Год полнолуний

На этот раз буйный праздник не вызвал у Олега восторга. Понаблюдав, как объевшиеся мухоморов селяне быстро теряют разум, он пересел за стол к слуге:

– Слушай, Дьявол, мы что, так и будем проводить дни на попойках, а к морю красться по ночам, словно тати какие? Неужели нельзя проехать спокойно, без всех этих… торжеств?

– Все в твоей власти, Создатель, но только тогда ты не получишь в этом мире достойной встречи.

– Спасибо, дорогой, но «достойной встречи» я уже накушался – во! – Олег красноречиво провел ладонью по горлу.

– Мы двигаемся по главной торговой дороге, Создатель. Через самое сердце пахарских селений. Можно повернуть и объехать деревни по кружному пути, по границе с голодными землями. Жизнь там более опасна, а люди угрюмы, насторожены и не умеют радоваться праздникам. Путь удлинится на пару дней, но никаких застолий нас не ждет. Клянусь!

– Ты убедил меня, рогатый. Тем паче, что если обойтись без праздников, то кружной путь будет короче прямого.

– Твоя воля – закон для этого мира, Создатель.

– Вот и хорошо. А теперь, пожалуй, я последую твоему вчерашнему примеру и заберусь в какой-нибудь стожок отдохнуть. Этого уже никто явно не заметит. Разбуди меня, когда рассветет.

Олег встал из-за стола, огляделся кругом. На него и вправду больше не обращали внимания. Селяне играли в жмурки: несколько парней с завязанными глазами и растопыренными пальцами бегали по огороженной улице. Время от времени им в лапы попадались девицы, которые визжали – то ли от страха, то ли от удовольствия, – но легко вырывались, и охота продолжалась снова.

Олег прошел вдоль плетня, открыл ближайшую калитку, миновал несколько яблонь с низкими густыми кронами. Показался дом. Точнее, мазанка. Почти вся побелка с нее уже сползла, а местами и глина обвалилась, обнажив решетчатый каркас. Солома крыши торчала неопрятными клочьями. В такой дом и входить-то не хотелось. Создатель сунулся в низкий покосившийся сарайчик рядом, и тут же шарахнулся назад от дружелюбного, но неожиданного хрюканья.

Но должен же здешний хозяин держать где-то сено для домашней скотины! За свинарником обнаружились длинные и опрятные – не в пример дому – грядки. За ними еще сарайчик. Курятник, наверное. Шум гульбы сюда не доносился. Тихо, покойно. Пахнуло осенью: свежескошенная трава оказалась за домом. Ее разложили толстым, рыхлым слоем на просушку. Олег тут же сгреб себе на постель огромную кипу и бухнулся в нее лицом вниз.

– Создатель, – послышался шорох рядом, – Создатель, я готова для тебя на все…

Олег поднял голову: высокая белокурая женщина, призывно улыбаясь и поворачиваясь то одним, то другим боком, расстегнула ворот платья, жеманно спустила его с плеча, обнажилась до пояса, простонала: «О-о, Создатель!», медленно покачивая бедрами полностью выбралась из одежды, с многозначительной неторопливостью опустилась на землю, развела в стороны колени и… громко захрапела.

– У-у, не могу больше! – взвыл Олег. – В обход, только в обход!

Он сгреб в охапку как можно больше травы, ушел под яблони и лег там. С улицы доносилось девичье пение. Можно было подумать, что там продолжается праздник.

* * *

По мамочкиному отрывному календарю Трофимов узнал, что полнолуние ожидается четвертого марта. Вооружившись безвкусной, хотя и импортной, шоколадкой, он за неделю стал канючить у Вали, диспетчера парка, наряд на сорок девятый маршрут. В четверг, пожав плечами, Валюша отправила его на Двинскую улицу.

Довольный, как слон после купания, Саша выменял в кладовке картонки с шестьдесят третьим и сто шестнадцатым маршрутом на два комплекта досок – на сорок девятый и пятидесятый – и отправился работать с присущей автобусникам аккуратностью.

Однако в половину первого ночи, причесавшись и переодевшись, вместо последнего рейса к Финляндскому вокзалу Трофимов рванул на площадь Победы.

Безусловно, такая выходка могла выйти боком, а то и увольнением, но Трофимову очень хотелось выпендриться перед Синичкой.

По Московскому шоссе он проскочил до мясокомбината, развернулся и медленно поехал вдоль правого поребрика. Хотя март и считается первым весенним месяцем, по погоде этого не скажешь: вдоль дороги лежали черные от грязи, закопченные, окостеневшие за зиму громадные сугробы, пронзительный ветер забирался холодными щупальцами даже в хорошо прогретую за день кабину, размолоченные днем лужи к вечеру смерзлись бурыми зубчиками и громко трескались под колесами.

Синичкину компанию Трофимов увидел, когда она пересекала шоссе перед пустынной осмотровой площадкой ГАИ. Посигналил. Синичка тут же запрыгала, размахивая руками. Остальные просто повернулись к автобусу, а когда машина остановилась, чопорно, словно заслуженные пенсионеры, вошли в переднюю дверь. Дед, пригладив неправдоподобно черные волосы, уселся сразу перед дверью, поставив посох между ног, а парень с девчонкой устроились в середине салона. Синичка опасливо покосилась на старика и юркнула в кабину.

– Поехали? – спросил Саша, усадив девушку на воздушный фильтр, по размерам вполне заменяющий табуретку. Синичка кивнула. – На Васильевский остров?

– Да, он так называется. Мы доедем?

– А как же! – Трофимов выжал сцепление и включил передачу.

– Постой, – она оглянулась в салон, встала, обняла Сашу и крепко поцеловала, – теперь можно.

В салонное зеркало Саша увидел, как парень погрозил Синичке пальцем, а потом обнял свою девушку.

– Он что, ревнует? – спросил я.

– Яр, что ли? Да ему кроме Млады никто не нужен!

– Яр – это имя?

– Нет, но Ярополком его звать не надо. Если имя вслух произнести, то сглаз разбудить можно.

– А Младу как называть, если не по имени?

– Млада – это не имя, просто мы ее так кличем. И дедушку звать не Велемиром, и меня не Синичкой. Кстати, а ты Саша или нет?

– Саша. – Трофимов притормозил, пропуская несущийся с Новоизмайловского проспекта на красный свет «Мерседес», свернул на Краснопутиловскую улицу, и успел обдумать за это время одну мысль: – Хотя, может, и нет. По паспорту я Александр. А ты что, серьезно в сглаз веришь?

– Нет, не верю, – звонко засмеялась она, – а ты хочешь знать мое имя?

– Да ладно, – отмахнулся Трофимов, – тайна так тайна. Главное, сама не исчезни.

– Сашок, – улыбнувшись, тихо позвала она. – Я тебя очень люблю…

– Я тебя тоже люблю, – не очень естественно ответил Трофимов. За рулем трудно разговаривать на подобные темы.

Проехав по проспекту Говорова до Балтийского вокзала, автобус вышел на сорок девятый маршрут, и теперь, до Девятой линии Васильевского острова, бояться было нечего, даже если какой-нибудь стукач заметит идущую не по графику машину.

– Какое место на Васильевском? – повернулся Саша к Синичке.

– Рядом с морем… с заливом.

– Отлично, сделаем.

Доехав до Малого проспекта, он остановился, поменял маршрутный номер с сорок девятого на пятидесятый, мысленно перекрестился и повернул налево. Синичка, которая всю дорогу не отрывала от Трофимова глаз, заволновалась, а когда «Пешка» поравнялась со Смоленским кладбищем, встала:

– Вон туда! – Она показала дальше вдоль по проспекту. – И направо.

Трофимов повернул за кладбищем, проехал почти до самого отделения милиции, двухэтажный домик которого гордо торчал посреди пустыря, и остановился:

– Здесь?

– Да. – Она открыла дверь кабины. – Ты пойдешь с нами?

– Нет, не могу. Заправиться надо, да и бросать машину не стоит, еще заинтересуется кто. Я скоро вернусь. Если вас не будет, то остановлюсь чуть дальше, около улицы Нахимова, – Саша показал на ближайший перекресток.

– Ну ты буйвол! – вломился в кабину Ярополк и довольно больно, хоть и по-дружески, треснул Трофимова кулаком по плечу. – Такую громаду сдвинуть! Как перышко! А по виду не скажешь. Как только смог?

– Что смог?!

– Она неслась, как волк за зайцем! А ты одной рукой – туда, сюда! И послушна, как овечка! Дед, аки коня за узу вел!

– Пойдем, – спокойно скомандовал старик, первым покинул салон и пошел в сторону отделения.

Синичка быстро чмокнула Сашу в губы и устремилась следом за ним. Немного проводив всех их взглядом, Трофимов включил вторую передачу, тихонько тронулся с места, за несколько секунд догнал их, пару метров проехал рядом, потом увеличил скорость и рванул к кольцу «пятидесятого», на заправку.

На Наличной улице, из уличного телефона-автомата, он позвонил в парк, соврал, что стоит у моста Лейтенанта Шмидта с пробитой подушкой, и попросил возврат по технеисправности. Сонный женский голос сказал: «Еж-жай», и Трофимов спокойно отправился дальше. Теперь его опоздание с линии никого беспокоить не должно – поломка зафиксирована официально.

В очереди на заправке маялось всего трое – два «КАМАЗа» и «Вольво»-дальнобойщик. Правда, последний ухитрился залить в неведомые емкости аж полторы тонны топлива, и в итоге полчаса Саша все-таки потерял.

Когда «Пешка» остановилась на углу Беринга и Нахимова, там еще никого не было. Трофимов успел подмести салон, навести порядок в «бардачке» и отчистить щетки от намерзшего снега, заполнить путевой лист. Новые знакомые появились, когда он уже начал беспокоиться. Шли они на этот раз устало, с трудом переставляя ноги по жесткому насту. Яр поддерживал Младу, обняв ее за талию, Велемир и Синичка держались за руки.

– Где вы так умаялись?

Саше никто не ответил. Дед и молодая парочка расселись по местам, Синичка забралась в кабину. Трофимов пожал плечами, сел за руль, покосился на девушку. Синичка угрюмо смотрела в пол.

– Да что случилось-то?

– Понимаешь, – она не отрывала взгляд от пола, – там могилы, – девушка показала в сторону реки Смоленки.

– Знаю. – Он тронул машину с места, осторожно объехал открытый люк и стал набирать скорость. – Там кладбище.

– Ты не понял, – Синичка подняла голову, губы ее дрожали, – они не на кладбище, они под домами. Это плохо. Это тяжело…

– Не может быть…

Синичка не ответила, она закрыла лицо ладонями и заплакала.

Саше очень хотелось прижать ее к себе, приласкать, поцеловать, просто погладить по голове, как маленького ребенка, успокоить. Синичкины слезы жгли душу, но бросить руль он не мог и пытался успокоить словами, убедить, что она ошиблась, что могил под домами быть не может, а если и были, то перед строительством их наверняка перенесли. И плакать совсем не нужно. Плакать бесполезно. И что он ее очень любит.

Постепенно Синичка успокоилась. Она не улыбалась, не разговаривала, но хотя бы не лила слезы. Саша тоже замолчал, не желая лезть ей в душу. Так, не проронив ни слова, они и доехали до стадиона мясокомбината.

– Спасибо, Саша, – наконец заговорила девушка.

– Уходишь? – Он остановил Пешку. – Уже?

– Ты меня любишь, – опять не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла она.

– Да, – сказал он.

– И я, – наконец-то улыбнулась Синичка. Саша взял ее за руку, потянул к себе. От поцелуя она уклонилась, но напомнила: – В полнолуние. Здесь.

И выбежала на улицу.

Яр и Млада уже исчезли. Последним выходил старик.

Опираясь на посох, он медленно спустился по ступенькам, одобрительно похлопал по двери автобуса:

– Вы делаете хорошие вещи. – Посох с хрустом вошел в наст, Велемир оперся на него и жестко закончил: – Но дома на костях строите зря. Они прочнее, но в них не бывает счастья.

Он спустился на дорогу и пошел к деревьям.

* * *

Минут пять Олег бессмысленно таращился в подушку, не в силах понять, где он и что с ним. Ведь он же только что, ну только-только лег спать, только заснул… И вдруг – на тебе! Проснулся. Да еще в белой чистой постельке под толстым одеялом, а не среди душистой травы…

Но тут заорал будильник, и все сразу встало на свои места. С ярким солнечным миром предстояло распрощаться до вечера. Создателя ждал серый, сырой питерский день, муфельная печь и груда восковок.

АПРЕЛЬ

На этот раз Олег вернулся домой в полдвенадцатого ночи. Сашка должен был уже спать, и замок пришлось открывать осторожненько, «шепотом». Таня сидела на кухне у раковины и вязала. Альфонс пристроился рядом, на кране с холодной водой. Попугай втянул голову глубоко в плечи – если таковые у птиц имеются – и тихонько, по-стариковски, посапывал. Возможно, спал, а может, прикидывался.

– Что-нибудь случилось? – тревожно спросила Танюшка. – Почему так поздно?

– Да так, еврейка одна задержала, – потоптавшись возле крана, Олег махнул на попугая рукой и отправился мыть руки в ванную.

– Кто-кто тебе помешал?! – отбросив вязание, Таня устремилась за ним.

– Еврейка одна. – Олег открыл воду, намылил руки. – Да ты не беспокойся, она толстая и некрасивая.

– И поэтому ты приходишь домой заполночь?!

– Мне что, уже и женским телом заняться нельзя? – с деланным удивлением поднял брови супруг и, не выдержав, расхохотался: – Да статуэтка это! Так и называется: «Лежащая еврейка». Степаныч слепил. Похоже, специально для надежного вложения капитала.

– Почему?

– Да у нее в одном животе две плавки! – Олег сполоснул руки и старательно вытер. – Ты можешь представить себе такое произведение искусства: лежит на боку полуприкрытая девушка, а рядом с ней – живот в полтора раза больше по размеру.

– Бр-р! – поежилась Таня, мысленно оценив достоинства красавицы. – И чего в ней хорошего?

– Как чего? – поразился Олег. – Полтора килограмма чистейшего серебра. Всегда можно отпилить кусочек и отнести в ломбард. Главное – художественные достоинства статуэтки от этого не пострадают. Что мы будем сегодня кушать?

– Жрать хочу! – мгновенно проснулся попугай. – Голодом зам-морили!

– Заткнись, курица белая, – устало огрызнулся хозяин дома, усаживаясь на стул. – Сейчас моя очередь.

Олег откинул голову на стену, прикрыл глаза, и в тот же миг перед ним вспыхнул свет. От толчка неудачно повернулась голова, и в ухо больно вонзилась соломина.

– Ты просил разбудить тебя, Создатель…

– А-а… – вскинулся Олег.

– Жрать хочу! – откликнулся Альфонс.

– Ты чего, Олежка? – жена суетилась у стола. – Не спи! Я сейчас, только салат заправлю.

– Не могу… Уже глюки появляются… Пойду-ка я спать.

– Ну, потерпи минутку.

– Через минуту в постель меня придется нести на руках. Давай отложим еду на завтрак, хорошо?

Перед глазами опять поплыло. Олега стало слегка подташнивать. Он с силой тряхнул головой, отгоняя сон, встал, быстро прошел в комнату, раздеваясь на ходу, и рухнул в постель…

– …Ты просил разбудить тебя, Создатель, – Дьявол стоял перед деревьями, держа коней в поводу.

– …И совершенно напрасно, – Олег сел, отряхнул одежду. – Выспаться так и не успел.

– Может, отдохнешь еще?

– Да чего уж теперь! – Олег встал, потянулся. Под ясным небом настроение быстро улучшалось. – Раз поднялись, так уж поехали. Море ждет.

Создатель вскочил в седло – теперь это у него получалось довольно ловко, и Джордж сразу перешел на рысь. Олег еле успел пригнуть голову, спасаясь от ударов ветвей с тяжелыми, налитыми яблоками.

Минут двадцать они скакали по свежевспаханному полю, потом миновали заросший душистым горошком луг и оказались на широкой утоптанной тропе. Здесь Олег нагнал Дьявола:

– Слушай, рогатый, а как это у местных крестьян получается: поле только вспахано, а в садах уже урожай созрел?

– Мне показалось, что тебе нравится только лето, Создатель. Поэтому в твоем мире нет времен года. Землю каждый засевает тогда, когда захочет. А деревья плодоносят круглый год.

– Как же вы тогда отмеряете этот самый год?

– Извини, Создатель, не знаю. Год придумали мудрецы страны хеленов.

– Что придумали?

– Тридцать дней в месяце и двенадцать месяцев в году. У них в стране двенадцать городов, каждый собирает урожай в свое время. А здесь – дикари. Здесь нет счета времен.

– Ну и ладно, – махнул рукой Олег и пустил коня вскачь.

Тропинка шла интересным маршрутом, от прудика к прудику – видать проложили ее люди, томимые жестоким похмельем. Ближе к полудню, когда добрый десяток солнц прижарил всадников так, словно они въехали в муфельную печь, Олег прямо со спины коня сиганул в один из таких прудов.

– Эх, хорошо! – Он присел с головой, растрепал себе волосы, вскочил, рассыпая сверкающие брызги. – Здорово! Эй, рогатый, освежиться не хочешь?

– Нет, Создатель, я не ощущаю жары.

– Как, совсем?

– Я не ощущаю ни жары, ни холода, ни боли, ни жажды, ни голода, ни усталости. Я бессмертен, Создатель. Ты сам создал меня таким, и я благодарен тебе за это.

– Возможно, это не самое большое счастье… – Олег откинулся на воду, широко раскинув руки. – Не ощущая жара, ты не чувствуешь и тепла, не ощущая боли, не способен почувствовать и ласку. Не ощущая жажды, ты никогда не сможешь ее утолить…

– Ты прав, Создатель. Но, не имея всей гаммы чувств, я полнее использую то, что осталось. Мне нравится дышать, улавливать ароматы, нравится думать, нравится радоваться… А иногда и грустить – тоже нравится.

– А разве может «нравиться радоваться»? Разве радость – это не есть то самое «нравится»?

– Ты никогда не анализировал глубины своих чувств, Создатель, – откровенно улыбнулся Дьявол. – У тебя их слишком много.

– Ну-ну, – не стал спорить Олег, выбираясь из пруда и запрыгивая в седло. Выжимать одежду он не стал – под здешними солнцами и так за пару часов высохнет. Зато телу хоть немного посвежее будет. – А со светилами я, пожалуй, переборщил. Слишком жарко получилось.

Тропа долго петляла среди некошеных лугов, и Олег успел не только высохнуть, но и снова перегреться, когда за очередной рощицей внезапно открылась бескрайняя, голубоватая долина. Скрыться за горизонт ей не давали только горы, дрожащие далеко-далеко, на краю света. Под копытами гулко зазвучала бурая, плотная земля, на которой удавалось пустить корни лишь бледным сухим лишайникам, то ли еще живым, то ли давно ставшим страничкой огромного гербария.

– Камень, что ли? – спросил Создатель.

– Глина, – откликнулся Дьявол. – Еще пару столетий назад эта долина звалась Страной Озер, но теперь все заболотилось, и туда лучше не соваться.

– Что-то не видно болотной живности. Ни лягушек, ни карликовых берез, ни даже кочки с осокой.

– Только лишайники и тина, Создатель. Причем очень часто – одни поверх других, поэтому не стоит забредать в эти места. Селяне зовут их Долиной Голодных Ртов.

– Звучит жутковато…

– Все не так страшно. Непроходимая долина защищает селян от хищных тварей из Дикого леса. Помнишь, я говорил что в этих местах не может быть вампиров? Болота сожрут их с такой же охотой, как и заблудившегося поросенка.

Тем временем со стороны гор на небо выползли черные, тяжелые тучи. Они надвигались быстро, с суровой неумолимостью, отгораживаясь неширокой белесой дымкой от голубого неба.

– Откуда они могли взяться? – задумчиво произнес Дьявол.

– Пожалуй, это моя работа, – признал Олег. – Я подумал, что неплохо бы промочить горло засохшим лишайникам.

– Твои силы безмерны, Создатель, а воля твоя – закон для нашего мира… – осторожно начал Дьявол и вкрадчиво закончил: – Но ты несколько переборщил. Боюсь, ливень будет такой, что на всю ночь хватит. Нужно успеть до ближайшей деревни.

Дьявол пришпорил коня, Создатель устремился за ним, и всадники вскачь понеслись по границе бесплодной земли. Тучи закрывали небо, охватывали справа и слева, нависали сверху, словно собирались обрушиться на путников всей массой и мгновенно раздавить, как клопов – недоростков. Застучали по траве первые крупные капли, но Олег, успевший осознать, что окружающий мир просто выполняет его мимолетное пожелание, усилием воли задержал начало дождя.

Впереди показалась деревня. Не одно из тех сыто расползшихся селений, что они встречали до сих пор, а компактная, сжавшаяся, словно гепард перед прыжком, застава, огороженная высоким частоколом. Судя по тому, что отесанные острия нескольких бревен сверкали свежей белизной, тын являлся насущной необходимостью. Ремонтировать ограды без причин люди обычно ленятся.

Всадники промчались в гостеприимно распахнутые ворота, спешились у крыльца ближайшего дома, отпустили коней под навес к коровам, а сами нырнули в дверь. Олег облегченно перевел дух, и в тот же миг с неба рухнул водопад.

Все вокруг мгновенно намокло, непонятно откуда понеслись шумные ручьи, порою сталкиваясь лоб в лоб и превращаясь в глубокие лужи; с очумелым визгом заметался, вздымая фонтаны брызг, забытый на улице поросенок, дохнули паром широкие черные грядки вдоль навеса, обиженно заржал разгоряченный Джордж, на круп которого потекла с крыши тонкая струйка. Воздух мгновенно посвежел. Олег поежился и отступил в дом.

– Создатель, – негромко окликнул его слуга.

Олег обернулся. Оказалось, горница битком набита людьми. Они не падали на колени, как сектанты, не орали дурным голосом, как селяне, они просто смотрели, смотрели с тем мертвенным изумлением, с каким корейцы разглядывают Петергофский парк, а кенийцы – Екатерининский дворец, с каким изобретатель взирает на почему-то заработавший вечный двигатель, а баран – на новые ворота. Они смотрели круглыми глазами, и не верили своим очам…

– Что это значит, Дьявол? – тихо спросил Олег.

– Слухи разлетаются быстрее птиц, Создатель. Они собрались торжественно тебя встретить…

– Опять?! Только этого нам и не хватает…

Первым очнулся кряжистый, темноволосый, с густыми бровями мужик лет сорока. Он сделал шаг вперед, неуверенно кашлянул и произнес:

– Мы приветствуем тебя, Создатель. Наши дома, наши руки, наши жизни – в твоей власти, Создатель. Выскажи свою волю, Создатель, и мы выполним ее, Создатель. Мы твои рабы, Создатель…

– Мне нужен только кров и постель на ночь, – несколько грубовато отрезал Олег и на всякий случай уточнил: – И ничего больше!

– Прими мой кров, Создатель! – растолкав земляков, упал на колени русый худощавый селянин и вскинул к Олегу мозолистые ладони. – Возьми мой дом в дар!

– Встань! – сурово приказал Олег. – Мне не нужен твой дом, мне нужен только ночлег.

– Умоляю, Создатель… – проситель поднялся на ноги.

– Хорошо, – отвернулся Олег от унижающегося человека. – Где твой дом?

– Он напротив, Создатель, – засуетился селянин. – Разреши, я отнесу тебя?

– Этого еще не хватало… Просто покажи дорогу.

– Слушаюсь, Создатель, – селянин выскочил под дождь и мелкой трусцой побежал вперед.

Олег взглянул на небо. Тучи висели над самыми крышами и старательно «сливали воду». Первые, самые густые потоки уже схлынули, но капли размером с виноград продолжали трудолюбиво стучать по лужам. Рядом вырос Дьявол, накинул Олегу на голову полу своего толстого, пахнущего дымом плаща, и они вместе вышли из дверей.

Домишко мужичка не представлял из себя ничего особенного – маленькие окна, закопченные стены. В горнице стол, пяток грубых табуретов, обитый железными полосами сундук. В дальнем от входа углу, каковой на Руси принято называть «красным», – высокая двуспальная кровать, которую лихорадочно перестилала дрожащими руками бледная толстушка.

– Сейчас Рита ужин соберет, – заискивающе сообщил селянин.

– Ужина не надо, – предупредил Олег.

Дьявол целенаправленно устремился к противоположной от кровати стене и с интересом обнюхал неказистый кусочек дерева, лежащий на застеленной белым полотенцем полочке.

– Сандаловое дерево? Для отпугивания нечистого? Купцы из Хелены дерут за него три шкуры… – Дьявол повернулся к хозяину дома: – Не помню, чтобы уделял тебе особо много внимания.

– Смилуйся, Создатель! – упал на колени селянин. – Отведи свою кару! Если я прогневал тебя, возьми мою жизнь, но пощади нашего сына…

– Я ничего не понимаю… – отступил от него Олег.

– Пятеро у меня было, Создатель, пятеро! – На глазах мужичка появились слезы. – Три девочки, двое сыновей. Бесследно все исчезли… Остался последний… За что эта немилость, Создатель? Чем я провинился перед тобой?

– Наверное, ты любил звать их по имени, – спокойно предположил Дьявол.

– Четверо детей, Создатель… – селянин, не стесняясь, плакал. – Это больно… Я пережил столько боли, что искупил любую вину, Создатель… Прости меня. Возьми мою жизнь, но оставь сыну.

– Может, хоть ты объяснишь, в чем дело? – Олег повернулся к Дьяволу.

– Это жизнь, Создатель, – ответил слуга.

– Это не жизнь, это муки и страдание, – женщина опустилась на колени рядом с мужем. – Прости наши грехи, Создатель, отведи свой гнев, или обрушь его на нас. Пощади сына…

– Этот мир прекрасен, Создатель, – негромко, но уверенно заговорил Дьявол. – В нем распускаются нежные цветы, пасутся красивые олени, живут изящные пантеры. Но если запретить пантерам охотиться на оленей, – изящества не будет, если запретить оленям есть цветы, – не станет красоты… Если из мира исчезнут боль и смерть, горе и страдания – он превратится в пустыню.

– Нет! – закричал мужичек. – Не верь ему, Создатель, не верь! Это боль превращает мир в пустыню, а не радость! Счастье – вот что позволяет расцветать красоте! Не верь Дьяволу, у него черные мысли, черные слова!