Полная версия
Город чудес
Вряд ли какой-то из этих вариантов окажется плодотворным. И самой важной остается одна задача: кто-то угрожает приемной дочери Шары. Скорее всего, в министерстве об этом никто не знает.
Ему надо в Галадеш. Галадеш, столицу Сайпура, самый богатый и самый хорошо защищенный город в мире. Место, где, пожалуй, охрана правопорядка устроена лучше, чем в прочих цивилизованных странах, – а значит, то самое место, где его, беглеца от сайпурского правосудия, скорее всего, поймают, посадят, будут пытать и, возможно – очень даже вероятно, – казнят.
Что делать после того, как он разыщет Татьяну, Сигруд не знает. Предупредить ее, отвезти в какое-нибудь безопасное место и убраться. Но дрейлинг видел, что случается с людьми, которые соприкасаются с его окутанной мраком судьбой. У него нет никакого желания допускать, чтобы такое приключилось с Татьяной.
Но он должен сделать хоть что-нибудь. Ему больно просыпаться каждый день и понимать, что он не был рядом с Шарой, когда она нуждалась в нем больше всего. Представить себе, что с ее ребенком случится то же самое… эта идея для него отвратительна.
Потом Сигруд замирает. Прислушивается.
Вокруг тишина, но что-то… не так.
Он бросает взгляд через плечо. Длинная комната тянется позади него, череда масляных ламп болтается на крюках. Он наклоняет голову.
Он почти уверен, что, когда притащил сюда Кхадсе, зажег девять масляных ламп. В южном конце скотобойни он обнаружил огромный чулан с лампами и решил ими воспользоваться. Тем не менее теперь горят только шесть, как будто в дальнем конце комнаты три отчего-то потухли. Но здесь нет никакого сквозняка.
«Масло закончилось? Это странно…»
У него на глазах гаснет самая дальняя лампа. Ни звука, ни шипения, ни дыма. Она просто… исчезает, и остаются всего пять огоньков. И стоит лампе погаснуть, как дальний конец комнаты заполняет непроницаемая тьма.
Затем он слышит шаги. Кто-то идет к нему через длинную, погруженную во мрак комнату. Сигруд прищуривается, приглядывается, но ничего не видит в темноте. Кем бы ни был появившийся, он не пытается скрываться: он идет в быстром, размеренном темпе, словно торопясь на очередную встречу.
Сигруд хватает ранец и вытаскивает пистолет.
– Кто здесь? – говорит он.
Шаги не замедляются.
Гаснет пятая лампа. Стена мрака становится ближе.
Сигруд бросает ранец через плечо, поднимает пистолет и направляет его вдоль длинной узкой комнаты.
– Я буду стрелять, – говорит он.
Шаги не замедляются.
Гаснет четвертая лампа. Тьма становится все ближе.
Он прикидывает по звуку шагов расположение идущего и жмет на спусковой крючок. Грохот выстрела в замкнутом помещении звучит особенно громко. Дульное пламя не разгоняет тьму. И хотя Сигруд стреляет в небольшом пространстве, пуля как будто никуда не попадает и никого не пугает – потому что шаги продолжают приближаться.
Гаснет третья лампа. Остаются только две, подвешенные прямо над Сигрудом. Стена тьмы теперь очень близко, как и шаги.
Потом он видит это.
Что-то проникает в полутень, всего лишь в десятке метров от него. Но это… невозможно.
Там, на границе света, тень – тень, которую определенно отбрасывает двуногое существо, идущее к нему. Но Сигруд не видит того, кто ее порождает. Есть свет от лампы, есть тень человеческой фигуры, идущей в его сторону, – но нет человека, чтобы отбрасывать эту тень.
– Чтоб мне провалиться… – говорит дрейлинг.
Шаги замолкают. Тень человеческой фигуры тоже перестает двигаться.
Тишина.
Затем звучит мужской голос, высокий, холодный и ломкий. Кажется, что он исходит не из какого-то определенного места – не из тени человека перед ним, не из стены тьмы за тенью, – но от всех теней в комнате, как будто они одновременно вибрируют, создавая… эти звуки.
Голос произносит:
– Он мертв.
Бросив взгляд через плечо на труп Кхадсе, Сигруд говорит:
– Гм.
– Я его знаю, – продолжает голос. Снова шаги. Гаснет вторая лампа, и тень продвигается по полу, изгибаясь, словно невидимка – кого бы или что бы он собой ни представлял, – обходит оставшуюся лампу по кругу. – Кхадсе, верно? Он был полезным. – Шаги останавливаются, тень замирает на полу, намекая, что невидимый гость стоит прямо над трупом Кхадсе. Голос негромко прибавляет: – Он выполнял приказы. Не задавал вопросов. Ненавижу, когда задают вопросы… Мне всегда кажется, что я обязан ответить.
Долгая тишина. Сигруд гадает, стоит ли ему атаковать, удирать или… сделать что-то еще. Внезапно его переполняет убежденность в том, что он не должен покидать свет. Он сам не знает почему, но чувствует: если пересечь границу тени – которая внезапно кажется такой четкой, такой жесткой, – то обратно он не вернется.
– Я хотел сделать это сам, – говорит голос с намеком на сожаление. – Неразумно, чтобы кто-то разгуливал с таким количеством секретов. Ну что ж…
Опять шаги. Тень человека вертится, пока он обходит лампу по кругу. Потом она падает на труп Кхадсе…
И тот исчезает. Как будто гость своей тенью мимоходом стер Кхадсе из реальности, как тряпкой стирают пятно на оконном стекле.
Сигруд озирается, стоя посреди крошечного островка света, который отбрасывает единственная оставшаяся масляная лампа. «Не покидай свет!»
Мгновение спустя тень исчезает, мигнув.
Сигруд хватается за радиопередатчик свободной рукой – это часть приготовлений на случай, если кто-то попытается устроить ему засаду. «От этого не будет толку здесь, так далеко от входа», – думает он. Отбрасывает эту мысль, гадает, что же делать.
А потом дрейлинг чувствует внезапное внимание, словно вся тьма в комнате повернулась к нему и начала разглядывать.
Во тьме раздается низкий, страшный стон, похожий на звук, с которым высокие деревья медленно колышутся на ветру. Его левую руку внезапно пронзает ужасная боль, как будто шрам наполняется расплавленным свинцом.
Откуда-то из дальнего угла шепотом спрашивают:
– А ты кто такой?
Сигруд опускает пистолет. Он не очень-то понимает, что делать в такой ситуации, – его не готовили к беседам со стеной тьмы, – но, с другой стороны, отвечать на вопросы он умеет.
Дрейлинг инстинктивно прибегает к легенде, которая соответствует документам в его кармане.
– Йенссен, – говорит он.
В ответ тишина.
Потом голос озадаченно повторяет:
– Йенссен?
– Да.
– И… что же вы здесь делаете, господин Йенссен?
– Ищу работу, – решительно отвечает Сигруд. – В ханастане.
На этот раз пауза длится гораздо дольше. Потом справа раздается ритмичное постукивание, как будто змея дергает хвостом. И медленно, очень медленно во тьме проступают… крошечные искорки холодного света, словно ужасно далекие звезды.
– Не уверен, что понимаю смысл происходящего, – негромко произносит голос. – Ты или глуп, или врешь, что тоже довольно глупо. – Потом, приблизившись, он продолжает: – Но ты меня призвал. Ты, или он, или вы оба.
Сигруд смотрит вниз. Круг света медленно сжимается. Дрейлинг самому себе напоминает водяную крысу, которую душит питон.
Голос шепчет:
– Ты работаешь на них? Это они тебя наняли? Скажи мне.
Сигруд понятия не имеет, о ком говорит невидимка, но отвечает:
– Нет. Я один.
– Почему ты убил Кхадсе?
– Потому что… потому что он убил моего друга.
– Хм… но ведь это было довольно трудно, не так ли? Я окружил его защитой, снабдил разными мерами. – Короткий, тихий всплеск стрекота, словно поют сверчки в огромном лесу.
Сигруд спрашивает себя: «Где я? Может, это уже и не скотобойня?» Но над ним по-прежнему висит масляная лампа.
Голос продолжает:
– Ты не должен был его выследить, не должен был ему навредить. Но все же я чувствую, что защита, которую я ему дал, в твоей сумке…
Круг света еще немного сжимается. Единственный глаз Сигруда распахивается, когда он осознает смыл сказанного. «Так это… это существо, – думает он, – и есть наниматель Кхадсе? Неужели эта тварь… Ноков?»
– И я чувствую от тебя запах, – продолжает голос во тьме, – мой собственный почерк, мой собственный список, переданный по моим каналам. Письмо. Мое письмо!
Сигруд сглатывает.
– Ты лжешь мне, – говорит голос. – Я не верю, что ты мог убить Кхадсе без помощи. Их помощи.
– Я сделал это в одиночку.
– Ты так говоришь. И все же я тебе не верю.
Долгая тишина. Сигруд чувствует, как что-то шевелится среди теней: сухой шорох, приглушенный вздох.
– Ты знаешь, кто я такой? – шепчет голос. Граница тени уже всего в нескольких дюймах от ног Сигруда. Он держится очень прямо и напряженно, стараясь изо всех сил не допустить, чтобы локоть или колено соприкоснулись с этой мрачной завесой. – Знаешь, что я могу с тобой сделать? – спрашивает голос. – С Кхадсе ты, конечно, расправился… но я способен на такое, что убийство покажется благостью.
Рядом раздается вздох. Шарканье и скрип – что-то тащат по бетонному полу. Рука так болит, что Сигруд не может перестать сжимать ее в кулак.
– Вечное блуждание в самой темной ночи, – шепчет голос, теперь с другой стороны. – Бескрайняя черная равнина под далекими звездами… Ты будешь идти, идти и идти, идти так долго, что забудешь, как выглядит твое собственное лицо и кто ты вообще такой. И лишь когда это случится – когда ты забудешь собственное имя, саму идею о себе, – тогда я нарушу твое уединение и задам тебе вопросы.
Что-то шипит впереди него. Позади слышится хихикающий звук, но издает его точно не человеческое горло.
– И ты, – шепчет голос, – рыдая, расскажешь мне все.
Тень приближается. Сигруду кажется, что он стоит в тоненькой трубочке света.
Шепот над ухом, как будто существо во тьме нависло над ним со спины:
– Хочешь, чтобы я так поступил с тобой?
– Нет.
– Тогда скажи, кто…
Граница темноты дрожит. Сигруд ждет первого удара.
Потом невидимка издает досадливое восклицание:
– Хм.
Сигруд приподнимает бровь.
– Хм?
Круг света у его ног расширяется, как будто кто-то – или что-то – теряет хватку. Голос говорит:
– Кто… кто это делает?!
Кажется, у невидимки ужасная мигрень.
Сигруд озирается.
– Делает… что?
Круг света продолжает расширяться. А потом он слышит коров.
* * *Мир сдвигается, меняется, искажается.
Единственный глаз Сигруда распахивается от полнейшего изумления.
Дрейлинг не уверен, когда все изменилось: всего пару секунд назад он был во тьме, и ему угрожало… нечто или некто. Но теперь, и в этом нет сомнений, все обстоит совсем иначе.
Ведь прямо сейчас Сигруд стоит посреди бетонного коридора и таращится на гигантское стадо коров, которое бредет мимо и мычит в легком раздражении. Яркий белый солнечный свет льется из-за его спины. Он поворачивается и видит что-то вроде деревянных ворот на скотный двор. Очевидно, что в какой-то момент ворота откроются и коров выгонят наружу, но пока что они топчутся в тесном коридоре и громко выражают недовольство.
Сигруд тоже недоволен тем, что ничегошеньки не понимает в происходящем. Звучит странно, и все же в последний раз он был уверен в реальности окружающего мира, когда перерезал глотку Кхадсе. А вот теперь все стало каким-то… податливым.
Его окликает женский голос:
– Эй!
Сигруд оборачивается. Через стадо коров к нему пробирается девушка. Он ее узнаёт: невысокая, бледная континентка с забавным вздернутым носиком…
– Ты, – говорит Сигруд. – Я тебя знаю…
Континентка изящно огибает последних коров и резко спрашивает:
– Какого хрена ты тут устроил?
Сигруд понятия не имеет, как отвечать. Он глядит на эту девушку всего-то пяти с половиной футов ростом с пышной гривой черных волос и таким дерзким ртом, словно с ее языка в любой момент может сорваться едкое замечание.
Но есть что-то странное в ее глазах: они бледные, блеклые, цвета неправильно окрашенного фарфора – не серые, не синие, не зеленые. Сигруду кажется, что ее глаза созданы видеть… нечто иное.
– Ты назвал его по имени? – продолжает девушка. – Назвал вслух?! Да что с тобой такое? Хочешь, чтобы всех убили?
Сигруд поднимает руку, словно школьник на уроке, пытающийся ответить на вопрос.
– Кажется, я должен признаться, – говорит он, поглядывая на толпящихся впереди коров, – что на самом деле не понимаю, что происходит.
– Ха-ха, тоже мне новость! Ты прикончил убийцу? Кхадсе?
– Э-э… да.
– Почему?!
– Потому что он убил Шару Комайд, – говорит Сигруд. – И я не смог это вытерпеть.
Девушка тяжело вздыхает, словно ждала такого ответа, но не хотела его услышать.
– Понятно. Провались оно все пропадом.
– Почему?
– Потому что я, – говорит незнакомка, – искала его по той же причине.
– Что происходит? Кто ты? Где мы?
– То же место. Скотобойня. Незадолго до того как ее перестроили, так что поблизости был дневной свет. Я могу – я попробую! – тебя отсюда вытащить, но…
– Погоди, – перебивает Сигруд. – Постой. Ты хочешь сказать, это… прошлое?
– Что-то очень близкое к нему, да, – говорит девушка. – Достаточно далекое, чтобы дневной свет былого просочился в настоящее. Он наиболее силен там, где простираются тени, и, хотя это делает его могущественным, оно же влечет за собой кое-какие ограничения. Там, где есть свет, его нет.
Сигруд пытается понять. Потом он бледнеет и задает вопрос, который, как он считал, ему не придется задавать ни разу в жизни:
– Ты Божество? – тихо говорит он.
Девушка с сожалением рассмеялась.
– Я? Нет. А вот он… Он старается изо всех сил. Ты ничегошеньки не знаешь, верно? Разве ты не знаешь, что идет война? Теперь нам придется… ой!
Она падает на колени, ее лицо искажается от боли. Сигруд смотрит вверх и видит, что стены скотобойни дрожат, а потом мир как будто сжимается в точку…
Их захлестывает тьмой, и в конце концов оказывается, что они не на бойне, но внутри крошечного пузыря света, который дрейфует в море теней. В этом пузыре только часть бойни – словно кто-то смотрит на нее через телескоп, кажется Сигруду, и видит лишь миниатюрный кружок изображения, исключая все прочее.
– Что происходит? – спрашивает Сигруд.
– Я проигрываю, вот что происходит, – рычит девушка. – Часть нас все еще на бойне, в настоящем, с ним. Он может бить по стенам пузырька прошлого, который я создала. И он их разобьет. – Она сдувает прядь волос с лица и стискивает зубы. – Ты хочешь выбраться отсюда?
– Да.
– Тогда следуй за мной. Не отставай. Если выскользнешь из пузыря, попадешь прямо туда.
– Куда?
– К нему. В ночь. За пределами этого пузыря – настоящее. А он там. И тебе с ним быть не захочется.
Она идет вперед, пробираясь между коровами. Пузырь движется вместе с нею, как будто она проецирует его вокруг себя. Сигруд, встревоженный, бросается следом и старается держаться поближе.
– Я наблюдала за Кхадсе много дней, не одну неделю, – говорит девушка, качая головой. – А потом появился ты и начал стрелять…
– Что ты знаешь про Кхадсе и Шару?
Она косится на него.
– Ну да, я прям возьму и поверю тебе. Человеку, который громко крикнул его имя.
– Ты говоришь про Н…
– Не смей! Ты хочешь пригласить его сюда?! Прямо к нам?!
Сигруд начинает понимать.
– Нет.
– Хорошо. Держи рот на замке, пока не испортил еще что-нибудь.
Они поворачивают за угол и видят две лестницы вниз. Одна освещена газовым светом, другая темная.
– Будем надеяться, эта выведет наружу, – бормочет девушка, когда они приближаются к освещенному коридору.
Человек в окровавленном фартуке выходит оттуда и минует их без единого слова. Сигруд смотрит на него в недоумении. Он видел эти дверные проемы всего лишь час назад, и оба почти обвалились.
– Мы… мы действительно в прошлом?
– Отчасти. Это его куски, части. Они нас не увидят. Прошлое не меняется, оно твердое и долговечное. По нему легко передвигаться, от секунды к секунде, как лягушка прыгает по кувшинкам. Ты заметил?
– Заметил что?
– Переходы между секундами?
– Н-нет.
– Значит, я делаю хорошую работу. Будем надеяться, что это продлится достаточно долго, чтобы мы смогли выбраться…
Они начинают спускаться. Потом границы пузыря снова дрожат, и девушка кричит и спотыкается, словно ее ударили ножом.
Сигруд приседает, чтобы помочь ей встать.
– Опять?
– Я… я больше не выдержу, – говорит она, задыхаясь. – Я думала, что смогу, но он теперь сильнее меня. Я рискую собой, спасая тебя. Он убил стольких из нас и теперь может заполучить меня…
Сигруд мало что понимает в происходящем, но до него начинает доходить грубая, причудливая как сон логика того, что предлагает девушка.
– Итак… ты хочешь провести нас вниз через прошлую версию скотобойни… а как только мы окажемся снаружи, на свету, вернуть в настоящее?
Девушка опять вскрикивает от боли, прижимая пальцы к вискам.
– Да! – кричит она. – Ты тупой?
– Но ты не сможешь туда дойти, – говорит Сигруд.
Она качает головой, слезы текут из ее глаз.
– Похоже, не смогу.
Сигруд смотрит на радиопередатчик, висящий на поясе.
– У меня была стратегия выхода отсюда – на случай, если здание будут штурмовать… но здесь от нее мало толку. – Он быстро соображает.
«Какие инструменты могут быть полезны против этого существа? Какие инструменты у нас вообще есть?»
Потом у него появляется идея.
– Ты можешь хотя бы довести нас до первого этажа? – спрашивает он. – Может, поближе к выходу?
– Может. Я попробую.
– Ладно. Второй вопрос… – Он роется в своем ранце и вытаскивает кусочки гравированной жести из туфель Кхадсе. – Знаешь, что это такое?
Она таращит глаза.
– Это… это чудеса, которые были на убийце, верно? Они не давали мне толком рассмотреть его, следить за его передвижениями. «Солнечный свет на горном перевале…»
Сигруд щелкает пальцами.
– Так вот как оно называется! Я не мог вспомнить. Держи. Засунь в туфли. Быстрее. Сейчас же.
– Но…
– Немедля!
Она садится на ступеньки и делает, что велели, – морщась и кривясь, как будто от болезненного шума в ушах.
– Хорошо, – говорит Сигруд. – Теперь третий вопрос. Что бы ни было, э-э, кем бы ты ни была… ты можешь пострадать от взрыва?
Она бросает на него сердитый взгляд.
– Чего?!
– Будем считать, – говорит дрейлинг, – что это значит «да».
* * *К моменту, когда они добираются до нижней части лестницы, дела идут так плохо, что девушка уже едва переставляет ноги. Сигруд почти несет ее.
– Это плохо, – говорит она, почти теряя сознание. – Не уверена, что смогу хотя бы убежать.
– Тебе и не придется, – отвечает Сигруд. – Просто подведи нас как можно ближе к двери. Потом мы зажжем спички, и ты позволишь пузырю лопнуть – я хочу сказать, вернешь нас в настоящее…
– Да, да! Я поняла!
– Хорошо. Затем ты сделаешь свой ход.
Они ковыляют через нижние помещения скотобойни, что-то вроде зоны упаковки и погрузки, куда раньше заезжали и откуда выезжали грузовики и повозки. Граница пузыря дрожит и дребезжит, словно кто-то колотит по ней снаружи, и каждый раз девушка стонет чуть сильнее.
– Кто ты? – спрашивает Сигруд. – Ты друг Шары? Шары Комайд?
Девушка молчит.
– Ты… «М»? Из письма, адресованного Шаре?
Она угрюмо смеется.
– А ты не дурак. Послушай, убийца, – ты рыбешка в очень большом пруду. Скорее всего, если ты выживешь сегодня – в чем я, честно говоря, сомневаюсь, – то тебя просто поймают на следующей неделе, в следующем месяце или, возможно, завтра же ночью. И когда он поймает тебя, то вытащит все твои секреты из самого нутра. Я не допущу, чтобы среди них оказался и мой секрет.
– А если я все же выживу?
– Если выживешь и я снова тебя увижу… возможно, передумаю. – Она подозрительно смотрит на него. – Возможно.
Сейчас они возле входа на скотобойню. Сигруд аккуратно опускает девушку на пол. Их маленький пузырь прошлого теперь довольно сильно трясется, словно ворота, в которые бьют тараном.
– Быстрее, – шепчет она. – Пожалуйста, поторопись…
Сигруд сует руку в ранец и достает коробок спичек и пальто Кхадсе. «Слава морям, – думает он, – что я еще курю». Он надевает пальто Кхадсе – оно трещит на дрейлинге, но это наименьшая из его проблем. Потом, двигаясь аккуратно и плавно, он зажигает одну спичку. Вручает девушке, а сам собирает половину оставшихся спичек в пучок и тоже передает ей. Затем зажигает еще одну спичку и берет оставшуюся половину так, что они оба держат по зажженной спичке в одной руке и по пучку незажженных – в другой.
Он смотрит на девушку: она тяжело дышит от боли и ужаса.
– Готова? – спрашивает Сигруд.
– Да.
– Тогда вперед.
Она закрывает глаза. В тот же самый миг они подносят зажженные спички к незажженным пучкам. Спички ярко вспыхивают, и свет от них столбом пронзает тьму.
Пузырь прошлого вокруг них содрогается. Трясется.
Растворяется.
Тьма с ревом и писком льется со всех сторон – дикие, странные звуки ночного леса…
Но вокруг них она резко останавливается: мерцающие спички в их руках удерживают ее на расстоянии. Так темно, что непонятно, находятся ли они все еще на скотобойне, но Сигруд видит, как через щели в одной из дверей в отдалении просачивается свет зари.
Девушка кивает Сигруду и начинает медленно двигаться в сторону двери. В ее пальцах трепещет пламя.
Потом высокий, холодный голос шепчет ему на ухо, дрожа от ярости:
– Где она? Она здесь, не так ли?
Сигруд прячет улыбку. «Значит, чудеса из туфель Кхадсе работают, – думает дрейлинг. – Он не может ее как следует увидеть…»
– Ты и впрямь работаешь с ними, – говорит голос. – Я знал. Я это знал! Ты же понимаешь, твой огонек долго не протянет. И тогда тебе от меня не уйти.
– Я расскажу тебе все, – говорит Сигруд. – Прямо сейчас.
Пауза. Сигруд видит, что девушка почти добралась до двери.
– Что именно ты мне расскажешь? – спрашивает голос.
– Про Комайд. Про тех, кто в ее списке. Я знаю, где они.
Это, разумеется, сказочная ерунда. Но голос среди теней размышляет.
Потом он ласково произносит:
– Если тебе есть что сказать, начинай.
– Я работал с Комайд, – произносит Сигруд. Он старается говорить как можно медленнее. – Я работал с нею очень, очень долго. Даже если она этого не знала, я работал на нее и ждал ее – до самой ее смерти.
Тихое позвякивание и лязгающий звук – девушка отодвинула скользящую дверь.
Голос звучит снова, на этот раз рядом с другим ухом Сигруда:
– И? – подозрительно спрашивает невидимка.
– Она была осторожным человеком, – говорит Сигруд. Он наблюдает, как пламя ползет вниз по спичкам. – Но даже самый осторожный человек совершает ошибки. И тебе это известно.
Сигруд наблюдает за тем, как девушка выбирается туда, где безопасно. Она не оглядывается.
– Однажды мы были в убежище, вели допрос, – говорит Сигруд. – Но его прервали. Понимаешь, ворвались наши враги и чуть не взяли нас в плен. И с той поры я настаивал принимать меры предосторожности, чтобы такое не повторилось. Она это ненавидела. Но система была очень простая.
Сигруд переводит дух.
Берет радиопередатчик, демонстрирует и говорит:
– Она выглядит вот так.
После чего бросает спички, левой рукой натягивает пальто на голову и жмет на кнопку.
Раздается взрыв.
На самом деле Сигруд его почти не слышит. Он слышит, наверное, первые 0,0001 от взрыва. Потому что потом его с такой силой швыряет на землю, что он отключается.
Свет. Жар. Шум. И дым.
Он приходит в себя, задыхаясь и моргая; вокруг пляшут языки пламени, и он смутно осознает, что ему не больно. Пальто по-прежнему на голове, а спина и череп – которые должны были удариться об пол на смертельной скорости – совсем не болят. Наверное, пальто не дало ему врезаться в пол, но, как бывает с людьми, чью голову мотает во время автомобильной аварии, это не защитило его мозг от сотрясения.
Все еще в полубессознательном состоянии, он встряхивается и садится. Зажигательные мины нанесли немалый ущерб: тени разорваны в клочья тысячей маленьких огоньков, которые мерцают тут и там по всей скотобойне. Он высматривает своего противника – этого Нокова, – но ничего не видит.
Разве что…
В дальнем углу бойни виднеется какая-то фигура, тень на стене – только вот ее некому отбрасывать. Тень выглядит так, словно человек, кем бы он ни был, согнулся пополам, упирается руками в колени, как будто оправляясь от ошеломляющего удара. Затем тень шевелится и поворачивается, чтобы посмотреть на него…
Он видит глаза тени, холодные и мерцающие, как далекие звезды.
– Посмотри, что ты наделал! – кричит голос, возмущенный и растерянный. – Да только посмотри, что ты наделал!
Сигруд встает и кидается к двери наружу, хотя слегка шатается как пьяный. На бегу он видит, что ловушка сработала не так хорошо, как в былые времена: только две из трех зажигательных мин, которые он заложил здесь, взорвались. Он, похоже, испортил третий заряд, самый мощный. Скорее всего, приемник третьего заряда был поврежден во время взрыва, но пока Сигруд бежит, он прикрывает как можно больше своего тела пальто Кхадсе и щелкает передатчиком снова и снова, надеясь, что устройство все же проснется.