Кто стрелял в урода?

* * *

В семь часов вечера Ерожин уже доставал ключи, намереваясь войти в собственную квартиру. Обе руки Петра Григорьевича были заняты. В одной он держал торт, в другой пакет с провизией. Хоть Надя и сказала по телефону, что доброжелательный клиент сыскного бюро завез ее на рынок, он все же по дороге заглянул в гастроном. Чтобы извлечь из кармана ключи, торт пришлось поставить на коврик у двери. Проделывая манипуляции с ношей, Ерожин услышал жуткий шум, доносившийся из квартиры. Тон и частоты звука говорили о детском присутствии. Но два его чада, обладая недюжинными способностями в этом искусстве, поднять такой крик не могли. Войдя в гостиную, изумленный супруг увидел на диване шевелящуюся и орущую гору. Основу горы составлял Глеб, на которого карабкались Ванечка и Леночка, с дикими воплями стягивая Фоню. Тот успел забраться отцу на плечи, вопил и пытался не пустить туда юных Ерожиных. Петру Григорьевичу зажать уши не удалось, руки у него были заняты покупками. Он кивнул Глебу, и чуть не бегом, отправился на кухню, где застал жену с Любой. Сестры оживленно беседовали, и Ерожин понял, что крики детей мамашам не помеха.

– Ой, ты пришел? – Воскликнула Надя: – А мы так увлеклись разговорами, что я даже не услышала, как ты дверь открывал.

Петр только покачал головой. Люба первой сообразила, что для разговора с мужчиной надо создать более спокойный фон и закрыла дверь. Сразу стало тише.

– Мы к вам прямо с Ярославского Вокзала. – Пояснила свояченица: – Вы уж нас извините, Петр Григорьевич. Глеб сказал, что, не поговорив с вами, домой не поедет. Вы не очень огорчены нашим нашествием?

– Не очень. – Ответил Ерожин: – Только немного оглох…

– Петь, ты не волнуйся. Дети возбуждены встречей. Они друг к другу привыкнут, и все встанет на место… – Успокоила Надя мужа.

– Ну, ну… – Ответил Ерожин.

– Иди помой руки. Мы сейчас тебя накормим и погуляем с ребятами, а вы с Глебом спокойно пообщаетесь. – Надя поставила на стол тарелку с супом и повернулась к плите, где на сковородке что-то шкварчало. Ерожин послушно направился в ванную, отметив краем глаза на подоконнике в гостиной роскошный букет роз. Он быстро проглотил поздний обед и по наступившей тишине понял, что детей вывели.

– Приятного аппетита, Петр Григорьевич. – Михеев явился на кухню, по привычке высоких людей, пригибая голову в дверном проеме.

– Привет, родственничек. Составишь компанию? – указав на свободный стул рядом, предложил хозяин.

– Спасибо. Я с дороги сильно проголодался, и Надя нас накормила… Ел я много. Больше не могу.

– Тогда вываливай. Я, честно говоря, не ожидал, что ты дашь деру. С каких пор ты стал трусом?

– Я, Петр Григорьевич, никуда не бегал. – Улыбнулся Глеб.

– А где же ты был?

– Под Москвой. До звонка Коли Маслова с Петровки, мне и впрямь было не по себе. Я подумал, что Хромов заказал Урода киллерам, а меня использует для прикрытия. И растерялся. Сами подумайте, я слежу, за мной следят. Хромов платил мне за странные услуги. Просил держать в курсе местонахождения Урода.

– А почему ты не пошел к Волкову?

Михеев рассказал, как возле ворот Петровки ему сунули под нос записку:

– Я понял – меня хотят сплавить. И еще понял – зеленый «Опель» от Урода, и успокоился.

– С чего ты взял?

– Пигмей, показавший записку, и катал на «Опеле».

– Дальше? – Ерожин встал, порылся в буфете, нашел пачку сигарет, приоткрыл окно и затянулся: – Продолжай, я слушаю.

– Первый раз вижу, как вы курите?

– Считай, что тебе повезло: – Усмехнулся Петр Григорьевич: – Не отвлекайся.

– Я решил Уроду подыграть. Выехал на Ярославское шоссе, заметил, как пигмей катит за мной. Прошел километров за тридцать и отзвонил Грыжину. Мой разговор пигмей, наверное, перехватил.

– С чего ты взял?

– После разговора он отстал. Я придавил еще километров двадцать, спрятал машину, подождал час – никого. Вернулся в Москву по Дмитровскому шоссе и снял номер в отельчике у автовокзала. У меня там хозяйка знакомая. Однажды ее постояльца разыскал…

– Что тебе известно о Хромове? – Перебил подполковник.

– Время, когда он застрелился, я вычислил. В тот день я говорил с клиентом в шестнадцать тридцать. А в семнадцать его мобильный уже не отвечал. В семнадцать ноль пять я поднялся к ним в квартиру и позвонил. Хромов не открыл. Уверен, что он уже имел дырку в голове.

– Мадам Хромова нам с Волковым сегодня много лапши на уши повесила. Утверждает, что была в ванной, когда муж свел счеты с жизнью. Слышала щелчок, да не обратила внимания. Странная дамочка. – Задумчиво изрек Ерожин.

– Женщина любопытная и актерка первый класс. – Подхватил Глеб.

– О ней после. Ты про себя рассказывай. Чем занимался, пока залег на дно?

– Ей и занимался.

– Любопытно. – Оживился Ерожин.

– Вы ее подозреваете в убийстве мужа?

– Оснований для подозрений предостаточно. – Согласился Петр Григорьевич, но уверенности в его голосе Михеев не отметил.

– Она тут ни при чем. – Твердо заявил Глеб.

– Откуда ты знаешь?

– В момент выстрела ее в квартире не было.

Ерожин присвистнул:

– А где же она была?

– Она вошла в подъезд за минуту до появления Урода, затем сразу вышла и села в машину.

– Давай подробнее? – Потребовал подполковник.

– Пожалуйста. В день гибели Хромова я пас Урода возле его дома. Хромов позвонил мне на мобильный и попросил срочно приехать.

– Ты называл время шестнадцать тридцать… – Напомнил Ерожин.

– Да, в шестнадцать тридцать он мне и позвонил. Я подъехал к дому и стал ждать. Хромов хотел сам спуститься ко мне. Он почему-то не желал разговаривать в квартире. Клиент не выходил, и я решил ему позвонить.

– В семнадцать ноль-ноль?

– Да. Клиент не ответил. Я пять минут подождал и поднялся к квартире, но и дверь мне не открыли.

Ерожин погасил сигарету и прошелся по кухне:

– Из чего ты сделал вывод, что Хромов застрелился, или застрелен в промежуток от шестнадцати тридцати, до семнадцати?

– Так точно. – Подтвердил Глеб.

– Развивай дальше. Ты сказал, что Хромовой дома не было?

– Да, не было. Я несколько раз звонил в дверь, мне не открыли. Я спустился, сел в машину и стал раздумывать, как поступить. И увидел, как она бежит к подъезду.

– Бежит? – Переспросил Ерожин.

– Да, красотка очень спешила. Заскочила в подъезд. Через минуту подкатил Урод. Хромова вышла, как ни в чем ни бывало и уселась к нему. За это время она не могла подняться на седьмой этаж. Я уверен, что она немного постояла за дверью, отдышалась и явилась к Уроду.

– Что было дальше?

– Дальше вы знаете. Голубки провели вместе четыре часа, затем, Урод привез красавицу домой и десять минут дожидался, пока она выйдет. За эти десять минут он успел подойти ко мне и выложить свое расписание на завтра.

Ерожин сел и засмолил вторую сигарету:

– Теперь выкладывай, чем занимался в подполье?

– Решил пасти Хромову. – Улыбнулся Глеб.

– Почему ее, а не Беньковского?

– Потому что мне показалось странным поведение женщины. Зачем спектакль у подъезда в день гибели мужа? Для чего она держала Урода десять минут в машине? Я захотел это выяснить и решил ее попасти…

– А «пигмей» пас тебя? – Усмехнулся Ерожин.

– Нет, я взял офисную «Девятку».

– Не офисную, а мою, – ворчливо уточнил подполковник.

– Да, вашу. Но вы же отдали ее нам в бюро.

– Ладно, проехали. Так не было слежки?

– Не было. Я очень внимательно смотрел в зеркало. «Опель» за мной ходить перестал. Урод поверил, что я смылся и снял наблюдение.

– Что же сделала дамочка? Улетела в Ростов?

– Почему в Ростов? – Не понял Глеб.

– Потому, что она оттуда родом. Кстати, не вы с Любой приволокли роскошные розы, что стоят у нас в гостиной?

– Нет.

– Я так и предполагал. Развивай, не спи. Если не в Ростов, то куда?

– Хромова вышла из дома в шесть утра, поймала левака и поехала в пансионат на Клязьму. Там машину отпустила, обошла территорию вдоль забора, явно проверяя, есть ли за ней хвост, после чего скрылась в подъезде. Два дня она на улицу не выходила. Сегодня утром поехала в Москву на красном «Рено». За рулем сидел грузный мужчина с заметной плешью. Номер я записал. «Рено» доставил вдовушку прямым ходом на Петровку. Я не мог продолжать наблюдения, должен был встречать семью.

– Кто же этот таинственный иномарочник? Знакомый? Сосед по пансионату или калымщик, возит отдыхающих? Как ты думаешь?

– Не знаю, Петр Григорьевич. Для калымщика слишком солиден…

Ерожин хмыкнул: – Сейчас и профессора калымят. На зарплату науке не разгуляться.

Глеб пожал плечами. Петр прошелся по кухне, потянулся, хрустнув костяшками пальцев и раздумчиво произнес:

– Судя по записке Беньковского, твой урод в курсе, что ты поднимался к квартире Хромова, когда хозяин уже был мертв.

– Скорее всего Пигмей проследил, как я вышел из машины и зашел в подъезд. – Согласился Глеб.

– Выходит, и Беньковскому известны данные медицинской экспертизы. Интересно, откуда? – Ерожин посмотрел на часы и достал мобильный: – Тимофей, ты еще на работе?

– Уже собираюсь домой. – Ответил Волков.

– У нас в Управлении идет утечка информации. Я про данные медэкспертизы.

– Я уже начал тихое расследование.

– Молодец. А сейчас Глеб тебе продиктует номер машины. Выясни, кому эта тачка принадлежит. – Приказал Ерожин и передал Глебу трубку.

– Здравствуйте, Тимофей Николаевич. Я вам потом все объясню. Записывайте. – Едва Глеб успел продиктовать Волкову номер, как в квартире раздались вопли и улюлюканье. Это дети Ерожина и сынок Глеба вернулись с прогулки.

– Успели наговориться? – Улыбнулась Надя, заглянув на кухню.

– Пожалуй. – Улыбнулся в ответ Ерожин.

– Тогда будем пить чай с твоим тортом. Дети видели торт и очень рвались домой. Не возражаешь?

– Не возражаю. Но сперва хотелось бы узнать, откуда у нас в доме те прекрасные розы, что стоят в гостиной? – И Петр Григорьевич внимательно посмотрел в глаза супруге.

* * *

– Спасибо за концерт. Я раньше не подозревала, что классическая музыка может доставить такое удовольствие. – Светлана взяла Беньковского под руку и едва заметно прижалась к нему.

– Моцарт знает, чем зацепить душу человека. А нам ничто не доставляет столько радости, как волнение собственной души. – Изрек Беньковский, словно не замечая нежного порыва молодой женщины. Они вышли из консерватории и двинулись по Большой Никитской. Свой «Лендровер» Андрон Михайлович оставил в соседнем переулке, поскольку на улице стоянка запрещалась.

– Мне не хочется домой… – Призналась Светлана, заметив, что они свернули в переулок.

– Поедем куда-нибудь поужинаем. – Без особого энтузиазма предложил Беньковский.

– Нет, есть я совсем не хочу. – Ответила Светлана и покраснела. Беньковский скосил на Свету правый глаз:

– Могу пригласить к себе, но, во-первых, я предупредил при первой встрече, что волочиться за красивой женщиной с моей внешностью глупо, а во-вторых, что ты скажешь мужу?

– Сколько можно тебя просить не бравировать внешностью?

– Я не бравирую, а трезво ее оцениваю.

– Позволь мне это сомой решать. Если я тебе не нравлюсь, так и скажи. А Тема улетел на Канары, и раньше пятницы не вернется…

– Ты уверена, что муж улетел развлекаться не один, и хочешь ему отомстить, а я орудие мести…

– Если бы я хотела мстить мужу, я бы раньше это сделала. Поверь, предложений на эту тему я получаю предостаточно.

– Прости…

– Простила.

Доведя Светлану до машины, Беньковский остановился:

– Светочка, ты мне очень нравишься. Но мне не хочется пользоваться твоим мимолетным настроением. Ты сейчас под впечатлением от другого мужчины.

– Ты о ком? – Удивилась она.

– Я о Моцарте… Давай сегодня я отвезу тебя домой, а мое жилье мы посетим в следующий раз. Я должен быть уверен, что ты этого хочешь осмысленно…

– Как скажешь…

– Вот и умница.

– Ты удивительный мужик. Чем больше я тебя узнаю, тем больше тебе поражаюсь. – Улыбнулась женщина, влюблено глядя в косые, запавшие глазки своего странного кавалера.

Всю недолгую дорогу ехали молча. Светлана жила в солидном новом доме на Малой Грузинской. Проводив женщину до подъезда, Андрон Михайлович галантно распахнул дверь:

– Звони. Я очень радуюсь твоим звонкам.

– Почему ты мне не можешь позвонить на мобильный телефон? Кроме меня трубку никто не возьмет.

– Звони мне сама. – Многозначительно настоял Андрон Михайлович и, запустив Светлану в дом, вернулся к машине. Усевшись за руль, взглянул на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого. Андрон Михайлович откинул голову на подголовник. Если бы еще неделю назад ему кто-нибудь сказал, что он откажет даме во внимании, да еще такой даме, как Светлана, Беньковский бы долго хохотал. Но два дня назад в его жизни все изменилось. Андрон Михайлович Беньковский влюбился. Отпустив Светлану, он тут же о ней забыл. Перед его глазами возник образ другой прекрасной женщины. Отогнав видение, он тряхнул своей маленькой суховатой головкой и повернул ключ зажигания. Выехав на Большую Грузинскую, Беньковский не свернул в сторону Тверской к дому, а, миновав зоопарк, пересек Красную Пресню, спустился к Москве-реке и помчался по набережной. Через пятнадцать минут он въехал во двор огромного девятиэтажного дома на Фрунзенской набережной и остановился возле детской площадки Остановился так, чтобы видеть подъезд напротив. Прошло полчаса. Иногда в подъезд входили люди, иногда кто-то выходил. Беньковский сидел без движения. Сгорбившись и опустив свой костистый нос к рулю, он напоминал большую задремавшую птицу. Внезапно водитель выпрямился и уставился в окно. К подъезду напротив припарковался большой темный лимузин. Из кабины вышел белобрысый, стриженный под бобрик мужчина и, замкнув пультом автомобиль, быстро зашагал к двери.

– Очередной красавчик… – Прошипел вслед Беньковский и, переждав несколько минут, подрулил к темному лимузину. Записав номер машины, он медленно выкатил из двора. Теперь мужа Нади, Петра Григорьевича Ерожина, Андрон Михайлович знал в лицо.

* * *

Тимофей Волков в третий раз выслушивал Лилию Ивановну Хромову. Женщина повторяла свои показания слово в слово. Даже интонации в отдельных местах рассказа не менялись.

– Ну, ладно. – Волков встал и выключил магнитофон: – Вы поете одну и ту же песню, гражданочка Хромова, и эта песня, хоть вы и классно выучили слова, вам кроме вреда ничего не сулит.

– Я рассказываю, что было. Вы же сами предупредили, что надо говорить правду… – Наивно удивилась Лиля.

– В том-то и дело, что врете.

– Я не вру.

– Врете. А зачем, я понять пока не могу. Вы утверждаете, что муж застрелился при вас, а вы даже не поняли, уходя из дома, что перед вами труп. Это же полная чушь. Не один народный заседатель вам не поверит… О судье и не говорю. Все решат что мужа ухлопали вы. – Волков прошелся по кабинету, как любил делать Ерожин, и вернулся к столу: – Чего молчите? Это пятнадцать лет тюрьмы.

– Я мужа не убивала…

– А кто поверит? Если учесть, что вы еще и изменяли Хромову, картинка складывается не в вашу пользу. Может, расскажете правду? – Волков уселся за стол и впился женщине в глаза. Лиля опустила голову и устало повторила:

– Я мужа не убивала.

– Не убивали, и не могли убить. Потому что дома в момент выстрела вас не было… Но вы утверждаете обратное.

Женщина вздрогнула и посмотрела следователю в глаза:

– Оставьте меня в покое.

Волков усмехнулся и подписал Хромовой пропуск:

– Завтра утром жду. И потрудитесь за время до нашей следующей встречи понять – пора говорить правду. Упрямство ведет за решетку. По вашим показаниям у меня есть все основания арестовать вас немедленно.

Лиля вышла из Управления и побрела по Петровке, опустив голову. Она ничего не видела и не слышала, и чуть не столкнулась с коляской, которую катила молодая мамаша.

– Осторожнее, женщина. Там ребенок. – Одернула ее рассерженная молодка. Хромова не сразу поняла, в чем дело, затем извинилась, вышла на проезжую часть и подняла руку.

– До Клязьменского пансионата. – Бросила она водителю фургона, который резко притормозил рядом.

– Рубликов семьсот. За меньше не поеду. – Оскалился тот, показав щербатые зубы.

Лиля кивнула и, устроившись рядом с шофером, отвернулось к окну. Выехать из Москвы сразу не удалось. У кольцевой магистрали километровой змеей застыла пробка. Но Хромова думала о своем, и тихий мат водителя, так же как гудки застрявших машин, не замечала.

– Может, накинешь сотенку. Три часа потерял. Я бы за это время по Москве больше накалымил. – Клянчил щербатый, притормаживая у ворот пансионата. Лиля молча добавила сотню и быстрым шагом направилась к главному входу.

– Павел Захарович у себя? – Спросила она охранника.

– Оне на процедуре. Доложить? – Уважительно склонился крепкий малый.

– Доложите, я подожду в холле. – Лиля быстро прошла к окну и уселась в кресло. Минут через пятнадцать перед ней возник плотный мужчина в махровом халате с добрым круглым лицом и заметной плешкой.

– Давно сидишь? – Бросил он вместо приветствия. И, не дождавшись ответа, скомандовал: – Пошли, нимфоманка…

Едва поспевая за своим знакомым, Хромова поднялась на второй этаж. Павел Захарович отпер номер и, не глядя на спутницу, вошел первым: – Вываливай, что стряслось?

– Они все знают… – Тихо проговорила Лиля, падая в кресло.

– Кто они? Что знают? – Хозяин номера открыл холодильник, достал бутылку нарзана и налил в стакан:

– Пить хочешь?

Лиля отрицательно кивнула:

– На Петровке знают, что меня не было дома.

– Откуда?

– Понятия не имею.

– Плохо. – Павел Захарович без малейшего стеснения сбросил халат, достал из шкафа спортивный костюм и, облачившись в него, уселся с ногами на тахту: – У них есть свидетель?

– Не знаю. Я устала и боюсь.

– Чего боишься, дура? Ментов или своего красавца?

– И их, и его. Следователь пугал, что если не признаюсь, меня за мои показания упекут.

– А если признаешься, тебя ухлопает Беньковский. Так? – Усмехнулся Павел Захарович.

– Дядя Паша, что мне делать?

– Я тебя сразу предупреждал, племянница, что с этим красавцем надо играть осторожно. А ты – любовь… Надо же умудриться втюриться в такое чудовище. Теперь все наши замыслы провисают. А как хорошо все шло… – Вздохнул дядюшка: – Ладно, скажешь на очередном допросе, что была у меня. Охрану я подмажу, они подтвердят ментам.

– А как я объясню, что говорила раньше другое? – Лиля заморгала, с трудом сдерживая слезы.

– Намекнешь, мол, боялась урода и его ревности. Он бы не поверил, что у нас дружба… Это прозвучит почти правдой.

– А что делать с Андроном?

– Красавца я возьму на себя. Теперь езжай домой и ни с кем не трепись. Тебе надо выплывать сухой из воды, иначе лишишься наследства.

– Ты его не знаешь. Беньковский страшный человек.

– Ничего, и не таких ломали.

– Ты его убьешь? – В глазах Лили застыл ужас.

– Там видно будет. – Ухмыльнулся Павел Захарович: – Тебе пора. Через четверть часа у меня обед, а режим дело святое…

* * *

Надя шагала по Тверской в прекрасном расположении духа. Елена Николаевна взяла на весь день внуков к себе, и молодая мама получила возможность заняться собой. У нее кончалась косметика, не осталось целых колготок, и голова давно требовала стрижки. Все это Надя и намеревалась успеть за день свободы. С колготками она покончила быстро, но своих французских духов найти не могла. В шикарном магазине на Пушкинской молоденькая продавщица уверяла, что «Ночной Париж» полный аналог ее любимого «Рико», но Надя вежливо повела носом над флаконом и отказалась. Зато с парикмахерской ей повезло. Ерожина стриглась у полной улыбчивой мастерицы Лизы, но та обычно работала по записи. Записывались дамы к мастерице за неделю, а сегодня кто-то не явился, и Надя уселась в кресло, не прождав и десяти минут. Она терпеливо, прикрыв глаза, сносила, пока Лиза мыла ей голову, колдовала с ножницами и без конца тараторила. Через полтора часа работа над головкой молодой женщины близилась к завершению. Лиза перестала болтать и клиентка, наслаждалась тишиной, открыла глаза, поглядела в зеркало и вздрогнула. Вместо Лизы рядом с ней в белом халате поверх прекрасного твидового пиджака стоял Беньковский. Он держал в руках ножницы и с видом усталого мастера оглядывал прическу Нади, словно только что закончил последний штрих…

– Господи, а где Лиза? – Прошептала пораженная Надя.

– Заключительный аккорд я своим мастерицам не доверяю. – Улыбнулся маэстро: – Вы меня узнали?

– Андрон Михайлович!?

– Собственной персоной. – И Беньковский скривил губы, изобразив застенчивую улыбку: – Как вам цирюльник?

– Я не думала, что вы тут… Что вы по этой специальности. – Растерялась Ерожина.

– И правильно делали. – Захохотал лжепарикмахер, сбрасывая халат: – Я вас разыграл. Иду мимо, смотрю, в кресле знакомое личико. Вот я и подкупил Лизу, напялил халат и получил ваше искреннее изумление… Вы не обиделись?

– Нет… Но вы и шутник. – Наконец улыбнулась Надя: – А где Лиза? Мне надо с ней расплатиться.

– Вам ничего не надо. Я с ней уже расплатился, и за подлог и за вашу прическу… – Скромно признался Беньковский.

Надя густо покраснела:

– Нет, так не пойдет. Сколько я вам должна?

– Я хочу есть. Угостите меня кофе, и будем в расчете. – Беньковский мгновенно посерьезнел и напряженно ждал ответа.

– Я с удовольствием вас угощу, но деньги за прическу вы должны взять. Это дороже кофе и мне неприятно принимать подобные услуги…

– От малознакомых мужчин. – Быстро договорил недосказанное Надей Андрон Михайлович.

– Если хотите, то так. Правда, и от хорошо знакомых мужчин тоже… Я же замужняя женщина и только мужу позволительно проявлять подобные знаки внимания.

– Так вы отказываетесь угостить меня в кафе? – Словно не замечая аргументов Нади, гнул свое Беньковский: – Или вам стыдно с таким, мягко говоря, несимпатичным субъектом показаться на людях?

– С чего вы взяли?! – Возмутилась Надя: – Хорошо, пойдем. Только я должна все равно вернуть вам деньги и поблагодарить Лизу. Куда вы ее дели?

– А я здесь. – Вытирая слезы от смеха, заявила мастерица: – Ой, у вас такой юморной приятель. Мы все из кабинета наблюдали, чуть со смеху не померли. Вы уж простите меня, Наденька. Но вашему другу отказать невозможно…

– Ничего, Лиза. Сколько стоила прическа? – Строго поинтересовалась Ерожина.

– Ой, все уже. Я очень довольна. Ваш друг такой щедрый, что я и не ожидала. Приходите еще. – И повернувшись к Беньковскому, добавила: – И вы тоже…

– Я вас подожду на улице. – Сообщил Беньковский Наде и, заговорщически подмигнув Лизе, быстро ретировался.

В маленьком кафе на Тверской из десяти столиков только два оказались занятыми. На парочку в углу Беньковский взглянул не без любопытства. Наде захотелось сидеть у окна. Ей нравилось наблюдать, как мимо них по улице нескончаемым потоком проплывали машины и пешеходы. Вспомнив, что выступает в роли кормилицы, Надя молча подвинула Беньковскому меню:

– Выбирайте… – И опять отвернулась к окну.

– Вы все еще сердитесь? – Тоном провинившегося гимназиста спросил Андрон Михайлович.

– Да, я не привыкла к таким вещам.

– Странно…

– Что вам странно? – Надя попыталась посмотреть в глаза собеседнику, но они косили в разные стороны.

– Странно, что такая красивая женщина не привыкла к знакам внимания. Вы же понимаете, что с моей внешностью мне и в голову не придет волочиться за вами. Поэтому моя шалость совершенно безобидна, и вы…

– При чем тут ваша внешность? – Раздраженно перебила Надя. По-моему, мы еще при первой встрече обговорили эту тему. Дело не во внешности. Вы очень милый человек и, не будь я замужем, вам бы ничего не мешало… Но я замужем и люблю мужа.

– Спасибо, вы очень снисходительны ко мне. А что любите мужа, говорит за вас. Вот только жаль, что у него не хватает на вас времени… – Покачал головой Беньковский, начиная свою беспроигрышную партию. Но на Надю проверенный ход не подействовал:

– Да, жаль. Но любой настоящий мужик занят делом, и пустого времени не имеет. А пустышку я бы не полюбила… Так вы выбрали, что будете есть?

– Да. Я хочу стакан боржоми, рюмку водки и бутерброд с икрой. – Улыбнулся Беньковский, отодвигая меню.

– Вы же хотели есть? – Напомнила Надя.

– Вот я и поем. – Заверил Андрон Михайлович.

– Такой здоровый мужчина и один бутерброд. Зачем мы вообще тогда пошли сюда?

– Исключительно из-за вас. Вы же не хотели оставаться в долгу. Теперь у вас есть возможность мне отомстить… – И Андрон Михайлович галантно поклонился.

– Так мстите хотя бы на полный обед, или возьмите деньги за стрижку.

– Вы, Наденька, становитесь однообразной. Я получил удовольствие, а за удовольствия полагается платить. А заказал я мало, потому что здесь впервые и к незнакомой кухне отношусь осторожно.