Удар змеи

– Чего сосновыми топишь? – удивился Зверев. – Хочешь, я тебе березовых напилю? Они и горят дольше, и жара больше дают.

– Копоти от них много, – отмахнулся старик. – Да и запасся я уж на зиму, неча зря на снегу окрест следить. Устал я от внимания лишнего…

Он развязал поясок из тонкой кожи, с двумя ножнами и вышитым кисетом, положил на стол, аккуратно одернул грубый суконный балахон, оправил что-то невидимое под ним, опоясался снова.

– Никак грелку собачью на спине носишь? – удивился Андрей. – Мудрый волхв, всесильный Лютобор боится застудиться?

– Ты язык-то придержи, отрок, – хмуро посоветовал колдун. – В мои годы ты и вовсе прахом никчемным станешь, хоть ты ноне и князь. Мне же за немощь телесную стыдиться ни к чему. Духом я живу, а не плотью. Да и жить совсем немного осталось. Два десятка лет, как и земле русской.

– Неправда твоя, мудрый волхв, – покачал головой Андрей. – Ты погибель Руси с трех сторон накликал, с Востока, с Запада и с Юга. Так вот беду восточную я уже унял, ханство Казанское ныне России стало дружеским, никакой войны с ним быть больше не может. Да еще Астраханское тоже, и Северный Кавказ Иоанну поклонился, под длань его могучую попросясь…

– Эк ты речи складно ведешь, – удивился колдун. – Ровно и не иноземец.

– Какой я тебе иноземец, чародей?! – повысил голос Зверев. – Русский я, русским родился, русским и помру!

– Однако же речи раньше так складно не вел, – припомнил ему Лютобор. – Слова неведомые то и дело сказывал, слов же исконных наших не ведал. Как послушать – ну истинным немцем казался! Ну, что смотришь на меня, ровно муха на варенье? Коли привез угощение, так наливай! Дух мой крепок, однако же и плоть побаловать не грешно… Ох, не слушает она меня ныне. Совсем не слушает. И ворон мой куда-то пропал. Нечто хозяина иного искать улетел, как мыслишь? Все про меня забывать начали, ровно умер уж давно, а не вскорости отойду.

– Зачем тебе умирать, Лютобор? – Андрей поставил перед ним деревянную пиалу, плеснул в нее по самые края красного вина, в другую налил для себя. – Не пропадет Русь наша, в том тебе моя порука.

– Мыслишь, чадо, с ханством восточным управился, на том и беда вся пропала? – Колдун наклонился, потянул носом витающий над пиалой аромат. – Ан рази не сказывал я тебе, что беда самая страшная из земель южных придет, а сила западная и восточная лишь в помощниках беде главной окажется?

– Ты про Османскую империю, Лютобор? Так я ее прошлым летом маненько пощипал…

– Коли быку холку ощипать, чадо, он слабее не станет, – покачал головой колдун. – Не ослабил ты силу сарацинскую, токмо кровушки отпил…

Лютобор поднял чашу и в несколько глотков принял в себя ее темно-красное содержимое.

– Ты откуда знаешь? – удивился Андрей. – Ты что, следил за мной, волхв?

– А чего мне еще делать, чадо? – пожал плечами колдун. – Времени у меня в достатке, заклятие на зеркало Велеса ты и сам знаешь. Отчего и не последить, как ты клятвы свои исполняешь? Клятву страны востока, юга и заката порушить, клятву учение мое без устали познавать, клятву земле русской служить, покуда возможно. Так, чадо? Клялся? И что ныне? Когда заговор последний творил, когда на уроки мои последний раз являлся, когда в зеркало смотрел?

– Ты же знаешь, Лютобор, – виновато отвел глаза Зверев. – Княжество мое далеко, служба и вовсе неведомо где, куда воля царская кинет. Как мне теперь…

– Не лги! – с неожиданной силой стукнул кулаком по столу колдун. – Не лги мне, смертный, не с дитем малым разговор ведешь! Нечто не учил я тебя, как во сне в места далекие приходить, как в чужие сны проникать, как вести посылать за многие версты! Отчего во снах своих ко мне не являлся, дабы ведовство мое познавать?! Отчего ночной порой вопросы мне не задавал, отчего учения постигнутого в делах не пробовал? В клятве своей ты отступничество проявил и за то на тебя гнев мой ляжет!

– Еще по глоточку? – предложил Андрей.

– Прощения просить не станешь? – изрядно удивился Лютобор.

– Зачем, волхв? Ты мудр и знаешь, что никто в мире не идеален. Я из обещанного хоть половину сделал, а ты и вовсе ничего.

– Ладно, налей. И сходи наверх, снега чистого в котел набей. Травки себе на обед заварю.

Старый как мир колдун был достаточно мудр, чтобы не развивать неудобного спора. Андрей, может, и подзабыл о своих обещаниях – да ведь и чародей так и не смог вернуть его обратно, в двадцать первый век. О чем тогда говорить? Истины из этого спора не познать, а озлобиться друг на друга можно с легкостью.

Князь достал из-под стола закопченный медный котелок, поднялся наверх, плотно набил его снегом, добавил сверху горку – не то ведь, как растает, не больше трети натопится, – после чего вернулся вниз, пристроил посудину над огнем, взялся за свою пиалку, немного отпил. Вздохнул:

– Знал бы ты, мудрый волхв, что такое Османская империя. Это такая сила, что кого угодно в мясо переломать способна. Половину Европы она уже покорила, северную Африку, Ближний Восток, Персию ныне воюет… В общем, всех, до кого достала, к покорности привела. Там одного только населения раз в двадцать больше, нежели на Руси нашей насчитать можно. Сила страшная. Куда мне одному против этакой мощи? Пощипать я ее, конечно, пощипал… Но что еще супротив этакой махины сделаешь?

Про Россию Зверев решил не поминать больше, чтобы волхва зря не расстраивать. Даже после поглощения Казанского и Астраханского ханств Русь против Османского государства смотрелась как песец против тигра. Зверек, может, и опасный – да только крупному хищнику все едино только на один зуб.

– Коли лбом в ворота биться, так это никакого лба не хватит, отрок, – клокочуще засмеялся колдун. – Дабы ворота открыть, их не бить головой надобно, а ключик нужный отыскать.

Андрей хмыкнул, прикидывая в уме, какой может отыскаться «ключик» для уничтожения самой могучей державы планеты руками одного маленького человечка, пусть даже и князя.

Напасть и разорить порубежный городок?

У Великолепной Порты подобных городков десятки тысяч. Укол будет неприятный, но не более того. Как укус комара, злобно напавшего на носорога.

Прокрасться в Стамбул и убить султана?

Так османские султаны регулярно умирают сами по себе. На трон садится другой, а империя остается прежней: могучей, хищной и непобедимой.

Напустить какую-нибудь болезнь, мор, проклятие?

Так в здешнем мире эпидемии и без того гуляют тут и там, как сквозняки в обветшавшем доме. Люди – мрут, империи – выживают.

Да и проклятий за свои деяния османы успели получить немало. И ничего, живут. Кудесники востока недаром считаются самыми сильными в мире. И служат они как раз султану, а не его врагам. Европа своих чародеев успела зажарить на кострах, на Руси же колдунов просто не жалуют.

– Мыслишь? – усмехнулся Лютобор. – Мысли, мысли – деяние зело полезное…

Колдун допил вино, отодвинул пиалу, развернулся и склонился над котелком, в котором с шипением и бульканьем погружался в горячую воду совсем уже небольшой снежный комок. Хозяин пещеры с недовольным кряхтением распрямился, повел плечами и двинулся вдоль стены. Сорвав с пересохших веников по несколько листочков, он прихватил половник, вернулся к очагу, бросил травку в воду, стал ее помешивать.

– Империя не человек, – поморщился Андрей. – Одним выстрелом, пусть даже и точным, ее не убьешь. Только силой ломать нужно. Силой на силу.

– То есть лбом в ворота? – вздохнул волхв. – Иного помыслить не получается? А ты не спеши, сам пораскинь возможностями, с людьми мудрыми посоветуйся, разузнай о вороге нашем сколько сможешь, когда в Османию свою хваленую поедешь.

– Когда я в нее еще поеду? – покачал головой Зверев. – Ныне это совершенно не с руки. Батюшка мой здешний, боярин Василий Ярославич, в порубежье прошлым летом погиб, матушка в монастырь с горя собралась, мор по стране прошел, с подворьями в Москве и Луках разброд…

– Я тебя чему учил, бестолочь?!! – От неожиданного удара половником в лоб у Андрея из глаз посыпались искры. – Я почто столько сил на тебя угробил?! Я для чего тебе мудрость свою передавал?!

После третьего удара ковш половника раскололся пополам. Лютобор кинул его в пламя и побежал вдоль ниш и полок, разыскивая другой. Зверев, опешивший от неожиданного нападения и от гнева своего учителя, отбежал на лестницу, с нижних ступеней спросил:

– Ты чего, дед? Озверел совсем?

– Я озверел?! – Волхв остановился и повернулся к нему. – Нечто это я тупостью безмерной тут красуюсь?! Я чему тебя учил столько лет, пень стоеросовый?! А ну, сказывай, как через зеркало Велеса в будущее глядеть незнаемое?

– Свечу из жира мертвого поставить надобно… – неуверенно ответил Андрей.

– Отчего из мертвого?

– Потому как свеча из живого жира лишь судьбу человека своего показывать способна. Того, из которого… – Князь наконец начал прозревать по поводу размеров своей глупости.

Что он знал о гибели отца? Только то, что тот не вернулся, а на месте последней его схватки возле реки Кшени спустя неделю нашли кровавые следы да обглоданные дикими зверьми человеческие кости. И он, вместо того, чтобы найти старые отцовские вещи со следами пота и жира, вытопить их, сделать свечу и глянуть в будущее – вместо этого он помчался на край света, чтобы предаться празднику мести.

Волхв прав: он воистину дикий необразованный идиот!

– Не спеши, – наблюдая за мимикой ученика, снизошел чародей. – Не беги свечи делать. Глянул я уже, как от просительниц о беде твоей услышал. Жив отец твой, здоров ныне. В полон взят степняками с тремя холопами. Один холоп, ведаю, от раны тяжелой сгинул. Остальные же и поныне целы.

– Жив? – В голове князя все мгновенно перемешалось.

Если отец жив – отчего за него татары до сих пор выкупа не просят? Хотя, да, конечно! По обычаю ратных пленников казна выкупает, родичей искать татарам ни к чему. Отчего до сих пор не выкупили? На Петров день по традиции русские с татарами пленными меняются. Странно… Но про то только в Москве узнать можно. И матушка, матушка в неведении!

– Вижу, в беспамятстве ты нонеча, – наконец разыскал среди горшков и коробок другую ложку колдун. – Говорить с тобой об ином чем бесполезно. Беги, чадо. Путь твой мне известен, совесть же к деяниям потребным направит. Ступай.

– Лютобор… – Андрей сбежал по ступеням, крепко обнял старика: – Лютобор…

Нужные слова почему-то никак не шли в голову.

– Да понял я все, чадо, понял, – голос колдуна дрогнул и потеплел. – Как душа успокоится, сам придешь. Ныне же поспешай.

Хозяйка Бабино

На пути домой князь Сакульский гнал скакуна во весь опор и влетел в ворота на совершенно взмыленном коне, из-под упряжи которого падала на снег крупными комками чуть розоватая, едко пахнущая пена.

– Матушка где? – крикнул он подворнику, бросая ему поводья.

– В храм ушла, на литургию. Службу отстоять, причаститься, – степенно ответил смерд. – Эк загнали вороного-то… Выхаживать надобно, как бы не запарился.

– Ну так выхаживай, я же тебя поить его не заставляю! – притопнул Зверев. С одной стороны, ему хотелось мчаться с благой вестью со всех ног, с другой – церковь не то место, где можно бегать, обниматься и радоваться. Тем более во время службы.

– Баню топят, княже, – сообщил ему подворник, уводя скакуна обратно за ворота. – Как ты и повелел.

– Баня – это хорошо, – пробормотал Андрей.

Как ни спешил князь ринуться на выручку, он отлично понимал, что сегодня сорваться с места не получится. В дорогу надо припасы собрать, и лошади после дальнего перехода еще не отдохнули. Холопы наверняка в церковь пошли, исповедаться за минувшие недели и причаститься – ему, нехристю, не чета. Вернутся незадолго до сумерек – а на ночь глядя с места опять же не снимешься. И сколько он тут ножкой ни стучи, как ни торопись – размеренную нынешнюю жизнь ему на ускоренные обороты не разогнать. Какой смысл здешним обитателям минуты или даже часы считать и экономить, коли путь отсюда до стольного града Москвы – две недели с поспешанием? Тут даже целый день потерянный ничего в делах не изменит. Из столицы до османских земель – пути еще месяц, не менее. А коли задержки случатся… С задержками – так и вовсе только по весне он до Крыма доберется. Гони не гони, все равно терпением нужно запасаться по самые-самые гланды.

«И ведь точно без задержки не получится, – внезапно сообразил он. – В Москве подворье без приказчика, искать кого-то надобно. Боярам за пределы царства без государева дозволения отъезжать нельзя, придется к Ивану на прием пробиваться. Хорошо хоть, он мне без доклада, помнится, разрешил приходить… Все время, время, время… Вот проклятие, как бы и вправду до весны не застрять!»

Все еще не в силах унять зуд в ногах, он быстрым шагом пересек двор, забежал к себе в светелку, скинул верхнюю одежду. Заметался от стены к стене. Ему не сиделось и не лежалось. Хотелось действовать, сделать хоть что-то!

Но делать было совершенно нечего.

Чтобы как-то занять себя, Андрей пошел в баню, уже жарко протопленную – после вчерашнего мытья она и остыть еще толком не успела, – но пока с холодным чаном воды. Мимоходом он увидел свое отражение в бочке с водой: довольно длинная, давно не чесанная борода, темные густые усы, длинные, почти до плеч волосы. Князь остановился, хмыкнул, повернул назад в светелку. Он наконец-то понял, что нужно сделать в первую очередь.

Достав из ножен косарь, он покачал клинком возле окна, ловя блики на лезвие ножа. Острый клинок света не отражает – нечем. На затупившемся видна белая полоска. Его оружие полоски, разумеется, не показало, но несколько бликов вдоль клинка сверкнуло. Андрей достал из мешка свиток грубой бычьей кожи, растянул его на скамье и несколько минут старательно правил клинок, пока от бликов на его острие не осталось и следа. Затем снова отправился в баню, плеснул на голову чуть теплой водой из котла, намылил ее щелоком, встал к бочке и, медленно проводя косарем ото лба к затылку, быстро сбрил все волосы. Заодно, пока клинок остер, и бороду подкоротил до длины в два пальца.

Макушку с непривычки захолодило – тафья-то осталась в светелке. Князь окатил голову, вышел и чуть не сразу столкнулся с боярыней.

– Ты чего, Андрюша? – удивилась Ольга Юрьевна его свежебритой голове.

– Никакого монастыря и никакого траура, мама, – просто и обыденно сообщил Зверев. – Отец жив.

– Жив? – почему-то испугалась женщина, закрыв рот пальцами сразу обеих рук. – Откель ты… Ты был?..

– Да, да, на Козютином мху, – не стал открещиваться князь.

– Значит… Ой! – Закрыла она лицо ладонями.

– Собирай меня в путь, мама. Поеду батюшку выкупать. Слишком долго от него вестей нету. Видать, что-то не складывается.

– Жеуж-жо жив… – Боярыня кинулась Андрею на шею и заплакала уже открыто. – Жив, жив, жив… Смилостивился Господь… Отмолила…

– Жив, мама, жив. Я его привезу, не сомневайся. Завтра же отправлюсь.

– Завтра не получится, – всхлипнула Ольга Юрьевна. Как она ни переволновалась от нежданного известия, но хозяйка всегда оставалась хозяйкой. – Одежа вся холопов твоих постирана. Девки полощут ныне, опосля сушиться повесят. Пока еще высохнет… Да и лошадям роздых надобен, токмо с похода. Иных у меня в усадьбе нет, дружина-то наша вместе с батюшкой пропала. Ты и сам-то отдохни, сынок. Попарься, выспись вдосталь, горячего да вкусного поешь. В пути, знаю, разносолами не побалуешься. Радость какая… – Ольга Юрьевна отступила, старательно промокнула уголками платка глаза. – Пойдем, Андрюша. Я в трапезной уж накрывать велела. Проголодались люди с утра.

– Почему с утра? – не понял Зверев.

– Так ведь литургия же! – изумленно воззрилась на него матушка. – Перед причастием наедаться нельзя.

– А, ну да, – спохватился Андрей и три раза перекрестился. Но, видимо, недостаточно искренне: боярыня укоризненно покачала головой, потом безнадежно махнула рукой:

– Ступай, оденься к обеду.

Обед был скромным: кислые щи, каша с ветчиной, сыто и пироги с грибами. Чай, не пир все-таки, изысками и винами баловаться ни к чему. Князь, серебряной ложкой выгребая из миски ароматное варево, поглядывал на холопов.

Всего пятеро… Не много для дальнего пути, да еще через неспокойные земли. У Пахома истребовать? Так ведь ему самому мало, чтобы подворье в порядок привести. Да еще ведь и примчится, воспитанника одного не отпустит.

А уж насчет московского подворья… Там и пятерых мало за хозяйством следить – слишком большое. В Москве нужно не просто верного человека оставить, а умного и домовитого. Холопом не обойдешься.

Прямо хоть матушку проси туда поехать! Да ведь родную усадьбу боярыня не оставит. Вовсе от мира она бы и ушла, от всех хлопот земных отвернувшись. Но коли мужа дожидаться решила – то очаг свой беречь станет, не бросит.

– А что, матушка, приказчиков верных и умных у тебя на примете нет? – от полной безысходности решил-таки попробовать Андрей. – Толковых, хозяйственных. Чтобы усадьбу доверить можно было без опаски. Чтобы не обокрали, не разорили, не запустили поместье?

– Разве таких ныне найдешь, сынок? – пожала плечами боярыня. – Вот, помню, как молодой еще женой была, так Филипп у нас жил. Вот то приказчик так приказчик. Хваткий, находчивый, считал так – подьячему приказному подобного невмоготу. Помню, смерды про озеро заикнутся, с неводом пройти – так враз оброк называет, и минуты не думает. Да так точно, и мужики не в накладе, и мы пять лет со свежей рыбой жили. Али снопы отмерял – с края поля глянет, ан тут же у него все сосчитано. Предан делу был он, гроша ломаного в карман не положит, все в амбар хозяйский да в казну… За преданность и сгинул. Зарубили ляхи возле обоза, что на торг вел. Смерды все разбежались от телег-то, а он не стал. Ляхи пограбили и ушли, облавы на смердов чинить не стали. Да-а… Они и привезли Филиппа-то. Ныне таких людей уж нет, выродились ныне истинные слуги…

– Так уж и не осталось никого? – не поверил князь.

– Иные и живут, да куда им до слуг прежних? – вздохнула Ольга Юрьевна. – Латынина-арапчонка помнишь? Ну, в Сешково бегал, у братьев-бочкарей. Лихо Латынка торг ведет, завсегда с прибытком, оброк завсегда день в день платит. Но все обмануть норовил, недосчитать, товар занизить. Ему доверься – враз обнесет. Ваха-нора – хозяин крепкий, работящий. Да тугодум. Этот и не обманет, так самого обдурят. Кешка из Бутурлей такой же. Из всех мужиков одна Варвара, вдова Терентьина, дела справно ведет. Как в Луках Великих беда случилась, так я об ней первым делом помыслила. Как Терентий Мошкарин преставился, при ней ведь и промысел рыбный не пропал, и скотины меньше не стало, и на торг, ведаю, катается постоянно. Как управляется, непонятно. Поди ж ты, баба – а все тянет! Мыслила ее к подворью приставить, да передумала. Куда бабе справой ратной заниматься, делами засечными да оборонными? Как бы не попортила чего.

– Терентий Мошкарин умер? – Тоненько екнуло у Андрея в груди. – Тот самый, которого батюшка от оброка освободил?

– Нечто ты его знал, сынок? – удивилась Ольга Юрьевна. – Да, он самый. Ноне, как преставился, так и прощения от оброка боле быть не должно, про то я ведаю. Токмо Господь его лишь прошлой весной прибрал, – перекрестилась она, – уроки менять поздно. Юрьева дня ждать надобно. Да и сумневалась я, что управится Варька. Как в дворовых девках сидела, так самая взбалмошная была, ветер в голове. Да ты ее помнить должен, она как раз у тебя в светелке завсегда прибиралась! А ныне уж и хутор ее прозвание известное получил: Бабино. Аж в Луках Великих торговцы ведают, где баба без мужиков дело свое ведет.

– Помню, – не стал отрекаться Зверев. – Красивая была девчонка… А где отрез Терентия находится, не напомнишь?

– У Линнинского озера. По реке нашей до него верст пять скакать, нечто забыл? – Матушка глянула на уплетающую кашу дворню, понизила голос: – А чего это ты про девок детских вспоминать начал, княже?

– Сама же похвалила, – невозмутимо пожал плечами Андрей. – Глянуть хочу на хозяйственную такую бабу. Коли и вправду не дура, стану ее у тебя просить.

– Ты!.. – возмущенно повысила голос боярыня, но тут же спохватилась, осенила себя знамением и перешла на шепот: – Ты чего это умыслил, охальник? Тебя же жена с детишками дома дожидается, а ты…

– А я все о хозяйстве, – перебил ее Зверев. – У меня подворье в Москве без приказчика. Коли через Москву ехать, оставить кого-то надобно. Где я ныне, второпях, толкового человека отыщу? Ее мы хоть знаем. Коли не дура, может, хоть до возвращения моего за хозяйством последит?

– Ну-у-у… – посерьезнела Ольга Юрьевна, – нареканий за ней не помню, чтобы нечистой на руку была. С малым своим двором управляется. Насчет большого не поручусь. Да и крепостная она вроде, насильно с тобой не отправишь.[4] Недоимок за ней нет, попрекнуть нечем.

– Чего же сразу попрекать? – удивился Андрей. – Съезжу, гляну. Коли с нею все ладно – может, и так, добром сговоримся.

– Сговоришься, как же, – не поверила боярыня. – Сказывала же, скотины у нее изрядно в хлеву, промысел рыбный, двор. Рази от такого уедешь?

– Она про оброк, что ты со следующего года назначить хочешь, знает?

– Ну, – кивнула Ольга Юрьевна, – а коли и согласится, это сколько хлопот, чтобы добро ее переписать и на доверие оставить? За день, а то и два никак не управимся.

– Тогда тянуть ни к чему. – Князь торопливо выпил сыто и поднялся из-за стола: – На конюшне есть кто сейчас? Пусть свежего коня седлают, я вскорости спущусь.

Реки, озера и ручьи, известное дело, на Руси и зимой и летом главными торными путями остаются. И Окница, что текла возле усадьбы, была хорошо наезжена – заносы, вроде тех, что на пути к Козютину мху лежали, тут давно были раскиданы и раскатаны. Потому Андрей без опаски пустил серого в яблоках жеребца в галоп, высекая шипастыми подковами ледяную крошку из левой колеи. Во весь опор он всего за пять минут долетел до Удрая, повернул вправо, через полверсты свернул на Линну, речушку только-только с розвальни шириной. Здесь, на удивление, дорога была накатана ничуть не хуже, нежели возле усадьбы. Еще четверть часа скачки, и колея, плавно выползшая из русла на пологий склон, провела его через лысый взгорок, вдоль серого от тростника берега прямо к воротам. Огороженный высоким, в полтора роста, тыном из тонких, в две руки, кольев, двор тут же отозвался злобным собачьим лаем.

– Солидно… – оценил трудолюбие хозяев князь, спешиваясь возле ворот, тоже сбитых из плотно подогнанных кольев. – Супротив ратного отряда не устоит, но волкам-медведям не по зубам. Да и тать лесной не полезет. Забираться высоко, ломать шумно, хозяин проснется.

Разумеется, окружить подобной стеной все хозяйство смерду, даже зажиточному, было не под силу. Тын тянулся от хлева к амбару, от амбара к бане, от бани к сараю, от сарая к дому. Но вместе со строениями он надежно ограждал от дикого зверья и чужих глаз пространство, достаточное для организации баскетбольного матча: и для площадки места хватало, и участников где разместить.

Андрей тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, занес кулак, чтобы постучать – но тут внутри что-то загрохотало, створка дрогнула, поползла внутрь. Жеребец, обнаружив совсем рядом пегую кобылку, запряженную в сани с большой, уложенной набок бочкой, многозначительно всхрапнул. Князь тут же вцепился скакуну в узду: как бы не взбрыкнулся.

Из-за створки выступил мальчишка: ростом князю по грудь, курносый, с голубыми глазами. Все прочее терялось в огромном, размера на три больше нужного, тулупе и таком же безразмерном малахае на голове.

– Ты кто? – удивился паренек.

– Гость, – усмехнулся Зверев. – А ты?

– Хозяин, – уверенно ответил тот, вывел сани за ворота, вернулся, чуть приподнял створку и потянул за собой, закрывая двор.

– Терентия Мошкарина сын? – на всякий случай уточнил князь.

– Он самый, – гордо кивнул тот. – А ты из чьих будешь?

– Из Лисьиных, – усмехнулся князь. – Андреем зовут.

– Все мы тут при Лисьиных живем, – сурово ответил мальчуган, усаживаясь на передок саней и подбирая вожжи. – Н-но, пошла, лентяйка!

Сани дрогнули и поползли вдоль тына. Князь немного подумал и двинулся следом – разгоряченного скачкой жеребца все равно следовало выходить.

– Зовут-то тебя как, хозяин?

– Андреем крещен, – глянул назад через плечо паренек. – Тезки мы с тобой, так выходит.

– Это хорошо, проще запомнить, – пригладил бородку Зверев. – Один хозяйствуешь, али помогает кто?

– Мать в доме осталась. Суп томит.

– Как это «томит»? – не понял князь.

– В печи, знамо, томит, как иначе? – с удивлением оглянулся на него мальчишка. – Не русский, что ли?

– Не кухарка, – обиделся Зверев. – Супов варить не умею.

– Из дворни, видать? – понимающе кивнул маленький Андрей. – На всем готовом? Ну, а у нас, пахарей, дом един. И кашеварить, и пилить, и колоть все самим приходится.

– Ты еще и пахарь?