Полная версия
Лейтенант Хвостов и мичман Давыдов
Владимир Виленович Шигин
Лейтенант Хвостов и мичман Давыдов
Правообладатель: Горизонт
Два храбрых воина, два быстрые орла…
Хвостов! Давыдов! БудьтеВвек славными и вы!Г. ДержавинДавняя история жизни и дружбы двух героев моего рассказа сегодня почти забыта. А зря! Ведь по обилию невероятных приключений, увлекательнейших путешествий, жестоких сражений она вполне могла бы стать сюжетом десятков романов и кинолент.
Говорят, что император Александр Первый, слыша их фамилии, сразу же раздраженно спрашивал:
– Ну что опять натворили эти сорвиголовы?
А натворили они за свой недолгий век на самом деле немало.
Где только не разворачивались события: на просторах Балтийского моря и Тихого океана, в боях со шведским флотом и индейцами-колошами в лесах Финляндии и чащах Аляски, на курильских скалах и в сибирской тайге! Дуэли и боевые ордена, схватки с разбойничьими шайками и тюремные остроги, корсарские набеги и монарший гнев – всего там было с избытком! О героях этого рассказа ходили легенды, поэты слагали им оды, они были кумирами молодежи и сущим бедствием для начальства. А сколько вокруг них было и осталось неразгаданных и по сей день тайн и загадок! И сейчас еще деяния двух друзей отдаются гулким эхом в большой политике России…
Но видимо, уже настала пора поговорить и о самих героях. Итак, мой рассказ пойдет об офицерах российского флота Николае Хвостове и Гавриле Давыдове.
Я держу в своих руках старую книгу. Книга с незапамятных времен хранится в нашей редакционной библиотеке журнала «Морской сборник». Это дневник Гавриила Давыдова «Двухкратные путешествия в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова писанное сим последним» с «преуведомлением» вице-адмирала Шишкова. Толстая и грубо шероховатая бумага, на такой печатали книги триста лет назад. На титульном листе надпись «Санкт-Петербург в Морской типографии в 1810 году». Перелистываешь страницы и окунаешься в события давно минувшей эпохи…
Друзья-товарищи
…В мае 1790 года в Кронштадте царила суматоха. По слухам вот-вот должен был появиться шведский флот, чтобы в решительной атаке на эскадру адмирала Круза, попытаться переломить ход русско-шведской войны и пробиться к Петербургу.
Одеваясь в полотно парусов, русские корабли спешно вытягивались на внешний рейд.
Вице-адмирал Круз лично объезжал шлюпкой эскадру, готовя ее к решительной схватке. На крепостных фортах у заряженных пушке денно и нощно дежурили канониры с зажженными пальниками. На плацу Морского Корпуса в строю под знаменами весь состав до самых младших рот. Офицеры при орденах и шпагах. Директор корпуса Голенищев-Кутузов кричал зычно:
– Враг стоит у стен кронштадтских! Отечество требует пасть, но не отступить! Пришел и ваш чред! А потому кадеты пойдут на крепостные стены, а господа гардемарины производятся высочайшим указом «за мичманы» и направляются по кораблям!
Ответом на речь адмирала было дружное «ура». Тотчас после роспуска строя гардемарины отрядили дворников и сторожей за праздничной выпивкой и закуской. «За мичмана» – это еще и не мичман, но уже и не гардемарин. Предлог «за» выпускников Корпуса не смущал, главное, что они буквально завтра будут в бою. А остальное наверстается!
Среди определенных в виду особых обстоятельств в «за мичмана» был и юный Николенька Хвостов.
Уже через несколько дней пришлось ему с сотоварищами полной мерой хлебнуть лиха в двухдневном яростном Красногорском сражении. Истекая кровью, эскадра вице-адмирала Круза отбила все атаки шведов, а затем, когда с запада подошла Ревельская эскадра Чичагова вообще погнала противника в выборгские шхеры.
Через месяц новее сражение в Выборгской бухте. Ожесточение было настолько велико, что на кораблях потоки крови напрочь забивали палубные шпигаты.
На войне мужают быстро, вот и Николенька Хвостов уходил на войну мальчиком, а вернулся пытанным огнем и штормами морским волком.
Николай Александрович Хвостов родился в 1776 году в семье статского советника Александра Ивановича Хвостова и Катерины Алексеевны Хвостовой, урожденной Шелтинг. В семилетнем возрасте Колю определили в Морской кадетский корпус, а в четырнадцать он уже сражался «за мичмана». За храбрость в Выборгском сражении Хвостов был награжден золотой медалью «За победу на водах Финских» и произведен в долгожданный мичманский чин.
По окончании шведской войны Николай четыре года непрерывно плавает на эскадрах у английских берегов и голландских. Россия уже вступала в полосу наполеоновских войн. Время было лихое. На шатких корабельных палубах рождалось новое поколение русских моряков, тех. Кому в самом скором времени предстояло явить Андреевский флаг на всех морях и океанах. Лейтенанты Крузенштерн и Головнин, Лисянский и Хвостов – птенцы моря Балтийского, будущие герои великих морских походов…
Хвостов, по описаниям современников, имея средний рост и посредственную силу, «соединял в душе своей кротость агнца и пылкость льва».
Во время многомесячных крейсерств и произошло знакомство лейтенанта Николая Хвостова с только что окончившим Морской корпус мичманом Гаврилой Давыдовым. Первый к тому времени был уже вахтенным начальником на 74-пушечной «Иануарии», второй состоял при нем вахтенным офицером. Наверное, именно тогда во время долгих томительных вахт и родилась эта удивительная дружба.
Давыдов был совсем еще молодым восемнадцатилетним мичманом, только в 1798 году окончившим Морской корпус. Вот как описывает его вице-адмирал Шишков в своем «преуведомлении»: «Он (Давыдов – В. Ш.) в самой юности отличался не только особенною остротою, но и чрезвычайным прилежанием, приобрел немалые знания в математике и словестных науках, почему из представленных в том году к производству в офицеры пятидесяти или шестидесяти человек найден по достоинству первым. Он был довольно высокого роста, строен телом, хорош лицом и приятен в обхождении; предприимчив, рассудителен и смел. Нравом вспыльчив и горячее Хвостова, но уступает ему в твердости и мужестве. Он одарен был живостью воображения и здравым рассудком, имел острый и примечательный ум. Много читал и любил увеселения, беседы и общества, однако ж, охотно оставлял их для несения трудов и подвигов; неустранялся от забав и гуляний, однако ж, находил время упражняться и писать дельное и шуточное».
Дневник Хвостова, относящийся к этому времени не только очень интересен, но и поучителен. Хвостов начал вести свои дневники еще с молодых лет, и, в частности, называет его довольно интересный дневник плавания в Англию в 1799 году. Он пишет о вахтенной службе, о круге своего чтения. Читает «Аноиды» Карамзина и «какого-то Евгения» – то ли повесть Измайлова, то ли комедию Бомарше, переведенную на русский в 1770 году. Хвостов делает выписки из сочинений прусского короля Фридриха Второго.
Любопытный нюанс: не отказываясь от горячительных напитков и офицерских застолий, он честно записывает в своем дневнике, что однажды, будучи «недовольный креплением парусов, высек несколько матросов и, сменившись с вахты, с досады, что дурно крепили паруса, выпил два стакана пуншу и сделался пьян… Вот как проводим мы наше время, или, лучше сказать, убиваем. Я, правда, всякий день в мыслях собираюсь учиться по-английски…» Он велел выпороть матросов, будучи нетрезв, а потом мучился своей несправедливостью…
Историк отечественного флота А. Соколов сохранил для нас еще один интересный эпизод из дневника Хвостова. Речь идет об описании Хвостовым морского сражения 11 августа 1799 году у побережья Голландии. К этому времени Хвостов служил уже на линейном корабле «Ретвизан». Этот линейный корабль был в 1790 году захвачен в бою у шведов, а потому служить на «призовом» корабле считалось особо почетно. Да и командный состав на «Ретвизане» был как на подбор! Командиром сын знаменитого адмирала Грейга Алексей Грейг, будущий командующий Черноморским флотом, старшим офицером знаменитый силач и любимец всего флота Дмитрий Лукин. Хвостов пишет в своем дневнике: «В пять часов утра луч солнца, приводя в радость покойного поселянина, живущего на границах, углубленного, вовремя, когда светило поверх горизонту, над плугом для насыщения разграбляющего его беспрестанно народа; в равной радости находится воин, находящийся под страшнейшими Тексельскими пушками, жаждущий выбрать хороший день, чтоб все препятствующее на берегах Голландии разграбить и предать вечному пеплу, не принося тем ни себе и никому прибыли, кроме разорения… Состояние наше весьма несносно! Все корабли проходят мимо нас, а мы стоим на месте и служим им вместо бакена! Вся надежда наша быть в сражении и участвовать во взятии голландского флота исчезла! В крайнем огорчении своем мы все злились на лоцмана и осыпали его укоризнами, но он и так уж был как полумертвый».
Друзьям он говорил, что не может служить на берегу, что только в море в нем «возгорался некий новый пламень».
Его спрашивали:
– Что сделаешь ты, ежели дело будет по-особому трудным, потребует особливых трудов и отважности?
– Чем опаснее, тем для меня будет приятнее! – отвечал Хвостов, и в этом ответе не было ни капли бравады.
«Чрезмерная привязанность к родным и беспредельная любовь к славе были двумя главными свойствами его души», – свидетельствовал адмирал Шишков о Хвостове, приходившегося ему племянником.
Не чурался лейтенант Хвостов и женского общества. Но и здесь он предстает перед нами настоящим романтиком: «В самых величайших опасностях просьба и слезы прекрасных женщин в силах сделать на сердце самого жестокого человека и нечувствительного мужчины такие впечатления, что забудет все окружающие опасности… Я видел пример тут над собой, входя в нежнейшие чувства души милого творения, забывая несчастия и гибель к нам приближающуюся. О, женщины! Чего вы не в состоянии сделать над нами, бедными!»
В те дни его новый друг мичман Давыдов также переживал пору первой юношеской влюбленности. Нам известно лишь имя девушки, которая очаровала молодого моряка – Катерина.
Один из первых биографов наших героев позднее напишет: «Хвостов был уже человек развившийся, возмужалый, страстный и притом довольно искусный моряк, много читавший и многому научившийся, хотя отрывочно; отважный и честолюбивый. Чувствительность и человеколюбие, развитые в нем философию осьмнадцатого века, в первые годы сильно боролись с порывами к бранным подвигам, с этими, по его словам того времени „варварскими чувствами, вперенными в нас с самого младенчества“, и уже заметно были преодолеваемы им, как это свидетельствуют его дневники. По временам, следуя всегдашнему тогда обыкновению, он любил выпить и поиграть в карты, но с некоторым ожесточением отзывался о такого рода препровождении времени, как будто вынуждаемый так „убивать“ его, нетерпеливо ожидая для себя перемен… Давыдов был еще юноша, красивый лицом высокий и стройно сложенный, отлично образованный, немножко поэт, пылкий и влюбчивый, столь же отважный как Хвостов, но гораздо менее его твердый… Чудно свела судьба на вечную дружбу этих двух молодых людей, так мало сходных между собой, благословив их на удивительные приключения и отважные подвиги».
После окончания дальнего плавания к Англии и боевых действий в Северном море русские эскадры возвратились в Кронштадт. Наступило временное затишье в войнах, и никто не мог сказать, сколько оно продлится. На смотре флота император Александр остался весьма недоволен выправкой вернувшихся из дальнего плавания моряков.
– Надобно их подтянуть по части фрунтовой! – велел он морскому министру Чичагову.
Нет для настоящего моряка горше жизни, чем на берегу в казарме, а тут еще утром плац и барабан, днем плац и барабан, да и вечером тоже. В Кронштадт – столицу флотскую понаехали чины армейские.
– Вы штучки свои моряцкие бросайте, ходите, что утки кривобокие! – кричали те чины, слюной брызгая. – А кто маршировать, да ружьями экзерцировать по чести не желает, того пинками гнать будем со службы государевой!
И гнали… Гнали боевых капитанов только за то, что те не тянули изящно носок, гнали в пехоту мальчишек мичманов, бредивших морями, гнали в деревню седых адмиралов, пред которыми еще вчера трепетала вся Европа. Многие, не терпя унижений, уходили сами: кто в именья родовые, кто во флот партикулярный, а кто и просто в дома инвалидные да ночлежные…
Лейтенант Хвостов, из-за ненависти к порядкам армейским, стрелялся с каким-то пехотным капитаном и, хотя оба остались, к счастью, живы.
Морской министр немедленно упек лейтенанта на гауптвахту. Когда Хвостов вышел, то почесал затылок:
– Так дальше жить, только себя губить!
Историки пишут, что у Хвостова в Петербурге была большая и дружная семья: мать, отец, братья да сестры. Жили весьма бедно. Для всех них старший сын и брат был не только гордостью, но и главной надеждой и опорой. А заботится о близких приходилось, решаясь, порой, на поступки самые, казалось бы, безрассудные. Так вскоре после вступления на престол императора Александра Первого, отец Хвостова лишился из-за тяжбы своего небольшого родового имения. Тогда наш герой подстерег гулявшего по садовым дорожкам Летнего сада императора и без долгих раздумий бросился перед ним на колени.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
