Стальные останки

– Арчет… – пробормотал он, хмуро рассматривая разбухший сосок, который катал между большим и указательным пальцами. – Я ждал почти два часа.

– Да, мой повелитель. – Извиняться она не собиралась.

– Это долго для самого могущественного человека в мире, Арчет. – Голос Джирала был тихим и невыразительным. Он провел свободной рукой по мягкой равнине женского живота и запустил ее в тень меж согнутых ног. – Слишком долго, как твердят некоторые мои советники. Они считают, тебе… – Рука продвинулась глубже, и женщина напряглась. – …не хватает уважения. Я спрашиваю себя, так ли это?

Почти все внимание Арчет занимала женщина. Как большинство обитательниц гарема, она была северянкой, с длинными руками и ногами, бледной кожей. Груди большие, хорошей формы, еще не отмеченные материнством. Ни цвет волос, ни черты лица Арчет не разглядела – от шеи до макушки наложницу окутывала гаремная вуаль из черного муслина, – но могла поклясться, что ее привезли из краев, которые опрометчиво называют себя «свободными торговыми государствами». На рынках Ихельтета в последнее время такие рабыни изобиловали, поскольку экономика на севере трещала по швам, и целые семьи продавали, чтобы покрыть их долги. По слухам, которые дошли до Арчет, в свободных городах быстро формировался новый класс работорговцев; это были хитрые предприниматели, которые быстро зарабатывали состояния, приобретая местную плоть по бросовым ценам, а затем продавая ее на юге, в Империи, где многовековая традиция рабства создала массивный и устойчивый рынок и где никогда не утихала жажда экзотики. На протяжении долгого пути в имперские земли первоначальная цена женщины вроде этой могла легко увеличиться раз в пятьдесят. С такими прибылями и военным долгом, в большинстве городов еще в значительной степени неоплаченным, неудивительно, что Лига вновь с воодушевлением занялась торговлей. Аккуратно и весело откатилась назад почти два столетия – во времена, предшествовавшие отмене рабства, – чтобы обеспечить себе новый приток богатства.

Император отвлекся от своего занятия.

– Я требую ответа, – мягко проговорил он.

Арчет на миг задумалась, не собирается ли Джирал наказать женщину у нее на глазах, причинить боль за предполагаемое отсутствие уважения не ей самой, а кому-то другому. Спокойный, разумный упрек он приберег для женщины с чернейшей кожей, которая стояла рядом, в то время как другая, белая словно молоко, страдала у него на коленях от физической жестокости, словно вывернутый наизнанку аватар. Арчет такое уже видела: раба исхлестали до крови за выдуманное нарушение, и на фоне мучительных воплей и влажных ударов хлыста, Джирал тихонько отчитывал одного из своих распорядителей. Он не был – и никогда не станет – воином, как отец, зато от Акала Химрана Джиралу достался тот же прозорливый ум, а с ним – глубина дворцовой изощренности, которую Акал Великий, вечно пребывающий в седле то в одном конце своей Империи, то в другом, так и не удосужился приобрести.

Или, может, женщина здесь только для искушения. В императорском дворце мало что удавалось сохранить в секрете, и о предпочтениях Арчет шептались повсюду, пусть никто ничего не знал и не испытал наверняка.

Она кашлянула и почтительно опустила голову.

– Я работала, мой господин. Надеялась, что на верфи удастся добиться успеха, который мог бы принести благо Империи.

– А-а. Вот как.

Во взгляде императора что-то мелькнуло. Он вытащил руку из межножья бледной северянки, деликатно понюхал пальцы, словно повар-гурман, а потом хлопнул ее по заду. Она соскользнула с его колен – ее явно научили правилам приличия – и на четвереньках уползла с глаз долой.

– Можешь встать, Арчет. Сядь рядом со мной. Вы двое. – Он кивком указал на придворных, замерших, словно два деревянных истукана. – Пошли вон. Займитесь… теми важными делами, какими обычно заполняете свободное время. Ах, да… – Рука ладонью кверху, царственный жест великодушия. – Молодцы. В списках нового сезона для вас, несомненно, кое-что найдется.

Придворные с поклоном удалились. Арчет опустилась на подушку по левую руку от Джирала и проследила за ними взглядом, полным смеси зависти и презрения. Как только за их спинами опустились завесы, Джирал наклонился к ней и крепко ухватил за подбородок. Его пальцы все еще были влажными и хранили запах промежности белой женщины. Он притянул Арчет к себе и уставился на нее так, словно ее череп был диковинкой, продающейся в базарной лавке.

– Арчет. Ты должна наконец взять в толк, что кириаты ушли. Точка! Они тебя бросили. Ты ведь это осознаешь, верно?

А вот и наказание. Арчет уставилась Джиралу через плечо и ничего не сказала. Император нетерпеливо тряхнул ее, держа за челюсть.

– Верно, Арчет?

– Да. – У слова, что сорвалось с ее губ, был привкус тухлятины.

– Грашгал отказался взять тебя с собой и сказал, что они не вернутся. «Жилы Земли уведут нас отсюда, как когда-то привели сюда. Наше время истекло, дела наши закончены». – Голос Джирала звучал добросердечно, покровительственно. – Ведь он это сказал в Ан-Монале, прощаясь? Что-то вроде этого?

У нее в горле застрял комок.

– Да, мой повелитель.

– Эпоха кириатов закончилась, Арчет. Наступила эпоха людей. Тебе стоит помнить об этом, как и о своих новых обязательствах. Ага?

Она с трудом сглотнула.

– В-величество…

– Славно. – Он отпустил ее подбородок и выпрямился. – Как она тебе?

– Мой господин?

– Девушка. Новенькая. Как она тебе? Послать ее в твою спальню, когда я сам с ней закончу?

Арчет подавила обжигающую боль за глазными яблоками и сумела проговорить сухим, сдержанным голосом:

– Мой повелитель, я никак не соображу, с чего мне могла бы понадобиться такая милость.

– Хватит, Арчет. Разве ты видишь тут надзирателя? Мы одни – и это наши мирские заботы, мои и твои, впитанные во время бурь учения и опыта, кои обрушил на нас этот мир. – Император взмахнул своей пахнущей рукой. – Давай хоть насладимся удовольствиями, которые из него проистекают. Законы, высеченные в камне, годятся для черни, но мы разве не выше таких жалких доводов?

– Мне не дано подвергать сомнению Откровение, мой господин.

Поспешно заимствованные слова Пророка прозвучали веско, словно им вторило грозное эхо, и результат не заставил себя ждать. Вид у Джирала стал раздраженный и обиженный.

– Ну, это понятно, Арчет. «Никто в мире материальном сим правом не наделен». Но поразмысли, ведь даже толкования Ашнала говорят, что должно существовать некое воздаяние за бремя руководства, ослабление пут, предназначенных для управления теми, кто не может сам собой управлять. Да ладно тебе, я пришлю девчонку, как только ты вернешься.

– Вернусь, мой господин?

– Ах да. Я посылаю тебя в Хангсет. Похоже, там неспокойно. Какие-то бандиты напали на город. Донесения невнятные.

Арчет моргнула.

– Хангсет – порт, в котором есть гарнизон, мой господин.

– Именно так. Тем страннее, что кто-то оказался настолько туп, чтобы атаковать его. В обычной обстановке я послал бы туда подразделение любимейшей отцовской гвардии, Престола Вековечного, и забыл обо всем. Однако посланец, который доставил сообщение, считает, что в деле замешано колдовство. – Джирал увидел, какими глазами на него посмотрела Арчет, и пожал плечами. – Колдовство или наука. Он крестьянин и не очень понимает, в чем разница. Если на то пошло, я и сам не понимаю. Так или иначе, ты мой знаток в этих вопросах. Я велел, чтобы тебе оседлали коня, и можешь забирать подразделение Престола Вековечного. С ними поедет специально приставленный и наисвятейший надзиратель, разумеется. Раз ты нынче заделалась праведницей, тебя это устроит по самое не балуйся. Они ждут тебя во внутреннем дворе западного крыла. К этому моменту, думаю, извелись от ожидания.

– Вы хотите, чтобы я уехала прямо сейчас, мой повелитель?

– Да, я буду неимоверно благодарен, если ты именно так поступишь. – Голос Джирала сочился иронией. – Если пришпорите коней, думаю, будете в Хангсете завтра после полудня, да?

– Я всецело в вашем распоряжении, мой повелитель. – Ритуальная фраза отдавала пеплом во рту. С Акалом было иначе – те же слова, но такого вкуса она никогда не ощущала. – Я ваша телом и душой.

– Не искушай меня, – сухо ответил Джирал. – Итак, у тебя есть какие-нибудь требования, помимо людей, которых я предоставил?

– Гонец. Хочу допросить его до отъезда.

– Он вернется туда с тобой. Еще что-то?

Арчет размышляла так долго, насколько хватило отваги.

– Если это была атака с моря, мне хотелось бы услышать мнение Махмаля Шанты по любым найденным руинам.

Джирал хмыкнул.

– Да уж, не сомневаюсь, он обрадуется. Не думаю, что он покидал свой дом на барже с регаты в Инвале. И то лишь для того, чтобы проинспектировать новые корабли перед спуском. В этом году он точно верхом не ездил.

– Он лучший морской инженер в Империи, мой господин.

– Не поучай своего императора, Арчет. Это вредно для здоровья. – Тон завуалированной угрозы был игривым, но Арчет поняла, что задела его за живое. – Я осведомлен, почему мой отец назначил на придворные должности тех, кого назначил. Ладно, пошлю за вздорным старым ублюдком, и вы с ним встретитесь у городских ворот. Да, славная у вас будет компания.

– Спасибо, повелитель.

– Да. – Джирал потер подбородок и снова унюхал на пальцах запах рабыни. Его ноздри слегка расширились, и он небрежно взмахнул рукой. – Ладно, тебе уже пора, верно?

Арчет встала, помня о ритуалах.

– Спешу исполнить вашу волю.

– Ох, да ладно тебе, Арчет. Просто исчезни с глаз моих, ага?

Покидая императора, она прошла мимо бледнокожей рабыни, которая сидела между внутренней и внешней завесами в ожидании вызова. Девушка приподняла вуаль, и Арчет увидела, что она хороша собой – чему, наверное, не стоило удивляться. Их взгляды на миг встретились, и северянка быстро отвернулась. По ее лицу и груди разлился алый румянец.

Изнутри донеслось покашливание Джирала.

Девушка опустилась на четвереньки и поспешила к зазору между занавесками. Ее груди тяжело колыхались. Арчет положила руку ей на плечо и ладонью ощутила пробежавшую по гладкой коже дрожь. Девушка взглянула на нее.

– Вуаль, – беззвучно проговорила Арчет по-наомски.

Губы северянки разомкнулись, раздался тихий испуганный возглас. Девушка заметно тряслась. Арчет успокаивающе взмахнула обеими руками, присела рядом и аккуратно вернула вуаль на место, поправив под муслином выбившийся локон желтых как свечной воск волос.

По другую сторону внутренней завесы Джирал снова откашлялся, громче. Девушка опустила голову и поползла обратно – под завесу, туда, где ее ждал светоч империи. Арчет проследила за ней взглядом, скрипя зубами и плотно сжав губы. Ее ноздри раздувались, дыхание стало шумным. На один безумный миг ее потянуло к внутренней завесе.

«Убирайся на хрен отсюда, Арчиди. Прямо сейчас».

«Просто еще одна рабыня, и все». Мысль пронеслась в голове быстрее, чем Арчет успела ее осознать. Она точно не знала, к кому относились эти слова.

Она повернулась и вышла.

Покорно занялась делами императора.

Глава 5

Там, где стремящаяся на запад широкая река Трел распадается на притоки, которые постепенно истаивают в мягком суглинке Наомской прибрежной равнины, словно линии на человеческой ладони, где море истощает мощь на акрах обнажающейся во время отлива грязи и в болотах, не в силах грозить сооружениям, построенным людьми, один из далеких предков Миляги Милакара однажды осознал совсем не очевидную стратегическую истину: город, окруженный лабиринтом из земли и воды, должен стать в каком-то смысле настоящей крепостью. Посему, будучи по натуре столь же скромным, сколь и изобретательным человеком, этот патриарх-основатель рода Милакаров не только основал своеобразное поселение, куда можно добраться лишь с местными проводниками через болото, но и отказался от права назвать город в свою честь, вместо этого нарек его Трел-а-лахейном, от старого мирликского lahaynir – «благословенный приют». Из озарения и конечной лености людских языков родился Трелейн. С течением времени, когда камень сменил дерево, а брусчатка скрыла грязь улиц, родились кварталы и над равниной поднялись изящные башни, чтобы превратиться в город, который мы все знаем и любим, когда огни этой изысканной крепости стали видны караванам и капитанам за сутки до прибытия, происхождение города забылось, и клановое имя Милакар, к сожалению, начали ценить не больше любого другого.

По крайней мере, такую историю поведал Миляга, как всегда подкрепляя ее крепким и пылким даром рассказчика, если не подлинными свидетельствами. Немногим хватило бы самообладания назвать его в лицо лгуном, уже не говоря о том, чтобы прервать, бросив обвинение, за его же собственным обеденным столом.

Рингил стоял в занавешенном парчой дверном проеме и ухмылялся.

– Опять бред сивой кобылы, – проговорил он громко, с подчеркнутой медлительностью. – А поновее историй не найдется, Миляга?

Разговор в столовой, озаренной свечами и холодным светом Ленты, что просачивался через занавешенные шторами окна вдоль дальней стены, утих с быстротой последних песчинок в колбе часов. Взгляды сидящих за широким овальным столом людей в дорогих нарядах изумленно заметались от вновь прибывшего к хозяину и обратно. Кто-то обернулся, ухватившись рукой за спинку стула – скрипнули по полу ножки, мягко зашуршали одежды. Кто-то еще жевал последний кусок. На миг у этих людей, сытых и довольных, поубавилось самоуверенности, и они открыли рты, вытаращили глаза. Парнишка, сидящий на корточках у правого бедра Миляги, моргнул и схватился за рукоять уродливого восемнадцатидюймового мачете на поясе.

Рингил посмотрел ему в глаза. Задержал взгляд на миг, уже не ухмыляясь.

Милакар тихо цокнул языком. Это прозвучало как поцелуй. Парнишка убрал руку.

– Привет, Гил. Я слыхал, что ты вернулся.

– Тебя не обманули. – Рингил перевел взгляд со слуги на хозяина. – Вижу, ты как всегда хорошо осведомлен.

Милакар – как и в прежние времена, отнюдь не такой стройный, каким хотел казаться, и не такой высокий, каким должен быть, будь его претензии на древнюю наомскую кровь законными. Не изменилась и энергичность, которую Миляга излучал даже сидя: создавалось впечатление, что он может мгновенно вскочить из кресла, принять стойку уличного бойца и крепкими мускулистыми руками без лишних церемоний отдубасить любого, кто на напросился.

Пока он позволил себе лишь болезненно нахмуриться, потер подбородок подушечками указательного и среднего пальцев. Его глаза окружили морщины улыбки, которая не тронула губ. В глубине глаз роскошного синего цвета, словно пронизанный солнечными лучами океан у мыса в Ланатрее, плясали бойкие огоньки свечей. Взгляды их обладателя и нежданного гостя встретились, и губы Миляги шевельнулись, произнеся нечто, предназначенное лишь Рингилу и неслышное для остальных.

Пауза прервалась.

Привратник Милакара, которого Рингил запутал и нагрузил своим плащом и Другом Воронов, появился следом, раскрасневшийся. Он был немолод и запыхался, пока бежал по лестнице и коридору за своевольным гостем.

– Эм-м… досточтимый мастер Рингил из Эскиатских полей, дипломированный рыцарь Трелейна и…

– Да-да, Куон, спасибо, – едко проговорил Милакар. – Мастер Рингил уже объявил о своем прибытии. Можешь идти.

– Да, достопочтенный. – Привратник бросил на Рингила ядовитый взгляд. – Спасибо, достопочтенный.

– Ах да, Куон, еще кое-что. Постарайся больше не упускать непрошенных посетителей, если сможешь. Кто знает, вдруг следующий окажется убийцей.

– Да, достопочтенный. Мне очень жаль, ваша милость. Это больше не повто…

Милакар взмахом руки прогнал его. Куон заткнулся и удалился, кланяясь и ломая руки. Рингил подавил всплеск сочувствия к человеку, на которого наступили, как на выпавший из трубки уголек: не время для подобных проявлений. Он вошел в комнату. Парнишка с мачете следил за ним блестящими глазами.

– Ты ведь не подосланный убийца, а, Гил?

– Не сегодня.

– Славно. Потому что ты, похоже, где-то оставил свой большой меч. – Милакар выдержал изысканную паузу. – Если, конечно, он у тебя по-прежнему есть. Твой большой меч.

Рингил подошел к столу примерно напротив Миляги.

– Меч при мне. – Он ухмыльнулся, расшаркиваясь перед хозяином. – И все такой же большой.

Кто-то из собравшихся за столом возмущенно ахнул. Он окинул взглядом лица.

– Простите, забыл о приличиях. Добрый вечер, господа. И дамы. – Впрочем, в строгом смысле слова последних в комнате не было. Каждой присутствующей женщине заплатили. Он изучил яства на столе, а потом наугад выбрал одну из шлюх и спросил, обращаясь к ней: – И что тут есть хорошего, моя госпожа?

Воцарилась потрясенная, слабо пульсирующая от напряжения тишина. Шлюха приоткрыла накрашенные лиловые губы и недоверчиво уставилась на него. Рингил терпеливо улыбнулся. Она беспомощно огляделась в поисках наставлений от кого-нибудь из своих разгневанных клиентов.

– Все хорошее, Гил. – Хоть комната и ощетинилась от завуалированного оскорбления, так как Рингил обратился к проститутке, пренебрегая собравшимися знатными особами, Милакар остался равнодушен. – Потому я за это и плачу. Почему бы тебе не отведать сердце пумы, вон то, желтое блюдо? Чрезвычайно вкусно. Ихельтетский маринад. Не думаю, что ты такое пробовал последние годы, пока сидел в своем захолустье.

– Да, ты прав. Питался только бараниной и волчатиной, как все крестьяне. – Рингил наклонился и выхватил с блюда кусок мяса. Соус, капающий с пальцев оставил на скатерти полосу пятен. Он откусил, прожевал и кивнул. – Да, неплохо для бордельного застолья.

Новые возгласы. У его локтя кто-то вскочил на ноги. Бородатое лицо, не старше сорока, и не такой раскормленный, как остальные за столом, хотя дородный. Под костюмом – пурпурным с золотом, по моде верховьев реки – кое-какие мышцы, судя по виду, имелись. Гость схватился за рапиру, которую не отобрали у дверей. Рингил заметил кольцо с печаткой: эмблема изображала болотную маргаритку.

– Неслыханно! Вы не посмеете безнаказанно оскорблять это общество, Эскиат. Я требую…

– Я бы предпочел, чтобы вы меня так не называли, – перебил Рингил, не переставая жевать. – «Мастер Рингил» вполне сойдет.

– Вам нужен урок хоро…

– Сядь.

Рингил едва повысил голос, но его взгляд хлестнул как плеть. Он посмотрел в глаза противнику, и тот дрогнул. Это была та же самая угроза, что он адресовал парнишке с мачете, но на этот раз словесная – на случай, если адресат пьян или не участвовал раньше в настоящих битвах и не может прочесть по лицу нежданного гостя, на что тот способен.

Дородный мужчина сел.

– Пожалуй, и тебе стоит присесть, Гил, – мягко предложил Миляга. – Мы в Луговинах стоя не едим. Это считается невежливым.

Рингил дочиста вылизал пальцы.

– Ага, я в курсе. – Он окинул собравшихся внимательным взглядом. – Кто-нибудь уступит мне место?

Милакар кивнул ближайшей шлюхе, на расстоянии одного гостя от его большого кресла во главе стола. Женщина поднялась – проворно, но без лишней суеты и не говоря ни слова. Изящно отступила к одному из занавешенных окон в алькове и замерла там, спокойно сложив руки на бедре и чуть развернувшись, чтобы остальные присутствующие видели ее окутанную муслином фигуру.

Обойдя стол и остановившись у освобожденного места, Рингил кивнул женщине у окна и сел на ее стул. Бархатистый плюш хранил тепло ее зада, он ощущал через ткань штанов эхо нежеланной близости. Соседи по обе стороны от него демонстративно отводили глаза. Рингил сдержал желание поерзать.

«Ты камнем лежал в собственной моче шесть часов на побережье Раджала, изображая труп, пока Чешуйчатые обнюхивали волноломы вдоль и поперек со своими пеонами, ища выживших. Ты сможешь высидеть полчаса в тепле шлюхи, не дергаясь. Сумеешь вести вежливые разговоры, как принято в Луговинах, с собравшимися тут великими и милосердными трелейнцами».

Миляга Милакар поднял кубок.

– Что ж, тост. За одного из самых героических сынов города, который не спешил возвращаться, и все-таки он здесь.

Короткая пауза, затем что-то вроде бурчащей волны ответов прокатилось вдоль стола. Каждый гость поспешно утопил лицо в кубке. Рингил вдруг понял, что они немного похожи на свиней у корыта. Покончив с тостом, Милакар перегнулся через ближайшего гостя, так что лицо оказалось менее чем в футе от Рингила. Его дыхание было сладким от вина.

– И вот теперь, когда спектакль завершился, – вежливо проговорил он, – может, ты поведаешь мне, что тебе нужно, Гил.

Морщинки в уголках светлых глаз выражали невольное любопытство. Между аккуратно подстриженными усиками и бородкой изогнулся в усмешке большой, выразительный рот – напряженные в предвкушении страсти губы чуть открывали край зубов. Рингил вспомнил этот взгляд и почувствовал, как что-то под сердцем трепыхнулось.

Милакар облысел – или почти облысел, – как и предсказывал. И обрился, оставив на голове лишь щетину, как обещал.

– Пришел тебя повидать, Миляга, – сказал Рингил, и это была почти вся правда.

* * *

– Повидать меня, да? – пробормотал Милакар позже, когда они лежали в комнате наверху, в большой кровати с шелковыми простынями, измотанные, испачканные, друг у друга на бедрах. Он чуть приподнялся, ухватил Рингила за волосы на затылке и с притворной жестокостью снова подтащил его лицом к своему обмякшему паху. – Ну еще бы. Ты лживый мешок высокородного дерьма, каким всегда был, Гил. – Он напряг пальцы, больно потянув за волосы. – Такой же, каким впервые пришел ко мне пятнадцать гребаных лет назад, мальчишка-Эскиат.

– Шестнадцать. – Рингил перехватил руку, сжимавшую затылок, сплел свои пальцы с пальцами Миляги и поднес тыльную сторону его ладони к губам. Поцеловал. – Это мне было пятнадцать. А случилось все шестнадцать гребаных лет назад. И не называй меня так.

– Как? Мальчишкой?

– Эскиатом. Ты же знаешь, мне это не нравится.

Милакар высвободил руку, чуть приподнялся на локтях и взглянул на свернувшегося поперек него молодого человека.

– Это ведь и имя твоей матери.

– Она знала, для чего выходит замуж. – Рингил не поднял лица от влажного тепла паха Милакара, а его пустой взгляд был устремлен в полумрак возле двери спальни. – Она сделала выбор. Мне такой чести не досталось.

– Не уверен, что это был ее выбор, Гил. Столько ей исполнилось, когда ее выдали за Гингрена – двенадцать?

– Тринадцать.

Ненадолго стало тихо. Тот же приглушенный свет Ленты, что и в столовой, здесь лился в окна, ничем не сдерживаемый, и ледяным потоком ложился на ковер на полу от самого широкого балкона, выходящего на реку. Створки были открыты, занавески колыхались, словно вялые призраки, и двух мужчин обдувал прохладный осенний ветерок – он был совсем не таким зубастым и холодным, как в предгорьях, у Виселичных Вод, но обещал стать таким же. Зима найдет его и здесь. Рингил покрылся гусиной кожей, волоски на его руках встали дыбом. Он пошевелился, вдохнул острый, дымный запах Миляги, и это словно наркотик перенесло его на полтора десятка лет назад. Бурные ночи с вином и фландрейном в доме Милакара на улице Ценной клади в складском районе; аккуратное погружение в распутство, трепет от смутного желания исполнять волю Миляги, будь то в постели или за ее пределами. Он отправлялся в доки с боевитыми громилами выбивать долги или крался по улицам Луговин и районов выше по течению, доставляя товар. Время от времени за ним гонялась Стража, когда кого-то ловили после доноса, были стычки в темных переулках или притонах, а иногда приходилось махать мечом или убить кого-нибудь, но все это, включая драки, было таким ярким и таким, мать его, забавным, что в то время молодой отпрыск Дома Эскиат не осознавал, какая опасность ему угрожает.

– Ну, так скажи, зачем ты на самом деле явился, – мягко попросил Миляга.

Рингил перекатился на спину, положил голову и шею на живот Милакару. Мышцы были все еще на месте, крепкие под скромным слоем жирка – приметы среднего возраста. Они почти не дрогнули, приняв вес его вспотевшей головы. Рингил рассеянно взглянул на сцены оргий, нарисованные на потолке. Два конюха и служанка вытворяли нечто немыслимое с кентавром. Глядя на их безупречный пасторальный мирок, он уныло вздохнул и с тоской признался:

– Подрядился помочь семье. Надо найти кое-кого. Мою кузину, которая ввязалась в неприятности.

– По-твоему, я теперь вращаюсь в тех же кругах, что и клан Эскиат. – «Подушка» Рингила содрогнулась от смеха Милакара. – Гил, ты серьезно переоценил мою роль в нынешнем раскладе. Я преступник, не забывай об этом.

– Ага, я заметил, как ты держишься за старое. Живешь в охуительно большом доме в Луговинах, ужинаешь с Болотным братством и прочими почтенными личностями.

– Домик на улице Ценной клади все еще мой, если тебе от этого полегчает. И если ты вдруг забыл, напомню: моя семья из Братства. – В голосе Миляги теперь чувствовалось легкое напряжение. – Мой отец до войны возглавлял следопытов.