Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

Но что-то у него не сложилось с комсомолом, а тут война и немцы. Так он сразу полицейскую повязку надел, ходил с ружьем и говорил: «Поймаю партизана или москальского парашютиста, немцы сразу старшим полицаем сделают!» Но не поймал никого – не было тогда у нас никаких партизан. Да и были бы, не поймал – он же настолько тупой был, что уже при немцах расписывался с буквой «т» в начале, сообразить не мог. А после как-то исхитрился в Минск перебраться – «карьеру делать», как он говорил.

Да, еще стишки писал, что-то там про «коммунячьи орды, визга впереди, убегают в Азию, им пинка дадим», «мы костер из марксов дружно разожжем, мерзость коммунячью вылечим огнем». И очень обижался, когда кто-то не восторгался, сразу в драку лез.

Один раз после на побывку приехал важный весь, в кожаном пальто и начищенных сапогах, серебряные часы в кармане, дорогие сигареты курит – и хоть бы угостил! Я ему: «Здорово, Федька!» – а он мне в морду с размаху: «Что гавкаешь, пес, я культурный европеец, а не славянское быдло, не Федька Сруль, а пан Теодор Троль!»

А. И. Солженицын. Багровые зеркала.

Изд. Нью-Йорк, 1970 (альт-ист.)

Свобода – это высшая ценность, высшее право человека. Пусть лучше погибнет весь мир – но восторжествует свобода. И всякий, кто мыслит иначе – тот не человек, а быдло, достойное лишь рабского ошейника.

Так говорил мне мой сосед по лагерному бараку. Лишь будучи арестованным, я нашел единомышленников, узнал по-настоящему, какие люди еще есть в нашей несчастной стране – и величайшее преступление сталинского режима, что эти творческие личности, подлинная элита нации, гнили за колючей проволокой, вместо того чтобы занимать самые высокие посты. День тяжелой и бессмысленной работы, под окрики конвоя и издевательства уголовной сволочи – и лишь после отбоя мы могли, собравшись в углу, вести беседы на самые высокие философские темы. Наиболее частым моим собеседником был… назовем его П. – очень может быть, что этот человек еще жив и страдает, в заключении или нет: СССР весь, как одна огромная тюрьма. Истинный русский интеллегент старой школы, вся вина которого состояла лишь в нахождении на оккупированной территории во время войны, был брошен за это в лагерь, в разлуке с семьей. И супруга его, полностью разделяющая его убеждения, разделила с ним и его судьбу. В те судьбоносные годы они вместе вели дневник, который отобрали при аресте – однако же П. помнит оттуда каждую строчку. Я позволю себе, также по памяти, привести здесь некоторые записи:

«22 июня 1941 г. Неужели же приближается наше освобождение? Каковы бы ни были немцы – хуже нашего не будет. Я страстно желаю победы любому врагу советской власти, какой бы он там ни был. Этот проклятый строй украл у нас всё, в том числе и чувство патриотизма.

24 июля 1941 г. Бомбят, а нам не страшно. Бомбы-то освободительные. И так думают и чувствуют все. Никто не боится бомб.

11 сентября 1941 г. Я составил цельную и продуманную теорию насчет большевистских фикций. Будет жалко, если эта теория умрет вместе со мной. Только бы свободы дождаться… Ведь сколько в России умных и талантливых людей, таких как я – и сколько литературных, художественных, музыкальных, философских шедевров дожидается своего часа! Сколько высокодуховного хлынет в мир, как только совдепия падет! Неужели это время почти уже пришло?

18 сентября 1941 г. Немецкие самолеты сбрасывали пропагандные листовки. Какое убожество, глупость, вульгарный язык, какая бездарность! «Мчатся в небе мессершмиты, сокрушать совок. Пусть бежит усатый в Англию, уж приходит срок! Уж по трупам комиссаров панцеры ползут, жиды-оккупанты в панталоны ссут». Кошмарное впечатление – неужели немцы похожи на то, что о них говорит советская пропаганда? Наверное, это большевики, чтобы скомпрометировать немцев, под их марку выпустили листовки!

19 сентября 1941 г. Свершилось. ПРИШЛИ НЕМЦЫ! КРАСНЫХ НЕТ! СВОБОДА!

18 ноября 1941 г. Морозы уже настоящие. Население начинает вымирать… У нас уже бывают дни, когда мы совсем ничего не едим. Надоело всё до смерти. Немцы в подавляющем своем большинстве народ хороший, человечный и понимающий. Но идет война, коммуняки упорно сопротивляются – и даже хорошие люди нередко делают ужасные вещи! И всё же мы рады бесконечно, что с нами немцы, а не наше дорогое и любимое правительство.

26 ноября 1941 г. Продали мои золотые зубы. Зубной врач за то, чтобы их вынуть, взял с меня один хлеб, а получил я за них два хлеба, пачку маргарина и пачку леденцов, и полпачки табаку…

31 января 1942 г. Число умирающих возрастает с каждым днем… Говорим очень слабыми голосами. Всегда на одну и ту же тему: какова будет жизнь, когда немцы наконец победят и закончится эта проклятая война. Пока пишем идеальный план устройства государства, программы народного образования, землеустройства и социальной помощи – стараюсь предусмотреть все случаи жизни.

Но всё же, если бы сейчас пришел к нам какой-нибудь добрый волшебник и предложил бы нам перенестись в советский тыл, где довоенная жизнь и белый хлеб, и молоко, и табак, и всё прочее, или сказал бы, что и до конца дней наших будете жить вот так, как сейчас, я, моя жена и дети, без сомнения, выбрали бы второе. Лучше голод, чем советская власть!»[13]

Отчего же был упущен уникальный шанс сделать несчастную Россию – свободной и счастливой? Ведь среди русского народа было много людей, кто мог бы восстать, и коммунистическая власть не устояла бы, особенно в первый год, когда всё висело на волоске. Но немецкая политика была поразительно близорукой, «зачем усложнять, если довольно нашего фельдфебеля» – и русские люди, лояльные новой власти, или никак не использовались, или получали мелкие административные должности. А сотни тысяч бывших красноармейцев, попавших в плен – очень многие из-за нежелания сражаться и умирать за сталинский режим! – были бессмысленно загублены, вместо того чтобы создать из них армию Новой России! А ведь, как рассказывал П., «мы надеялись, что очень скоро образуется русское правительство, временное, конечно, отчасти из представителей интеллигенции, отчасти из русских эмигрантов, начнет формироваться армия, и внешняя война перейдет в гражданскую. Немцы будут только давать оружие и поддерживать авиацией, которую нельзя создать скоро». Но Гитлеру были нужны лишь новые земли для Великой Германии и бессловестные рабы. Тем самым был упущен исторический шанс раз и навсегда покончить с русским большевизмом!

Причем часть вины в этом лежит и на нашем несчастном народе. Да, война часто излишне жестока и несправедлива – но после нее настала бы совсем другая жизнь! Если немцы не желали сделать шаг навстречу, значит, нам надо было, в смирении, сделать два. Даже если ты и твои родные неправедно пострадали – подумай, что немецкая жестокость – это не более чем временный эксцесс, в отличие от большевистской, основополагающей и постоянной. Далеко не все партизанские банды создавались парашютистами из НКВД. Ты хочешь мстить за свою семью, друзей, односельчан? Но подумай, кому конкретно ты отомстишь – скорее всего, совсем другим людям, пусть и одетым в такие же мундиры. И если тебе удастся после убежать в лес, в ответ сожгут еще одну деревню – если и там найдутся свои мстители, это приведет лишь к тому, что маховик жестокости будет раскручиваться всё сильнее!

И если мальчишки из «Молодой Гвардии» просто не думали, кто ответит за их безумное геройство – то образ партизана-героя стал высочайше одобренным образом советской пропаганды! Вопреки общепринятому в цивилизованном мире, что воюет лишь армия, а население не сражается, как бы оно к войне ни относилось. И любой, взявший оружие, но не носящий мундир – преступник, независимо от всех прочих обстоятельств. Партизаны были не героями, а преступниками – потому что каждый выстрел из леса в «оккупантов» убивал возможность диалога, конструктивного сотрудничества с победителями. Что еще укрепляло немцев в их изначально ошибочном отношении ко всему русскому народу как к нации подлых бандитов.

Был один островок в этом море безумия – Локотская республика. Территория, размером превышающая Бельгию – и юридически независимое государственное образование, союзник рейха! У нее был флаг – российский триколор. И суверенная власть – когда немцы полностью возложили именно на нее, а не на свои комендатуры, все государственные функции, как обеспечение порядка, сбор налогов, снабжение проходящих частей вермахта продовольствием, охрану немецкой собственности и грузов. И эта власть была отнюдь не пришлыми «варягами» – среди руководителей Локотской республики были бывший председатель райисполкома, председатель колхоза, директор мастерской, главбух райпотребсоюза, директор школы – в общем, целое собрание бывших коммунистов, весьма статусных в СССР людей! Благодаря их усердию, республика стала стремительно развиваться и восстанавливаться, работали крупные промышленные предприятия – кожевенный, сахарный, спиртовой заводы! – открывались школы, больницы, даже театр. По заверению немцев, население здесь жило лучше всех территорий, оккупированных вермахтом – при том, что исправно выполняло все поставки по требованию германских властей. Такого оживления и расцвета творческой и интеллектуальной жизни, такого подъема Локоть никогда не видел в своей истории ни до сорок первого года, ни после войны![14]

Но пришел Сабуров, офицер НКВД, особист разбитого батальона, и с ним первоначально было девять человек. Всего через три месяца он командовал отрядом из трех сотен партизан, и это еще не имея никакой связи с Москвой. А через полгода в его отряде было уже больше тысячи. «Тащ командир, возьмите к себе, а то поборами задавили, житья нет», – глупцы, сменявшие сиюминутную выгоду на будущую свободу! Ведь в Локотской республике было сделано то, что больше нигде – отменены колхозы! Земля, скот, рабочий инвентарь были розданы в личную собственность, причем с учетом отобранного в 1917 году – если бывший владелец мог предъявить свидетелей или бумаги. Конечно, германское командование, испытывающее в то время большие трудности под Москвой, возложило значительную повинность по поставке продовольствии и теплых вещей на республику в целом – тем самым бежавшие в лес перекладывали свою ношу на соседей! – но эти трудности были сугубо временными, и безусловно, победившая германская сторона даровала бы Локтю щедрые послабления и привилегии, и можно лишь мечтать, какой Швейцарией стала бы эта территория, если бы не Сабуров и местечковый эгоизм.

Кровавые подвиги Сабурова после надолго запомнят Галиция и Польша, где его «прославленное» соединение, по заслугам переформированное в дивизию НКВД, искореняло «бандитизм». Но первым преступлением этого генерала-партизана, за свои заслуги награжденного Сталиным Золотой Звездой, был захват города Локоть и убийство Воскобойникова, законно избранного президента Республики. И главным итогом того налета партизан стало падение доверия немцев даже не конкретно к Локотской Республике, просуществовавшей еще год с лишним, а к самой идее русского самоуправления, отныне воспринимаемого ими как «партизанский заповедник». А жители Белоруссии, Брянщины, Полесья, ставшие безвинными жертвами германских зондеркоманд, должны благодарить Сабурова, что им не довелось жить как в Локте.

Русский характер – к своей беде, не видеть, что завоевание более культурной нацией есть благо для нации менее культурной – один лишь Достоевский вложил в уста своему Смердякову гениальное прозрение! Партизаны 1812 года, с вилами выходящие на большую дорогу, виновны в том, что немцы сто с лишним лет спустя видели в нас варваров, не признающих законов войны. Так же как краснодонские «молодогвардейцы», воспетые Фадеевым, уже виноваты, что к нам станут относиться как к дикарям в войне будущей. И отчего вместо германцев в этой войне нашим противником не был народ англосаксонской расы, с давними традициями Хартии Свободы, всё тогда могло быть совсем иначе!

Я призываю Америку, как самую сильную нацию, вершителя судеб мира, не повторять ошибок Гитлера! Нельзя воевать с русскими, как с единым целым! Сначала разложите, разделите их изнутри, умелой политикой и пропагандой. Найдите опору в дружественном вам слое, прежде всего интеллегенции, которая в советской реальности лишена всего, она станет вашим верным союзником и проводником ваших идей. И берите себе всё, оставьте нам лишь нашу маленькую швейцарию – по месту компактного проживания русского народа – скажем, в радиусе сто – двести километров от Москвы. Этого хватит для сытого проживания истинно духовного русского народа, хранителя давних традиций и культуры. А судьбой прочих миллионов быдла можете распорядиться по собственному усмотрению, хоть выморив в резервациях, как своих индейцев.

Ведь лучше жить в малом числе на малой территории, но в свободе – чем быть рабами в огромной жестокой Империи, где «служение», «тягло», почитается выше прав и интересов отдельной свободной личности!

Я призываю вас, не тяните! Помните, что каждый день в нашей несчастной стране умирают истинно великие люди, так и не дождавшиеся освобождения. В лагере я знал еще одного, русский самородок, поразивший меня своим талантом, глубиной и остротой своих суждений, у него было готовое, свое, оригинальное мнение на каждый поставленный вопрос. И такого человека, на мой взгляд достойного быть депутатом Государственной Думы (если этот орган власти, существующий при последнем царе, будет когда-либо воссоздан) сталинские палачи не просто гнобили в лагере, а использовали в бесчеловечных медицинских экспериментах, необратимо подорвав его бесценное здоровье, а после кинули умирать доходягой – открыто говоря: «Ну когда же ты подохнешь, на свободу тебе всё равно не светит».

Звали его Теодор Троль. Я призываю вас, народы Америки и всего свободного мира, придите и оккупируйте нас, чтобы спасти если не самого Троля, то таких, как он!

Зенгенидзе Георгий Артемьевич, профессор Военно-медицинской академии, главный рентгенолог РККФ

«Всё началось с пакета, доставленного спецкурьером. Что вам известно о влиянии гамма- и нейтронного излучения на живой организм? Какие есть меры профилактики и лечения вредных последствий? Жду от вас подробный доклад», – подписи: член ГКО Берия, нарком ВМФ Кузнецов и последним – начальник Главного медицинского управления флота. А такие приказы положено исполнять точно в срок и без обсуждения.

Известно было очень мало. Всё же основные интересы науки тех лет лежали несколько в иной области, рентгеновское излучение – это совсем другое, а гамма-лучи, не говоря уже о нейтронах, были большой экзотикой, и мощного искусственного источника их просто не существовало. Ранняя смерть многих ученых, занимающихся исследованием радия и ему подобных минералов, позволяла предполагать, что эти лучи оказывают чрезвычайно вредное влияние на биологические объекты – но в настоящий момент эта проблема беспокоила лишь немногих энтузиастов межпланетных полетов, читавших труды Цандера и «Звезду КЭЦ», то есть такого отдаленного будущего, что в суровое военное время не стоило о том и говорить. И Георгий Артемьевич честно изложил на бумаге всё, известное науке, отправил ответ в Москву и благополучно забыл бы о нем за кучей насущных проблем.

Забыть не дали. В Киров, куда была ВМА эвакуирована из Ленинграда, прилетел сам Лаврентий Палыч Берия, причем именно по душу профессора Зенгенидзе. Никакого неудовольствия скудостью доклада однако не проявил, а сначала разговаривал вроде бы ни о чем, как о деталях биографии Георгия Артемьевича, без всякого сомнения известных всемогущему главе госбезопасности. Будто присматривался, изучал в личной беседе, что за человек. И наконец сказал:

– Было бы лучше, если бы вы, товарищ Зенгенидзе, в ответ на мой запрос прислали бы мне вот это. Только, простите, сначала подписку о неразглашении. И вы всё забудете, если решите мое предложение отклонить!

Предложение, не приказ? Это становилось даже любопытным. Георгий Артемьевич открыл папку со штампом «Сов. секретно», и через минуту забыл обо всем на свете. Этого просто не могло быть – никто в мире, насколько известно, не продвинулся настолько в радиобиологии, чтобы получить такую информацию, с количественными расчетами, данными биохимии, клинической картиной наблюдений. По крайней мере, этого точно не было до войны – и казалось невероятным, чтобы кто-то сумел совершить такой скачок за два года!

– Откуда это?

– Вы откроете, Георгий Артемьевич. Если примете мое предложение возглавить работу по этому направлению. Очень перспективная работа, имеющая огромное значение для СССР. Вот только, простите, с секретностью высшей пробы. Так что с мировым признанием – придется подождать. И очень может быть, что надолго – по причине огромного оборонного значения.

– Простите, товарищ нарком, странно слышать это про медицину, спасение человеческих жизней. Я приму ваше предложение, но мне хотелось бы знать подробнее.

– Георгий Артемьевич, вы слышали, что при распаде атомного ядра теоретически можно извлечь огромное количество энергии? И несколько килограммов атомного вещества может заменить эшелон цистерн с нефтью? Так вот, это не фантастика Беляева, такие работы активно ведутся в Америке, Германии и у нас. Но оказалось, что при работе атомного котла возникает губительное излучение, крайне опасное для всего живого – больше того, под его воздействием посторонние материалы – и самого «котла», и окружающей среды – сами начинают излучать. В то же время некоторые вещества, как, например, свинец, сталь, бетон, это излучение ослабляют. Эту проблему будут решать товарищи физики, вам же будет другая задача – что делать с людьми, которые уже получили опасную дозу? Как их лечить – и возможно ли какими-то мерами, например медикаментозными, снизить восприимчивость организма к излучению? Я предлагаю вам место ответственного за медико-биологическую часть советского Атоммаша. Поскольку сам я отвечаю перед Правительством СССР и Коммунистической Партией за весь атомный проект целиком.

– Когда приступать к работе? И я так понял, что все бюрократические формальности будут улажены?

– Уже улажены, Георгий Артемьевич, только подписать. Первой вашей задачей будет собрать эффективную и надежную команду, кого вы берете с собой – пока что медицинскую часть программы тянул по сути один человек, который, кстати, и дал мне это Наставление, что вы прочли – но он не может взвалить на себя полностью эту нагрузку, поскольку у него штатных обязанностей хватает – корабельного врача.

– Корабельный доктор написал то, о чем не знаю я?

– Георгий Артемьевич, когда вы включитесь в работу, то узнаете еще очень много нового. И получите ответ на ваши вопросы – естественно, на те из них, на которые мы можем вам ответить. А пока – распишитесь здесь и здесь.

Молотовск поначалу не показался профессору центром науки – даже старая Вятка (она же Киров), выглядела поприличнее. Молодой промышленный город, вроде Магнитки или Кузнецка, жилые кварталы при огромном заводе. Холод, снег, полярная ночь – всё больше напоминало теплолюбивому Зенгенидзе нижний круг Дантова ада, где томятся казнимые предатели (он еще не подозревал, насколько окажется прав). Тут был Кораблестроительный институт, уже развернувшийся до размеров полноценного филиала той, ленинградской Корабелки, но не наблюдалось никакой медицины, за исключением обычного госпиталя. Однако, разместив гостей даже не в общежитии, а в квартирах нового дома на улице Полярной, дальше их повезли куда-то от берега и завода, вдоль путей узкоколейки. За окнами мела метель, горели редкие фонари.

– На Второй Арсенал, – сказал капитан ГБ, встретивший и сопровождающий группу, – там теперь будете трудиться, товарищи ученые. Автобус ходит, как в мирное время – впрочем, для вас выделен и отдельный транспорт от места жительства, туда в восемь, обратно в шесть.

Высокий забор с колючей проволокой поверх, блестящей в лучах прожекторов (значит, новая совсем). Широкая полоса вокруг, где между рядами колючки ходят патрули с собаками. Несколько бетонных дотов, зенитные батареи, бетонный КПП с пулеметами, больше похожий на крепость – а весь объект на укрепрайон, способный при необходимости выдержать и нападение, и осаду. И строительство продолжалось: уже по эту сторону периметра были видны коробки новых корпусов, ближние к дороге были почти завершены.

– Тесновато становится, – сказал капитан. – Хотя там, дальше, будет не производство, а жилье. Для вас – отсюда до железки квартал «литер А», за железкой в плане «литер Б». Пленные немцы в три смены работают – как завершим, к весне вас сюда переселим.

Территория внутри довольно большая – несколько цехов и мастерских, котельная, склады, казарма охраны, еще пара домов, похожих на жилые, у одного из них на окнах решетки. И гостей повели как раз туда.

– Вах! – подумал Зенгенидзе. – Смертью и жутью веет! Куда я попал?

Внутри, однако, оказалось стерильно чисто, тепло и уютно. Обстановка действительно походила на научное учреждение. В кабинете на втором этаже, по виду директорскому, ученых ждали комиссар госбезопасности и штатский, еще молодой, но уже с короткой бородкой. В углу за столиком сидела молодая женщина, в белом халате поверх платья – наверное, секретарша.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал комиссар. – Я – Кириллов Александр Михайлович, главноответственый за секретность и безопасность Проекта. Мой заместитель, Лазарева Анна Петровна, в мое отсутствие, все вопросы к ней.

– Такая красивая, и из ГБ – разочарованно подумал Зенгенидзе – и замужем к тому же, судя по кольцу на руке.

Штатский с бородкой тоже представился:

– Курчатов, начальник первой лаборатории Проекта. До вчерашнего дня, волею случая, числился и начальником третьей, хотя в основном руководящие указания давал товарищ Князев, сейчас его здесь нет. Первая лаборатория – общая физика, вторая – оборудование и приборы, так что сейчас, после осмотра рабочих мест, составите заявку, чего вам не хватает и очень желательно было бы иметь; ну а третья будет ваша, в стадии формирования. Что есть непорядок, поскольку вы обеспечиваете и нашу работу, мы не можем позволить себе терять персонал – нас, ученых и инженеров-атомщиков, и так очень мало в СССР.

Разговор свернул в рабочее русло, затем был осмотр лабораторий, довольно неплохо оснащенных. Помимо научного оборудования, наличествовал и виварий с подопытными животными – белые мыши, морские свинки, кролики, собаки. Опыты были жестокими: предполагалось облучить объект при разных условиях и дальше пытаться вылечить, опробуя разные методы, или просто наблюдать за развитием болезни, а после препарировать, наблюдая патологию. Все эти зверьки, пищащие и копошащиеся в клетках, должны будут рано или поздно умереть – во славу науки.

И люди тоже. Оказывается, в подвале этого дома находилась и спецтюрьма. Несколько десятков человек ждали своей очереди в камерах – после, в процессе эксперимента, их переведут наверх, в отдельные палаты, где на окнах решетки, стальные двери запираются, а в коридоре стоит охрана. Их тоже ждала судьба лабораторных крыс.

– Исключительно преступники, приговоренные к высшей мере, – сказал Кириллов. – Эсэсовцы, гестаповцы, украинские националисты, польские и прибалтийские бандиты и наши предатели. На каждом из них висит столько, что расстрел они заслужили по праву – но самый гуманный советский суд, в соответствии с последним дополнением к Уголовному Кодексу, дал им выбор. Который теперь, строго по закону, может быть предложен любому приговоренному к высшей мере – или исполнение приговора, или замена на двадцать пять лет заключения с условием на первом этапе: или десять лет опасных для жизни и здоровья медицинских экспериментов, или пятнадцать лет такой же опасной работы на стройках народного хозяйства. Добровольное письменное согласие – с условием, что собственный отказ в процессе ведет к немедленному исполнению приговора, прекращение же первого этапа по состоянию здоровья независимо от отбытого срока влечет дальнейшие двадцать пять лет от звонка до звонка без права на амнистию.

«И конечно, никто из них свободы не увидит – подумал Кириллов, – мразь, у которой руки по локоть в нашей крови, да еще и привлеченная к секретным работам! Если потомки правы, то после десяти лет экспериментов или пятнадцати лет на урановых рудниках вынести еще десять – пятнадцать лет в лагере никак невозможно. Впрочем, если такой уникум и появится, достаточно телефонного звонка в оперчасть. Или же предусмотреть на будущее спецпометку в личном деле, указывающую, что объект на свободу живым выйти не должен. Но товарищам ученым и вообще широкой публике о том знать необязательно».

По букве – закон будет строго соблюден. А по сути – жизнь нескольких злостных врагов, палачей и мерзавцев стоит успеха Атоммаша!

Сирый Сергей Николаевич, инженер-капитан 1-го ранга, командир БЧ-5 АПЛ «Воронеж», Полярный, 6 декабря 1943 года