Девушка полночи

Славомир не успел добежать до коридора. Двое полицейских в форме схватили его под руки. Буль избивал его кастетом, а потом металлической трубкой, которую он так и не вынул из пакета для вещдоков. Той самой, которую мальчики оставили в комнате Вальдемара в ночном клубе «Роза» перед тем, как улизнуть от оперативников. С утра в новостях твердили, что полицейская акция удалась. В тюрьме сейчас находятся тринадцать мафиозных боссов, уверяли журналисты. Как видно, с головы Слона опять не упало ни волоса. Он стоял, бесстрастно глядя на сцену избиения, только для порядка держа сестру, как в клещах. Через минуту пакет для вещдоков был весь в крови. Старонь лежал без сознания на полу.

Мартина разбудил шум, но встал он не сразу. Инстинкт самосохранения подсказывал ему подождать. Когда наконец он в пижамных штанах сбежал вниз, окровавленный отец уже лежал на полу. Мартин задержался на верхней ступеньке, рядом с братом. Именно с такого расстояния он в прошлый раз видел инвалида. Сейчас он не моргая смотрел на дядьку, который стоял на собственных ногах. Слон свободно передвигался, от его инвалидности не осталось и следа. Ступор прошел. Изо рта отца раздался ужасный хрип. Мартин подбежал, поднял голову Славомира, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью.

– Похоже, на новогодний бал он не пойдет, – подытожил Слон и отпустил Марию.

Никто не рассмеялся. Полицейские тяжело дышали, Буль растирал ушибленную руку. Только Вальдемар не принимал участия в разборках. Он сидел неподвижно и выглядел ошеломленным. Женщина подбежала к мужу и попыталась привести его в чувство. Лицо несчастного напоминало рубленое мясо. Нос сломан, глаза налиты кровью, но живой, хоть и едва дышит.

– Со мной такие номера не проходят, родственничек, – объявил Слон и обратился к своим людям: – Вы же видели, что он напал на сотрудника при исполнении, когда услышал обвинение?

– А я, благодаря своей тяжелой руке, смог себя защитить, – добавил Буль.

Дядя обратился к Мартину:

– А ты видел что-нибудь, сынок? Или ты был с мамой в костеле, когда твой отец устроил здесь бойню?

Мартин молчал, вглядываясь в здоровые ноги брата матери.

– У тебя есть что сказать, мой мальчик?

– В костеле, – прошептал Мартин.

Мария с облегчением вздохнула.

– Я был с мамой в костеле. Я ничего не видел, – повторил парень громче.

– Хороший мальчик. – Слон опять уселся в коляску. Ноги ловко втянул вперед, заложил одна на другую, потом вынул из-за пазухи фляжку и солидно к ней приложился. – Выучи урок. Твой отец сдал нас легавым, поэтому пойдет на зону. Когда он выйдет, ты будешь уже старым пердуном, если вообще ему удастся дожить до звонка. А Вальдемар только что вышел из больницы. Он уже чувствует себя так, как твой старик будет чувствовать себя послезавтра. Но придется мне подыскать себе нового водилу. Где это видано, чтобы слепой возил хромого.

Только сейчас до Мартина дошло, почему Вальдемар сидит так апатично. Он ослеп.

– Что вы с ним сделали? – прошептал Мартин.

– Так заканчивают доносчики, – сказал Слон. Потом нажал кнопку на подлокотнике коляски и подъехал к выходу. – Можно быть или за меня, или против меня. Принцип прост. Легко запомнить.

Отец Мартина был не в состоянии поднять голову, но, когда Слон проезжал мимо него, он собрал последние силы и плюнул ему на ботинки.

– Ты будешь гореть в аду, антихрист, – прохрипел он ко всеобщей радости. – И знай, что у тебя в банде есть доносчик, потому что это не я сдал тебя. На этот раз не выкрутишься.

Слон встал, подошел к свояку и сильно нажал на один из его глаз. Раздался ужасающий вой. Мартин закрыл глаза, но не заплакал.

– Ладно, хватит развлечений. – Слон обратился к племяннику: – Где живет этот пацан?

Мартин не сразу понял, что имеет в виду дядюшка. Он смотрел на Слона, парализованный страхом. Мать его тряслась и всхлипывала.

– Кто? – пролепетал он.

– Брат той девки, тот, что угрожал Вальдемару.

– Угрожал?

– Тот, кто украл у него ствол. Это наш. Не притворяйся идиотом.

– Не знаю, – соврал Мартин.

– Если тебе хочется врать, то практикуйся чаще, потому что как-то не получается. – Слон пренебрежительно фыркнул. – Думаешь, мы не узнаем? Дом-зигзаг, но какой именно?

Тогда к Слону подошел Войтек. В его руке был деревянный пистолет, который Мартин спрятал в печи за его кроватью.

– Это я его забрал, – сказал он. Голос его был твердый и решительный. Без тени страха.

Слон на мгновение потерял дар речи. Он всматривался в кусок дерева, после чего схватил парня за щеку и рассмеялся, как будто услышал хороший анекдот.

– Мартин, сынок, ты даже не представляешь, как я люблю тебя, фраерок.

– Войтек, – уверенно поправил его близнец. – Меня зовут Войтек. Нас легко различить, дядюшка.

Слон отпустил его, вернул деревяшку. Он не дал себя обмануть, но оценил смелость племянника.

– Ты поедешь с нами, шутник, – указал на него пальцем Слон. – И не пытайся ничего выдумывать, а то мамочка и братик долго не протянут. Скажи дружку, чтобы вернул ствол, тогда ничего никому не будет. Лучше, чтобы он не попал в чужие руки.

Мартин схватил Слона за рукав:

– Пожалуйста, не трогайте этих детей. Моника и так настрадалась. Ее мать этого не переживет.

Слон смерил племянника с головы до ног ледяным взглядом:

– Посмотрите, какой рыцарь, – и влепил ему пощечину. – Давай-ка заканчивай с наркотой. Может, тогда для чего-нибудь сгодишься.

Полицейские подхватили Славомира и направились к выходу. Провожали их вопли матери, которая проклинала брата, била его и одновременно умоляла оставить в покое Войтека, но Слон стряхнул ее руку, как пыль с одежды. Сын повернулся и крепко обнял мать.

– Я вернусь, – пообещал он.

Затем бросил Мартину свой плеер, магнитофон упал на пол, и из него вывалилась кассета. Войтек только слегка покачал головой и пошел в сопровождении Буля. Мартин понимал, что у него очень мало времени, чтобы предупредить Пшемека. Его парализовал страх. Он считал, что видит брата в последний раз. А потом, прежде чем побежать самой короткой дорогой, через микрорайон, в квартиру Мазуркевичей, он упал на колени и подумал о Боге. Никогда, не раньше и не позже, он не был так уверен, что только Бог может им всем помочь.

Мартин уже четвертый месяц жил у тетки Ханны в Матемблеве. Каждый день ел дичь, потому что дядя был лесничим и много охотился. Гулял по лесу, сидел на террасе и наблюдал за дикими кабанами, которые подходили совсем близко к жилым домам. Несмотря на то что земля еще не прогрелась, трава вся была изрыта, как перепаханное поле. Животные искали еду и совершенно не боялись людей.

Мартин постоянно слушал одну и ту же кассету, The Best of The Doors, оставленную Войтеком в плеере. На The End поврежденное падением примитивное устройство всегда зажевывало пленку. Он прочел все пригодные для чтения книги. Осталась только религиозная литература, которой у родственников было очень много. О папе римском, библейские легенды и католические газеты из санктуария Богородицы, Носящей во Чреве[6]. К этому он не притрагивался.

Они уехали из Гданьска на следующий день после ареста отца. Собрали только один чемодан и сели в автобус. Отцу вменялось в вину участие в организованной преступной группировке. Кроме того, контрабанда краденых автомобилей, посредничество в сбыте иного краденого имущества, угрозы расправы со Слоном, попытка побега и избиение должностного лица при исполнении. Все имущество было арестовано, включая валютные счета. Из отца сделали преступника. Против него давали показания несколько десятков свидетелей.

Сначала мать отправила Войтека к младшей сестре в Гамбург. Она боялась, что именно на нем сконцентрируется месть Слона. Кроме того, ясно было, что Войтек лучше, чем Мартин, справится вдали от семьи. Сестра и ее муж уверяли, что парень хорошо себя ведет, быстро учит язык, помогает в бухгалтерии. Войтек не жаловался и, как всегда, не создавал проблем. Написал два аккуратных письма, а потом и это забросил. Когда ему звонили, говорил междометиями.

Мартин должен был к нему присоединиться, но муж сестры упрямился, не желая принимать под свою крышу очередного племянника. Официально обговаривались расходы, а матери заплатить за содержание двоих сыновей было нечем. Все деньги, которые удалось спасти, пошли на адвокатов, чтобы освободить отца. Мария продала за бесценок шубы, драгоценности и фарфор. Все, на что не наложили лапу приставы. Сама она устроилась уборщицей в больницу – образования у нее не было, она рано вышла замуж, никогда прежде не работала. Теперь ночами мыла полы, выливала мочу из уток. Радовалась ночным дежурствам, ночью ей было не так стыдно. Приезжая навестить сына, она в основном отсыпалась. Выглядела уставшей, измотанной, таяла на глазах. Однажды Мартин подслушал, как она жалуется сестре, что на самом деле муж младшей сестры отказывается принять Мартина из-за прилипшего к нему клейма хулигана и наркомана. Это его больно укололо.

Половиной его багажа были книги. Он намеревался вернуться и сдать все экзамены. Мать привезла ему гитару, но он ни разу к ней не притронулся.

Тетка Ханна опекала его, как жертву трагедии. Тряслась над ним, старалась вкуснее накормить, реагировала на каждую мелочь. Возможно, потому, что собственных детей у нее не было. Каждое воскресенье она молилась перед статуей Богоматери в санктуарии. Возвращалась в благостном настроении, казалось радуясь тому, что в доме есть ребенок. Она обещала сестре, что Мартин останется у них столько, сколько будет необходимо. Пусть и навсегда. Ханна предлагала Марии, чтобы и она переехала к ним, но та упорно отказывалась. Она боялась, что они могут лишиться дома, если оставят его без присмотра. Ей хотелось верить, что, как только муж вернется, все будет как раньше. Но шли месяцы, а долгожданный хеппи-энд не наступал.

Больше всего Ханна переживала за Марию. Сестра исхудала, выглядела как узница концлагеря. Как будто страшная болезнь пожирала ее изнутри. Ханна убеждала сестру, что та должна перестать заламывать руки и верить, что все будет хорошо. Мария отвечала, что Ханне проще, благодаря вере в Бога. А она так не может. Разве мог Бог допустить такое? Со временем Мария перестала приезжать. Мартин проводил много времени в обществе тетки. Она каждый день рассказывала ему о Слоне, за которого все еще молилась, и просила Бога о милосердии. Она пыталась найти логическое объяснение действиям брата, считая, что после смерти его семьи в него вселился демон. Однажды она придумала выход и поделилась идеей с мужем.

– Может быть, свозить его к экзорцистам?

Супруг пожал плечами.

– Юрек наверняка болен, – уговаривала она саму себя и всех вокруг, готовя обед. – Его душа одержима злостью. Бог покарал его, забрав семью. А он, вместо того чтобы, как Иов, принять это как проверку на силу веры, братается с дьяволом.

Мартин с трудом сохранял спокойствие. Он собственными глазами видел, что Слон здоров, что он просто притворяется.

– Он очень плохой человек, тетя. Это не просто мелкий бес. Это психопат. Он любит причинять боль другим. Лишил зрения человека, которого считал сыном. За что? Неизвестно. Может, ему все равно, кого заставлять страдать. Но этот человек теперь ослеп, потому что Слон так захотел. Не Бог!

Тетка крестилась и испепеляла Мартина богобоязненным взором.

– Бог знает, что нам посылает. Радуйся, что он уберег тебя, что ты не сын Юрека, что твои родители – Славек и Марыся. Если бы все сложилось по-другому, сама не знаю, кем бы ты сейчас был.

– Но я не его сын! И Вальдемар тоже нет! Родителей не выбирают! А его дети были виноваты в том, что у них был такой отец? Они погибли в огне. Где тогда был твой Бог? Ослеп? Оглох?

Тетка внимательно посмотрела на него. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Мартина передернуло.

– Иисус говорил: «Милости хочу, а не жертвы. Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию»[7].

Он забрал твоих кузенов, потому что такова была их судьба. Каждый несет свой крест. Не занимайся темными делами, даже не думай об этом, потому что тогда Сатана придет за тобой. Он использует любую возможность, чтобы добыть человеческую душу. – После чего она открыла Библию и прочла: – «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное»[8].

Мартину в одно ухо влетало, из другого вылетало. Когда тетка закончила, он пошел в свою комнату, чтобы приглушить бешенство. Включил телевизор, как раз шли новости. Ведущая говорила о реставрации старых гданьских домов, вручении наград экологам. Какой-то политик разглагольствовал на тему реструктуризации в полиции. Мартин как раз собирался переключить канал, когда показали кадры: вход в клуб «Роза» в Сопоте и автостраду Гданьск – Варшава.

«Таинственная смерть брата и сестры М. – объявила ведущая новостей, – шестнадцатилетняя Моника М. была найдена вчера мертвой в ванне в гостиничном номере 102. Девушка не была изнасилована, на ее теле не было следов побоев. Судмедэксперт исключил участие в инциденте третьих лиц. Причиной смерти была остановка сердца, вызванная передозировкой экстези. Во второй половине дня идентифицировано тело ее брата, восемнадцатилетнего Пшемыслава М., учащегося Конрадинума. Отделение полиции в Эльблонге проводит расследование обстоятельств данного дела. Предварительный осмотр показал, что молодой человек погиб в результате автомобильной аварии. Полиция обращается ко всем водителям, которые с шестнадцати до восемнадцати часов находились неподалеку от места происшествия и могли бы своими показаниями помочь следствию. Связаны ли эти две смерти между собой?»

Вошла тетя. Мартин поспешил убрать звук телевизора.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – заботливо спросила она и поставила перед ним тарелку с едой.

Мартин кивнул, и тетя вернулась на кухню. Потом он долго сидел неподвижно. Раньше ему казалось, что после того, что он пережил, его уже ничто не сможет тронуть. Ни испугать, ни взбесить. Со дня последней встречи с бандитами Слона он ничего не чувствовал. Был как замороженный. А сейчас будто вышел из комы. Его переполняло бешенство. Настолько сильное, что он не мог дышать. Словно кто-то затягивал у него на шее металлический обруч. Ему пришлось открыть рот, чтобы набрать воздуха. Сердце вырывалось из груди. Парень смотрел на рыдающую на экране мать Моники и угрожающего коррумпированной полиции отца. Он не слышал их слов, но ему казалось, что каждое из них обращено к нему. Это он виноват в их смерти. Он убил их обоих. Сначала Монику, потом Пшемека. Ему хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, подобно запаху. Следующая новость касалась рождения в зоопарке жирафят. Крошка жираф пытался встать на ноги. Мартин не мог на это смотреть. Вскочил с кресла, сорвал с вешалки зеленую парку.

– Ты не будешь есть? – прибежала обеспокоенная тетя.

– Мне нужно прогуляться, – ответил он очень спокойно. Ему даже удалось выдавить улыбку.

Тетя погладила его по лицу.

– Свежий воздух взбодрит тебя. Я потом подогрею.

Мартин бродил по лесу несколько часов. Не понимая, как это получилось, он оказался вдруг на автобусной остановке. Посмотрел расписание. Автобус до Гданьска отправлялся через пятнадцать минут. Он выудил из кармана несколько монет и купил в продуктовом магазине льготный билет. Он хотел поехать, взять пистолет, спрятанный в сейфе-печке, и всех их перебить. Слона, Вальдемара, подкупленных полицейских. Всех, кого он видел, всех, кто принимал участие в расправе.

Вовсе не Мартин с друзьями избили тогда Вальдемара. Они не успели даже войти в номер. Мальчишки могли максимум спровоцировать людей Слона на драку, пока не ворвался спецотряд. Может, кто-то из людей Слона подслушал их разговор? Он не мог понять, что именно случилось. В одном Мартин был абсолютно уверен: это он во всем виноват. Это из-за него пострадала Моника, а потом погиб Пшемек. Жив ли Игла? Уезжая, он попросил того отдать пистолет людям Слона. Самому ему не хватило духу снова увидеть дядюшку. Если бы Слон узнал, что во всем этом принимал участие его племянник, то наказал бы и его, и мать. И шлепками по попе дело бы не ограничилось. Украденный у Вальдемара ствол был завернут в тряпку, а затем в целлофановый пакет. Потом все упаковали в коробку из-под обуви и спрятали в «сейфе» – одной из печек в комнате родителей. За услугу Мартин отдал Игле свой пуховик, несколько доз и ключи от дома. Приятель радовался куртке, как ребенок. Дыры от забора его совершенно не смущали.

Через несколько дней, когда Мартин уже был уверен, что дело благополучно завершено, Игла передал ему кассету через знакомого таксиста. В кассете была спрятана записка. Игла писал, что ничего не получилось и что он уезжает из города. Просил, чтобы Мартин позвонил в продуктовый магазин напротив приюта в четыре часа. Им удалось тогда поговорить всего несколько минут. Игла дважды был в доме Староней. Один раз у него даже получилось вынуть пистолет из «сейфа», но он не успел незаметно уйти.

– Меня застукала твоя мать, – рассказывал он. – Она позвонила директору приюта и сообщила, что я проник к ней в дом и хотел ограбить. Третий раз не стану и пытаться. Я обещал ей и себе, что не приближусь больше к вашему дому.

Он замолчал. Мартин тоже ничего не сказал в ответ.

– На днях меня переводят в коррекционный центр для трудной молодежи. Пока я еще несовершеннолетний, но через семь месяцев мне стукнет восемнадцать. Продержусь как-нибудь пока, а потом они не найдут меня. Рвану в Варшаву. Я добыл себе гитару, буду играть на улице. Ничего, прорвемся. Если хочешь вернуть ствол, тебе придется сделать это самому.

Они договорились, что пока не будут общаться. Сейчас, после просмотра новостей, Мартин уже ни в чем не был уверен. Удалось ли Игле благополучно уехать, или с ним тоже случился какой-нибудь «несчастный случай»? Или опять Мартин, главный виновный, спрятавшийся в лесной норе как трус, узнает об этом из новостей? То, что Слон пощадил их с братом, объяснялось только родственными связями. Собственно, дядька никогда ни в чем не подозревал его, так как считал слизняком.

В последний раз Мартин увиделся с друзьями на пляже. Они считали, что им удалось обвести вокруг пальца и гангстеров, и полицию. Ветер трепал их по щекам, море было бурным. Вечером пошел снег, подтверждая прогнозы старых рыбаков. Парни боялись, что будет дальше, но друг перед другом изображали мачо. Мартин скручивал очередные косяки, а потом притворялся, что играет на гитаре. Игла пел. Пшемек не переставая курил.

– Молодец. – Мартин впервые похвалил Иглу. – У тебя голос – зашибись. Может, не такой, как у Курта, но что-то в нем есть.

– Я бы хотел когда-нибудь создать свою группу, – признался Игла.

Они уже были изрядно одурманены алкоголем и наркотиками. Выпили по нескольку банок пива, пустые помятые упаковки валялись вокруг.

– Да ты нажрался, идиот, – подытожил признание друга Пшемек. – Какая группа? Что за бред?

– Наша. – Игла повел плечами. – Я, Старонь и ты.

Повисла пауза.

– Как тебя хоть зовут? – спросил Мартин. – Если уж мы организуем группу, хотелось бы хоть что-то о тебе знать.

– Янек. – Игла улыбнулся. – Меня зовут Янек Вишневский, и я из детского дома. Я был уже в трех семьях, но ни одна не подошла. Теперь ты все обо мне знаешь.

Они уже выкурили всю травку.

– Ничего не получилось, – очень медленно сказал Старонь. Он с трудом подбирал слова, ему казалось, что время тянется как резина. – Ой, я обкурился, – добавил он и захихикал.

– Может, оно и к лучшему, – вставил Игла серьезно. – Нас не посадят, и мы сможем заняться группой.

– Попробуем еще раз. – Пшемек вытащил ствол Вальдемара. Это был черный газовый пистолет, переделанный в огнестрельный. На стволе виднелась резьба для накрутки глушителя, которого на момент кражи не было в комплекте. Ни один из них не разбирался в оружии, но они видели, как Вальдемар заряжал оружие, это казалось пустяком. Еще им удалось заграбастать коробочку с патронами. Пшемек вынул свою деревяшку и отдал ее Мартину. – Игрушка – твоя. Я беру ствол.

– Ты здесь босс. – Мартин улыбнулся, подарок ему понравился.

– Точняк, – поддержал Игла. Ему тоже хотелось быть в команде, но третьего пистолета не было. Мартин дал ему подержать деревяшку, но Игла горящими глазами вглядывался в настоящее оружие. Он повторял, как в трансе: – Бог любит троицу. А если нас закроют, то можно играть и на зоне.

Опять рваный смех. Мартина вдруг озарил момент осознания всего происходящего.

– А почему троицу?

Пшемек был трезвее всех. Он пихнул кореша в плечо:

– Потому что нас трое, идиот. Святая троица.

– Если посадят одного, то остальные отомстят, – загорелся Игла.

– Один за всех, и все за одного. – Мартин чуть не задохнулся от смеха.

– В этом весь Старонь, – прокомментировал Пшемек. – Обдолбался, и зубы сушит.

Они двинулись по домам. Каждый в свою сторону. Это была их последняя встреча.

Сейчас Мартин понимал, насколько наивными они были. Он наклонился, и его вырвало на тротуар. Теперь снова можно было дышать нормально.

– Может, вызвать скорую? – поинтересовалась старушка, пришедшая на остановку с тряпичной сумкой. Она была будто из другой эпохи, классическая деревенская бабулька.

– Может быть, у вас найдется ручка и бумажка? – спросил он в ответ. – Мне пришла в голову одна идея.

Старушка удивленно посмотрела на него.

– Не важно. – Мартин махнул рукой.

Она провожала его взглядом, когда он перебегал улицу, чтобы вернуть билет, но продавщица отказалась возвращать ему деньги. Она ругалась, что уже поздно, что автобус вот-вот будет на остановке. Мартин в него не сел, а пошел вдоль тротуара. Автобус трогался с места, когда Мартин остановился, сам не зная зачем. Он вслушивался в звук ритмично работающего двигателя, напоминающего рев оранжевой торпеды. Все началось с той машины. Автобус уже разогнался по прямой и поравнялся с идущим парнем. Мартин повернулся и сделал шаг прямо под его колеса. Последнее, что он помнил, – это Моника. Округлость ее плеча. Длинные худые пальцы ног. Потом все застелил туман.

Молочная мгла до странности напоминала пар в девичьей школьной душевой.

Весна 2013 года

Она проснулась резко, как всегда. Раз, два – и вот она, суровая реальность. Ей опять ничего не снилось. Сначала она испугалась, что проспала, не услышала будильник, опоздает на работу, потому что надо еще отвезти ребенка к свекрови. Потом все было тоже более чем привычно.

Ничего не было видно. Все застилала молочная мгла. Надо зажмуриться.

Она была не одна. Слышались шорохи, как будто кто-то мял куски полиэтиленовой пленки. Где-то вдалеке тихий разговор и пульсирующее: пик, пик, пик. Она не могла разобрать слов, доносящихся до ее ушей. Скорее чувствовала, чем слышала присутствие нескольких человек. Одним из них была женщина. Ноздри раздражал запах дешевых духов, который оставался в воздухе, даже когда женщина выходила из помещения. Наверное, она хромала, деревянная подошва равномерно шаркала по линолеуму. Этот звук был самым невыносимым, но, к счастью, быстро утих.

На этом все, и так каждый день. Она была не в состоянии открыть глаза. Ощущение собственного тела покинуло ее. Вся она превратилась в простую мысль: «Где я?» Потом пришли следующие: «Я умерла? Я на том свете? Существует ли вообще тот свет?»

Вместо ответа она услышала быстрый стук деревянных подошв. На этот раз в сопровождении нескольких других пар обуви.

Резиновые подошвы, разные комплекции, характеры, возраст. Они окружили ее. Их было несколько человек. Воздух вокруг нее сгустился. Она сумела пошевелить ладонью. Укол. Испугалась, рефлекторно дернула рукой. Боль была недолгой, колящежгу-чей, но терпимой. В голове ее пронеслись слова из песни:

Могло быть по-другому на роковом пороге,И кто-то будет вечно гореть теперь в аду.Две жизни, два надгробья, в газетах некрологи,И кто-то нам накликал нездешнюю беду…

Она хотела что-то сказать, но язык был как деревянный, шевелился с трудом. Наконец ей удалось дотронуться кончиком языка до губ. Они растрескались и болели.

– Потихоньку. – Она услышала успокаивающий женский голос. Определить возраст женщины было не под силу, но она внушала доверие. Это от нее так пахло дешевым жасмином. – Я смочу вам губы. Пока еще нельзя ничего пить.

Она ощутила на губах что-то холодное и мокрое, дотронулась языком до влажного шпателя. Она бы все сейчас отдала за глоток воды. Веки будто заржавели. Дрогнули на миллиметр. В уголках глаз она ощутила жгучие слезы, несмотря на то что не собиралась плакать. Слезы катились, неприятно щекоча щеки. Ей хотелось вытереть их, но рука отказывалась подчиняться. Она вдруг забеспокоилась о том, что, возможно, у нее нет руки, лица, ног. Или она вся забинтована и никогда уже не будет красивой. Если раньше и была.