Она промолилась всю ночь и на следующий день, взяв десятилетнего Василия, пошла с ним в одну часовню. Там она спросила:

– Что с тобой, сынок, почему ты непрерывно плачешь? Скажи мне правду!

– Мама, ничего не случилось. Я только вспоминаю, как ты все время плачешь, не могу этого вынести и плачу сам.

– Послушай, сынок. Я плачу о грехах своих и о вас, как я говорила тебе, и особенно о тебе. Я вижу особое призвание твое и молю, чтобы Бог тебя укрепил. Я, как видишь, пошла в «мир», вышла замуж, завела семью. Наши скорби ты знаешь. Я тебе скажу одну вещь: я бы хотела, чтобы ты стал монахом или священником и посвятил себя Богу. Ты призван к такой жизни. Дашь ли ты слово здесь, перед иконами, что последуешь этому пути?

Василий на минутку задумался и затем ответил твердым голосом:

– Да, мама, я даю тебе слово.

Кто может осознать величие этого приношения со стороны матери и твердое решение маленького Василия, который в возрасте десяти лет избрал монашеский путь!

Безусловно, это напоминало последование монашеского пострига, где новопостриженный монах обещает пребывать «в монастыре и в подвиге до последнего издыхания».

Их дом находился недалеко от дома Мисаила. Василий, хотя и был еще ребенком, почувствовал духовное величие этого человека и часто посещал его. Мисаил несмотря на то, что избегал людей, видя веру и усердие своего маленького соседа, принимал его в гости. Они обсуждали вместе духовные вопросы. Мисаил учил его «умиленной» молитве. Василий слушал с большим вниманием, он ловил каждое слово, исходящее из уст этого опытного монаха в миру, и старался осуществить все на деле. Он подражал Мисаилу во всем: в манере поведения, в походке, в разговоре, как и все дети его возраста подражают героям.

Со временем Василий начал чаще посещать Мисаила и стал почти его тенью. Начал, как Мисаил, удаляться в ближние и дальние часовни и проводить не только дни, но и ночи перед иконами или на церковной скамье в молитве. Позже он сам рассказывал, что радость, какую он испытывал в этих часовенках, не поддается описанию, как говорит псалмописец: «ревность дому Твоего снеде мя».

В то время, когда его сверстники были заняты лишь играми и шалостями, он ходил из монастыря в церковь, а из церкви в скит и проводил время в молитве. Все дивились вере и усердию этого ребенка. Даже некоторые турчанки спрашивали его мать:

– Что происходит с твоим ребенком, Елисавета, почему он все время ходит по церквам и спит там? Может, он сумасшедший?

В столь раннем возрасте он был уже внимателен к себе и никогда не празднословил. Он говорил только на духовные темы. И хотя был очень застенчивый и робкий, но во всем, что связано с духовным, проявлял удивительную решимость и дерзновение. Однажды на церковном празднике, который проводила его школа в церкви, кому-то нужно было прочесть проповедь. Василий, которому было тогда одиннадцать лет, попросил учителя разрешения самому прочесть ее. Учитель пытался отговорить его, ведь он мал и не справится с этим. Но Василий настаивал и, наконец, получил разрешение прочитать с амвона слово перед двумя тысячами собравшихся. Это была его первая, хоть и прочитанная, проповедь в церкви.

Шли годы, и Василий все более углублялся в свой молитвенный подвиг. Став юношей, он не изменил решения всецело посвятить себя Богу. В своей жизни он никогда не пел мирских песен, а когда был радостен, то пел псалмы, и то же советовал и нам. Однажды он сказал шутя:

– Человек должен быть немного врачом, немного музыкантом и немного сумасшедшим. Немного врачом, чтобы смог оказать себе помощь в недуге. Немного музыкантом, чтобы, когда радуется, смог спеть какой-нибудь тропарь. И немного сумасшедшим, чтобы в минуту уныния сказать: давайте съездим в такой-то монастырь.

Тем временем он закончил школу и стал помогать в лавке отцу и старшему брату Иоанну, отличавшемуся трудолюбием и благочестием. Их лавка стала центром проповедничества. У Василия был дар слова и со всеми, кто заходил в лавку, он беседовал на духовные темы, стараясь укрепить их в благочестии и привязать любовью к церкви. Но этого ему было недостаточно. Он сам стал посещать разные дома, чтобы проводить беседы, особенно с женщинами, и привлечь их к духовной жизни, научить благочестию и любви Божией. Слово его имело такую силу, что многие женщины преображались, ощутив «десницу Вышняго», и начинали жить почти по-монашески.

У некоторых из них возникли даже разногласия с мужьями, которые были недовольны тем, что, возвращаясь с работы по средам и пятницам, они находили на столе пищу без масла. Мужья быстро поняли, кто являлся причиной такой перемены, и в деревне стали звать Василия, которому тогда было 16–17 лет, попом. «Этот поп вас сделал такими»,– обычно говорили мужья своим женам.

С этого времени Василий начал проповедовать и в церкви. По свидетельству его соотечественников, переехавших после обмена населением в Грецию, он говорил красноречиво и правильно, привлекая народ. Для многих он стал примером благочестия, и несмотря на его возраст, все его уважали. Люди дивились ему и задумывались о том, как этот мальчик с юных лет сумел проявить такую твердость, рассудительность и усердие ко всему Божественному.

К святым бессребреникам Косме и Дамиану, почитаемым всеми гельвериотами, маленький Василий имел особое чувство благоговения, еще больше усилившееся после следующего случая.

Был канун праздника святых бессребреников, и Василий по привычке ушел из села в часовню для молитвы.

С собой он взял мула, чтобы его выпасти. Он часто поступал так, желая уединиться для молитвы. Днем он решил вернуться в деревню, чтобы успеть на вечернюю службу, посвященную святым. Неожиданно полил ливень, и реки наполнились водой. Желая успеть на службу, он не стал пережидать дождь и все время подгонял мула. Перебираясь через речку, Василий упал с мула, и вода стремительно поволокла его. Он пытался выбраться, но не мог. Вода продолжала сносить его, пока он не ухватился за камень, чтобы удержаться, но выбраться на берег не хватало сил.

Как только он пришел в себя, то стал молиться святым бессребреникам, чтобы они спасли его. И Бог, всегда внимающий молитвам своих верных рабов, не замедлил ответить. Четыре турка, проходившие поблизости, увидели его и поспешили на помощь. Они встали высоко на берегу реки, связали свои пояса и бросили один из концов Василию. Схватившись за пояс, он с большим трудом выбрался из реки.

Василия привезли в деревню в жалком состоянии. Все его тело и особенно левая рука были в ушибах. Через некоторое время раны зажили, но на левой руке осталось небольшое увечье: рука утратила свою гибкость и подвижность, а ладонь вовсе не сгибалась, хотя запястье с трудом двигалось. Василий, веривший, что без Бога ничего не происходит, прославил Бога и поблагодарил святых бессребреников за их чудесную помощь, ведь они спасли его от смертельной опасности. Как увидим в дальнейшем, эти святые были предстателями и покровителями старца на протяжении всей его жизни.

Дьякон

Проповедничество Василия стало известно во всей округе. Многие уговаривали его стать священником, да и сам Василий желал этого, поскольку хотел ощутить Таинство таинств, святую Евхаристию, вблизи. Но не смел сам искать себе чина. Как он нам говорил, он верил, что «священник должен быть богоизбранным или выбранным народом, но не самозванным. Есть много оснований, препятствующих совершению рукоположения в священство, я добавлю еще одно: если кто ищет сана по своей воле».

Гельвери подчинялся Иконийской митрополии. Паства Василия, видя, что сам он не хочет идти к митрополиту просить рукоположения, отправилась туда и попросила митрополита об этом. В то время митрополичью кафедру занимал Афанасий, наслышанный о благочестии Василия, которого он очень уважал. Он позвал Василия и предложил ему стать дьяконом. Василий посчитал это Божественным призванием и с радостью согласился, изъявив желание служить дьяконом в своем селе, поскольку уже привык к своей пастве. Но была и другая причина: он хотел быть рядом с Мисаилом, чтобы укрепляться его словами и молитвами.

Не успел он войти в чин клириков и приступить к своему духовному служению, как начались искушения.

«Чадо, если приступаешь работать Господу, приготовь душу свою к искушениям» (Сир. 2:1), предупреждает Священное Писание. Эти искушения были неожиданными и внезапными.

Хотя почти всех жителей Гельвери радовала весть о предстоящем его рукоположении, но в селе было несколько человек, не более четырех-пяти, которые не отнеслись к этому благосклонно. Это были знатные, богатые и сильные люди. Причиной всему была та духовная атмосфера, которая сложилась в их семьях, и они боялись, что под влиянием Василия, авторитет которого с принятием священства еще более возрастет, и их дети оставят мирскую жизнь и станут монахами. Поднялась вражда против него. Владыку уговаривали не рукополагать его, или уж, по крайней мере, не на родине.

Митрополит понял причину этой вражды и опечалился, поскольку любил Василия. Но он не хотел и вызывать скандала. По этой причине он попросил Василия съездить к митрополиту Софронию Колонийскому, жившему в Амиссии, чтобы тот рукоположил его дьяконом. Василий соблюдал осторожность и сдержанность после возникшего конфликта, но под давлением митрополита согласился и, взяв рекомендательное письмо, отправился в Амиссию. Там он был рукоположен в дьяконы митрополитом Софронием.

После рукоположения, во избежание смущения и шума, возникшего на его родине, он отправился в Кесарию. Отец Василий думал провести там некоторое время, чтобы успокоиться. По дороге он остановился ненадолго в Нигдеи и пробыл там три дня в доме одного знакомого.

Эта история вымотала его душевно, и он непрестанно молился Богу о помощи и вразумлении. Те три дня в Нигдеи он вовсе не спал, все время молясь, даже не расстилал кровать, приготовленную ему. Знакомый, приютивший его, был другом его недоброжелателей, и они требовали прогнать Василия. На третий день, утром, хозяин зашел в комнату и, увидев его бодрствующим, пожалел и спросил, почему он не спит. Отец Василий ответил, что не хочет спать, поскольку сильно беспокоился и молился непрерывно о том, чтобы Господь открыл, что надо сделать. И Бог открыл ему, что надо уходить. В тот же день он ушел из Нигдеи. Позже Василий узнал, что недруги настолько его возненавидели, что намеревались убить, но не смогли. Бог предуведомил его, и он вовремя ушел.

В Кесарии отец Василий много молился. События, происшедшие на родине, сильно ранили его чуткую душу. Молитва была его единственной отрадой, но ему не хватало часовен и скитов Гельвери, а особенно Мисаила и других близких, которые любили его. И он решил вернуться, чтобы служить на родине, поскольку думал, что время успокоит недругов и их ненависть исчезнет.

Вскоре в сане дьякона он вернулся в Гельвери. Его паства собралась и отправилась к митрополиту, прося рукоположить о. Василия в сан священника. Митрополит Прокопий, сменивший бывшего митрополита Афанасия, уже наслышанный об о. Василии, изъявил готовность возвести его в сан. Но враги Христа опять воздвигли на него несправедливые обвинения. Это были все те же четыре-пять человек. Они подвигли небо и землю, чтобы его вконец извести – не находя никакого другого обвинения, сказали митрополиту, что о. Василий безграмотен.

Митрополит пришел в затруднение. Он позвал молодого дьякона и сказал:

– Пропой мне, пожалуйста, догматик второго гласа.

Отец Василий, имевший мелодичный и умиленный голос, пропел это песнопение, которое сам сильно любил.

Митрополит был настолько тронут прекрасным исполнением этого славословия и благочестивым поведением дьякона, что спросил:

– Хочешь, я назначу тебя в священники?

– Нет, Ваше Преосвященство, поскольку некоторые люди на родине этого не хотят.

– Если не хотят на родине, давай, я рукоположу и назначу служить на моей родине.

Отец Василий не согласился.

Тем временем в Гельвери опять возникло недовольство. Все те, кто его любил и составлял большинство, весь народ, собрались опять и пошли к владыке, прося сделать о. Василия священником. Они не могли допустить, чтобы восторжествовало мнение нескольких человек, не имевших никакой связи с церковью, и не было учтено желание верующего народа, который уважал отца Василия и хотел видеть его своим пастырем. Народ вовлек в борьбу и мать о. Василия, побуждая ее повлиять на сына, чтобы он подчинился желанию своих благочестивых братьев и самого митрополита. Но отец Василий был непреклонен.

– Если хоть и один будет против того, чтобы я стал священником, я им не стану, – ответил он.

Так велик был у него страх Божий, что достаточно было одного голоса протеста фанатичных недругов, чтобы он не стал священником, поскольку не хотел, чтобы совесть в чем-нибудь его обличала.

Отец Василий оставался в Гельвери и продолжал свое служение, несмотря на противодействия его врагов. Народ считал его пастырем и стекался к нему. Отец Василий учил его тайнам «умиленной» молитвы и наставлял, как жить по воле Божией. В воскресные и праздничные дни люди приходили, чтобы слушать его, и он пел и проповедовал в церкви святого Григория Боговсова.

И все-таки его недруги не успокоились. Омраченные ненавистью, они попытались заставить священников и церковных старост не позволять ему проповедовать и петь на клиросе, как книжники и фарисеи грозились изгнать из синагог последователей Христовых.

А отец Василий переносил все это со смирением и терпением. Он ходил в церковь и следил за принесением Бескровной Жертвы в алтаре, молясь и проливая слезы сокрушения. Но и там не могли его видеть ослепленные страстью враги. Они боялись, что и его скромное присутствие в храме, без проповедей и пения, будет влиять на людей. И они дошли до последней стадии безумия, решили убить его. В одно из воскресений они дожидались, когда он выйдет из алтаря, чтобы его ударить. Но Божественная благодать покрыла его, и он прошел среди них незамеченным, как некогда и Божественный Учитель прошел среди иудеев.

Митрополит Прокопий, видя такую злобу против о. Василия, позвал его однажды и предложил ему уехать на какое-то время на Святую Гору, поскольку полагал, что и о. Василий получит от того духовную пользу, а волнение вокруг него уляжется. Отец Василий мечтал попасть на Святую Гору. Он много о ней слышал и верил, что там найдет старцев, которые наставят его духовно.

Но Святая Гора находилась под юрисдикцией Вселенского патриарха, от него надо было получить соответствующее разрешение. Митрополит написал 5 августа 1911 года письмо патриарху, прося на время послать дьякона Василия в один из монастырей Святой Горы для обучения. Патриарх ответил согласием, добавив «хорошо бы послать его туда на больший срок».

Пока не пришел ответ патриарха, отец Василий, расстроенный несправедливостью своих недругов, решил отправиться на Святую Землю. Он давно хотел поклониться ее святыням. Как позже вспоминали его соотечественники, приехавшие вместе с ним в Грецию, о. Василий любил свою родину и, может быть, никогда бы и не уехал, если бы не злоба и зависть его врагов.

На Святой Земле

О своем желании поехать на Святую Землю он поведал родителям, и они испугались, что он останется там навсегда. Но о. Василий настаивал на своем. Наконец, родители согласились и благословили его в путь. Об отъезде он рассказал своей тете, вдове, живущей в Константинополе, Деспине. Она была глубоко верующей и, спустя некоторое время, сама отправилась на Святую Землю; там они и встретились.

Отец Василий приехал на Святую Землю в 1911 году. Он отправился ко Гробу Господню, на Голгофу, в Преторию, в Вифлеем. Потом посетил Кану, Фавор, Хеврон, Иерихон, колодец Иакова и другие святыни. Он желал поклониться всем святыням, облобызать те места, которых касались стопы Господа. Везде он ощущал присутствие Божие, вспоминал события, происходившие на этих святых местах, пытался углубиться в таинство, сокрытое в каждом таком событии, и сердце его пришло в сокрушение, а глаза непрерывно источали слезы. Он столько пережил, что и через пятьдесят лет, когда рассказывал нам о святых местах, плакал, и уговаривал всех посетить эту прекрасную Святую Землю.

– Я молю Господа, чтобы Он не попустил вашей смерти прежде, чем вы поклонитесь Святым местам, – говорил он нам.– Люди со всего мира приезжают поглядеть на Акрополь и Афею здесь, на Эгине, хотя это простой мрамор. А мы, христиане, не едем поклониться местам, где родился наш Христос, вырос, был распят и воскрес. Я часто и сейчас мысленно отправляюсь в те места и поклоняюсь им. Вот я стою в Вифлееме и представляю, как поют умилительный тропарь: «Что чудишися, Мариам?..» Может ли кто постигнуть это сверхъестественное, не виданное никогда, событие?

И, произнося это, старец заплакал. В такие вот минуты он казался отрешенным от всего земного, как бы непричастным ни к чему в этом мире, а лицо его светилось Божественным светом.

Посещение Святой Земли о. Василием, как он нам сам описывал, происходило при сложных обстоятельствах. У него не было денег, часто даже не было хлеба, и случалось, что в длинных путешествиях он сталкивался с неожиданными искушениями. Но святость места и благочестие его помогали преодолеть все трудности. «Что отлучит нас от любви Христовой?» – говорил он и продолжал свой путь.

Посетив все святыни, он захотел остаться на какое-то время в одном из местных монастырей. И поскольку сам он не знал, куда для большей пользы лучше пойти, то посоветовался с одним духовником, о. Анфимом, который и отправил его в монастырь Иоанна Предтечи на Иордане.

В Иерусалиме, перед уходом в монастырь, он встретился со своей тетей Деспиной, приехавшей из Константинополя на поклонение святыням. Он обрадовался, ведь они были близки по духу. Тетя имела дар молитвы и слова и многим помогала своими наставлениями. После ухода о. Василия в монастырь Предтечи она тоже пошла в какой-то женский монастырь, чтобы там пожить некоторое время.

В монастыре Иоанна Предтечи о. Василий пробыл девять месяцев, игумен дал ему послушание секретаря монастыря.

В то же время в монастыре находился о. Анастасий, монах с Понта, который потом отправился на Святую Гору и вступил в общину старца Иосифа пещерника. Там он стал схимонахом с именем Арсений. Отец Анастасий отличался детской простотой, пламенной верой и любовью к молитве. В монастыре Иоанна Предтечи он нес послушание кладовщика. Он умер в возрасте лет в монастыре Дионисиу, прожив в монашестве около восьмидесяти лет.

Отец Василий сдружился с ним. По вечерам, после дневных послушаний и церковных служб, они разговаривали на разные духовные темы, обменивались своим опытом и молились. Оба благодарили Господа за эту

встречу.

Однажды их посетили тетя Деспина и сестра отца Анастасия, двадцатилетняя девушка, которая в шестнадцать лет стала монахиней в монастыре Феоскепастис в Понте и теперь приехала на поклонение святым местам. И эта монахиня была не кто иная, как будущая блаженная монахиня Евпраксия, которая потом станет жить послушницей при старце на Эгине и верно служить ему в последние годы его жизни.

Игумен позволил женщинам на неделю остаться в монастырской гостинице. Они каждый вечер собирались вместе, и о. Василий до полуночи учил их «умиленной» молитве. Монахиня Евпраксия духовно сблизилась с о. Василием и с его тетей, которая собиралась уйти в монастырь, и последовала за ней в тот монастырь, в котором была тетя Деспина.

Во время пребывания в монастыре Предтечи отец Василий мог посещать и другие монастыри в округе. Он полюбил особенно то место, где подвизалась преподобная Мария Египетская. Эту святую о. Василий почитал особо. Он дивился, как немощная женщина прожила сорок семь лет в пустыне, не видев людей. «Ум человеческий не может постигнуть того, что сделала преподобная Мария, – говорил он. – Она решилась умереть, и Бог помог ей достичь того, что кажется недостижимым».

Каждую неделю он брал монастырскую лодку, переплывал через Иордан и шел в часовню. Зажигал лампады и молился, чтобы и его Господь укрепил в подвиге, как прежде укреплял преподобную. В молитве он проводил весь день и только к вечеру возвращался в монастырь.

Отец Василий мечтал посетить и другие святые места, поэтому, пробыв в монастыре Предтечи девять месяцев, он решил поехать в Константинополь, центр Православия, в храм Святой Софии. Он думал, что если на его родине были такие подвижники, как Мисаил и о. Иоанн, то тем паче в Константинополе он встретит духоносных людей, которые научат его тому, чего он еще не знает.

Игумен и отцы монастыря полюбили его и уговаривали навсегда остаться с ними, но о. Василий, надеясь найти духовных наставников в Константинополе, поблагодарил всех и уехал.

В Константинополе

По дороге в Константинополь он ненадолго заехал на родину, повидаться с родными. Отец Василий надеялся, что недруги позабыли о нем. Но, видно, их ненависть была дьявольской, поскольку вместо того, чтобы со временем успокоится, они еще более озлобились и опять начали угрожать ему. Кроткий и миролюбивый отец Василий не захотел остаться в родных местах, хотя многие и упрашивали его.

Он любил тишину и покой и, как сам говорил, не хотел ссор. Приняв решение, он со слезами попрощался со всеми знакомыми, поклонился в последний раз церквям святых бессребреников и святого Григория Богослова и уехал.