Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики

Но, не смотря на примечание, в книге сплошь и рядом, как в прямой речи, так и в авторской эти слова пишутся то с буквой «а», то с буквой «о». Разумеется, уследить за орфографией в таком большом тексте трудно. Однако мы сейчас не об этом.

Главное то, что уже в самом начале, в прологе романа-трилогии обнаруживается националистическое стремление автора отторгнуть Белоруссию от России, основываясь на будто бы исторических фактах.

В первой книге трилогии, названной «Кабала» один из главных героев романа Борис Романович спрашивает просвещённого, образованного в отличие от него пана Романа Скирмунта, откуда взялись белорусы, и тот ему отвечает с улыбкой, как читает лекцию: «Какой ты любопытный… Если бы я был попом или раввином, ответил бы: от Бога пошли! Жиды так и отвечают: дескать, они от Бога… Вопрос непростой. Слово «русь» вообще-то древнескандинавского происхождения. Во времена викингов «русть, або рость» значило: гребец, путешественник, член морской дружины. Когда же наименование пускается в странствие, оно нередко утрачивает тот или иной звук, букву. Так и «русть» утратила «т» и превратилась в «русь». Тем временем колонии североевропейских гребцов основались в Дании и на острове Рюген, где в основном жили славяне. Датчане стали звать этот остров Русином. В самой Дании владычила Русь. Такая версия, в которую хочешь верь, хочешь не верь, но и более безупречной я пока что не знаю» (стр. 35).

А зря персонаж книги так говорит, проявляя свои недостаточные знания по этому вопросу. Ведь, например, в толково-фразеологическом словаре Михельсона, учёного ХIХ века, посвятившего 20 лет изучению русской фразеологии, термину «Белоруссия» даётся такое пояснение: «Известно, что наименование России "Белою" весьма древнее. Существовало мнение, что восточные народы прозвали Россию "Белою" (Ак-Урус), а русских государей – "белый царь" (Ак-Падишах), потому что в России в XIV и XV в. в великокняжеском обиходе белое платье было в великом почтении; даже в позднейшее время белый цвет преобладал на московских стенах (Белый Город), а царские грамоты мусульманским владетелям посылались за белою печатью. Карамзин положительно утверждает, что в. кн. Иоанн III назвал свои владения "Россиею Белою", т.е. великою или древнею, по смыслу этого слова в языках восточных. Впоследствии название "Белой России" удержалось только за частью русских областей на западе (в том числе за Смоленском), а ныне под именем Белоруссии подразумеваются только губернии Могилевская и Витебская».

Но не будем включаться в научную дискуссию о том, что, к примеру, в прошлые века вся Русь делилась по цветовому признаку на Красную Русь, Чёрную Русь и Белую Русь. Каждый волен придерживаться своих взглядов. Мы же хотим обратить внимание читателя на то, почему возникает то или иное мнение. Стремление писателя, прожившего в Белоруссии большую часть своей жизни в советское время и, смею думать, не помышлявшего и не писавшего тогда о том, что белорусы не имеют общих корней с русскими, его стремление к такому разделению сегодня объясняется постперестроечными веяниями в политике, которые вызвали официальное переименование в 1991 г. Белоруссии в Беларусь, а у некоторых людей в целом изменило отношение к советской власти и к России вообще. Что мы и видим в данном произведении.

На 23 стр. первой книги мы читаем о главном герое Петре Писарчуке (Романовиче), только что вернувшегося в свой родной Мотоль из России: «Честно говоря, поначалу он, образованный человек, просто не доверял идее жадного коммунистического управления жизнью и, игнорируя новый строй, даже не отличал партийные комитеты, созданные большевиками, от Советов: ему казалось, что это – две стороны одной медали, попросту сплав мерзости с дикостью. И его мнение имело достаточно к тому оснований».

Вот так, походя, «мерзостью» и «дикостью» называется советская власть. Власть, о которой белорусский же поэт Янка Купала писал проникновенные строки во вступлении к поэме «Над рекой Орессой»:

Много есть на свете

И легенд и песен,

Что сложили люди

Про свое Полесье.

Но не знал я песни

Про большое дело:

Как сюда явились

Коммунары смело;

Как они работой

Топи покоряли,

Для страны советской

Славу добывали.

Но не знал я песни

О сраженьях жарких:

Как со всеми вместе

Вышли коммунарки;

Как они в работе

Завели обычай:

Не жалеть ни силы,

Ни красы девичьей.

Но не знал я песен,

Не слыхал я что-то

О героях славных,

Взявших в плен болото;

Как через преграды

В глухомани дикой

Шли они к победе,

К радости великой.

Но не знал, не знал я

Новых звонких песен,

Что поет сегодня

Новое Полесье.

Вот о чём новые песни пелись белорусским народом.

Зато героем в книге Яковенко описывается ни кто иной, как хорошо известный своими зверствами батька Махно.

По словам священника Разделовского, с которым доверительно беседует Писарчук, «Нестор Махно был наделен выдающимися качествами атамана, воина и имел острое политическое чутье. Он сразу уловил кощунство, обман, фальшь в образе мыслей и деяниях большевиков. Поэтому, враждуя с немцами, петлюровцами, наконец – с Врангелем, Махно считал большевиков сущими вредителями рабоче-крестьянской революции. Именно поэтому он всячески огораживал освобожденные им территории от красных, от их глазастых посланцев – комиссаров, чекистов, как и от грабительских продотрядов» (стр. 24).

Приводя Писарчука в ужас от услышанного, священник говорит о Троцком мстителе России, которому приписывается убийство Столыпина, царской семьи и даже покушение на Ленина. Впрочем, о Ленине и большевиках он высказывается ещё хлёще: «Мало того, что большинство соратников Ленина были евреи и сам он с ними – родня-полукровка. После октябрьского переворота интернационалист Владимир Ильич объединил под крышей Коммунистической партии (большевиков) заведомо националистические еврейские организации; в 1921 году, например, он втянул туда Еврейский союз (Бунд), против чего раньше решительно выступал Плеханов, а в 1922 году – не менее многогранный Поалей-Цион. Сионизм и большевизм с тех дат еще больше переплелись, и в революционной борьбе за власть верх брала уже не столько социал-демократия, сколько верх брал социал-сионизм» (стр. 27).

Такое отношение к вождю пролетариата, памятники которому установлены на всех континентах земного шара. О котором российский поэт из народа Сергей Есенин писал в поэме «Гуляй-поле» сразу после смерти вождя, не будучи им обласканным:

Суровый гений! Он меня

Влечёт не по своей фигуре.

Он не садился на коня

И не летел навстречу буре.

Сплеча голов он не рубил,

Не обращал в побег пехоту.

Одно в убийстве он любил –

Перепелиную охоту.

…………………………………..

Застенчивый, простой и милый,

Он вроде сфинкса предо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной?

Но он потряс…

Шуми и вей!

Крути свирепей, непогода.

Смывай с несчастного народа

Позор острогов и церквей.

Почти то же самое, только прозой высказал о нём великий русский писатель Максим Горький:

«Даже некоторые из стана врагов его честно признают: в лице Ленина мир потерял человека, «который среди всех современных ему великих людей наиболее ярко воплощал в себе гениальность».

Лично для меня Ленин не только изумительно совершенное воплощение воли, устремленной к цели, которую до него никто из людей не решался практически поставить пред собою, – он для меня один из тех праведников, один из тех чудовищных, полусказочных и неожиданных в русской истории людей воли и таланта, какими были Петр Великий, Михаил Ломоносов, Лев Толстой и прочие этого ряда. Я думаю, что такие люди возможны только в России, история и быт которой всегда напоминают мне Содом и Гоморру.

…Героизм его почти совершенно лишен внешнего блеска, его героизм – это нередкое в России скромное, аскетическое подвижничество честного русского интеллигента-революционера, искренне верующего в возможность на земле справедливости, героизм человека, который отказался от всех радостей мира ради тяжелой работы для счастья людей».

Джавахарлал Неру будучи премьер-министром Индии говорил:

«Прошло немного лет после его смерти, а Ленин уже стал неотъемлемой частью не только его родной России, но и всего мира. И по мере того, как идет время, величие его растет, он теперь один из тех немногих мировых деятелей, чья слава бессмертна. … Ленин продолжает жить, причем не в памятниках и портретах, а в своих колоссальных свершениях и в сердцах сотен миллионов рабочих, которых вдохновляет его пример, вселяя надежду на лучшее будущее».

И таких высказываний о Ленине тысячи. Только в наше перестроечное время некоторые идеологи, которые стремятся как в США, так и в сегодняшней Украине, пересмотреть, перекроить историю на свой лад, могут рассказывать такие басни, которыми полна книга Яковенко. Но, может быть, он поместил здесь мнение лишь представителя духовного сана? Отнюдь. Мы видим в книге беседу помещика Скирмунта с Борисом Романовичем, в которой пан разъясняет холопу: «Если на то, молодой человек, я должен тебе разъяснить, шо на момент октябрьского переворота на Беларуси жили в основном крестьяне и никаких коммунистов не было, более того, среди горожан преобладали не люмпены и опять же не белорусы, а те, кто сюда в поисках хлеба и чинов приволокся из России, много евреев. Город игнорировал наши национальные заботы. О национальном обычно заботится коренное население либо его интеллигенция, состоявшаяся, образованная, обогащенная знаниями мировой культуры» (стр. 33).

Но дело в том, что собеседник пана оказался коммунистом. Об этом пан узнаёт неожиданно и тут же высказывается по этому поводу: «Поздравляю! Не ожидал, однако, шо и ты с ними. Э-эй… Коммунизм – не шо иное, как психическая мистерия. Она заполонила Россию, и не только Россию. Большевики натравили рабочий класс на буржуев, а потом и на политическую оппозицию – так называемых белых. Войну против извечного образа жизни и духа народа назвали революцией. (стр.34).

Коммунист Борис Романчук не находит, что сказать в ответ пану, кроме как поблагодарить его за науку. И это не удивительно, ибо автор романа не видит убеждённых большевиков. Коммунисты в его изображении либо перевёртыши, либо бандиты, грабящие и убивающие своих соплеменников. Борису попадается в руки книжица, в которой писалось: «В давно минувшие времена жестоких войн, когда одно из диких племен побеждало другое более слабое племя, то победители на поле битвы праздновали свою победу: всем пленным связывали веревками руки и ноги, раскладывали их по земле и клали на них доски, покрывали те доски ковриками, а потом садились сами, распевали песни, пили хмельной напиток и, напившись допьяна, танцевали на этих досках. Стоны и крики обездоленных пленных, лежавших под досками, еще больше веселили подгулявших победителей и заглушались музыкой, смехом, пьяными оргиями…».

Казалось бы, мало ли что где пишут, но за цитатой из книги следует: «И дальше неизвестный Борису автор перебрасывал мостик от давних племен в ближайшие года и современность, когда уже целые народы, считавшие себя культурными, побеждали в войне более слабых и праздновали победу, почти как те дикари, только вместо досок они накладывали на захваченный народ и его землю другой пресс – свои государственные учреждения, свою имперскую идеологию, (так в книге с буквой «а» вместо «о». прим. авт.) язык и религию. Так поступала Россия в отношении Польши, Украины и Беларуси» (стр. 42).

Зверской, подобной диким племенам, представляется автору Россия. А вот какими словами начинает своё стихотворение «Чувство семьи единой» в 1936 г знаменитый украинский поэт Павло Тычина:

Я сторонюсь чужих и чуждых

болот, трясин и мелких бродов.

Сияет радугою дружбы

мне единение народов.

И завершает стихи такими строками:

И вносишь ты чужое слово

в язык прекрасный и богатый.

А это входит всё в основу

победы пролетариата.

Украинский поэт видит в России единение народов и посвящает ему поэтические строки. В то же время русский поэт Валерий Брюсов в недалёком послереволюционном 1920 году писал о России:

И вновь, в час мировой расплаты,

Дыша сквозь пушечные дула,

Огня твоя хлебнула грудь, -

Всех впереди, страна-вожатый,

Над мраком факел ты взметнула,

Народам озаряя путь.

Не видеть великую роль революционной России в осуществлении чаяний всех народов мира могут лишь ослеплённые злобой к коммунизму люди, лишь те, для кого своя кубышка дороже всего на свете.

На следующих страницах романа писатель Яковенко уточняет отношение России к Белоруссии после прихода советской власти мыслями Петра Романовича: «По всему пространству бывшей Российской империи, где спела нива, теперь суетились люди, с пушками, одержимые некими дикарскими помышлениями; они вытаскивали крепких, зажиточных крестьян из их усадеб, ну точно как сусликов из нор в степях, лишали свободы, наполняли ими местные темницы, вывозили в составах на восток, на север. В результате на освещенном луной горизонте, особенно по его окраинам, появилось бессчетное множество площадок, казенных домов, бараков за колючей проволокой. И там, вырванных из человеческого быта селян да прочих истерзанных вконец граждан страны больше не считали людьми, а людьми оставались лишь те, кто чинил притеснения, насилие, издевательства. Всех, кто еще трудился на земле, также группировали в своеобразные трудовые лагеря, общины, кооперативы и ежедневно указывали им, что делать, о чем думать, на кого молиться. В отличие от первых более строгих лагерей эти уже не огораживались проволокой и назывались иначе – колхозами. И вот, благодаря всяким коммуноподобным загонам, страна окончательно стала сетью широких «исправительно-трудовых» дворов, лагерей, где продолжалось то же насилие над духом. Крестьянин терял землю, а земля – крестьянина, крепкого хозяина, своего радетеля. И дальше-больше – почва дичала, покрывалась бурьяном, земля превращалась в пустошь.

Вот на такой выморочной ниве и должен был расцвести новый, удивительный, не тут будь сказано, дьявольский строй в государстве. Только же название придумали как будто приличное: социализм!» (стр. 175).

А вот что пишет об этом «дьявольском строе» всем известный народный белорусский поэт, академик Петрусь Бровка в стихотворении «Декрет Ленина»:

Тот день сквозь годы людям светит.

Все в нашей волости глухой -

И деды, и отцы, и дети -

На сход пришли одной семьёй.

Здесь едкий дух махры и пота

Висел под низким потолком,

Матрос, приехавший с Балтфлота,

В чаду маячил за столом.

…………………………………..

И каждый спрашивал с волненьем:

– Скажи нам, добрый человек,

А кто такой товарищ Ленин?

– Тот, кто вам землю дал навек.

Белорусские писатели и поэты прославляли в своих произведениях Ленина и советскую власть, даровавшую белорусам землю для всех, а не только кулакам, о которых печётся автор данной книги, предоставившую людям независимость в ряду других независимых республик, ввела в школах преподавание на белорусском языке. А по поводу потери крестьянином земли, о которой печётся Яковенко устами Петра Романовича, Петрусь Бровка писал совсем иначе в стихотворении «Земля»:

Но пришёл наш черёд,

Расквитались мы с ней,

Мы прогнали царя,

И жандармов и пристава,

Чтобы ты нам,

Земля,

Расцвела покрасней,

Чтоб хватало для всех

Хлеба чистого.

А теперь мы избавим тебя

От невзгод,

С новым плугом идём,

Кормим калием,

Чтоб дарила ты нас

Каждый год,

Каждый год

Не одним,

А тремя урожаями.

Эти стихи были написаны в 1931 году, то есть в то время, о котором идёт речь в книге. Но у Яковенко ничего этого нет. Её главный персонаж Пётр Романчук, жизнь которого впоследствии обрывается расстрелом, осуществленным под покровом ночи партизанами, представляет партизан не иначе как убийцами и грабителями. Один из них молодой амбициозный коммунист Даник Плюнгер, от которого даже его собственный отец отрёкся как от «красного атихриста». «Принципиальность и жестокость создали в его душе как бы два рельса, по которым двигался паровичок мести. До поры до времени, однако, этот локомотив никак не мог набрать надлежащий разгон. Стоило только пошатнуться и отступить польскому ненавистному режиму при приближении Красной Армии, как Даник с шайкой бросился создавать в Мотоле и ближайшей округе особый классовый климат – освобождать от панов и разных, на их взгляд, нежелательных элементов» (стр. 179).

Экспроприируя имение Скирмунтов Даник, несколько стыдясь, чтобы не увидели, забирает себе, пряча в мешок, чайный сервиз на двенадцать персон, изготовленный из чистого золота. Позже, в период немецкой оккупации он становится командиром партизанского отряда, регулярно совершая с ним ночные вылазки на сёла, требуя от жителей пищу и одежду. Несогласных партизаны в этой книге попросту убивали.

Пётр Романович в беседе со священником с горечью упоминает Плюнгера: «Отче! Даник Плюнгер, как, впрочем, и другие бесы, сформировались и показали свое лицо чрез коммунистические идеи. Разве нет? Убивай, грабь, насилуй!.. Кто был ничем, тот станет всем. Хозяев от земли – прочь, границы между державами – прочь! Пролетарии обретут весь мир» А кто ими будет управлять?..» (стр. 469).

Что говорить? Наверное, бывали случаи неправильного поведения партизан.

Мы знаем эпизоды незаконной экспроприации собственности и в частях Красной армии, но как к ним относились коммунисты? Об этом пишется в книге бывшего начальника политуправления Конармии И.Вардина "Ворошилов – рабочий вождь Красной Армии", вышедшей в 1926 году.

«Фактически лишь в начале октября последние части конармии отрываются от неприятеля и уходят в тыл.

И здесь наступает период тяжёлого внутреннего кризиса. Порядок и дисциплина, установленные в условиях боевой жизни, сразу ослабевают; шкурнические, бандитские, провокаторские элементы поднимают голову. Возникает опасность разложения армии…

Боец конной армии, случалось, присваивал чужую "собственность", в особенности, когда он неделями не получал снабжения. Против этого нужно было бороться, чтобы "присвоение" не вышло из рамок "естественной нормы", чтобы оно не превратилось в цель и главное занятие.

… Шестая дивизия совершила ряд тяжких преступлений. В 31 полку был убит военкомдив т. Шепелев, застреливший бандита. Она устроила ряд погромов. Но где, какие именно в точности никто не знает. Не подлежит лишь сомнению, что именем шестой дивизии злоупотребляли обычные украинские банды…

В первых числах октября Реввоенсовет и Политуправление решительно взялись за дело оздоровления армии. После короткой энергичной кампании все части, за исключением 6-й дивизии, были приведены в порядок. 6-я дивизия потребовала тяжёлой операции. Она была произведена 11 октября южнее Белой Церкви у ст. Ольшаница. В этот день были разоружены три полка 6-й дивизии…

Начинается чтение приказа – этого сурового обвинительного акта. Читает Минин – громко, отчётливо. Огромная вооружённая масса стоит – не шелохнётся. Когда Минин, назвав полки, произносит раздельно, "по складам":"Ра-зо-ру-жить и рас-фор-ми-ро-вать" – впечатление получается потрясающее, по дивизии словно проносится дыхание смерти».

Этот же момент разоружения за мародёрства шестой дивизии описан в книге С. Орловского «Дневник конармейца»:

«… Затем раздалась команда: "Клади оружие!" Это была жуткая минута. Казалось, вот-вот дивизия дрогнет и не выполнит команды. Однако части повиновались. Комсостав и бойцы плакали навзрыд, отдавая оружие и знамёна. После этого дивизии было предложено выдать активных участников в бандитских действиях. Полки выдали 107 человек. Однако около 300 человек, догадавшись, в чём тут дело, не построились вместе с дивизией и ушли в лес. Расформированные полки называются теперь маршевыми полками. В первую маршевую бригаду командиром назначен т. Губанов, во 2-ю – т. Колесов. Из скрывавшихся людей поймано около 60 человек. Срочно в полном составе в полевой штаб прибыл трибунал, которому дано задание немедленно рассмотреть дела арестованных в связи с бандитизмом".

Да и в романе Н. Островского, которого вскользь упоминает у себя Яковенко, в восьмой главе «Как закалялась сталь» Островский предлагает читателю рассказ красноармейца Андрощука о том, как конный разъезд бывших махновцев, приставших к конармии, во время наступления захватил костёл и там трое солдат хотели изнасиловать жену польского офицера.

И вот тут писатель очень верно, может быть, именно глазами очевидца подметил, как в пылу жестокой борьбы одно беззаконие рождало другое не только из-за нехватки времени одуматься, но и по принципиальным соображениям. В момент насилия над женщиной в костёл врывается рота латышских красноармейцев. Дальше в книге повествуется следующее:

«Латыш, как это всё увидел, да по-своему что-то крикнул. Схватили тех троих и на двор волоком. Нас, русских, двое только было, а все остальные латыши. Фамилия командира Бредис. Хоть я по-ихнему не понимаю, но вижу, дело ясное, в расход пустят. Крепкий народ эти латыши, кремниевой породы. Приволокли они тех к конюшне каменной. Амба, думаю, шлёпнут обязательно. А один из тех, что попался, здоровый такой парнища, морда кирпича просит, не даётся, барахтается. Загинает до седьмого поколения. Из-за бабы, говорит, к стенке ставить! Другие тоже пощады просят.

Меня от этого всего в мороз ударило. Подбегаю я к Бредису и говорю: "Товарищ комроты, пущай их трибунал судит. Зачем тебе в их крови руки марать? В городе бой не закончился, а мы тут с этими рассчитываемся". Он до меня как обернётся, так я пожалел за свои слова. Глаза у него как у тигра. Маузер мне в зубы. Семь лет воюю, а нехорошо вышло, оробел. Вижу, убьёт без рассуждения. Крикнул он на меня по-русски. Его чуть разберёшь: "Кровью знамя крашено, а эти – позор всей армии. Бандит смертью платит".

И расстрел состоялся".

Вот ведь как поступали настоящие коммунисты в то время. И упрямая статистика утверждает, что каждый пятый белорус был во время второй мировой войны в партизанском отряде, около тысячи партизанских отрядов действовали в лесах Белоруссии, что было возможно только при массовой добровольной поддержке населения. Не знать этого писатель не мог, но в его книге всё отражено, как в кривом зеркале. То есть он стоит на позиции богатых, боявшихся партизан, как огня, боявшихся и советской власти.

Поэтому появление немцев в Мотоле писатель преподносит как освобождение от гнёта русских, несмотря на тысячи расстрелянных евреев и коммунистов, сотни карательных операций и сожжённые дотла сёла. Ведь делалось это, по мнению автора, во имя борьбы с проклятыми коммунистами, а, значит, делалось правильно.

Борис Романович, бывший коммунист, призывается в польскую армию в самом начале войны и вскоре попадает в немецкий плен, переезжает в Германию, где его сознание полностью перерождается, и только через два года, когда ещё идёт война, он возвращается в оккупированный немцами родной Мотоль и выступает перед собравшимися в церкви жителями.

«– Люди добрые, – эти слова Борис вложил едва ли не каждому в душу, – за два года, что я отсутствовал, на нашей родной и когда-то вольной земле произошло столько событий! Два года день в день вытягивали из кого-то душу. И теперь это продолжается. Тут столько мучеников. Где братья Райкевичи?.. Я уже не говорю о других. Пошла полоса гражданской разобщенности, вражды, когда люди утратили заботу друг о друге, перестали думать про духовное братство, культуру и даже хозяйство. Теряем себя! Теряем национальное и человеческое достоинство. Коммунисты в свое время не дали свободы белорусскому народу, образовавшему Белорусскую Народную Республику. В противовес той они создали БССР, дали народу на короткий срок свободно вздохнуть и опять его придушили. Уничтожили почти всю белорусскую интеллигенцию, ученых, зажиточных крестьян, сожгли на кострах книги. Наконец присоединили к БССР и наши западные земли, отдали их на разор энкавэдистам.