Памяти не предав: Памяти не предав. И снова война. Время войны

Потом были долгие месяцы в катакомбах среди вони, голода и антисанитарии. После того как спала радиация, их группа стала выходить на поверхность, зачищая район ответственности от банд отмороженных мародеров. Многочисленные бункеры, без особого афиширования подготовленные через подставные фирмы на случай ядерной войны, спасли тысячи жизней офицеров, членов их семей, гражданских специалистов, к подбору которых отнеслись очень серьезно. Еще в процессе подготовки оказалось, что аналогичные мероприятия проводятся и в СБУ. Что-то, в меньших объемах, наблюдалось в МВД, хотя там больше заботились о сохранности руководящего состава, точнее об их комфорте, поэтому подземные убежища больше напоминали дворцы для генералов и их челяди.

Связь между бункерами продолжала работать и после начала ядерной зимы, хотя и в очень урезанном виде, но это не касалось мест, по которым прокатилась гражданская война, поэтому существовал некоторый обмен информацией, и данные об интересных событиях на полуострове достигли и ушей военных. Дегтярев был даже удивлен, что в Крыму кто-то сумел уберечься, после того как там рванули несколько зарядов, уничтожив Севастополь, Керчь, Феодосию, пройдясь по южному побережью, где до последнего момента оставались на боевом дежурстве береговые ракетные комплексы и в горах размещались командные центры. К своему удивлению, он потом узнал о наличии в Крыму одного из сегментов всеукраинского информатория, хранящего огромные массивы важной государственной информации. А тогда их в составе усиленного батальона десантировали с нескольких собранных по всем гарнизонам военно-транспортных самолетов в горах недалеко от Алушты и дали команду отбить объект, не уточняя о его ведомственной принадлежности. Там уже хозяйничали татары, которые целенаправленно, захватив боевую технику расквартированной в Крыму дивизии береговой обороны ВМСУ, атаковали информаторий и при поддержке турецкого спецназа взяли его штурмом. Корвет «Луцк», высланный для огневой поддержки десанта, получив противокорабельную ракету «Гарпун», выпущенную турецкой подводной лодкой, с развороченной кормой выбросился на берег, не дойдя до Алушты двадцати миль.

Тот бой Олег не любил вспоминать. Вместо разрозненной и рыхлой толпы им противостояли хорошо подготовленные и экипированные отряды, имеющие на вооружении бронетехнику и другие средства усиления. После десятичасового боя информаторий был отбит, и то только когда на помощь пришли части морской пехоты Черноморского флота. Несколько палубных вертолетов Ка-27 отловили подлодку, поразившую «Луцк», и буквально раскатали ее по дну Черного моря противолодочными бомбами. Тогда он увидел Оргулова среди русских морпехов, но так получилось, что окликнуть его не получилось, а потом дела замотали, и снова потерял след друга. Самое обидное, что когда они ворвались на нижние этажи, оказалось, что сервера и хранилища были целенаправленно уничтожены…

Сейчас он снова встретил Сергея, но вот при каких обстоятельствах…

И на этот раз его подразделение не случайно попало в Крым. У них тоже были свои информаторы, и военная разведка даже в таких условиях занималась сбором и систематизацией информации, которая имела хоть какую-то важность в этом мире. Данные о появлении в Крыму новой группировки не сильно их взволновали – одной бандой больше, одной меньше. Но дальнейшее развитие событий заставило обратить более пристальный взгляд на полуостров. После прошедших боев и тотального разграбления там мало что осталось, и по получаемой информации наличных ресурсов не хватало даже для выживания людей. А тут новая группа, обеспеченная продуктами, топливом, боеприпасами, причем позиционирующая себя как некое подразделение влияния неизвестной ведомственной и государственной принадлежности, производящая выборку специалистов, что не могло не заинтересовать. По всем параметрам тут работали не временщики, а серьезные люди, выполняющие некий план и, главное, обеспеченные для этого соответствующими ресурсами, поэтому нахождение точек соприкосновения стало одной из целей разрабатываемой операции.

Информация приходила с запозданием, и когда руководство военной разведки приняло решение вмешаться, механизм уничтожения будущих возможных союзников был запущен, и сама группа Дегтярева, отправленная в Крым вместо подразделения ВВ из Херсонской области благодаря закулисным интригам, попала под раздачу и была бы практически полностью уничтожена, не вмешайся случай в лице Сереги Оргулова и его бойцов.

Да, он выполнил задание. Все теперь ясно, но вот что с этим делать и чью сторону принять? После того как он дрался с фашистами под Киевом 41-го года, Дегтярев стал другим человеком, что-то надломилось в нем, что-то изменилось, и теперь он уже не мог так уж беспрекословно выполнять приказы руководства.

Душой он понимал Серегу и его дело, а вот разум и холодный расчет профессионала говорили о том, что друг давно ходит по лезвию бритвы, и скоро его раздавят. Слишком уж большим богатством он обладал. За такое уничтожили бы и в мирное время, а уж когда все воюют со всеми и не ограничены рамками законодательства, ради такого куша способны объединиться даже самые непримиримые враги.

Тут он вспомнил о письме, которое Серега дал ему перед отъездом и попросил прочитать перед приездом на базу. Когда они затаились в небольшом покинутом селении, Олег включил светодиодный фонарик, достал сложенный, опечатанный лист бумаги и углубился в чтение, с первых же строк хмыкнув, вызвав тем самым пару удивленных взглядов у подчиненных.

«Здорово, Олежек. Давно хотел написать нечто подобное, в стиле детективных романов, но как-то не складывалось, а тут такой случай. Ты сейчас подъезжаешь к своей базе, и я на сто процентов уверен, что она не там, где ты мне говорил. Я не обижаюсь, прекрасно понимая сложившуюся ситуацию и то, что не было сказано или специально недоговаривалось. Мы с тобой не мальчики, да и ситуация такова, что не оставляет времени для рефлексии и распускания соплей. Ты неплохой актер, но вот натурально сыграть удивление от нашей встречи не смог, а это говорит о многом, во всяком случае, для меня. Строить умозрительные заключения в этом письме как-то не хочется, поэтому скажу сразу – моя группа находится в разработке военной разведки Украины, и это непреложный факт, поэтому и прислали тебя. Значит, скоро и „гебешники“ подтянутся, и менты. Олег… Мы с тобой видели Союз и то, как целый народ просто продали, как продали наше будущее, заставив служить местечковым царькам-феодалам. Я не предлагаю тебе предавать, потому что той страны, которой мы с тобой давали присягу в военном училище, уже давно нет. И она не погибла в огне ядерной войны, и не была отравлена химическим оружием. Она умерла намного раньше. Я, как друг, как осколок того прошлого, которое нам приятно вспоминать, прошу просто прислушаться к своей совести, совести русского офицера. Не важно, что на пуговицах у тебя трезубцы. Важно то, что когда праздновали девятое мая, тост поднимали „За нашу Победу“, несмотря на все старания наших современных геббельсов. Я заметил, что все, кто побывал на той стороне – меняются. Сильно меняются. Это происходит незаметно для нас, но со стороны это видно, поэтому скоро начнется охота. Не хочу уходить в философские дебри, просто прошу поступить по совести. Сейчас у нас есть шанс. Точнее, ШАНС спасти много жизней и попытаться исправить наши ошибки. Не ошибки наших предков, а именно наши ошибки. Потому что смолчал, когда приезжая тварь заставляла отказаться от родного языка, ничего не сделал, когда уверенные в своей безнаказанности звери на улицах устанавливают свои бандитские порядки. Поступи по совести…

С уважением твой друг, Сергей Оргулов.

P.S. Надеюсь, ты меня не упрекнешь в излишнем пафосе, но, если честно, наболело».

Дегтярев сложил листок белой бумаги с отпечатанным на лазерном принтере текстом и задумался.

«Да, Серега всегда умел зацепить, да так зацепить, чтоб потом всю ночь не спалось. Он, конечно, молодец, все грамотно расписал. Да тут и ежу понятно, что со временем всех нас, кто хоть как-то был в курсе о машине времени, спишут в утиль вместе с семьями. Никому не нужны такие свидетели. Поэтому фактически Серега просто дал понять, что другого пути у нас нет, кроме как переходить на его сторону, прихватив побольше спецов, в той или иной степени лояльных к нашему советскому прошлому. Причем предпочтение отдается семейным, которые с радостью пойдут на то, чтобы отправить своих родных и близких подальше из этой радиоактивной помойки. И самое интересное, мои ребята для себя уже приняли решение, только вот ждут, когда я озвучу план операции. Вот ведь Серега, жучара. А я все думал, как он так неосторожно всех нас, новичков, потащил в прошлое на разборки с немцами. Оказывается, нам просто не оставили выхода. Наверно, так же он и с бойцами отряда полковника Черненко обошелся. Ну что тут скажешь – Оргулов молодец, все просчитал правильно и выполнил безукоризненно. Чистый воздух для детей, продукты и возможность повоевать за правое дело – мощные причины, по которым у него не будет перебежчиков, а многоуровневая система безопасности, основанная на обязательном тестировании, проверке на детекторе лжи и постоянном, ненавязчивом контроле над личным составом с обязательным разграничением уровней доступа, делает идею предательства неприемлемой. Все-таки Серега – молоток, все классно обставил и по ходу дела уже и мне местечко возле себя приготовил…»

Дегтярев с подвыванием зевнул, обратив на себя внимание всех находящихся в бронетранспортере, и, как котяра, потянулся, расправляя тренированное тело. Чутье ему уже не раз подсказывало, что бойцы вопросительно на него поглядывают: все ждут финального инструктажа. Но тут не тот случай. Именно сейчас будет приниматься судьбоносное решение о дальнейшей судьбе всех бойцов его подразделения и их семей, а возможно, и большего числа людей, которые в той или иной степени будут вовлечены в будущие события.

Приняв решение, дал команду Чеботаеву, который после разгрома группы исполнял обязанности его заместителя.

– Рома, буди людей, разговор есть.

– А что будить, все и так не спят, ждут, когда говорить будем.

– Ну и ладушки. Раз все не спят, буду говорить открыто. Да и не тот случай, чтоб играть в секреты…

Выждав паузу, дождавшись согласных кивков, он продолжил:

– Все вы поняли, во что мы вляпались. Майор Оргулов нас всех классно сделал, практически не оставив выбора. Или мы с ним пользуемся открывающимися возможностями путешествий во времени, либо с нашим нынешним руководством, реакция которого на информацию о реальном положении вещей трудно предугадать. Во всяком случае, могу сказать, что бойня будет неслабая, и мы в ней поляжем в первую очередь. А так как у нас все давно «течет», то и гебешники подтянутся, потом менты, а чуть позже могут и турки и россияне нарисоваться, и нет гарантии, что и амеры с остальной европейской шелупонью не выбросят десант. В итоге – еще один виток мировой войны, и в конце концов, чтоб портал не достался никому, жахнут по Симферополю целенаправленно еще парочкой спецзарядов, а может, и с орбиты чем-то, что оставили на черный день. Поэтому вопрос стоит ребром, с кем мы, а исходя из этого будем уже рассчитывать наши дальнейшие шаги.

– Ты сам-то, командир, что решил? Неужели сомневаешься?

– Да, сомневаюсь, хотя и вижу, что времени до начала всеобщей свалки осталось мало, и те, кто успеет максимально быстро воспользоваться возможностями установки путешествия во времени, получит больше всего призов. А что это, объяснять не надо. Для меня лично это возможность переправить семью в мир, где нет радиации и где можно нормально дышать без противогаза.

Голос подал Чеботаев:

– Так в чем проблема, товарищ майор? Мы-то уже не мальчики, тут все повоевать успели. Я, конечно, понимаю, присяга и все такое, но кто мне объяснит, ради чего мой ребенок должен гнить в вонючих галереях, когда есть возможность спасти его? Как по мне, так ваш друг Оргулов вполне по совести поступает: без всякого сюсюканья зачистил всех отморозков, наладил систему управления и снабжения. Я лично для себя уже все решил, если вас интересует мое мнение. Свой долг перед страной и народом мы выполнили. Только ведь уже ни страны, ни народа не осталось…

Олег его перебил, прекрасно понимая, куда могут завести такие философские диспуты.

– Да, долг мы свой выполнили, но у нас осталось командование, боевые товарищи. Только благодаря дисциплине мы остались силой… А тут, если начнутся разборки, наших же спецов против нас и бросят.

– И что? Сколько нам в таком режиме осталось жить? Рано или поздно загнемся от радиации или погибнем, как ребята в очередной разборке за фонящие развалины. Командир, может хватит юлить, ты же ждешь нашего одобрения, считай, его получил. Что будем дальше-то делать?

Олег вполуха слушал, внимательно наблюдая за остальными бойцами, которые пока не вмешивались в разговор, как бы делегировав право говорить от их лица прапорщику Чеботаеву. Со стороны Дегтярева это была игра в неуверенность, в которой он пытался выявить колеблющихся и вовремя подобрать нужные аргументы, и если таковые не будут до конца убедительными, то принять самые жесткие меры, вплоть до ликвидации. У этой игры были свои правила, и для себя майор Дегтярев уже решение принял, и давно, когда прокачал всю ситуацию с путешествиями во времени и всю расстановку сил. Главный посыл Оргулова он понял – наладить контакт с украинскими военными через его связи в военной разведке, при этом не раскрывая основную суть, подсунув басню про Антарктиду. Теперь вопрос стоял о целостности и надежности его команды. Тут он не хотел ошибиться, поэтому на протяжении трех дней путешествия продумывал план этого разговора. Еще одной из серьезных проблем являлось психокодирование среди спецподразделений, которое было нередким явлением. Обычно делали установки на беспрекословное подчинение командиру и руководству, безусловное принятие государственной доктрины, на психическую устойчивость во время боевых столкновений, когда многие простые «портяночники» слетали с катушек, окунувшись в кровавое море войны. Такие настройки, как зарядка аккумулятора, должны были постоянно обновляться и закрепляться в мозгах бойцов, но в условиях полного разгрома специалисты в этой области и методики были практически утеряны. Это не было основной проблемой, хотя и пренебрегать опасностью с этой стороны Дегтярев не собирался. В довоенное время жена Чеботаева работала администратором в одной из небольших оздоровительных фирм, где вовсю применялось психокодирование для лечения алкоголизма, наркомании, и благодаря природному таланту сумела освоить некоторые методики, а больше, из природного чувства протеста, осваивала всевозможные приемы противодействия. Во время вынужденного сидения в бункере она тщательно вылавливала «якоря» на подчинение у мужа, а впоследствии и у его командира – майора Дегтярева, хотя это и не афишировалось… Сейчас прошло много времени, и все установки, которыми до войны были напичканы спецназовцы, должны были уже потерять силу и выветриться, но гарантий никаких не было, а значит, необходимо ожидать опасности и с этой стороны. Олег был не из тех, кто полагался только на удачу, и предпочитал подстраховаться, даже ценой жизни кого-то из боевых товарищей. Такова уж специфика его службы.

Во время одной из отлучек из БТРа, вместе с Чеботаевым, которого он знал как облупленного и мог полностью на него полагаться, они обговорили, что, когда и кто будет говорить. Сейчас операция вошла в завершающую стадию…

Олег опустил голову, исподлобья изучая своих бойцов, стараясь разглядеть следы сомнения, злости, непонимания, несогласия. Чеботаев тоже занимался отслеживанием реакции личного состава, но пока все шло гладко и по плану…

Причины волноваться были. Еще до войны они с Серегой были неприятно поражены историей со своим бывшим сослуживцем, прапорщиком Ванькой Пельниковым, который, так же как и они, служил в Севастополе в полку морской пехоты, в разведроте. Перевод полка в Феодосию привел к тому, что большинство офицеров и прапорщиков оказались оторваны от семей, проживающих в городе-герое. Естественно, жильем на новом месте службы никто их обеспечивать и не собирался: людям приходилось жить в казармах вместе с личным составом, изредка позволяя себе наведываться в Севастополь к родным. Учитывая невысокие зарплаты, такие поездки были весьма накладными, и через три-четыре месяца на имя командира бригады морской пехоты посыпались рапорта об увольнении или переводе обратно в Севастополь от тех, кому удалось найти место и получить отношение.

Именно в то время Серега, доведенный до ручки, и дернул на «гражданку», а вот Ванька Пельников, будучи неплохим спортсменом, перевелся в штаб в управление физической подготовки. Потом там у него что-то не сложилось, и при очередном реформировании перевелся в спецназ внутренних войск, базирующихся в Севастополе. В 2004 году во время «оранжевого» переворота стоял на Майдане и охранял Верховную Раду. После его перевода в Киев связь с ним была потеряна, но буквально перед самым началом войны Дегтярев с Оргуловым случайно пересеклись с ним на железнодорожном вокзале Симферополя. Ванька изменился, и не в лучшую сторону: веселый и жизнерадостный боец превратился в угрюмого и раздражительного человека, хотя встрече со старыми знакомыми он обрадовался. Конечно, по этому случаю заскочили в одно из околовокзальных кафе, где, как положено боевым товарищам, решили это дело отметить. Там Ванька вкратце рассказал о своей службе в спецназе внутренних войск в Киеве, о политической возне и о том, как бойцы чуть ли не целыми взводами подают рапорта на увольнение. Оргулов к тому времени уже работал в банке и был вполне доволен жизнью, Дегтярев тоже неплохо пристроился в разведуправлении ВМСУ, поэтому слушать сослуживца было тяжело – не всем везло в этой жизни. И вот во время разговора Серега, всегда отличающийся особой нелюбовью к украинизации на юго-востоке Украины и особенно в Крыму, пошутил по поводу украинского языка, вместо которого всячески насаждался польский суржик, и вообще всего положения в армии и внутренних войсках. Реакция Пельникова поразила обоих: его глаза остекленели, и, не сказав ни слова, он, как бойцовая собака, бросился на Оргулова, пытаясь ударить его пепельницей в горло. Тогда только оставшиеся навыки Сереги да сноровка Дегтярева предотвратили несчастье, но пример был показательным. Ваньку удалось скрутить и успокоить, но потом он долго шипел и выкрикивал: «Я вас научу Украину любить!» Самое интересное, что такого за ним никогда не наблюдалось. Во время службы в морской пехоте он, как и все, потешался над замполитами, которые быстро перестроились и уже назывались воспитателями, и на корявом, ломаном украинском языке во время собраний в красном уголке, который уже назывался светлицей, рассказывали о НАТО, о курсе Украины на интеграцию и что американцы – наши лучшие друзья. На что офицеры и прапорщики обычно посмеивались и вполголоса предлагали, в случае вступления в НАТО, выделить каждому по персональной Левински, так сказать, для более глубокой интеграции… А тут такой кардинальный поворот в мировоззрении, особенно после службы в элитных частях внутренних войск. По своим каналам Олег попытался навести справки, но тут же был одернут и поставлен в стойло так, что всякое желание продолжать наводить справки у него пропало. Единственное, что удалось накопать, были слухи, домыслы, но не более того. Большинство, в основном исходящее из уст чиновников, сводилось к мнению о психокодировании молодежи на Майдане во время «оранжевого» переворота и тому, что бойцы попали под воздействие, результаты которого со временем пройдут, хотя у Дегтярева на этот счет было свое мнение. Потом началась война, и уже не было места прошлым проблемам, и все оказалось брошено на выполнение заданий командования и элементарное выживание.

Сейчас, вспомнив эту историю, тот стеклянный взгляд Пельникова и его бессознательную реакцию, больше похожую на рывок кавказской овчарки при команде «фас», он старательно изучал своих бойцов, пытаясь выявить хоть какие-то признаки неудовольствия или несогласия. Но сейчас Дегтярев больше всего на свете боялся увидеть такой же остекленевший взгляд у кого-нибудь из своих боевых товарищей.

Убедившись в отсутствии хоть каких-то настораживающих признаков, Олег приступил к инструктажу.

– Значит, так, естественно, в открытую мы не попрем к нашим с криками «Мама, я вернулся!». Сразу контрики возьмут в оборот и всех выпотрошат, конечно, нам этого не хотелось бы. Пока немного затаимся возле одного из бункеров-спутников и установим канал связи с нашими ребятами, которые прибудут на дежурство.

– А если будут не те?

– График дежурств я на всякий случай уточнил перед выездом, через два дня на «Заозерный» как раз заступает группа капитана Карпова…Так что слушай мой приказ.

Все находящиеся в бронетранспортере внимательно уставились на своего командира.

– При наступлении темноты скрыто выдвигаемся к бункеру «Заозерный», забазируемся в трех километрах южнее, в развалинах фермерского хозяйства, и устанавливаем наблюдение за окрестностями. При смене гарнизона попытаемся установить контакт. Еще раз обращаю внимание всех на обязательный режим радиомолчания. Все, а теперь всем спать, завтра будет трудная ночь. Чеботаев дежурит первым, за ним – Перминов и Хрулев.

Бойцы молча кивнули и расползлись по своим лежанкам. Чеботаев, натянув противогаз, гулко хлопнув дверью, вылез на улицу, проверить окрестности. Средства наблюдения замаскированного в развалинах бронетранспортера не позволяли в полной мере контролировать обстановку, поэтому дежурному приходилось во время каждой остановки выходить, скрытно прокладывать кабеля и устанавливать по периметру видеокамеры, чем Чеботаев и пошел заниматься.

Олег закрыл глаза, как бы задремав, но накачанный адреналином организм от практически постоянного стресса пока отказывался засыпать, и майор прокручивал в голове воспоминания о последних событиях своей жизни.

Глава 6

Хороший обед, хотя больше по времени подходящий для раннего ужина, прибавил сил и бодрости. Чувство умиротворения как бы оттеснило на задворки памяти неприятные, трагические ночные события и позволяло смотреть в будущее с определенной долей оптимизма. Но война дала о себе знать. Через час после наступления темноты в городе завыли сирены, и мы с Санькой и еще двумя нашими бойцами, которых на носилках несли молчаливые здоровяки в общевойсковой форме РККА, хотя их ведомственная принадлежность не вызывала сомнений, спустились в бомбоубежище, где уже собрался весь состав госпиталя. Это был подвал дома старой постройки с широченными стенами, чуть ли не больше метра толщиной, из инкерманского камня, поэтому в бомбоубежище стояла достаточно низкая температура, и многие раненые кутались в солдатские одеяла.

Мы с Санькой примостились в уголке, окруженные двумя охранниками, и с интересом рассматривали людей вокруг. Двух наших лежачих раненых положили рядом. Один из них, сержант из «внутряков», еще не пришел в себя после экстренно проведенной операции, а вот второй, из недавнего пополнения, был в сознании и с интересом вертел головой по сторонам. Он, когда увидел меня с Санькой, обрадовался и попытался заговорить: охранники тихо, но вежливо и достаточно настойчиво попросили не разговаривать. Несмотря на большое количество людей и явную перегруженность бомбоубежища, благодаря охранникам вокруг нас образовалось свободное пространство, в которое никто не пытался проникнуть: все в помещении демонстративно делали вид, что нас не существует. В пяти метрах, над носилками с тяжело раненным матросом склонилась недавняя знакомая военврач Воронова. Что-то там произошло, и на ее встревоженный окрик к ней подбежала медсестра, на ходу подтягивая тяжелую брезентовую сумку с красным крестом. Приглушенные крики, стоны и так заполняли бомбоубежище, но тут и мне стало понятно, что перед нами развернулась картина агонии.

Через пять минут военврач выпрямилась, опустив голову, осталась стоять возле носилок. В свете слабых лампочек и нескольких керосиновых фонарей, установленных в специальных подставках на стенах, был виден испачканный кровью халат. Она провела тыльной стороной кисти, испачканной в крови, по лбу, убирая выбившуюся из-под шапочки прядь темных волос, оставляя при этом на бледной коже темный красный след. На фоне воющих на улице сирен, грохота зенитных орудий и нескольких недалеких взрывов тяжелых авиабомб развернувшаяся перед нами картина смерти раненого матроса пробрала не меня одного. Санька отвернулся, опустил голову и как бы невзначай стал поглаживать цевье автомата.

Это было труднее всего, видеть смерть рядом. Я всегда с трудом понимал врачей, точнее хирургов, которые всю жизнь ходят рука об руку со смертью и умудряются оставаться людьми, хотя не все, многие просто черствеют и начинают смотреть на больных, как сборщик конвейера на типовую деталь. Да, мы были не мальчики, и воевали, и убивали, подрывали, расстреливали, резали, сжигали, теряли друзей и уничтожали врагов, добивали раненых и просто зачищали ненужных пленных, походя полоснув штык-ножом по горлу, но все это проходило либо в горячке боя, либо в рамках выполняемого задания. А тут просто так, рядом, когда ты остаешься немым свидетелем, смотришь, как в театре, наблюдаешь смерть чуть ли не в тепличных условиях. Мы еще настолько не очерствели, чтоб на такое спокойно реагировать, поэтому, когда уже под утро скомандовали отбой воздушной тревоги, молча поднялись в свою палату. Даже бойцы НКВД выглядели задумчивыми.