Играть в кавер. Антология моего рока

***

Такие же переворотные новости, перед негромко включенным телевизором, застали в вечернем сговоре Веру и Надежду. Девушки, озабоченные итогом, состоявшегося тет-а-тет, секретного разговора, о хождениях Слуги, допивали остывший чай.

– Такие вот дела. – Немного помолчав, всхлипнула нежданная поздняя гостья.

– Надя, не волнуйся. Я его испод земли достану.

***

Глава. Сон

Пьяные трапезники, заснув, симметрично лежали вокруг круглого стола, напоминая лепестки безобразного цветка.

Слуга проснулся, медленно, не вставая с кровати, присел, спросонья оглядывая удручающую картину, последствий бурного застолья. Телевизор, без эфирной трансляции, тихо шумел в углу. Пустая, допитая, трехлитровая банка, как некий идеализированный, магический пузырь, одиноко стояла по центру стола, среди грязных вилок, ложек, хаотично раскиданных объедков.

Когда уходит любовь,

Когда умирают львы,

И засыхают все аленькие цветки.

Блудные космонавты

Возвращаются в отчий дом,

Она приходит сюда

И ест клубнику со льдом. [7]

Полуночник заметил, что из отражения банки, прилипнув к внутренней стороне стекла, на него пристально смотрит, черноокая безобразная женщина, седовласая блондинка, без грусти и возраста. Он наклонился, к полукруглой, прозрачной стенке, вглядываясь в мерзкое лицо.

Женщина, не отрывая взгляда, тоже внимательно рассматривала истца.

– Не боишься меня? – прозвучал из банки монотонный, холодный, но молодой голос.

Она закрывает глаза,

Она шевелит губами,

Она разрешает смотреть,

И даже трогать руками.

Каждый готов согреть

Ее своим теплом,

Но она не любит мужчин,

Она любит клубнику со льдом. [7]

– Ты, кто? – Не удивился Слуга собственному спокойствию.

– Эльза.

– Мечта?

Лицо женщины немного отдалилось внутрь от стекла банки, претворившись, стало красивым светлым образом, юной девушки.

– А ты, действительно Мастер. – Скромно, приятно улыбнулось видение.

– Чья?

Девушка, по-прежнему, не отводила глаз от упрямца. Как рыбка в аквариуме, красиво, спиной назад, отплыла внутрь банки, маленькой полуобнаженной феей, немного прикрытая парео в виде денежной банкноты.

– Его. – Она мимолётом рукой показала на соседа, спящего справа.

– А его? – кивнул Слуга, в сторону соседа, спящего слева.

Улыбка Мечты стала еще открытие и приятнее. Девушка, теперь дюймовая, парила в банке обнаженная.

– Еще не наигрался? Скучно тебе здесь…, и грустно.

– Недосягаемая? – продолжил неугомонный реплику о соседе слева.

Она, игриво отплыла еще дальше, вглубь к противоположной стороне пустого пузыря. Неожиданно, резко с разгона, налетев к смельчаку, разбиваясь о внутреннюю сторону стенки банки, устрашающе вскрикнула.

– Смерть!!!

Пятном крови Мечта медленно сползла по стенке сосуда.

Кто-то делит с ней хлеб,

А кто-то в поте лица,

Обливает грязной водой,

Тело ее из льда

Слезы текут с потолка,

Тает фруктовый дом…

Приятного аппетита всем,

Кто любит клубнику со льдом! [7]

Слуга заметил, что банка закрыта грязной капроновой крышкой.

– Кто же тебя закрыл? – пластик упруго поддался, крепким пальцам настойчивого единомышленника.

Небольшая Мечта вылетела из банки, делая сальто-мортале над столом, подлетела к лицу парня.

– Тот, для кого недосягаемая. – Она, улыбаясь, поцеловала вызволителя в щеку, и игриво вращаясь, улетела вверх, испарившись.

Заснувший, от поцелуя, Слуга, обратно откинулся назад на кровать.

***

На следующий день, после выполненных сельскохозяйственных работ, бригада грязных работяг, соседей Слуги, весело теснилась, возле конторской кассы, получая заветную оплату труда. Тот, отходя от осчастливливающего окна, грязными руками засовывал пачки денежных купюр, с изображением потертого образа уже не вечного советского лидера, в карманы пыльных рабочих штанов. Один из вчерашних соседей-спорщиков, спавший ночью справа, осчастливленный выданным заработком, подошел к Слуге, по-простецки толкая его в плечо.

– Чего грустишь, от такой, цельной горы коврижек?

Не очарованный, перспективой материальных благ, Слуга, скучно ухмыльнулся в ответ.

***

Вечером того же дня, усталый Слуга, вместе с соседским стариком, разговорившись засиделись на деревенской приоконной лавке, возле общежития.

Рассуждали о природе…, о времени…, детях…

Воображение поражал красно-синий багряный закат, размазанными гигантскими кляксами облаков. Высоко в небе, улетающие, намалеванные фантазией, птицы, затевали таинственный пророчащий прощальный маневр, зигзагообразный символ. Недалеко в поле, усталые труженики, каким-то образом, странно гармонируя с небесными пилигримами, начинали хореографическую колыбель. Из окна, раскрытого над сидящими собеседниками, доносились звуки тарана граненой тары, гула голосов ужинающих добытчиков денег, вперемешку с голосом телевизионного вещателя.

– События августа девяносто первого года станут одними из переломных событий, которые дадут толчок переменам и беспорядку.

– Что же будет дальше?

Слуга задумавшись, то ли вслух, то ли про себя, все же заботился извечным, почти риторическим вопросом. Ни знания, ни умения, ни даже воображение, не лишало его радости мысли. Ни качество, ни количество, ни структура, ни даже скорость размышлений не отдаляет нас от древних, средневековых, современных и будущих искателей.

Лишь молчаливое созерцание Старца, хранит извечную успокаивающую стабильность.

Смотри, как Август падает с яблонь,

Это жатва, это Сентябрь.

Омытый дождем берег птицами отпет.

Из вереницы траурных дат этот день,

Только этот день,

Плачет…

Смотри, как ветры собирают в стаи

Самых усталых,

Как поднимают

И кружат над Распятием листья,

Смотри, как лес полыхает

И медленно гаснет.

Это Сентябрь… [8]

Фантазии Слуги, наполнились ретушированными пейзажами, почти осеней природы, вперемешку с панорамами церковных куполов, заводскими производственными мотивами родного города. В воображении, старик постепенно становился эдаким высоким, сильным, горбатым медитирующим Лешим, в холщовом одеянии балахоне, расправившим руки, подняв кверху ладони, мощно вдыхая ветреный воздух, медленно кружась, созерцая, сливаясь с Матерью Природой. Пешие труженики, красивым ритуалом, извечно подыгрывали, демоническому действу.

Осеннее солнце – гибель-сюрреалист,

Осеннее солнце – жатва,

Осеннее солнце листьями падает вниз.

Весна будет когда-нибудь завтра. [8]

– Я немного повидал в своей жизни. Мой Рок для меня приготовил…, и войну…, и голод…, и обман. Я и буянил…, и трусил… – послышалось Слуге.

Старик замер, не отрывая взгляда от линии горизонта, даже не шелохнувшись.

Смотри, как кровью дурманит болота

Кикимора-клюква,

Как ведьмы-вороны,

Тревожат день вознесенья,

Смотри, как в саван -

Туман наряжает озера,

Как стелет звезды по самой воде

Поднебесье. [8]

– Но я никогда не видел море… – опять услышал молодой собеседник.

Он получил ответ на свой вопрос. Он пошел собирать вещи.

***

Со всеми попрощавшись, Слуга приблизился к Мудрецу, по-прежнему сидящему под окном, выгреб из карманов заработанные в колхозе деньги, почти все сложил недоумевающему Старцу в руки.

– Отец, ничего не говори, съезди к детям. – Истец сжал полные денег ладони старика, улыбаясь, отступил и ушел.

С сумкой за спиной, пошел по грунтовой дороге, через пустые поля…, сквозь полные высокие поля…, мимо светящихся уборочных машин…, сквозь странную текущую “диракову” мглу.

Осеннее солнце уже зашло. Бисер приобрел темный цвет.

Смотри, как ветви и тени деревьев

Ложатся на травы,

Как кружит души над куполами

Звон Благовеста,

Как поминают вином и хлебом,

Как провожают лето.

Осеннее солнце – гибель-сюрреалист,

Осеннее солнце – жатва,

Осеннее солнце листьями падает вниз.

Весна будет когда-нибудь завтра. [8]

Вернувшись домой, включив свет в полупустой серой комнате, Старик медленно положил деньги на стол, достал из облезлого серванта пожелтевшую фотокарточку. На небольшом выгоревшем фото, была изображена компания смеющихся потомков, настоящих и будущих мастеров и магистров литературы и музыки.

– Щедрости я тоже видел не много.

***

Поздно ночью, Слуга остановился, возле небольшой, одинокой железнодорожной станции. У потесанной, замазанной приемной стойки пункта связи заказал междугородний телефонный разговор с семьей.

– Иосиф! Мама разговаривала с братом…, да, тот самый, с которым ты когда-то дрался. В Феодосии ждут тебя, устроят работать сторожем в какую-то гостиницу, отель… – Отец Слуги громко, немного смущенно, но, тем не менее, обрадовавшись, кричал в трубку.

Связь прервалась.

Слуга остался доволен короткой беседой. Не от того, что его ждет непредсказуемая поездка, к Черному морю. А, от вновь полученного им, осознания ожидаемых новых будущих ценностей, искренней поддержкой близкими ему людьми, при любых обстоятельствах.

Ты вновь с нами мальчик в теннисных туфлях,

И гитара твоя всегда под рукой.

И мы будем петь твои блюзы и баллады,

Их лирика манит нас за тобой. [5]

– Значит Богом данная.

***

– Θεοδοσία… [9]

Ева задумчиво сложила, только что купленный железнодорожный билет в свою маленькую сумку, отходя от кассы крупного центрального вокзала.

– Домой…

Курс лечения закончился. Она тоже стремилась быстрее уехать, в маленький родной приморский город.

***

В электрическом поезде, одиноко расположившись, в полупустом вагоне, Слуга задумчиво рассматривал окно, забрызганное хаотичными направленными подтеками грязи и каплями дождя.

Полупустой вагон метро,

Длинный тоннель,

Меня везет ночной экспресс

В старый отель,

И пусть меня никто не ждет

У дверей,

Вези меня, ночной экспресс,

Вези меня скорей. [10]

По ту сторону стекла, в темноте мелькают огни небольших станций. Далее, множественным количеством застывших и перемещающихся огней-светлячков, туннелей и мостов встречает созерцателей, наблюдающих из грязных несущихся окон, шумный узловой полис.

Город плывет в море цветных огней,

Город живет счастьем своих людей,

Старый отель, двери свои открой,

Старый отель, в полночь меня укрой. [10]

***

Из-за длительных осенних осадков, стены невысоких жилых строений, асфальтное покрытие узких дорог и тротуаров, опустевшего, после летного сезона, провинциального курортного города, контрастно темнели, впитывая пятна дождя. Стекающие потоки воды, зеркально отражали блеск уличного освещения, рефлексируя редкому свету ночных окон.

По пустой феодосийской дороге, расплющивая небольшие лужи, медленно ехал легковой автомобиль. На заднем сидении, не отрывая взгляда от стекающих по боковому стеклу капель дождя, неподвижно сжался, промокший тринадцатилетний мальчишка – блудный племянник Слуги, регулярно убегающий из дома.

– Малыш, на днях к нам приезжает родственник. Умный человек, мастер своего дела… Эти уходы из дома должны закончиться. – Будущий радушный хозяин, тот самый обидчик Слуги, устало управлял транспортным средством, и уже не ругал сына.

Как славно мог бы, этот ночной дуэт, тихо затянуть хорошую песню.

Но теплый дождь не бьет в стекло

Мокрых карет,

И электронные табло

Смотрят мне вслед,

Домов кварталы спят давно,

Видят сны,

И смотрит вновь в мое окно

Тень слепой луны. [10]

***

Сидя куняя, за боковым местом, полупустого плацкарта, Слуга также поглядывал на стекающие, по грязному стеклу окна, капли дождя.

Не люблю темные стекла,

Сквозь них темное небо.

Дайте мне войти, откройте двери.

Мне снится Черное море,

Теплое Черное море,

За окнами дождь, но я в него не верю. [11]

Порывшись в сумке, он случайно нашел незаметную поклажу Нади – маленькую вязаную шапочку. Вспомнил, как девушка, стремясь быть не увиденной, что-то прятала дома в его дорожную сумку.

И я попал в сеть,

И мне из нее не уйти,

Твой взгляд бьет меня, словно ток.

Звезды, упав, все останутся здесь,

Навсегда останутся здесь. [11]

Он любовался, мысленно подкрашенными, проклятой акварелью, а может быть, уже другими красками, ретушью, пробегающими в окне пейзажами. Рассматривал соседей пассажиров. Что-то рисовал, записывал в блокнот… Наверное стихи.

Кто-то, в душной и унылой пустоте, подозрительно поглядывая исподлобья, поглощал, не вынимая из потертого пакета, пищу.

В каждом из нас спит волк,

В каждом из нас спит зверь,

Я слышу его рычание, когда танцую.

В каждом из нас что-то есть,

Но я не могу взять в толк,

Почему мы стоим,

А места вокруг нас пустуют. [11]

Другой толстокожий ханжа, из соседнего купе, многозначительно напыжившись, демонстрировал свою нелепую самодостаточность. Подвыпившая третья компания, громко вела дискусии с брызгами слюны изо рта, напоминая о небезызвестных, вагонных спорах, воспетых одним из магистров музыки.

Плацкарт не отапливался, и поэтому народ начинал укрываться и укутываться, заворачиваться в сырые слежавшиеся вагонные одеяла. Некоторые места, холмиком таких накрытых покрывал, начинали напоминать про скукожившихся под ними дремлющих и спящих "мерзлячков".

За окном взошла полная луна.

В полутемном вагоне, сонная публика, напоминала завязших захмелевших пчел. Лишь только ненасытная молодая третья компания, за недоеденным столом, негромко беззаботно пела песни, но уже не так громко.

Толстокожий ханжа, то ли из-за своей напыщенности, то ли по какой-то другой причине, тоже не может заснуть. Думает о чем то.

Я сам себе и небо и луна,

Голая, довольная луна,

Долгая дорога, да и то не моя.

За мною зажигали города,

Глупые чужие города,

Там меня любили, только это не я.

Зона ожидает напряженно,

Родниковая. [12]

***

Состав неожиданно начал останавливаться. Командирша проводница, бестолково деловито сообщила про известное, уже привычное, опоздание поезда, и возможно, не длительной остановке.

Какие-то новые пассажиры, пьяные путники, сумочные торгаши хаотично карабкаясь, полезли в вагон, наперегонки забегая в салон, толкаясь ношами, рассаживались на свободные места.

Наблюдая за происходящим, Слуга вышел на перрон, проталкиваясь через "новых русских" пассажиров, мимо "разводящей" проводницы, отошел от вагона поезда остановившегося на темной, но многолюдной, очевидно узловой станции. В осеннюю подмерзшую ночь, воздух уже холодный, поэтому он, надел приготовленную Надей, вязаную шапочку. Отдаляясь от толкотни, перешел через соседние пустые железнодорожные пути, на свободную платформу. Одиноко куря, поглядывал на перемещающиеся тени, под стабильным лунным освещением и мерцающим тусклым привокзальным фонарем.

Я сам себе и небо и луна,

Голая, довольная луна,

Долгая дорога, незнакомая.

Меня держала за ноги земля,

Голая, тяжелая земля,

Медленно любила, пережевывая.

И пылью улетала в облака,

Крыльями метала облака

Долгая дорога, незнакомая.

Зона ожидает напряженно,

Беспросветная. [12]

***

Дома, в своей пустой комнате. Надя, воодушевленная нехорошим предчувствием, нерешительно, без знания дела, стала на колени, перед маленькой картонной иконой, на низкой полочке книжного шкафа. Неумело сложив руки, она впервые начала молиться.

***

Что-то резкое, аритмичное произошло у темных вагонов. Создалось впечатление, что мелодичную песню прервал грубейший речитатив.

Псы с городских окраин

Есть такая порода.

С виду обычная стая,

Их больше от года к году. [13]

Толкотня "новых русских" пассажиров, у входов в вагоны, перешла в ссору и звериную ругань. Тени-собаки начали хаотично метушиться. У мрачного состава поезда, поднялся лай и вой.

У них смышленые морды

И как у нас, слабые нервы.

Но каждый из них такой гордый

И каждый хочет быть первым. [13]

Соревновательное карабканье перешло в бестолковое побоище. Какие-то серые тетки, без пола и возраста, побросав свои торбы и сумки, вцепились друг другу в космы.

Они собираются в стаи,

Еще не зная, что делать.

Может просто полают,

А может кого-то заденут. [13]

Мужики-кобеля, разнимая своих и чужих спутниц, тоже стали драться. Собачье рычание, шум, вой, мат заполнили звуковое пространство станции.

И ушки у них на макушке,

Ты шепчешь – они услышат.

Улица – не игрушки,

Здесь учащенно дышат.

А в этом месте

По-другому не прожить. [13]

Редкий путник, не желающий участвовать в потасовке, отошел от своры, став возле Слуги, на соседней платформе.

– М-да…, грустно наблюдать за деградирующим уходящим сообществом…, особенно, будучи одним из его составляющих…

И тот случайный прохожий,

Что вечером жмется к стенам

Днем им вряд ли поможет,

Разве что бритвой по венам. [13]

Неожиданно состав поезда медленно, без предупреждения станционного предсказателя тронулся. Остановка действительно оказалась не долгой. Путники, сквозь свору сцепившихся собак, быстрым шагом направились к своим вагонам. Некоторые “шавки”, поджав хвосты, разбежались в разные стороны, при виде приближающегося, перескакивающего рельсы парня. Тот попытался быстро обойти метающихся, рычащих псов.

И все у них в порядке

Есть кобеля, есть суки.

Первые ходят на блядки,

Вторые рожают в муках. [13]

Резкий удар из тьмы, кулаком в лицо, сбил с ног Слугу. Другой незадачливый пассажир, носком сапога, добил поднимающегося парня, в живот. Сверху, по макушке, сокрушился удар каким-то тяжелым предметом.

А в этом месте

По-другому не прожить. [13]

Слуга, отскочив в сторону, что бы подняться, наугад наотмашь размахивая кулаками, по наглым собачьим теням, допрыгнул до движущегося состава, вскочил на ходу, в уже не свой, а один из последующих вагонов. Сквозь, рассаживающихся по вагону, новых везунчиков-бродяг, переступая огромные сумки, через темный шатающийся подозрительный тамбур, отряхиваясь, направился к своему предшествующему вагону, по ходу поезда.

А те, что становятся старше

Незаметно уходят,

Им просто становится страшно,

Они устают от погони.

У стаи все тверже мышцы,

Сомнений все меньше и меньше,

Движенья становятся резче,

Поступки становятся жестче.

А в этом месте

По-другому не прожить. [13]

В свободном вагонном грязном туалете, Слуга умылся от кровяных последствий буйной остановки, рассматривая себя в зеркале. Снял, прикрывавшую голову, разорванную шапочку, которая смягчила последний удар по голове, отряхнулся. Под правым глазом назревал смачнейший синяк.

А по утрам им хочется плакать,

Да слезы здесь не в моде.

К черту душевную слякоть

Надо держать породу.

Надо угробить время,

Чтоб вечером снова быть в форме.

Взвоет псиное племя,

Значит снова все в норме. [13]

Подмятый он подошел к своему боковому пристанищу. Но его место в плацкарте было занято милейшим закутанным квартетным семейством, по-свойски рассевшимся на разложенном месте. Детки, съежившись, глазами-бусинками рассматривали утихающих пассажиров.

– Кто раньше встал – того и тапки. – Проводница деловито поглядывала из-за плеча.

– В моем случае наоборот.

– Иди, присядь возле кого-нибудь. Я, сейчас, что-нибудь придумаю. Придется опять спать сидя.

А в этом месте

По-другому не прожить. [13]

Даже не забрав свои вещи, пройдя немного по ходу движения, Слуга скромно с краю присел на нижнее место, возле одного из холмиков свернувшихся одеял. Там кто-то небольшой и тихий. Ни храпа, ни вздоха, ни запаха. Слуга сел, ровно оперся о перегородку плацкарта, пытаясь успокоиться, замедляя амплитуду дыхания, закрыл глаза.

Кто-то небольшой и тихий, во сне, постепенно уютно выпрямляясь под одеялом, по-женски засунул во сне носки ног, под сидящего рядом спутника. Приятные флюиды, невидимой волной, заполнили душевный вакуум.

Рядом был неизвестный близкий человек. Слуга заботливо укрыл пригревшиеся ноги замерзшего создания и мирно заснул.

***

– Остановка!

От крика проводницы, резкого торможения поезда, люди начали просыпаться. Слуга, потягиваясь, оглянулся на новобранное пассажирское общество. Лучи солнца, медленно пересекающего границу горизонта, насквозь просветили вагон.

Аккуратно протирая рукой сонные глаза, один из которых отличался пурпурной, спектральной отметиной, придерживаясь за перегородки и спальные полки плацкарта, парень побрел, в залитый солнцем, потертый тамбур. Невозможно налюбоваться осенним крымским степным пейзажем под еще низким гигантским Светилом. Даже, одинокое облезшее станционное строение, гармонично вписывалось в выцветшую обмерзшую блестящую прерию. Чистое небо, сквозь вспышки отблесков солнца, голубизной отражалось в кусках разбитых стекол, контрастных окон степного вокзала.

Время остановилось.

***

– Скоро море.

Приятная девушка неслышно, незаметно зашла в светлый тамбур вагона. Став за спиною Слуги, она сквозь его засвеченный контур, тоже любовалась скупыми выгоревшими степными красками, прореженными лоскутами, плавящихся ледяных корок краев луж.

Человек, мельком взглянув на нее, надолго запомнит этот образ, освещенный яркими глубокими глазами, пронизанными утренними, почти горизонтальными лучами, ясной, светлой, легкой улыбкой, отражающей неугомонную звонкую солнечность.