Игра воды. Книга стихов

Игра воды

Книга стихов

Алексей Владимирович Дьячков

© Алексей Владимирович Дьячков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Узловая

Слово Господи молвит по рации,И послышится мне в тот же мигМеталлический гул, звуки станции,Проводницы отчаянный крик.И во тьме с нарастающим грохотомПеред долгим затишьем пройдутВсе, что было мне близко и дорого —Дымный тамбур, купейный уют.И окно с белой шторкой на тоненькойБечеве, и прервавший свой сон —В ночь уткнувшийся мальчик, ладонямиЗаслонивший от бликов лицо.Странный мир, в темноте утопающий. —Он увидит и степи, и гать,И леса, и озера, и кладбища —Все что можно во тьме угадать.Приспособив к ночи свое зрение,Он узнает родные места,С неподвижным пейзажем с селениемСовпадая чертами лица.

Самоволка

От старшины и трелей горнаМы докатились до платформыСто тридцать пятый километр,Где чахнут – улицы фрагмент,Цистерна, кит пристанционный,Из брюха выпавший Иона,Акация, пивной ларек.Но воблы нет, и пиво – йок.Куда теперь? На звуки танцев?На речку сонную податься?На лодку полрубля спустить,Отплыть под иву, закурить.В песке весло с облезшей краской,На мостике подросток в маскеИ ластах думает о нас.Вспорхнул с кормы павлиний глаз.Как мылись под струей колонки,Попутку – на стекле иконки,Недолгий ливень, луж буль-буль,Забег и школьный вестибюль.Я не забуду грека, реку,Раскаты грома, горна, эха.Ворота части. Строй. Отбой.Фонарь в окне над головой.Гараж со звуками мотора.И затяжную ночь, в которойИ я творить бы мог, как бог,Но слово подобрать не смог…Как под окном с парадом заревЛежал с открытыми глазами,Шептал: Спаси и Сохрани!Шептал: Спаси и Сохрани…

Старая картина

И берег, и склон, и строения те же.Сугробов стада, и саней синий след.Один рассекает на льду конькобежец,Но нет детворы и охотников нет.Природа, людей разделяя мытарства,Уходит в себя, виновата кругом.Стремительно солнце съедает пространствоИ в узком окошке горит угольком.Семья собралась в покосившемся домеИ смотрит, как плавится тьмы материк.Отец, с аппетитом доев свой картофель,Шумелки из козьих копыт мастерит.Наверно прогнулась под птицею ветка,И ярких снежинок полет не унять.Горохом сухим громыхает шумелка,До смеха доводит уставшую мать.Она подгребает угли кочережкой,Живот обнимая свободной рукой.Глядит из угла на семейство Алеша,Такой молчаливый, счастливый такой.

Сестра

И когда надоел нам, как горькая редька, Маршак,Ты открыла мне тайну и несколько раз повторила —Чтоб услышать глухое биение пульса в ушах,Надо спрятаться в шкаф, где пропахло белье нафталином.Из космической будки, из норки, где тесно вдвоем,В щель в фанерных щитах я увидел стволы без скворешен,Среднерусскую графику, мерзлую тушь, монохром,Тусклый свет наклоненный, распутицу, дождь неокрепший.Под фонарик отцовский, горящий во тьме горячо,Брату, как в платяном животе кашалота Ионе,Дни рожденья, замужества, смерти, чего-то ещеТы читала по книге из библиотеки районной.Для того, пролистав, ты пугала меня темнотой,Чтоб лицо открывать на граните в щербатом овале,Чтобы с кладбища я возвращался уставший домойИ лежал, сжавшись, как эмбрион, в остывающей ванне.

Рюмка

На тонкой ножке ты, потея, поднялась,Чтоб, преломив, дробить лучи, играть наливкой,Чтобы сверкать среди салфеток, вилок, яствНа днях рожденьях, но все чащи на поминках.Свет, собранный в пучок, уже не растерять.Луч мечется в стекле, и не находит местаСебе, когда я глух и нем. Когда тебяДержу, как старичок, – щепотью троеперстной.Я успеваю на тебе остановитьЕще раз взгляд мой, что слезою затуманен.Невидимый сосуд, чтоб пустоту хранить,Где в каждой грани сад, и каждый ромб хрустален.Не преданная ни земле, ни синеве —Нетвердая слюда, которой все мы будем,Упрямая вода, ледышка. – На тебеНи время след свой не оставило, ни люди.Так бережно закат по комнате прошел.Вода на кухне отшумела виновато.В который раз тебя я принимаю, чтобЗадвинуть за сервиз на полочку серванта.Теперь уже года, как память обо мне,Ты будешь здесь стоять и словно ждать кого-то,Пока нас не столкнет на океанском днеОчередной прилив всемирного потопа.

Юбилей

Отсижусь, припев отвою в голос,Тост начну и потеряю мысль,Чтобы утром, втиснувшись в автобус,По родной окраине трястись.Как зловеще трубы ГРЭС топорщит,Над кустами провода дрожат,Буду наблюдать без листьев рощи,Пыль строений, выработки шахт.Редкий дом на улочке без ставень,Тянется, как дым, пустой рукав.Я присяду, и легко представить,Как прижмусь к окошку, задремав.Вот он день мой будничный, отдельный,С остановки в сон заползший дым,Тяжесть празднеств, горечь дней рождений,Счастье долгожданной пустоты.Потрясет сосед меня за плечи,Пробурчит: Приехали, кажись…Выйдем мы неспешно на конечной,Чтобы, потоптавшись, разбрестись.Оглянусь я. – Дворник между зданийВ сумерках рассыпал купорос.Держит вождь в пальто на пьедесталеОгненной кометы рваный хвост.Самому себе в витрине с книжкойКто-то знак подав, к ларьку пошел.Это я, зажал ладонь подмышкой.Все путем. Мне правда хорошо.

Даун

И спускался к нам с небесной выси,И дежурной номерок сдавал,И сидел, разглядывая писи,Веники, мочалки, банный пар,В трех мирах пространство… Время оно,Солнца полыхает уголек.Лист березы скручен эмбрионом,Распрямляет хвост морской конек.Самого себя приятно слушать,Нежится в парилке в выходной.Хорошо стоять под теплым душем,Покрываться гладкою водой.Заходить с толпой такое счастье,Шумно шлепать босиком в бассейн…Как же тяжело не отличатьсяОт других. Таким же быть, как все.Трудно быть. Стареть-рядиться, таять,Умирая, верить в мир иной.Бог-Отец, Бог-Сын еще куда ниШло, а что такое Дух Святой?На плакате старом голубь мира.Кто-то неспроста ведет борьбу.Если правда, что Тобой любим я,Как же я тогда Тебя люблю!Я сложил огромные ладониЛодочкой, и плачу без лица.Лист березы в тазике не тонет…Тонет – разворачивается.

«К нам приходили, не знаю, как пишется…»

К нам приходили, не знаю, как пишется,Слышится – осень-весна.С пенкой в полях елисейских колышетсяСладкий кисель из овса.Каша сороки-воровки и ладушки,Шапка и шарф в рукаве.На выходные поездка на камушкиС чаем некрепким в кафе.Фото для солнца и песню для голоса,В книгу заложенный злакБудет турист, не дождавшись автобуса,Складывать в старый рюкзак.Будет разглядывать памятник зодчества,Сползший к реке новодел,Пьяный узор из листвы позолоченнойВ чистой, проточной воде.Жить единицей пехотной на стрельбище,Глохнуть от резкого дзынь!И запускать в непричесанный ельничекВыдоха теплый пузырь.

Васильевна

Собака топчется и не находит местаСебе между людей и табуреток двух.Выносят бережно старуху из подъездаПанельки – в жиденький кружок ее подруг.Как кукла детская, свободная от духа,Скользит к земле она, иссохшая давно,Уже наслушавшись Кармен и Нибелунгов,И насмотревшись черно-белого кино.Из темноты глухой, как в лодке одноместной,В гробу дешевом над листвой она плывет,Сухие губы твердо сжав, – обратно в детство,Где самолетик из бумаги ждет ее.Где чай с ватрушками, и рис дают с подливой,Лимон фарфоровый и ангел из фольги.Где серый волк, коза рогатая бодливаС тобою в комнате. И выйти не моги.Огромный двор, не огороженный забором,Гудит размеренно, как страшный котлован,И воздух пахнет травяным сердечным сбором,И придает и цвет и вес простым словам.Снимает мама с бельевой веревки джинсы,И в голубом тазу растет тряпья гора.Есть белый сад, есть жизнь в саду и нет нежизниДля умной девочки, сидящей у окна.

Озноб

Когда мы выйдем к берегу из зарослей,К воде, легко теряющей каркас,Пусть с черных веток ворон интернатовскийСнежинок стаи потрясет на нас.Пусть отразит река деревья голые,Над головами вспыхнут облака,Частями речи, сложными глаголами,Словами перестанем быть когда.Запремся в дом и сложим складень зарева,И нас, как постояльцев, впустит сон.И дед Мазай запутает мозаику,Нащупывая дно своим веслом.А завтра разбуди меня до ужина,Чтоб разглядел я синий лес осин,Чтоб под лопаткой стетоскопом слушая,Угрюмый врач дышать меня просил.

Последний сонет

В библиотеке полк родных речей,Один и тот же март цветной не тает.Зачем в ветвях поодаль, Чаадаев,Так много букв, как черных граачей.Разжег огонь и в кресле спит, устав.Лес, обступив, листом лиловым бьется.Все снова встанет на свои места,Когда хозяин, выспавшись, проснется.Дом обречен погибнуть под водой.Погасла роща и темно от боли.В учебнике написано про смерть,Про автора безумного и сеть,Поставленную для удачной ловли.Но нету в море рыбки золотой.

Шишка

Нет ни вычурной грусти, ни фальши.Наш барак и тупик за углом.Можно было бы мучиться дальше,Но несчастье тебе помогло.День любой становился все ближе,Час любой – не однажды, не вдруг.Чай с враньем и без косточек вишня,И на счастье не трезвый хирург.Ночь пришла без сестры симпатичнойИ жарой подступила впритык,И с тобой почеркала почти чтоСписок дел первоочередных.Снег дешевый за форткой без марли,Одеяла сугробы грубы.Все еще вспоминаешь январь иПоликлинику все еще ты.

Перекресток

Стволы в начале, роща целиком,Потом крыльцо, курящие мужчины,И стали – самовар, бутыль с цветкомИ мы в конце концов неразличимы.Боярышником в сумерках скользя,Сверкает сад то суриком, то охрой.Нет пустоты, которую нельзяЗаполнить ночью и дорогой долгой.Состав ползет, а я гляжу в окно.Ногой качая, тюкаю об стену,И слышу голос, слышанный давно:Вернись домой и жизнь счастливой сделай!Чужого сна ломается каркас,И прячется в листве тугая завязь.Как будто это было много разСо мной, но никогда не повторялось.

Перелом

Кто лежал больной под лампой матовой,Рисовал квадратики, круги?Написал пять строчек, разрабатываяМелкую моторику руки.В сквер перед чугунным председателемВышел, сладкий раскурив Казбек.Дым затяжки выпустил старательно,Как медузу медленную, вверх.Кроны лип и облака овальные,Друг за другом вставшие слова —Золотыми рыбками аквариумнымиУкачали ласково меня.Все неправда, сам себя морочил я.Жизнь чужая, вымученный дар.Почему же несколькими строчкамиТак легко тебя я оправдал?..

Авария

У дедушки в деревне осень —Отклеился от клина гусь.Грудь тракториста, йоксель-моксель,По-детски наполняет грусть.С ним штрифель на понятной фенеСад обсуждает и подруг.Лес, сжавшись, как китайский веер,На солнце распустился вдруг.Без умолку шуршат деревья,Тревожат задремавших птиц,Чтоб в поисках уединеньяПо первоснегу разбрестись,Пред Нивой, с трассы сползшей боком,Вдруг встать, как ледяной костер.Из-за руля чтоб вышел кто-тоИ галстуком очки протер.

Практика

Так молчала она или что отвечала,Наблюдая бегущие титры началаНа протертой от пыли мерцающей линзе,Выгнув руку, как в танце медлительном Илзе.Или, чай заварив из пакетов бумажных,Разливала по чашкам и слушала дальше,Как не врет ухажер, отгребая варенье,Пустоту заполняя болтливым волненьем.Как легко после смены соблазну поддаться —Книгу в библиотеке на фабрике ткацкойСунуть под олимпийку, как знамя в сраженье,И уйти с безразличным лица выраженьем.Но, кино заглушив, били ходики гулко,И, как время, ссыпалась песком штукатурка,И звучала тоска, будто вправду все было,Или песня без слов в конце серии мыла.

Апостол Петр

А сторожа дедушка вынь да полож!Алеш! – ходит по двору, – Где ты, Алеш?Известкой ствол яблони мажет.Заката в калитке встает полоса.Сдвигает фуражку старик на глазаИ вслед уходящему машет.Ни заросли хмеля, репья, лебеды,Ни дом, ни качели уже не видны,Ни вишня, ни грядки картошки.И дед не уходит, все машет внучку,Сливаясь с листвой, погружаясь во тьму,Все машет широкой ладошкой.Томят меня осени тихая грустьИ сырость. Я знаю, я скоро проснусь,На грудь потяну одеяло.На бок повернусь, но не скрипнет кровать,И буду лежать и глаз не открывать,Дышать чабрецом и тимьяном.Встает то стеной, то обрывом земля.Враскачку относит теченье меня,И плеском баюкает осень.Молитву творят на холме горячо…Не слышно мне слов, но я знаю, о чемМой дед Богородицу просит.

Ода Радости

Артист на часах командирских колесикоЗавода подкрутит, послушает ход,И жадно попив кипяченой из носикаВполголоса арию Князя споет.Попьет, покряхтит, пошуршит занавесками,Пройдет в коридор, плащ накинет, пора.И вся коммуналка его половецкимиНапевами с богом проводит в ДК.Нырнет разведенка на кухню и включит намПоля яровые, воюющий мир.И школьник ее, голой Махой измученный,Проскачет из-под одеяла в сортир.Вплывут в коридор не в халатах, а в платьицахБерезки ансамблем под трели рожка,И следом за ними вплывет старшеклассницаС усами не смытых разводов снежка.И выйдет алкаш из-за ширмы не выспавшись,И что-то сипато прошепчет себе.И выйдет так горько, что словом не выразишь,Когда он на коврик сползет по стене.Медбратья, цыгане с медведем и танцами,И с гаснущей свечкой беззубый дьячок,И бабки в платочках толпою потянутся,И в кофточке с алым значком дурачок.С рыданьем и смехом нежданные гости к намНагрянут, и щели рассолом зальют.Куда же податься из ванной мне, Господи,Где я перед зеркалом пыльным стою?С мешками, морщинами, с раннею лысиной,Укус комариный до крови растер,Контуженный светом и желтыми листьями,Что за ночь с березы прибрал мародер.Не щелкну щеколдой, не выйду под занавес,Пошарю в карманах – брелок без ключа,Союз, коробок, затянусь и возрадуюсь,Пока в дверь испуганно не постучат.Газеты не ровно на тазике сложены.Не якорь, а брюки забросил матрос.Спокойно! Встречайте меня, краснокожие,Я стеклышки вам из-за моря привез!

Свобода

И не должен был вечер ненастьемЗавершиться – все ждали закат.Но пришлось подниматься на насыпь,Возвращаться по шпалам назад.Звяк тревожный, железнодорожный,Гул дождя, прочий шум, всякий вздор —Если чуть поднапрячься, то можноРазличить в звуках странный узор.И поедет мелодия сразу,Будто только что выло в ушах,И слова потекут не напрасно,И подстроятся тут же под шаг.Чтобы выскочил образ, как заяц, —Чтобы в мертвом застыть столбняке,Все слова позабыть опасаясь…И забыть, но пойти налегке.

Сад Святого Григория

Теперь, когда сбылись Твои пророчества,Чем жить мне? – снегом, лесом у реки.Дорогой в лагерь – чтобы в одиночествеВокруг барака нарезать круги.В фаянсовом патроне электричествоТрещит. И не молчит вода в трубе.Дождаться на морозе симфоническихРаскатов из тарелки на столбе.По снегу хрупать в валенках под тиканьеИ цокот скрипок – склад, хозблок, медчасть.Как выгнулось блестящими гвоздикамиРазорванное небо различать.О чем мечтать, тропой шагая узкою,Когда давно сбылось все, вот вопрос!Есть чистый снег, классическая музыка,И ночь, и сухоцвет холодных звезд.О чем мечтать мне, зеку с желтой лысиной,О чем произнести так страшно вслух? —Чтоб и во мне так поднялась, так вырослаГармония, которая вокруг?..

«В одном из июльских так и не узнал я…»

В одном из июльских так и не узнал яКороткий, но яркий денек.С утра поплескался в реке баттерфляем,В обед потянулся в тенек.По памяти радость и сладкое счастье,И радуг цветной порошок.И волны бежали, и тучи сгущались,Но дождик так и не пошел.За тенью домой возвращались из пленаГерои потрепанных книгИ старец Гомер, осудивший ЕленуЗа гибель троянцев лихих.И долго паром у причала качало,Ломало волну пополам.И долго читал, забывая начало,Я толстый-претолстый роман.Волшебная клинопись, странная стружка,Рисунок ограда-лесок.Разбилась упавшая с елки игрушка —Скрипит под ногами песок.

Песня

Пусть утро воскресенья холодомУзор наметит на стекле.В обратной перспективе комнатыВесь мир откроется тебе.Замрут растения и кружева,На пиджачке блеснет значок.И будет, расширяясь – суживаюсь,Осваивать углы зрачок.Полкú цветные книжных корочек,Застывший вдруг бумажный шторм.За тюлью, сдвинутой от форточки,Двор с отраженьем снежных штор.А там и школьный свет, и знание,Что ждать от выходного дня:С собакою прогулка дальняя —К Штыкам, до Вечного огня.По засеке, где пары прячутсяВ кустах от любопытных глаз.Зимой рыбак с фанерным ящикомУ пруда нас встречал не раз.Он как-то угостил ирискою,И мне открылись вдруг – ещеСтихотворенья ненаписанного —Протяжный свист, тугой щелчок.

Папа

В треýхе кроличьем взъерошенном,В пальто с воротником косым,Зачем меня ты обнадеживал? —На Новый год приеду, сын!Весь день. Все зимние каникулы.Январь весь со сплошной пургой.За что меня и не окликнул такНикто. – Алеша, дорогой!Пускай не мне дорога дальняя.Бронхит. Продленка. Карантин.Я был дежурным по страданию.Весь год с письмом твоим ходил.Я мучился и сном и совестью.Я мерз, но не спешил домой.За то, что я такой особенный. —Любимый мамой. Не тобой.За то, что наступала ранняяВесна. Но я был ей не рад.И вербы ветка, как царапина,Алела в воздухе весь март.

На даче в октября

В кувшине талая вода,Огонь вытягивает лица.Куда ты завела меня,Рассудка слизкая мокрица?Чему нас научила жизнь?Войти в реки глубокий вырезТак, чтобы волны разошлись,Как никогда не расходились.

Разлив

Нагрянул и сгинул – Ни здрастеИ ни до свиданья тебе.Со снегом уходят пространствоИ без отраженья Тибет.Махнет из-за гор напоследокКосынкой лесок вдалеке,И облака сахарный слепокРастает бесследно в реке.И мы, и не мы – а другие,Оставив в отеле подруг,Разглядываем, как круги наВоде разбегаются вдруг.

Молочный зуб

Не допрыгнул атлет до перины,И метатель прервал свой разбег.Стадиона Динамо руиныЗасыпает рождественский снег.В гипсе традиционное летоБог с веслом и турист налегке.Крутит обэриут пируэтыВ одиночку на старом катке.А в сугробах трибунные грядки,И сухое колонн молокоУбывают себе без остатка,Как какое-нибудь рококо.Но снежок продолжает вертетьсяСобирать по земле облака,На катке дивный вечер из детстваСохраняет мне память пока.

Миокард

В кабинет заползала акация,И топтались в тени тополя.Кардиолог на жизнь с интонациейВиноватой мне год оставлял.И минтай дожевав с макарониной,Я из корпуса топал с толпой,И сидел, не нарушив гармонии,На скамейке с больной головой.Покрывалась черемуха крестиком,Раму брат, матерясь, мастерил.И фонтан со скульптурой бездействовалС грязным спекшимся снегом внутри.Но росло мое сердце и знаниемНаполнялось. Тем знанием, чтоВыражать научился словами яКогда возраст другой подошел.Когда слива осыпалась спелаяИ сиял влажный сад чистотой.И лежал, вспоминая Гомера, яНа диване в квартире пустой.

Иванушка

Станиславу Красовицкому
С участка не видна скамейкаНа берегу, где спит волна,Но в огражденье есть лазейка,А дальше приведет тропа.Когда утихнет отделенье,Угомоню настойкой пульс,И в поисках уединеньяК косе песчаной удалюсь.Как сосны, расшатались нервы,Как нерка, разыгрался страх.В окошко: Все нормально, – мне про-Сигнализирует сестра.Кусты, кусты, прутки ограды,Овраг, стена, и – моря гул.Нырок в листву – и вот награда,Мой пост ночной на берегу.Черты свои теряет вечер,И птичий наступает пир.Вокруг нас сложен и изменчивНе нами сотворенный мир.Как хрупкий минерал в породе,Сжат месяц тьмой до синевы.Нас долго не было в природе,И может никогда не быть.Но быстро я теряю голос,И долго тянутся года.В природе не было давно нас,И быть не может никогда.Мытарства нам страшнее боли,И серебра дороже медь.Но от тоски безмерной в полеИ мы выходим, чтобы петь.

Автопортрет

Пух летал над очкастым историком,Расплетался у школьницы бант,Когда в зале читальном за столикомЯ тяжелый листал фолиант.Виноград с металлическим привкусом,Пучеглазых дельфинов бока,И людей и богов я пролистывал,Не наткнулся на Леду пока.В медь звенящую больше не верилось,Не осталось от пира гостей.Это Леда, любимая лебедем,В беззащитной своей наготеНад водой выгибается облаком —Капли вдруг по воде семенят.Тело лебедя тесное, плотноеВыпускает наружу меня,Поднимаясь над твердью стремительно,Задеваю созвездья плечом,Становлюсь строчной выгнутой литерой —Тихим библиотечным червем.

Пикник

Шуршит грибник в посадке ветками.Аукают издалека.Как троица ветхозаветная,Расселись дети на пеньках.Родителя пугает конницаЛиствой, исписанной давно, —Он в ящике пустом устроился,Солому постелив на дно.Кому он быть хотел бы сторожем,Тот не воспитывал меня,А у пустых бутылок горлышкикорявым пальцем проверял.Мне не за что просить прощения,Пуская виновато дым,Ведь я всю юность в ополченииАкустиком служил простым.

Паломники

Ползем неторопливо на паромеК постройкам монастырским вдалеке.Над нами небо, бэби, бобэоби,И перед нами небо – на реке.Флаг мельтешит на мачте без надежды.Помощник отвечает головой:Найн пива, капитан! А тот мятежныйВсе ищет бурю, топает ногой.Теперь и мы, дружок, пьяны без пива.И нам хватает солнца, чтоб весь путьРазвязано, легко, неторопливоБалакать ни о чем. О чем-нибудь.Корыто наше борется с теченьемИ путается речь. Но мы, дай Бог,До берега дойдем без приключений,К строфе четвертой выровняем слог.

Экскурсия

Мы входим всем классом в таинственный зал.Поэт здесь Наталье записки писал.По детскикаляки-малякиПером выводил на бумаге.Он думал: Господь не оставит меня!Поехал на речку в конце января,Размазав в сердцах эпиграмму,И в сенцах махнув лимонаду.Катилась, как солнце на ярмарку, жизнь.По граду замерзшему сани неслись.И зарево в колбе горело,Но шуба медвежья не грела.На грязной раздаче игралась игра.Поэт не заметил в ветвях снегиря,Он думал о небе огромном,По снегу скрипя, по сугробам.Под треск снежных сучьев исчезло все в миг,И музыка, и незаконченный стих.И лес, и фасады Растрелли,И мертвенный сумрак музея,И сон мой, и воспоминанье о сне.И вот я молчу в тишине. В пустоте.И тает, как снег, мое знанье.И сам я, как снег, – расставанье.В музейном буфете ни часа, ни дня.Класс по расписанью забыл про меня.И чай исчезает. И блюдце.И только слова остаются.

Альбом

Фильм такой. Он берет фотокарточкиИ о каждой слова говорит.Вот с командой футбольной на корточках —После матча коленка болит.В майке мятой на майские праздникиПод картошку рыхлит целину.Вот он, пруд, где ловили карасиков.Как-то вытащил щуку одну.Старый дом и сарай с детским великом.Прислоненное к вязу весло.И Дейнеки простор белый, ветреныйИз поездки на юг в не сезон.Стол на даче с зашкуренным выступом,По стаканам разлитый кефир.Вот, как перед болезненным приступом,Открывается сказочный мир.Дни заляпаны охрой и суриком,Расползается осени рать.На странице в сентябрьские сумеркиСлов о радости не разобрать.

Пицунда

Море. Мясо. В сотах мед.Чистый пляж. Пустые урны.За сосной гора встает,Как развал макулатурный.Сброд купейный. Борщ в чалме.Делят перламутр перловки.Тетка. Братья Дыр, Бул, Щер,И сестра их Припять с полки.Двор тенистый, старый дом.Челентано сладко воет.Еле слышен палиндром,Набегающий волною.До свиданья, сладкий сон.Фотография на память.Крайний справа. Пара слов.Орфография хромает.

«Как мальчик в хоре открывает рот…»

Как мальчик в хоре открывает рот,Но не поет, а смотрит как, покинувКарниз, снег начинает свой полет(зима такая, видно, за грехи нам),Я тоже за окно перевожуМой взгляд с рядов мальчишек и девчонок,И песни обреченной слышу шум,И вдруг мне открывается о чем он.Раскрыло тело мягкое земля,Бог щедрою пригоршней сеет звезды.Я чувствую покинутым себяИ погружаюсь в океан, как остров.Снег, покружив, на лавочку присел.И песня, отшумев свое, умолкла.Искать ответа надо не на всеВопросы – а на правильные только.

Синий ноябрь

Дождаться сумерек с их светом грустным.Размяться, от безделия устав,Развеяться на воздух потянутьсяВ мой сквер, в другие людные места.Чтоб время убивать за рисованьем,Вернуться. Уголь, тюбики белил.Пустырь, температура плюсовая.Тяжелый снег деревья облепил.Такой же хмурый день свиданья с братом.Не сложно вспомнить – снег, больничный двор.Как с капельницей топал из палатыБеспомощно в больничный коридор.Как робко по линолеуму шаркал,Запоминая ромбиком узор.И было так пронзительно, так жалкоСебя, родных, врачей и медсестер.В кровати слушал гул автомобильный,Боялся карамелькою шуршать,Электрокабель будто отрубили,И в темноте приходится дышать.

Возраст переходный

В мой домик щитовой заглядывало море,В кладовую, в комод,В прихожую, где шкаф с таблетками от моли,Где лыжи, огород.И, лежа на тахте ребенком-переростком,В пол-уха слушал я,Как топала волна вверх по скрипучим доскам,Как старая жена.И песня ямщика, не близкая подмога,Звенела как могла,И бездна на меня густой сиренью богаГлазела из окна.И уходил волчок, и ножик перочинныйТерялся в тихий час.И пустота меня сурово жить учила —Не рыпаться, молчать.Ночь напролет лежать, с постели жаркой крошкиСтряхнув. И ждать, когдаСквозь шорох взвизгнет вдруг, с заезженной дорожкиВсю пыль собрав, игла.

Первый снег

Прогремел поздней осени выстрел,Вышел лес из воды без листвы.У ручья, не наполнив канистру,Я, как куст без движенья, застыл.Съехал розовый дом за ограду,Глины масляный срез заалел,Чтоб сойтись в перспективе обратной,Как в воронке, в моей голове.Чтоб открыл я, все пестрые частиВ день единый осенний собрав,Не в свободе, не в праздности счастье. —Сыпет крохами счастья зима.Хватит света теперь за глаза мне. —Склон пылает, и поле горит.Бог придет к человеку внезапноИ ни в чем его не укорит.