bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Уля не поняла, кто ей звонил и зачем. Скорее всего, и не могла понять, но она, наконец, вспомнила, что ее тревожило и расхохоталась в полный голос, практически разразилась истерическим смехом. Наверно, психологи назвали бы такой гогот эмоциональной разгрузкой и, наверное, они не ошиблись бы.

«Непомусена перекладывала и забыла! Оторванная пуговица! Это какой-то бред, – смеялась она. – Просто пуговица. Я хотела ее поднять! Ну, это же, и правда, такая ерунда! Совсем все стерлось, осталось только многоточие, которое, наконец, превратилась в громкий восклицательный знак! Ого-го!»

Возмущаясь глупыми переживаниями, Ульяна прилегла рядом с Непомусеном на диван.


Глава 3. Марк


– Это колонна в фойе, – объяснил Алик появление небольшой гематомы на лбу. – Пустяки, конечно, но и она причинила мне боль.

Час, отведенный на Холодова, уже подходил к концу, но Марку никак не удавалось заставить мужчину как-то озвучить причину его депрессии. Алик говорил о чем угодно: о магазине за углом, о донорстве, о сэре Джоне Фальстафе, о трехдырочных пуговицах, но только не о себе. Все попытки перевести общение в русло взаимоотношений психотерапевт-пациент заканчивались полным провалом. Он сразу менял тему на другую. В последней же фразе появилось местоимение «мне», конечно, еще не «я», но уже что-то.

– Стукнуться лбом о колонну должно быть больно! Но вы же не станете ее обвинять? – аккуратно поинтересовался Марк, выразительно щуря глаза.

– О, конечно, стану! Только глупец считает, что сам врезается в дерево или бьется о косяки! Это тоже самое, что сказать, «я потерял какую-то вещь». Боже упаси! Я не властен, что-то сделать потерянным. Я просто не знаю, где она сейчас находится. Я, скорее, потерялся сам! Вот и все. Ведь вещица лежит себе преспокойно на месте и, пожалуй, смеется надо мной. Ведь так, доктор?

Марк растерянно вздохнул и незаметно взглянул на часы. «В десять придет Соня!» Стрелка двигалась очень медленно. Марк немного запутался в рассуждениях Алика и пытался собрать нужные мысли в кучу. Сосредоточиться на работе не удавалось.

– Какую вещь вы имеете ввиду?

– Мою жену, конечно! Разве я потерял ее? Она просто взяла и ушла! Неужели не понятно? – Алик явно нервничал. – Я не черта не мог изменить! И только глупец будет утверждать обратное. Если бы я знал,что виноват в том, что произошло, я бы нашел способы все исправить! Но, пардон, я ничего плохого ей не сделал. Просто так должно было случиться. И если я должен был стукнуться о колонну, то как бы я не старался быть аккуратным – колонна всыпала бы мне по первое число! А если мне суждено заблудиться в магазине пуговиц, то так оно и будет.

Мужчина погладил синяк и осмотрелся вокруг. Привстав, оглянулся. За диваном, на котором он сидел, была лишь стена, обклеенная безобидными обоями в розовый цветочек.

Марк хотел спросить, почему Алик думает, что вынужденно врезается в колонну, а колонна заслуженно получает удар, но желание закончить работу и, конечно, профессиональная этика пересиливала ехидство. Он и так начинал понимать, что речь идет об уходе от ответственности, проецировании ее на кого или даже на что угодно. К тому же беспокойство Алика трудно было не заметить. Марк решил узнать, как можно потеряться в магазине, но вдруг спросил:

– Здесь в этой комнате сейчас вы чувствуете какую-то опасность?

– Да! – Алик опустил голову и с усилием потер лоб ладонью, но, задев больное место, отдернул щуплую руку. – Меня пугает ситуация. Страшно, когда будущее предопределено, и все решают за меня! Даже сами эти мысли меня пугают!

Он пристально посмотрел на доктора:

– Вам знаком страх? Чего боитесь вы?

Марк вздрогнул, пот мгновенно выступил на лице. Он чувствовал, что задает правильные вопросы, и, наконец, разбив стену, подбирается к самой сути дела. Но то, что спросил его Алик касалось голого тела раскаленным железом. Когда пациенты интересовались его жизнью, он делился многим и использовал эти моменты в терапевтических целях. Фобия воды, которую испытывал Марк, почетно заняла место и его главного комплекса, и преграды к выстраиванию серьезных отношений, и тормоза профессионального роста. Фобия воды для Марка – была не только страхом, но и большим краснощеким стыдом, стыдом за прошлое и настоящее. Вопросы Алика было проще оставить без ответов.

– Ну, все решать за вас никто не будет. Если есть варианты выбора, то и способность выбирать остается за вами. Даже в самых безвыходных ситуациях, есть выбор, как относиться к тому, что происходит или произошло, – с успехом избежал ответа на вопрос Марк. – И может не ситуация пугает вас, а вы боитесь ситуации? Вы чувствуете разницу?

– Выбор, наверное, есть, но сделать его непросто, да и от моего решения ничего не зависит. Я не могу выбрать, стоит ли пытаться вернуть жену или все-таки искать новые знакомства? Может вы скажите мне, доктор?

«Вот где собака зарыта! – подумал Марк. – Буриданов осёл! Так и будет стоять и ждать кирпича!»

– Вряд ли я могу изменить ее отношение ко мне! – продолжал Алик, не делая пауз. – Но и найти женщину, которая бы любила меня, я не могу. И что я должен сделать, если моя жизнь рушится? Я не могу отойти, когда мне на голову уже летит кирпич с крыши! Это же ясно, как Божий день!

Минутная стрелка, наконец, добралась до двенадцати. И доктор с облегчением прервал пациента:

– Мы поговорим об этом в следующий раз, хорошо? А думаю, сегодня мы заметно продвинулись вперед! Снова буду ждать вас в четверг в то же время. И еще. Я дам вам домашнее задание, если вы не против. Найдите свободное время. Но ни сегодня, ни завтра…. Пусть пройдет неделька. Сделайте это перед самой нашей встречей. Сядьте поудобнее в креслице или на мягкий диванчик и напишите на листке, начиная со слов «Я не могу» то, что вы не способны сделать в данный период жизни, а потом перепишите все еще раз, заменив первые слова на «я не буду».

– Попробую, доктор! – Алик неохотно встал и пошел к выходу.

Марк проводил его и сел на диван для пациентов:

«Это не может так продолжаться. Я как сапожник без сапог. Больше всего я хочу избавиться от страха и стыда. Итак, трусливый лев идет к Гудвину! Но Гудвин – это я и есть! Можно сколько угодно обвинять в моем случае всех и каждого, но главная причина по которой, я не могу изменить жизнь – мое бездействие. Вторая причина – мое бездействие, а третья и последняя причина – это, увы, мое бездействие. Мне и самому не повредит то упражнение: Я не могу изменить свою жизнь! – Я не буду менять свою жизнь! Черт возьми! Это мой выбор и только мой. Буду или не буду – решать мне! Или просто стоять и ждать?».

Марк пересел за стол и, открыв папку, принялся записывать итоги последнего сеанса. «Алик – довольно противный тип, – размышлял доктор, – скрытный, эгоистичный и беспомощный. И он еще хочет, найти женщину, которая бы его любила! Он не готов ни в чем и не за кого брать на себя ответственность. Надо же так испортить настроение! Я пытался выбить из него хоть какие-то сведения и если бы не колонна, так бы и не понял, в чем проблема. А эта его манера, всех называть глупцами? Или ввинчивать фразеологизмы в речь. Колонна всыпала ему по первое число, глупец! А ведь чем-то он похож на меня. Как две капли воды».

Марку каким-то образом всегда удавалось думать одно, а записывать совсем другое. Строчки под выделенной красной ручкой датой заполнились аккуратными узкими, частично связанными между собой, угловатыми буквами, выделяющимися из текста ползущими «н» и резкими «б».


Марк вышел на улицу. Пасмурное небо не поднимало настроение, а ветер хоть и прочищал мысли, отсеивая лишние, нагружал голову тяжестью. Чтобы найти позитивные моменты в такую погоду, нужно крепко задуматься.

«Дома тепло и уютно, а пряный запах вечера пробуждает желание выпить горячего имбирного чая из любимой фарфоровой чашки сервиза «Кобальтовая сетка» и растаять в поцелуях и объятиях страстной женщины!» Марку казалось, что несмотря на усталость и опустошение, которые он испытывал обычно после трудного рабочего дня, в его душе играла музыка – скрипучая, рыдающая, но нежная и сказочная. Ритмичная, но медленная. Там-там, тарам тарааааарам! «Сегодня придет Соооня! И будет чудная ночь! И получу все-всеее я, а то и жить невмочь!» – словно мантру хорошего настроения вполголоса пропел Марк. Настроение заметно улучшалось с каждым шагом! Чем дальше он шел, тем отчетливее становились звуки: Пам паам пам паам пам паааам пам! Теперь Марк понимал, музыка не галлюцинация, она, действительно, звучит. Приятная мелодия лилась из шарманки, ручку который крутил старичок в коротком сюртуке. В этой музыкальной коробочке было еще много всего спрятано: и детская сказка, и лучшие воспоминания, и нежность маминых рук и отцовская любовь. Люди, чьи сердца мгновенно таяли, щедро бросали в серую фетровую шляпу подаяние. Каждый из них считал, что шарманок на земле больше не существует и радовался, что ошибся.

«… И Золушка забыыыла, что надо уезжать, что скоро уже пооолночь и волшебству конец, – старик мурлыкал слова особым сказочным голосом, который моментально погружал прохожих в детство, в теплую кроватку, в комнату, где папа напевал колыбельные истории, – но бой часов напооомнил все крестной наставленья. И Золушка помчааалась из замка со всех ног. А принц не унывааая, за нею побежал, но девушка растаааяла, как сон по пробужденью. Лишь туфелька остааалась на лестнице лежать.»

Марк вспомнил отца и единственный вечер, когда тот рассказывал сказку на ночь, другую сказку, гораздо более жизненную и очень печальную. Марк вздохнул и пошел дальше: времени, да и желания слушать шарманщика у него, взрослого человека, не нашлось. Сегодня к нему должна прийти Соня. Нужно успеть приготовиться к последнему рабочему дню недели, сообразить приличный ужин и чуть утихомирить себя.

От ботинка что-то отлетело в сторону. Он пригляделся – пуговица, очень симпатичная пуговица. «Маленький Егорка в петельке удавился!» – Марк засмеялся, вспомнив детскую загадку. Но тут же нахмурился, словно огретый по голове, испуганный другой, которую даже не стал проговаривать. Марк удивился, что вторая загадка уступила место первой. Он поднял пуговицу и зажал в крупной ладони. Говорят, что именно так появляются настоящие талисманы и амулеты– под звуки шарманки, детские сказки и загадки.

«Принц расспросил приврааатников – что видели они, – продолжал старик, – но те, пожав плечааами, ничем не помогли!»

Холодный ветер гнал прохожих с улицы точно так же, как в парке раздувал желтые листья к бордюрам, оградам и ножкам скамеек. Люди спешили в тихие уголки, гнездышки, куда мог просочиться лишь сквознячок и то при условии открытых форточек.

Марк зашел в теплую берлогу. Дома он ощущал себя большим бурым медведем в дремучем лесу. Крупный, тяжелый он заполнил собой зеркало в прихожей, и бросив кучку рекламных листков и бесплатных газет, поставил на калошницу красно-коричневый портфель с бирюзовой отделкой. Отразившись в стеклянной тонированной двери ванной, он заслонил свет, еще проникающий из окна кухни в дом. Рука мелькнула в темном окошке микроволновки и потянулась к хромированному чайнику.

Квартиру Марка можно было бы описать подробно и длинно, восхищаясь изысканным интерьером и дорогой мебелью. Коротко же, стоит отметить лишь следующее – в его доме не было и не могло быть магнитов на холодильнике, наклеек на кафеле или картинок с писающим и купающимся утенком на дверях туалета и ванной. Это было исключено.

Когда запахло имбирем, Марк сидел за столом в надетом после контрастного душа махровом халате и курил. Он, не торопясь, затушил сигарету и отхлебнул чая: «Вот оно счастье! Скорее бы пришла Соня! Я соскучился по женскому телу! А на безрыбье и рак рыба!»

Прочитав листы с записями о всех пациентах, которые придут завтра, и пометив нужные моменты, Марк открыл холодильник и осмотрел содержимое с точки зрения годности и подбора ингредиентов для ужина. Сразу же в мусорное ведро полетел просроченный творог и жаренная дня четыре назад последняя форель. Доктор понюхал куриное филе, лежащее в керамической миске – в ту же секунду ей был вынесен оправдательный вердикт.

«О! Сегодня может получиться отличный ужин. Есть мидии и креветки!– воскликнул Марк. – Пожарю яичницу! Хотя думаю, что если я приготовлю паэльо, то и ночь окажется более горячей, и яйца останутся целы. Хороший ужин может сделать из любой женщины страстную львицу. А это то, что мне сегодня нужно!».

Марк достал продукты, которые вполне можно было использовать для приготовления блюда, напоминающего настоящее валенсийское, в общих чертах.

«Филе курицы! Есть. Оставшаяся половинка болгарского перца – пригодится. Луковица – само собой. Ну, а рис всегда есть в моем доме!»

Марк быстро порезал филе, а на оливковом масле уже шипели мидии и креветки.

Когда морепродукты заполнили кухню чудесным ароматом, они уступили место курице и измученному в блендере луку с раздавленным зубчиком чеснока. «Немного чесночка не помешает. Он такой же афродизиак, как креветки или мидии. Хорошо, что для возбуждения желания теперь не нужно измельчать рог носорога или испепелять лоскутки черной кожи, взятого со лба жеребенка! Что только не сделает мужчина ради обладания женским телом! Паприку туда же! И ломтики сладкого перца. М-м-м-м! Это будет чудная ночь!»

«Шафрана нет и не будет в ближайшие часы. Обойдемся, скрепя сердце, без него!» Марк залил аппетитное содержимое сковородки водой из чайника и растворил в ней кубик Юлиуса: «Просто не значит плохо!» Рис сорта Байя покрыл ярко желтые палочки болгарского перца и румяные кусочки курицы с золотым луком. «Осталось только вернуть в сковороду креветки и мидии!»

Стрелки часов приближались к заветным цифрам, готовясь занять ровное положение на десяти и двенадцати.

«Сейчас придет уж Соооня! И будет чудная ночь! И получу все-всеее я, а то и жить невмочь!» – радостно напевал Марк, накрывая на стол и прожевывая одну мидию.

«Принц расспросил приврааатников…», – почему то продолжил он и пошел в прихожую. Вытащив пуговицу из кармана куртки, он рассмотрел ее ближе и потом на свет – красивая, среднего диаметра, напоминающая кольцо с крупной светло-розовой жемчужиной. Явно с одежды женщины, имеющей недурной вкус, утонченной, романтичной, скорее всего, доброй и обязательно несчастной.

– Чувствую пробуждается во мне компенсаторная установка, – расправив плечи и потянувшись, сказал Марк. Рука задела плафон, и тот угрожающе закачался. – Я гнию, жалея себя и обвиняя в этом других, а девушка может быть одинокая, беззащитная и печальная. И только я могу стать ее принцем, единственным и неповторимым, если только, наконец, решусь взять ответственность на себя». Марк попробовал себе нарисовать портрет прекрасной незнакомки. У него почти получилось, но тут в дверь позвонили. Марк бережно положил пуговицу в карман халата. «Но девушка растаяла, как сон по пробуждению». Трель соловья, призванная по идее создавать романтику, разрушила все сказочные хрустальные замки – осколки с дребезгом разлетелись по квартире, зацепив и сердце Кая.

– Здравствуй, Северин, дорогой! – Соня перешагнула через порог и, почувствовав аппетитный запах, втянула в себя воздух: Ты ждал меня! По-настоящему ждал! Соскучился?

– Еще бы, Сонечка! Месяц не виделись. Заходи, ужин готов! Паэльо специально для тебя! До девятнадцатого марта, когда традиционно подается это блюдо есть еще куча времени, но я люблю идти впереди планеты всей! Ты же знаешь! Да и боюсь за пять месяцев оно, как минимум, остынет!

– А я такая голодная! – Соня сняла стеганную куртку и аккуратно поставила высокие сапоги рядом с желтыми ботинками сорок пятого размера, привезенными из США, но сделанными в Китае. Сонина обувь по сравнению с «дядистепиной» казалась просто игрушечной. Да и сама Соня была миниатюрной женщиной. Единственное, что могло называться в ее внешности крупным или, по крайней мере, не маленьким – это нос. Марк давно не считал, что нос портит ее. Для него он казался даже особой изюминкой, которая придавала Соне особый шарм. Нос не был длинным, крючковатым или горбатым, и ее фотографии в фас не меняли ситуацию. Он был просто большим. Такой нос можно назвать даже красивым и если бы его обладательница значительно выросла и значительно окрепла, то несомненно никто бы и не подумал обращать на него особое внимание. Марк привык к носу этой женщины, не сразу, постепенно, но теперь, как психотерапевт, обходил его вниманием и часто делал комплименты, касающиеся кукольных глаз, пухленьких губок, стройных ножек или аккуратных грудей Сони. Все поговорки касающиеся носа, которые Марк мог бы легко употребить в общении, сразу же запирались на три замка. К ним относились «не суй свой носик» (эту фразу сдерживать сложнее всего), «не води меня за нос», «весна на носу» и еще про любопытную Варвару, комара и близорукость.

– Давай, мой руки и проходи! Я еще чайник поставлю! Тебе понравится! Голод лучший повар, но это только еды касается!

– Северин! Какой ты все-таки пройдоха! Но знай, я приготовленное тобой блюдо и на сытый желудок за милую душу!

– Сонечка! Какое платье! Ты меня не перестаешь радовать, бусинка моя! Белого вина?

Во время ужина Марк не сводил глаз с декольте молодой женщины. В глубоком разрезе платья то и дело мелькали черные кружева очерчивающие небольшую, но плотную грудь. Соня нахваливала паэльо, открыто флиртовала, сама погружаясь в интимную атмосферу, и не сдерживала чувств. Она, разгорячившись от вина и желания (а может и афродизиаки сделали свое дело), позволяла себе пошлости, которые особо цепляли Марка. Марк не спешил, ожидание нравилось ему:

– Соня, хочешь чаю?

– Хочу, хочу, Северин! Но не чаю! Я тебя хочу! Хочу тебя вместо чая! Давай поторопимся! Я не смогу остаться на ночь, мой мишка! Давай поторопимся! Я сгораю от нетерпения!


Соня приходила к Марку раз или два в месяц. Они обычно проводили бурную ночь и снова прощались до следующего удобного случая. Чаще она оставалась до утра, но иногда Марк провожал ее домой поздним вечером. Ради оправдания мужской силы Марка надо сказать, что Соня – далеко не единственная его женщина. Когда не могла она, приезжала заботливая Тася. Занята Тася – приходила Алина. Если уж Алина надолго уезжала в командировку, то следовало звонить Ане. Однодневные же встречи с приезжими девушками были настолько многочисленны, что даже не брались в расчет. Для отдыхающих барышень это были яркие курортные романы, для Марка – развлечения. Имена этих туристок не запоминались, а сами отношения в большинстве случаев стирались из памяти сразу после закрытия входной двери.

Соня не была самой желанной и привлекательной из всех, но по большому счету это и не так важно. Все женщины доктора знали, что такие отношения не имеют ничего общего с любовью или серьезными намерениями, но тем не менее с удовольствием бывали у Марка и не отказывали себе провести ночь с привлекательным медведем, к тому же умным, умеющим общаться с хрупкой половиной человечества и дарящим ощутимые подарки. Марк умел произвести впечатление, а все недостатки убрать далеко в темную кладовую и закрыть на железный засов.

У Марка было лишь одно строгое табу, ну или почти строгое – его пациентки. Он знал, что допускать привязанность к женщине, пришедшей получить профессиональную помощь, нельзя, просто нельзя и все, и, возможно, именно из-за этого никак не ограничивал себя в общении с другими дамами. Не ограничивал, но чаще у него просто не хватало времени и энергии организовывать маленькие праздники.

Марка хотелось назвать заядлым холостяком, прожив тридцать пять лет он ни разу не женился, но заядлым холостяком он не был. Марк хотел, наконец, создать семью, завести детей и быть верным и любящим супругом. Все же имелись обстоятельства, которые мешали ему позаботиться об этом. Непобежденная фобия и глубокое чувство стыда постоянно внушали Марку, что он не достоин нормальной жизни, что слаб и беспомощен, и он верил в это, откладывая на потом и любовь, и жену и семью. Все терапевтические приемы на нем не срабатывали и даже пройдя сеансы у коллег, он понял только одно – с фобией надо сразиться. «Прежде чем брать ответственность за семью, нужно победить страх, победить себя», – говорил он. Его фобия несомненно мешала ему и в работе, но отказываться от практики он не хотел и, надеясь как можно быстрее решить проблему, принимал пациентов, может и не особо успешно, уже почти десять лет. Он привык плыть по течению, но даже само это выражение вызывало тахикардию.

В спальне играла песня из альбома «Brothers in Arms», заглушающая все другие понятные звуки. Тезка хозяина дома исполнял «Money for Nothing», Нопфлер пел, проговаривая слова: «Get your Money for nothing аnd your chicks for free».

В аквариуме в гостиной бесшумно плавали две рыбки, синодонтисы-перевертыши. Ту, что побольше звали Мора, второй Марк дал имя Мир. Самка Мора, женское начало, олицетворяла смерть, а самец Мир – жизнь. Их покупка – смелый и первый шаг на пути к борьбе с водобоязнью. Рыбки плавали вверх брюхом, но не потому что сдохли, а по каким-то неразгаданным до конца человеком причинам. Ну да, рот у них располагается довольно низко и чтобы брать пищу с поверхности воды, им приходилось переворачиваться. Но за что Бог наказал их таким строением?

Марк обычно вечерами смотрел на Мира и Мору и думал, что вода не так страшна, как кажется на первый взгляд.

Рыбки ждали, когда о них вспомнят и на поверхности водоема появится живой или, по крайней мере, растительный корм, и надеялись, что сегодня не тот разгрузочный день, который им, склонным к ожирению, устраивали один-два раза в неделю.

Марк вернулся из спальни довольный и, бросив почти машинально в аквариум сухих дафний из прикрытой марлей банки, пошел в душ. Рыбки все так же вверх брюхом принялись с благодарностью, как хотелось думать Марку, заглатывать корм. Показалась неодетая еще Соня. Она тоже подошла к аквариуму и постучала по стеклу. «Привет, синодонтисы!» – сказала она и, не дождавшись ответа от занятых ужином рыб, уплыла следом за Марком.

Одевшись, Марк и Соня вышли на улицу. Несмотря на противную погоду, Соня настояла на прогулке пешком – садиться одной в такси она не хотела, а машина Марка стояла в гараже, до которого идти было почти столько же, сколько до ее дома.

Какое-то время они шли молча. Каждый думал о своем. Марк крутил в кармане пуговицу, которую, сам не понимая зачем, взял с собой и мечтал о прекрасной Золушке, как-то очутившейся в крепости, охраняемой большим синим драконом. Соня читала рекламные слоганы и придумывала им антиподы: «Быстро худеем ночью – Долго толстеем днем», «Два купи, один получи в подарок! – Один продай, два отдай!», «Чистота вокруг – наш общий труд! – Грязь внутри – ваша индивидуальная лень!»

Марк с Соней прошли мимо Гринвича. К дракону подъехал рыцарь на осле. Осел завопил: «Иа, иаааааа!»

– Соня, ты никогда не встречала человека, который очень похож на тебя? – спросил Марк. – Ну, не в смысле внешнего сходства.

– Северин, что с тобой? Ты жениться собрался? Вторую половину, наконец то, отыскал? Забудешь теперь свою бусинку?

– Нет, Соня, я не об этом. Просто думаю, что есть души с одинаковыми светлыми и темными пятнами. И когда в ком-то видишь себя, становится так противно – просто наизнанку выворачивает. Ты замечаешь в человеке все червоточины, которые есть и в тебе, как не сложно это признавать.

– Пока не видишь себя в зеркале, думаешь, что морщин не существует? Северин, у меня есть морщины?

– Обаятельные, милые морщинки вокруг добрых глаз, когда ты смеешься, и только!

– И все-таки ты пройдоха! Марк Николаевич! Дальше я сама, а то сын может тебя в окно увидеть. Он поздно ложится: когда с дедом остается – сидит за компьютером. Я то вроде как подруге помогаю обои клеить, – Соня приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Марка. Тот сложился пополам и нежно коснулся ее губ:

– Ну, счастливо тебе и спасибо! Звони, заходи, я буду рад!


2.


Глава 4. Алексей


На стене у кровати висела картина, работа местного живописца, одна из многих изюминок интерьера «творческой конуры». Купил ее Алексей на развале, блошином рынке на Удельной площади, пять лет назад, потому что заметил несоответствие, скорее всего, специально допущенное художником. Тогда он узнал на холсте одно из любимых местечек города – пересечение Садовой и Аптечной улицы, вид со стороны кофейни на Шимякинском проезде. Летний день, все детали вроде бы совпадают, но солнца, где оно изображено на картине, никогда не было и быть не могло. Алексей всегда комментировал редким своим гостям присутствие этого произведения в комнате словами: «Солнце он забыл, но потом вспомнил о нем, и все-таки пририсовал! Я дал художнику денег на лекарство, улучшающее память. О солнце надо помнить!».

Нет, нельзя сказать, что Алексей не ценил искусство, а видел лишь веселое в картинах – ценил, знал, разбирался лучше многих и ощущал другую скрытую сторону замысла. Он считал, что творческие люди обладают немыслимым чувством юмора и умеют смеяться и смешить даже самыми талантливыми произведениями. Малевич ведь изобразил в обществе элегантных господ в цилиндрах джентльмена, который решил облегчиться прямо на глазах дамочек. Разве не провоцировал мастер людей, которые внимательно рассмотрели его работу, пошутить или просто улыбнуться? Так почему же Алексей не мог иногда поискать чего-то веселого в произведениях совсем неизвестных живописцев?

На страницу:
3 из 4