Невеста Христова

Андрей Анисимов

Близнецы 8. Невеста Христова

Москва 10 мая 2001 года

Станислав Васильевич Тихомиров смолил не переставая.

В дежурке, как в пироге с начинкой, дым застывал слоями. Вадим Ключицын сперва морщился, потому что не курил, потом привык и перестал замечать. Победно заканчивая седьмую партию, Станислав Васильевич плотоядно потер руки:

– Раз, и наши в дамках. Учись, салага, пока я жив.

Ключицын зевнул и с обреченным видом принялся расставлять шашки для очередной баталии. Победы противника не слишком задевали его самолюбие. Понятно, что, отслужив в милиции больше десяти лет и дежуря по два раза в неделю, Тихомиров в шашках поднаторел. Вадим посмотрел на часы. Стрелки показывали десять минут третьего. Не так молодой медэксперт представлял свое первое дежурство. Он вздохнул и сделал первый ход в новой партии.

Накануне Ключицын весь день пребывал в приподнятом настроении и изрядно волновался. Ему представлялись страшные картины искалеченных бандитами жертв. И он по нанесенным увечьям определяет, как они были убиты. Мало того, его заключение помогает следователю быстро задержать преступников. А на самом деле они с криминалистом уже шесть с половиной часов бьются в шашки. Скоро утро – и ни одного происшествия.

– Чего зеваешь, салага? Я опять в дамки проскочил. Нарочно подставляешься? Мы же не в поддавки играем, – пристыдил Ключицына Тихомиров.

– Станислав Васильевич, и часто мы так будем сидеть?

– Как сидеть? – Не понял криминалист.

– Как сегодня. Всю ночь ни одного вызова…

– А, вот ты о чем? Труп не терпится пощупать, салага, – оскалился Тихомиров: – Не бойся, наглядишься, еще тошнить будет. Обычная история – одно дежурство томишься от безделья, а на другом молишь Бога о передышке. Ты не спи, давай ходи.

Но сделать ход Ключицыну не удалось. По рации объявили о выезде. Тихомиров неспешно отправился в туалет облегчиться на дорожку, а Вадим еще раз осмотрел свой чемоданчик и бегом помчался вниз. Следователь Володин и кинолог Антонов уже сидели в машине. Овчарка Тибет тяжело дышала, вывалив розовый язык, и на Вадима не обратила внимания. Зато Володин, оглядев Ключицына недобрым взглядом, поинтересовался:

– Ты откуда взялся такой?

– Наш новенький медэксперт. – Ответил за парня Антонов: – Сегодня у него первый выезд.

– Ну, ну… Молодо зелено и все такое… – Сквозь зубы процедил следователь и отвернулся к окну. Тихомиров уселся в машину последним:

– Пива сегодня не пил. А отливаю каждый час.

– Простату лечить надо, товарищ майор.

– Причем тут простата? – Обиделся Тихомиров.

– Это проблема всех старых кобелей. Правда, Тибет?

Пес скосил уши и подобострастно посмотрел хозяину в глаза. Кинолог ухмыльнулся и похлопал собаку по загривку:

– Все понимает, шельма…

По ночной Москве они через десять минут добрались до места. Небольшой парк отделял огромное здание Медицинского центра от Каширского шоссе. Недалеко от главного входа топталась группка людей в белых халатах, а на асфальте лежала девушка. Она лежала на спине, словно прилегла отдохнуть. Ничего трагического в ее позе Ключицын не заметил. И лишь один туфель на высоком каблуке сиротливо валялся на асфальте, метрах в десяти от тела.

Молодой лейтенант, сдерживающий народ на некотором расстоянии, козырнул Володину. Тот кивнул постовому и склонился над девушкой:

– Нам тут делать нечего. Типичный наезд и все такое… ДПС надо было вызывать, а не нашу следственную бригаду.

– Не я вызывал. Доктора из центра шум подняли. Это их сотрудница. – Оправдывался постовой: – Они и смерть констатировали.

– Ладно, давайте, ребята, работать, раз приехали. Новенький, как там тебя?

– Лейтенант мед службы Вадим Ключицын, – отрапортовал начинающий медэксперт.

– Ключицын так Ключицын. Осмотри потерпевшую, ну и все такое… – Бросил Володин и пошел опрашивать свидетелей.

Тибет покрутился возле трупа и жалобно заскулил.

– Пес следа не чует. – Пожаловался кинолог и увел собаку.

В машине Ключицын вспоминал практические занятия в институте, что и зачем нужно делать. Но на месте сразу все забыл. Потянулся взять лежавшую за руку и пощупать пульс.

– Подожди, не трогай! – Крикнул криминалист и щелкнул фотоаппаратом.

Вспышка осветила нежные черты девушки, и сережка в ее ухе сверкнула. Ключицын вздрогнул. Лицо покойницы с открытыми глазами было прекрасно. Она смотрела в ночное небо и, казалось, любовалась звездами. И только кровь, залившая асфальт под ее затылком, говорила о трагедии.

– Может, она сама под машину бросилась? Неразделенная любовь и все такое. – Долетел до Вадима голос следователя и ответ одной из женщин, с которыми он беседовал:

– Господи, она замуж собиралась. Такая счастливая бегала…

– Вот и добегалась. Машин-то ночью нет, как ее угораздило…

Ключицын тряхнул головой, раскрыл свой чемоданчик и принялся за работу. Эта была первая насильственная смерть в его профессии, и она выглядела вовсе не так, как он себе представлял. На страшные, изувеченные бандитами жертвы девушка у медицинского центра на Каширке вовсе не походила.

* * *

10 Июля 2004 года

«Любимая, мы проговорили всю ночь, а я пришел на работу и чувствую, что не досказал главное… У тебя бывало так, ты чувствуешь себя одной во всей вселенной. Понимаешь, любимая, у тебя все есть. Есть машина, деньги, даже какая-то власть над людьми, а ты один. От этого жуткого одиночества хочется выть. Выть как волк на луну. Потому что когда ты одинок, все это не нужно. Не нужны деньги, не нужна власть. Даже собственный успех кажется абсурдом. Все обман, потому что ты ни с кем не можешь все это разделить. А еще страшнее, когда ты одинок вдвоем. Человек живет рядом с тобой, а ты все равно один. Мне говорят, а долг перед семьей, перед ребенком? Все это пустые слова. Можно исполнять этот долг, не испытывая ничего, кроме скуки. Делиться деньгами нетрудно. Хочется делиться душой. Понимаешь меня, любимая? А делиться душой возможно только с родным близким существом, которое понимает любой твой порыв. Радуется твоей радости и сочувствует твоей боли. Я счастлив, что нашел в тебе такое существо. Люблю тебя и молю Бога, чтобы он быстрей соединил нас».

Твой Песик* * *

12 Июля 2004 года

«Мой милый, добрый, единственный любимый Песик, я тебя очень хорошо понимаю. Эти слова будто я сама сказала. У меня все так и было, пока в мою жизнь не вошел ты. Тот был красивый, но такой пустой, как резиновый мяч. Я пыталась говорить с ним, а мои слова отскакивали, как отскакивают пальцы от стенок надутого шара. Мне казалось, что он не видит меня. Не замечает моей красоты, не ощущает моего душевного тепла, которым я пыталась его согреть. Я с ним рассталась. Он даже не понял почему. Ведь он давал мне денег столько, сколько я попрошу. А зачем они мне? Теперь все по-другому. Хотя тебя нет рядом, я живу на одной земле с тобой. Дышу одним с тобой воздухом. Я вся принадлежу тебе. Моя упругая юная грудь, и мои стройные ноги, и волосы, и лицо. Вся целиком. Я чувствую и понимаю каждый твой порыв. Когда я думаю, что ты далеко и я не могу прижать твою прекрасную голову к своей груди, утешить тебя и вылечить от этого леденящего одиночества, что владеет тобой, я плачу. Я знаю, что мы скоро встретимся и будем счастливы. Потерпи совсем немного. И спасибо за перевод, но ты слишком меня балуешь».

Твоя Лана* * *

Санкт-Петербург 10 октября 2004 года.

– Ты думаешь, он в командировке? Он с очередной шлюхой на пляже за кордоном. – Глаза Павла сверкали ненавистью. Лицо мальчика порозовело, и белесый пушок над верхней губой проступил отчетливее.

– Не смей так говорить об отце. Ты еще слишком мал и глуп! – Истерическим тоном потребовала Полина.

– Сама дура! Ты что, слепая или притворяешься!? Почему ты с ним не разведешься? Тебе нравиться бегать с рогами… Он же тебе все врет.

Женщина открыла рот, чтобы закричать. Она даже замахнулась на сына, но внезапно поникла, упала в кресло и заплакала.

– Ну что, я прав? Прав? Прав? Он опять наврал, что в командировке?

Полина не слышала. Она затараторила быстро, словно самой себе:

– Хорошо сказать – разведись…. А квартира, а дача? А жить на что? Я ведь ничего не умею. На что тебя учить? Ты же учиться не хочешь. Тебе ставят пятерки за его доллары. Ты прогуливаешь школу, и учителям приходиться платить, чтобы тебя не выгнали…. Ах, Павлик?! Что ты знаешь о жизни? Тебе все кладут в рот готовым. А ты только хамишь и бездельничаешь. Был бы он настоящим отцом, порол бы тебя как сидорову козу, может, и стал бы ты человеком. А я не могу. Я слабая женщина. Я даю тебе деньги. А ты еще смеешь называть мать дурой.

– Поехала… Вы друг друга стоите. Ты живешь с ним ради денег, он живет с нами по привычке. Тоска. – Поморщился Павел и ушел в свою комнату. Полина не шелохнулась. Она замолчала, и повернулось к окну. К большому зеркальному стеклу прилип листик клена. Его прилепил ветер, предварительно смочив холодным октябрьским дождем.

По существу ей возразить сыну нечего. Хотя сын прав только отчасти. Да, она живет с мужем, чтобы не лишиться материального благополучия. Хотя квартира записана на нее, а дачу по суду можно разделить. Но Полина не стерва – суды, скандалы не ее стихия. Да и Сергей никогда не был сволочью. При разводе он, наверное, не стал бы выдирать у нее все. Но что дальше? Одинокая тридцатишестилетняя женщина с подростком на руках? Полина боялась остаться одна. Как жить совсем без мужчины? Богаткин ей хоть и изменяет, но она ему не противна. Муж часто по ночам не дает ей спать. Бывает, на него находит особая жадность и тогда он доводит ее до изнеможения. После таких ночей Полина долго валяется в постели и чувствует себя почти счастливой. Она подозревала, хотя и боялась признаться себе самой, что у мужа появилась другая женщина. Раньше если и изменял, то между делом. Богаткин любит женщин и не пропустит случая, если подвернется смазливая шлюшка. Но сейчас что-то иное. И что странно, эти последние два месяца до отъезда все вечера он проводил дома. Сидел в своем кабинете, стучал по клавиатуре компьютера. В спальню являлся к рассвету. Полина притворялась спящей. А он так и не засыпал до утра. Лежал и смотрел в потолок. Она однажды спросила у него: «Сережа, у тебя неприятности?». – «Нет, все замечательно», – ответил Богаткин и улыбнулся странной отсутствующей улыбкой. Потом уехал. Его нет уже три недели и ни одного звонка. Так впервые.

Полина вытерла слезы, встала и огляделась. В квартире сделалось сумеречно. Осенний день короток, а света она не зажигала. Зал с двумя люстрами, роялем из темного ореха и итальянским гарнитуром «под старину» выглядел пустынно и мрачно. Словно номер отеля, из которого отбыли постояльцы. Такие же квартиры и у друзей Богаткина. Дорогие, скучные, словно живут в них люди-роботы или временные квартиранты. Без своих вкусов, привычек и милых мелочей… Полина подошла к роялю, открыла крышку и пробежалась пальцами по клавишам. Она окончила музыкальное училище и когда-то неплохо играла. Поначалу, когда вышла замуж, Богаткин часто просил ее сесть за инструмент. Особенно, когда приходили гости. Он и его друзья в серьезной музыке смыслили мало, но мужу льстило, что его жена пианистка. Потом ему это наскучило, и она играла, когда оставалась одна. После рождения Павла играть перестала вовсе. И сейчас звуки рояля показались ей здесь странными и ненужными… Аккорды повисели под потолком зала протяжным рокотом и смолкли. Она прошлась по квартире, так и не зажигая света, заглянула к сыну, который играл в компьютер и даже не оглянулся, и отправилась на кухню. На кухне она свет зажгла. Огромная кухня в пластике под мрамор сияла чистотой, лишь кружка Павла и недоеденный бутерброд с копченым мясом разрушали парадную картину. Остаток трапезы сына хоть и диссонировал со стерильностью помещения, но все же вносил некоторую жизнь в холодный, словно выставочный интерьер блока питания четы Богаткиных.

– Господи, как в могиле… – Вздохнула Полина и позвонила подруге.

– Привет, Богаткина. Ты где? – Зинка Матвеева говорила низким хрипловатым контральто, и по телефону ее можно было принять за мужика. Хотя это была хрупкая и очень привлекательная молодая женщина.

– Зин, я дома и лезу на стенку от скуки. – Ответила Полина.

– Что, твоего кобеля так и нет? – Посочувствовала подруга.

– Нет, и даже не позвонил ни разу. Я уж волноваться начинаю.

– Вот что, подружка, одевайся, садись в машину и дуй к Никольской церкви. Я сейчас тоже туда подгребу. Еще Таньку Назарову прихвачу.

– А чего будем делать? Может, лучше вы ко мне? – возможность повидаться с приятельницами Полину радовала, но рулить самой по городу не хотелось.

– Мы к гадалке намылились. Танька упросила. Из Греции в Питер цыганка прискакала. Говорят, в яблочко попадает. Все и тебе про Сережку вывалит. Только фотку его прихвати. – Ухмыльнулась Зина.

– Боязно как-то… – Нерешительно возразила Полина. Но подруга умела быть настойчивой:

– Чего дома одной торчать. Потом поужинаем где-нибудь на Невском. Назарова, кажется, наконец, замуж выходит. Расскажет нам про своего последнего «прынца». Это она перед свадьбой к цыганке пожелала. Не терпится о своем суженом узнать…. И меня за собой тянет. А раз ты мне попалась, не отвертишься.

Полина еще раз заглянула к сыну:

– Я к подругам, если задержусь, не торчи до ночи у компьютера. Школу проспишь.

– Да, знаю… – Отмахнулся Павел. Она открыла шкаф в прихожей, достала куртку, надела ее и посмотрелась в зеркало. Каштановые волосы, немного приплюснутый носик и широко расставленные карие глаза напоминали о татаро-монгольском нашествии. Морщинки появились, но пока при помощи косметики их удавалось легко маскировать. Да и фигура не слишком расплылась после родов, лишь бедра немного раздались. Так что выглядела она для своих лет вполне привлекательно, только взгляд испуганный:

– Дура ты, дура… – Сказала она своему отражению и вышла. Стекла «Фольксвагена» засыпали листья. Полина брезгливо смахнула их перчаткой, уселась в машину и включила радио. Вместо привычной попсы звучал концерт Рахманинова. Она тронула с места и медленно выкатила со двора. Музыка уносила в юность, в пору, когда у нее и интересы были совсем другие, и жизнь казалось прекрасной. Тогда она была счастлива и только ждала своего «прынца». И дождалась…

В потоке машин чувство тоски и одиночества поослабло. Веселые красные огоньки авто, свет витрин, бестолковые пешеходы – она будто въехала в кипящую жизнь города, и это кипение коснулось ее самой. Концерт Рахманинова закончился мощным финалом, и музыку сменила реклама. Диктор советовал лекарство от простатита, обещая мужчинам за девяносто девять долларов вечную потенцию. Полина выключила радио и свернула на Никольскую площадь. Перед Собором ее ждали. Зина стояла возле своего перламутрового «Пежо» и качала головой:

– Ты как на тракторе, подруга. Мы здесь уже минут пятнадцать, от меня ехать дольше, а я еще к Назарихе заезжала. Она же безлошадная, наша милиционерша.

– А где Таня? – Спросила Полина, уходя от объяснений своей медлительности.

– Назарова рублики на баксы меняет. Цыганка рублики не берет. Ты, надеюсь, баксы прихватила? – Зина в своей меховой курточке и высоких сапогах напоминала пажа из сказок Андерсена.

– У меня «евры», – улыбнулась Полина: – Надеюсь, цыганка от них не откажется…

Таня, высокая, в длинном кожаном пальто, перебежала площадь прямо перед бампером машины и присоединилась к подругам.

– Привет, Богаткина.

– Привет, Танька. Поздравляю.

– С чем?

– Зина сказала, замуж выходишь…

– Кажется, выхожу… Но сама пока не знаю, поздравлять меня с этим или выражать соболезнование. – Назарова собиралась замуж в третий раз. Но до загса дело так пока и не доходило.

Цыганка из Греции остановилась у портнихи, у которой Зина с Полиной иногда шили себе экстравагантные наряды. Дом модистки прятался в темном питерском дворе, за Никольской церковью.

– Мрак. Ни одного фонаря не горит. – Поежилась Полина.

– Боишься, изнасилуют? Ничего, втроем отобьемся, – хрипловато расхохоталась Зина: – А тебе, подружка, этого, может, и хочется? Сколько ты без мужика?

– Не пошли, Матвеева, тебе не идет. – Обрезала Таня: – Сюда, что ли?

– Сюда. – Ответила Полина и распахнула тяжелую дверь мрачного четырехэтажного дома. По едва освещенной лестнице они поднялись на третий этаж, и Зина позвонила. Портниху звали Бэлла. Полная, лет сорока женщина смотрела на мир голубыми глазами шаловливого ребенка:

– Привет. Это вы Таня из милиции?

– Я. А что вам не нравится?

– Вы уж не говорите своим, что я цыганку приютила.

– Если она не аферистка, вам беспокоиться нечего… Не скажу. – Пообещала Назарова.

Бэлла помогла подругам раздеться:

– Она совсем не аферистка. Удивительная старуха и очень добрая. Вы проходите. Патриция сейчас работает. Придется подождать.

– С кем работает?

– У нее бизнесмен из Риги. Желает знать, парят ли его компаньоны. Что-то у него в делах не так. – Без тени улыбки пояснила хозяйка, запуская посетительниц в гостиную. Они втроем уселись на диван, обитый малиновым плюшем, и стали глядеть на дверь мастерской портнихи, за которой вела прием гадалка.

– Вот вам и разница полов. – Зина достала из сумки маленькое зеркальце и напудрила носик.

– Зинка, ты о чем? Договаривай. – Потребовала уточнений Назарова. Работая криминалистом, она уважала точность формулировок и законченность мысли.

– Как о чем? Видишь, мужик пришел гадать, не парят ли его компаньоны. Делами своими интересуется. А вы? Вот Танька приперлась выведать про своего жениха. Удостовериться, тому ли она дает. А тебе, Полина, не терпится выяснить, трахает ли твой Сергей кого на стороне. Вот вам и разница полов.

– Хамка, ты Зина. А на вид агнец божий. Стоит пасть открыть, уши вянут… – Поморщилась Назарова.

– Люблю называть вещи своими именами… – Ответила Зина и расхохоталась.

– Не ссорьтесь, горлицы. Бабы это бабы, а мужики это мужики. – Подвела итог спора Бэлла и, шлепая тапочками, уплыла на кухню. В комнате наступила тишина. Только настенные часы продолжали выстукивать маятником течение жизни обеих полов, поскольку мера времени и для мужчин и для женщин едина.

– Что-то мне не по себе. – Шепотом призналась Богаткина.

– Да брось ты, подружка. Это же все так, приколы. Гадалки ваши… С жиру бесимся. – Баском успокоила Матвеева.

Бэлла вернулась с кухни, что-то на ходу дожевывая:

– Кофе хотите? Пирог с яблоками есть.

– Перебьемся. – За всех отказалась Татьяна и, помолчав, добавила: – А я хоть в милиции и работаю, а настоящим гадалкам верю. Два раза в жизни гадала, два раза все так и случилось, как они предсказывали.

– Патриция не ошибается. – Подтвердила Бэлла: – Не случайно у нее за полгода запись. Я еле уговорила вас принять. Сегодня к ней еще пятнадцать клиентов. А она иногда по часу с человеком сидит.

Дверь резко распахнулась, и высокий блондин с заметным брюшком быстро вышел из комнаты. Лицо его покрывали багровые пятна.

– Что с тобой, Балдиес? Тебе нехорошо… – Бэлла взяла латыша за руку, и ее голубые глаза выразили сочувствие.

– Это брат ворует. Компаньоны ни при чем. Я брату верил, как самому себе. Даже подумать на него не мог. А сейчас словно глаза раскрылись. Какой же я болван… – Ответил бизнесмен и быстро вышел в прихожую.

Стало слышно, как хлопнула дверь и застучали каблуки по лестнице. Из мастерской портнихи медленно выплыла высокая старуха в жакете с воротником из норковой шкурки. Весь ее облик с маленькой головкой на длинной шее, с небольшим тонким носом и темными немигающими глазами напоминал кобру. Старуха была даже по-своему красива, как бывают красивы гады. Видно, в молодости она завораживала мужчин, и они летели к ней, словно мотыльки на огонь. Цыганка остановилась напротив подруг, подняла руки, потянулась, как кошка, и внимательно осмотрела каждую. Ее неподвижные темные глаза впитывали мир бесстрастно, как зеркало. Посетительницы непроизвольно поднялись.

– Сидите, дамы. – Остановила их старуха: – Сейчас выкурю папиросу, и я к вашим услугам. Очень устала от этого джентльмена. Хотя он добрый и хороший человек, у него тяжелая карма. – Цыганка говорила по-русски чисто, нараспев, немного грассируя, как говорят эмигранты первой волны. Но голос ее звучал по-девичьи молодо. Она взяла смуглой нервной рукой со стола пачку папирос, достала одну и постучала мундштуком о столешницу. Бэлла услужливо чиркнула спичкой:

– Патриция, может, сделать вам кофе?

– Попозже я сама себе сварю. Ты, душенька, все равно кофе варить не умеешь. – Улыбнулась цыганка и обратилась к женщинам: – Кто из вас первая?

Таня и Полина переглянулись.

Не получив ответа, Патриция глубоко затянулась, выпустила дым и сама сделала выбор:

– Пойдем, милая. – Она затушила в пепельнице папиросу, взяла Татьяну за руку и повела в комнату. Дверь за ними закрылась. Полина с Зиной вздохнули и затихли.

– Нате вам журнальчик, полюбуйтесь на новую моду, пока подруга приговор выслушает. – Бэлла вручила приятельницам по журналу и снова поспешила на кухню. Они листали страницы, разглядывая долговязых девиц. Одежды едва прикрывали скудные прелести манекенщиц.

– Материала расходуют все меньше, а цены на тряпки все выше. – Пожаловалась Полина.

– А тебе что? Сергей не жмот. Сколько скажешь, столько и отвалит. – Поддела подругу Зина.

– Ты права. До денег Сережа не жаден. Он свое внимание боится перетратить. Мальчишку подарками забаловал, а воспитывать парня ему лень.

– А тебе?

– Я не умею быть строгой. А сыну нужна мужская рука.

– Не умеешь воспитывать, не надо было рожать. Ребенок это каторга. Вот я и не решаюсь. – Матвеева прожила с мужем пять лет, но ребенка так и не завела.

– Не знаю, хотела как лучше. – Оправдывалась Полина.

– Все мы в девках дуры. Спешим замуж и рожать. И в расчет не берем, что на этом у многих жизнь и кончается. А вот и Назариха…

Таня вышла от цыганки с пунцовыми щеками. По восторженному блеску глаз молодой женщины подруги без слов поняли, что гадалка Татьяну порадовала.

– Ну что? Будете жить дружно и умрете в один день? – Баском предположила Зина.

– Нет, он умрет раньше…. У нас будет девочка, и любить Петю я буду до гроба.

– До его гроба или до своего? – Решила уточнить Зина.

– Опять пошлишь? – Пристыдила Татьяна, но цинизм подруги настроение ей не испортил.

– И ты, милиционерша, ей веришь? – Вздохнула Полина.

– Патриция волшебница. Сама про моих прежних женихов заговорила и точно описала внешность каждого. Знать о них она никак не могла. А о моей любви к замужнему и подавно. Об этом человеке я никогда не трепалась.

– Впечатляет. – Согласилась Зина. Назарова продолжала сиять от счастья:

– И Петю моего описала, словно с натуры. А жениха я даже вам не показывала…

Подруги бросились целовать Татьяну. Та весело смеялась:

– Ой, девчонки, я так рада! Пойдем отметим. Я приглашаю…

– Не спеши. Дождемся, пока Патриция Богаткину обработает, и – вперед.

– А ты не пойдешь? – Удивилась Таня.

Зина подернула плечиками:

– Я себе гадать не хочу. У меня и так все в норме.

– Прошу, кто теперь, красавицы? – Цыганка стояла на пороге в ожидании очередной «жертвы».

– Я… – Ответила Полина.

– Тогда иди за мной…

В мастерской портнихи горело три свечи, освещая голый манекен в правом углу. Когда Патриция усадила Богаткину в кресло и закрыла за собой дверь, Полине стало немного жутко.

– Не бойся, красавица. Я твой друг и вреда тебе не причиню. У меня глаз добрый… – Старуха уселась напротив и стала смотреть на Полину. Взгляд ее добрым назвать было трудно. Он был не добрый и не злой. Он был изучающий. Но Полина сразу успокоилась:

– Я вас и не боюсь…

– Вот и хорошо. У тебя впереди большие перемены. О чем бы ты хотела узнать в первую очередь?

– Полина покраснела: – О муже…

– Твой муж мальчик? Он много младше тебя?

– Почему? Сережа старше меня на двенадцать лет.

– Я вижу около тебя только одного мужчину, и он очень юн.

– У меня сын. Ему пятнадцать лет.

– Да, такой юноша рядом с тобой есть. И он станет тебе другом… Ты принесла фотографию мужа?

– Да. – Полина раскрыла сумочку, в полумраке перерыла ее содержимое и извлекла карточку. Цыганка взяла в руки снимок, положила его на стол изображением вниз и накрыла ладонями. Прищурила глаза и застыла. Сидела так она довольно долго. Наконец открыла глаза, перевернула снимок и поднесла к нему свечу:

– Очень странно. Я впервые сталкиваюсь с подобным. А пожила на свете изрядно и повидала всякого…

У Полины похолодело внизу живота:

– С чем вы сталкиваетесь впервые?