Осточерчение

Вера Полозкова

Осточерчение

I

Мантра

я какое-то время жду тишины,а затем объявляю свою монаршуюволю: «воины, знаю, вам это по плечу.бог оставил меняоставил меня за старшуювам придётся сделать, как я хочу»вместо двух бутиков на большой никитской —«чертёжник» – там продают тетради инотные партитуры, «сластёна» – с теми же запахамивнутрианя больше не держит свой ум во аде ине выводит вдоль кисти бритвой «умри, умри»рак становится излечим в терминальной стадииигорь жив, и ему исполнилось двадцать триавтоматы за спинами у ребят становятся бас-гитарамииз каждой глубокой раны течёт ширази все сбитые кошки оказываются под фарамипросто тряпками, брошенными вдоль трассда, и мы с тобой просыпаемся завтра старымии в одной постелина этот раз

31 октября 2008 года

Вряд ли

вряд ли смерть говорит «не звони сюда больше» или тамиз кабины пилота приветствует перед вылетом;ждёт в пустой операционной хирургом, вылитымджесси спенсером; стоит ли затевать возню.просит у тебя закурить на улице и подносит лицо к огню.подаёт томограмму и результат анализов, как меню.произносит безрадостно «подожди, я перезвоню».и ты ждёшь, когда перезвонит, до вечера.до полуночи. до утра.и под утро вдруг понимаешь, что да, пора.моя смерть обитает во мне, поёт из меня, как дженис, асама шлифует свои ухмылочки и движеньица;у неё есть подружка, я жду, что они поженятся,доиграются, нарожают себе смертят, —каждый как пасхальный куличик свят, с головы до пят.и я буду жить столько, сколько они того захотят.моя смерть из тех, что кладёт твою руку между ладонейи шепчет «только не умирай».и вот тут ты просто обязан сдохнуть – как трагикомики самурай.

9 декабря 2008 года

Смех

to Yoav

каждый из нас – это частный случай музыки и помехтак что слушай, садись и слушай божий ритмичный смехты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбитон – таинственный голос чей-то, мерный упрямый битон внутри у тебя стучится, тут, под воротничкомтут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничкомстоит капельку подучиться – станешь проводникомбудешь кабель его, антенна, сеть, радиоволначтоб земля была нощно, денно смехом его полнакак тебя пронижет и прополощет,чтоб забыл себя ощущать,чтоб стал гладким, словно каштан, наощупь,чтобы некуда упрощатьчтобы пуст был, словно ночная площадь,некого винить и порабощатьбыл как старый балкон – усыпан пеплом,листьями и лузгойшёл каким-то шипеньем сиплым,был пустынный песок, изгойа проснёшься любимым сыном,чистый, целый, нагой, другойвесь в холодном сиянье синем, распускающемся дугойсядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзакаобнаружишь, что ты носитель незнакомого языкапоздороваешься – в гортани, словно ржавчина, хрипотцаэта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лицаздравствуй, брат мой по общей тайне, да,я вижу в тебе отцаздравствуй, брат мой, кто независим от гордыни —тот белый магмы не буквы господних писем, мы держатели для бумагмы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печатьстарость – думать, что выбил правонаставлять или поучатьмы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смертьесли выучиться разлуке, то нетрудно её суметьбудь умерен в питье и пище,не стремись осчастливить всехмы трансляторы: чем мы чище,тем слышнее господень смехмы оттенок его, подробность, блик на красном и золотомбудем чистыми – он по гроб нас не оставит. да и потомнет забавней его народца, что зовёт его по часамизбирает в своём болотце, ждёт инструкции к чудесамходит в мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосамслушай, слушай, как он смеётся.над собою смеётся сам

10 октября 2010 года

II

Производство смыслов

Елене Фанайловой

Я пишу днём, пишу ночьюПишу утром, пишу вечером,Когда хожу, курю, ем, пью, гажу,Когда сплюПроизвожу ей смыслыКоторыми она могла бы питаться,Если бы ела буквыЕлена Фанайлова, «Балтийский дневник»производство смыслов для моей дорогой страны,для неё и нескольких сопредельных,крайне неблагодарное дело, елена николаевна,к тому же, оно совершенно не окупается.смыслы трудно есть, особенно чистыми, без красивостей,они пересоленные, железистыеони щетинистые, занозистыеони раздражают порядочным людям слизистыеа мы же такие тут все счастливые,антикризисныеони заставляют дорогую страну мою призадуматьсяпригорюнитьсяусомниться в собственной полноценностив собственной привлекательностимы же контра, мы подстрекательницыдобрые граждане из-за нас наполняют пепельницы,попадают под капельницымы были бы не в пример богаче,производя кукурузные хлопья, сладкие пончикишоколадные питательные батончикиесли бы дарили флакончики, развешивали бубенчикимилая елена николаевнамы были бы миллионерами,если бы сокращали смыслыно мы производим.этот рынок ужасно перенасыщенон заполнен скверно одетыми дядями,преимущественно нетрезвымисальноволосыми, с плохими зубами,бреющимися нестерпимо тупыми лезвиямивот они, доблестные борцы с социальными язвамии вот я с вамив страшный мороз иду через городпогода самая блядская,нежилецкаяулица дербенёвская, кожевническая, станция павелецкаяи говорю про себя:«я райская адскаяв смысле донецкая гадскаявыдающаяся рассказчицачисто сестра стругацкая»должность у меня писательская и чтецкая.жизнь дурацкая.

18 января 2009 года

Проверка связи

и они встречаются через год, в январе,пятнадцатого числа.и одна стала злее и обросла,а другая одета женой магната или посла.и одна вроде весела,а другая сама не своя от страха,словно та в кармане чёрную метку ей принесла.и одна убирает солонки-вазочки со стола,и в её глазах, от которых другая плавилась и плыла,в них, в которых была всё патока да смола, —в них теперь нехорошая сталь и мгла.и она, как была, нагла. как была, смугла.«как же ты ушла от меня тогда.как же ты смогла».и другая глядит на неё, и через секунду как мел бела.и она ещё меньше, ещё фарфоровей, чем была.и в её глазах, от которых одежда делается мала,и запотевают стёкла и зеркала —в них теперь зола.«ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала,шевелила губами, ржавыми от бухла,месяц не улыбалась,четыре месяца не спала.мы сожгли друг друга дотла,почему ты зла?разве я тебя предала?я тебя спасла».у них слишком те же губы, ладони, волосы,слишком памятные тела,те, что распороли, разъяли, вырвали из тепла,рассадили на адовы вертела.и одна сломалась,другая была смелакаждая вернулась домой в тот вечери кожу,кожус себя сняла.у одной вместо взгляда два автоматных дула,она заказывает два рома,закусывает удила.– ну, чего ты молчишь.рассказывай, как дела.

18 января 2009 года

Старая пластинка

высоко, высоко сиди,далеко гляди,лги себе о том, что ждёт тебя впереди,слушай, как у города гравий под шинамистариковским кашлем ворочается в груди.ангелы-посыльные огибают твой дом по крутой дуге,отплёвываясь, грубя,ветер курит твою сигарету быстрей тебя —жадно глодает, как пёс, ладони твои раскрытые обыскав,смахивает пепел тебе в рукав, —здесь всегда так: весна не к месту, зима уже не по росту,город выжал её на себя, всю белую, словно пасту,а теперь обдирает с себя, всю чёрную, как коросту,добивает плёнки, сгребает битое после пьянки,отчищает машины, как жестяные зубыили жетоны солдатов янки,остаётся сухим лишь там, где они уехали со стоянки;россиянкив курточках передёргивают плечами на холодке,и дымы ложатся на стылый воздухи растворяются вдалеке,как цвет чая со дна расходится в кипятке.не дрожи, моя девочка, не торопись,докуривай, не дрожи,посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во ржи,для того и придуманы верхние этажи;чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы, пропала бы,белые перила вдоль палубы,голуби,алиби —больше никого не люби, моя девочка, не люби,шейни шауи твалеби,let it be.город убирает столы, бреет бурые скулы,обнажает чёрные фистулы,систолы, диастолыбьются в рёбра оград, как волны,шаркают вдоль туч хриплые разбуженные апостолы,пятки босые выпростали,звёзды лиили кто-то на нас действительно смотрит издали,«вот же бездари, – ухмыляется, —остопёздолы».что-то догнивает, а что-то выжжено – зима была тяжела,а ты всё же выжила, хоть не знаешь, зачем жила,почему-то всех победила и всё смогла —город, так ненавидимый прокуратором,заливает весна и мгла,и тебя аккуратно ткнули в него, он пластинка, а ты игла,старая пластинка,а ты игла, —засыпает москва, стали синими дали,ставь бокал, щелчком вышибай окурок,задувай четыре свои свечи,всех судили полгода,и всех оправдали,дорогие мои москвичи, —и вот тут ко рту приставляют трубыдавно почившиетрубачи.

5 апреля 2009 года

Шестнадцать строк

Лене Грачёвой

как твой дар выгоняет тебя на лестничную площадку,снулую улитку, обдирает с тебя твою костяную шкуркувспарывает под пяткой твоей брусчатку, паркет и плитку,под ладонью твоей побелку и штукатуркухер тебе, а не тряпочку, не перчатку, ни другую попытку,как ещё объяснять-то тебе, придуркукто тебя кормил этой басней, что хоть ты тресни,а там спокойней, в другой из жизнейчем оно серьёзнее, тем опасней, и интересней,и траектория всё капризнейесть суровая предначертанность и борьба с ней,вперёд и с песней, и настоящие только вы с нейвсё ты хочешь, сынок, чтоб они на тебя глядели,узнать умели – и понимали,а ты не покидал бы логова по неделе, плёлчто вы умеете, пустомели, никак не смалывая эмалии ничем не жертвовал бы на деле, поставкаписьменной карамели, да много требуется ума лину так вот тебе полные руки пепла, полные чаек сопла,и произвол, и дороговизна,чтобы вера твоя проклюнулась и окрепла,гордыня твоя усопла, дорога, визачтобы ты почуял такое пекло, в которомвсё на тебе просохло, а после радовался до визгаи злословь сколько влезет, язва,только мы-то полезные, мы не звериэто только ханже неясно:при виде лезвия люди делаются трезвеев результате битья вдребезги, лязга,скрежета железного, из цепей выпадают звеньяи над этим адом что-то начинает светиться ласково,протягиваясь из бездны,и расплёскивается по небу, розовея

25 марта 2012 года

Baby-face Whores

им казалось, что если всё это кончится —то оставит на них какой-нибудь страшный следзападут глазницыосипнет голосдеформируется скелетим обоим в минуту станет по сорок летесли кто-то и выживает после такого —то он заика и инвалидно меняется только взглядни малейших иных приметдаже хочется, чтоб болелоно не болитим казалось – презреннее всех, кто лжётпотому что лгать – это методичнотушить о близкого страх; наносить ожогон ей врёт, потому что якобы бережёта она возвращает ему должоку него блек-джек, у неё какой-то другой мужикизвини, дружоккак же умудрилась при нас остаться вся наша юностьнаша развесёлая наглецапосле всех, кого мы не пожалелиради дурного ли дельцакрасного ли словцапосле сотой любви, доеденной до концагде же наши чёрные зубы, деткагрубые швынаши клейма на пол-лица

27 июля 2009 года

Final Cut

осень опять надевается с рукавов,электризует волосы – ворот узок.мальчик мой, я надеюсь, что ты здорови бережёшься слишком больших нагрузок.мир кладёт тебе в книги душистых слов,а в динамики – новых музык.город после лета стоит худым,зябким, как в семь утра после вечеринки.ничего не движется, даже дым;только птицы под небом плавают, как чаинки,и прохожий смеётся паром, уже седым.у тебя были руки с затейливой картой вен,жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,море брызгалось, будто масло на сковородке,пахло тёмными винами из таверн;так осу, убив, держат в пальцах – «ужаль. ужаль».так зарёванными идут из кинотеатра.так вступает осень – всегда с оркестра,как фрэнк синатра.кто-то помнит нас вместе. ради такого кадраничего,ничего,ничего не жаль.

31 августа 2009 года

Рэп для миши

никого в списке, мамаодни пропускиникакой речи, мамакроме горечииз-под ботинок зияют пропастииз-под ладоней уходят поручнивот как шелестит моя тишина, как гюрза, вползаявырастает, инеем намерзаянервная и чуткая, как борзаямногоглазаявся от дыма сизая, будто газоваяэто только казалось, что всё звучит из тебя,ни к чему тебя не обязываяа теперь твоя музыка – это язва,что грызёт твоё горло розовое,ты стоишь, только рот беспомощно разеваятишина сгущается грозоваяникакой речи, мама, кроме горечичья это ночь навстречу,город чейчто ж тебе нигде не поётся,только ропщетсятолько тишина над тобой смеётся,как дрессировщицамузыка свивалась над головой у тебя как смерч, онабыла вечнаяи звучала с утра до вечерак людям льнула, доверчиваявся просвечиваларадуги над городом поднималакруги вычерчиваланикакого толка в нейкроме силы тока в нейтолько в нейты глядел счастливей,дышал ровнейне оставила ни намёка, ни звука, ни знакасдёрнули с языкапогасили свет в тебекончиласьмузыкани одной ноты, маману, чего ещёникакой речи, мамакроме горечитишина подъезжает, сигналит воющевяжет ручки да и пускает с горочки«ладно, – говоришь ты себе, —кошелёк, чемодан, вокзаля и не такое видал, я из худшего вылезалбог меня наказалменя предал мой полный зално я всё доказаля всё уже доказал»знаю, знаю, дружище, куда ты катишьсяповседневность резко теряет в качествежизнь была подруга, стала заказчицавсе истории всемогущества так заканчиваютсяпо стаканчикуи сквозь столики пробираться к роялю, идти-раскачиватьсяделать нечего,обесточенныйваришь хрючевоищешь торчевоставишь подписи неразборчиводеньги скомканы, кровь испорченадаже барменша морду скорчила«как же ты меня бросила, музыка дорогаяшарю по карманам, как идиот, и ящики выдвигаювсё пытаюсь напеть тебя, мышцу каждую напрягая,но выходит другаяжуткая и другаязнала бы ты, музыка, как в ночи тишина сидит по углами глядит, проклятая,не мигая»

Ночь 20–21 августа 2009 года, Киев

Снова не мы

Рыжей

ладно, ладно, давай не о смысле жизни,больше вообще ни о чём такомлучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопомпод потолком пахнет липкой самбукой и табакомв пятницу народу всегда биткоми красивые, пьяные и не мы выбегают курить,он в ботинках, она на цыпочках, босикому неё в руке босоножка со сломанным каблукомон хохочет так, что едва не давится кадыкомчёрт с ним, с мироустройством, всё это бессилие и гнильёрасскажи мне о том, как красивыеи не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,как старухи передают ему миски с фруктами для неёи какое таксисты бессовестное жульёи как тетка снимает у них во дворе с верёвкисвоё негнущееся бельё,деревянное от крахмалакак немного им нужно, счастье моёкак малорасскажи мне о том, как постигший важное – одиноккак у загорелых улыбки белые, как чеснок,и про то, как первая сигарета сбивает с ног,если её выкурить натощакговори со мной о простых вещахкак пропитывают влюблённыхгустым мерцающим веществоми как старики хотят продышать себепятачок в одиночестве,как в заиндевевшем стекле автобуса,протереть его рукавом,говоря о мёртвом как о живомкак красивые и не мы в первый разцелуют друг друга в мочки, несмелы, робкикак они подпевают радио, стоя в пробкекак несут хоронить кота в обувной коробкекак холодную куклу, в тряпкекак на юге у них звонит, а они не снимают трубки,чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, всё в порядке»;как они называют будущих сыновейвсякими идиотскими именамислишком чудесные и простые,чтоб оказаться намирасскажи мне, мой свет, как она забираетсяпрямо в туфлях к нему в кроватьи читает «терезу батисту, уставшую воевать»и закатывает глаза, чтоб не зареветьи как люди любят себя по-всякому убивать,чтобы не мертветьрасскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий,чтобы казаться старше,чтобы нравиться билетёрше,вахтёрше,папиной секретарше,но когда садится обедать с друзьямии предаётся сплетням,он снимает их, становясь почти семнадцатилетнимрасскажи мне о том, как летние фейерверкинад морем вспыхивают, потрескиваяпочему та одна фотография, где вы вместе,всегда нерезкаякак одна смс делается эпиграфомдолгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваютсятак, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь имипочему мы всегда чудовищно переигрываем,когда нужно казаться всем остальным счастливыми,разлюбившимипочему у всех, кто указывает нам место,пальцы вечно в слюне и салепочему с нами говорят на любые темы,кроме самых насущных темпочему никакая боль всё равно не оправдывается тем,как мы точно о ней когда-нибудь написалирасскажи мне, как те, кому нечего сообщить,любят вечеринки, где много прессывсе эти актрисыметрессыпраздные мудотрясыжаловаться на стрессы,решать вопросы,наблюдать за тем, как твои кумирыобращаются в человеческую трухурасскажи мне как на духупочему к красивым когда-то намприросла презрительная гримасапочему мы куски бессонного злого мясаили лучше о тех, у мысавот они сидят у самого моря в обнимку,ладони у них в песке,и они решают, кому идти руки мыть и спускаться внизпросить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананасдаже пахнут они – гвоздика или анис —совершенно не намизначительно лучше нас

13 июня 2009 года

Мастерство поддержанья пауз

Олегу Нестерову

кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться.время сглаживает движения, но заостряет лица.больше мы не порох и мёд,мы брусчатка, дерево и корица.у красивых детей, что ты знала, мама, —новые красивые дети.мы их любим фотографировать в нужном свете.жизнь умнее живущего, вот что яснопо истечении первой трети.всё, чего я боялся в детстве,теперь нелепее толстяков с укулеле.даже признаки будущего распада закономерны,на самом деле.очень страшно не умереть молодым, мама,но как видишь, мы это преодолели.я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус.всё моё занятие – структурировать мрак и хаос.всё, чему я учусь, мама —мастерство поддержанья пауз.я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик,не молодая завязь.молодая завязь глядит на меня, раззявясь.у простых, как положено, я вызываю ненависть,сложных – зависть.что касается женщин, мама, здесь всёот триера до кар-вая:всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская,деловая, передовая,мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.что до счастья, мама, – оно результат воздействияседатива или токсина.для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси напересечение сорок второй с десятой,от кабаташа и до таксима.редко где ещё твоя смертность и заменяемостьобнажают себя так сильно.иногда я кажусь себе полководцем в ссылке,иногда сорным семенем среди злака.в мире правящей лицевой всё, чтозанимает меня – изнанка.барабанщики бытия крутят палочки в воздухе надо мной,ожидая чьего-то знака.нет, любовь твоя не могла бы спасти меняот чего-либо – не спасла ведь.на мою долю выпало столько тонн красоты,что должно было так расплавить.но теперь я сяду к тебе пустойи весь век её стану славить.

8 июля 2012 года

Aeroport Brotherhood

Косте Инину, его кухне

так они росли, зажимали баре мизинцем,выпускали ноздрями дымполночь заходила к ним в кухню растерянным понятымтак они посмеивались над всем, что вменяют имтак переставали казаться самим себечем-то сверхъестественным и святымтак они меняли клёпаную кожу на шерсть и твидобретали платёжеспособный видначинали писать то, о чём неуютно думать,а не то, что всех удивиттак они росли, делались ни плохи, ни хорошичасто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотамхижины в ланкийской глуши,чтобы море и ни душиспорам тишинуноутбукам простые карандашитак они росли, и на общих снимках вместо умершегообразовывался провалчей-то голос теплел, чей-то юмор устаревално уж если они смеялись, то в терцию или квинту —в какой-то правильный интервалтак из панковатых зверят – в большой настоящий адпили всё подряд, работали всем подрядпонимали, что правда всегда лишь в том,чего люди не говоряттак они росли, упорядочивали хаос, и мир пустелтак они достигали собственных тел,а потом намного перерастали границы телвсякий рвался сшибать систему с петель,всякий жаждал великих делкаждый получил по куску эпохи себе в наделпо мешку иллюзий себе в уделправ был тот, кто большего не хотелтак они взрослели, скучали по временам,когда были непримиримее во сто крат,когда все слова что-то значили, даже эти —«республиканец» и «демократ»так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадратмладший в старости выглядел как апостолстарший, разумеется, как пирата последним остался яя надсадно хрипящий список своих утратно когда мои парни придут за мной в тёртой коже,я буду радмолодые, глаза темнее, чем виноградскажут что-нибудь вроде«дрянной городишко, брат»и ещё«собирайся, брат»

27–28 сентября 2009 года

Сыновья

вот они, мои дети, мои прекрасные сыновьяузкая порода твояширокая бровь твояи глаза цвета пеплацвета тамариндовой косточкинераспаханного жнивьяподбородки с ямкой, резцы с отчётливой кривизнойи над ними боженька, зримый, явственный и сквознойполный смеха и стрёкота, как полуденный майский знойшелковичные пятна в тетрадях в клетку и дневникахострые колени в густой зелёнке и синякахя зову их, они кричат мне «мы скоро! скоро!»но всё никак

27 мая 2010 года

III

Индийский цикл

Дели

Чему учит нас Дели, мой свет?Тому, как могущественны жара, нищета и лень.И тому, что всё распадётся на пепел, мел, полиэтилен.И тому, что всё тлени всё обратится в тлен.Чему Дели учит меня?Тому, что бесценные километры я трачу зря,Заедая пустотами пустоту, проще говоря,Еду в Индию, чтобы помнить про этот годчто-нибудь, кроме утра пятого января.Чему учит нас Индия? Тому, что молчанье речь,расстояние лучший врач,Того, чего не имеешь – не потерять,что имеешь – не уберечь.Так что обналичь и потрать свою жизньдо последней старости,Проживи поскорее прочь.

2 ноября 2008 года, поезд Дели – Варанаси

Варанаси

Чему учит нас Варанаси, мой свет?Тому лишь, что жизнь есть сон.Тому, что всю мощность средства передвижениязаключает в себе клаксон.Тому, что храмовая мартышка входит в разрядвлиятельнейших персон.Чему Варанаси учит меня?Тому, что окажешься на вершине, дойдя до дна.Тому, что у нас начались последние,а у них ещё ветхозаветные времена.Нелегко придётся Тому, Кто родится здесь,чтоб за всё заплатить сполна.

4 ноября 2008 года, Варанаси

Каджурао

Чему учит нас Каджурао, мой свет?Тому, что love is just passing by.И вы едете в одном поезде —ты до Сатны, а он в Мумбай.Он во сне улыбается, ты любуйся и погибай.Чему Каджурао учит меня?Тому, что в сравнении с местными божествами я молода.Тому, что на голой любви могут быть построеныцелые города.Самый лёгкий способ её найти – это выйти из домуи отправитьсяв никуда.

6 ноября 2008 года, Каджурао – Орча

Орча

Чему учит нас Орча, мой свет?Махараджи умели строить себе дворцы.Имели шесть жен, сто наложници вообще были молодцы.Нет ничего забавней звонка домой из такой глуши,изумлённой маминой хрипотцы.Чему Орча учит меня?Тому, что через неделю мой праведный гнев зачах.Дети, без страха берущие тебя за руку,женщины с тазами на головахи корзинами на плечах.Ласси из папайи за двадцать рупий в деревневечером при свечах.Боги с голубыми телами, с большой ирониейв безмятежных своих очах.Всё, что нужно белому человеку —забыть о всех его киевлянахи москвичах.

7 ноября 2008 года, дорога Орча – Гвалиор

Семь ночей

Так-то, мама, мы тут уже семь ночей.Если дома ты неприкаянный, мама, то тут ты совсем ничей.Воды Ганга приправлены воском, трупами и мочойи жирны, как масала-чай.Шива ищет на дне серьгу, только эта толща непроницаемани для одного из его лучей.И над всем этим я стою белокожей стриженой каланчой,с сумкой «Премия Кандинского» вдоль плеча.Ужин на троих стоит пять бачей,все нас принимают за богачей,И никто, слава богу, не понимает наших речей,И поэтому мы так громко всё комментируем, хохоча.Каждый бог тут всевидящ, мама,и ничего, если ты неимущ и тощ.Варишь себе неизвестный науке овощ,добавляешь к немукакой-нибудь хитрый хвощИ бываешь счастлив; неважно, что на тебе за вещь,Важно, мама, какую ты в себезаключаешь при этом мощь.В общем, мы тут неделю, мама, и пятый город подрядПроисходит полный Джонатан Свифтплюс омар-хайямовский рубайат.Нужен только крутой фотоаппарат,что способен долго держать заряд,И друзья, которые быстро всё понимают.Ничего при этом не говорят.Так что, мама, кризис коммуникации,творческое бессилие,отторгающая среда —Это всё, бесспорно, большие проблемы, да,Но у них тут в почёте белая кожа, монетка в рупию и вода,В городах есть мужчины в брюках —если это серьёзные города,Так что мы были правы, когда добрались сюда.О, как мы были правы,когда добрались сюда.

7 ноября 2008 года, Агра

Агра

Чему учит нас Агра, мой свет?Мегаполис: каждый десятый спит на белье,каждый пятый о нём слыхал.Над портретом Шивы и Парвати лампа,чтоб глаз приезжего отдыхал.Тадж Махал был построен, чтобы все расы миравстречались перед воротами в Тадж Махал.Чему Агра учит меня? Надо брать парату —парата везде вкусна.Индия лежит под колёсами, словно поверхность Марса,и остаётся с тобой честна:Ничего не забрать отсюда себе на память, как с того светаили из сна.

8 ноября 2008 года, перегон Агра – Пушкар