Шёпот стрекоз (сборник)

– Маленький принц? – подхватил Рус удивлённо.

Прораб тут же умолк, звонко шлёпнул себя по коленкам, раскатисто рассмеялся.

– Тебя не проведёшь! Знаешь про Маленького принца? Молодец! Я тоже когда-то читал. Только вот имечко автора сейчас вылетело из головы… Как же его, а?.. Он ведь тоже лётчиком был…

– Экзюпери.

– Вот-вот. А я забыл. Это надо же, забыл! – сокрушался прораб.

Усы его поникли, глаза посерели. Он взглянул на Руса так, словно видел его впервые. Потом бросил в костёр последний чурбачок, закурил и надолго замолчал.

Вскоре и костёр угомонился. Только изредка постреливал, пыля сизым пеплом. Оба Руслана неотрывно смотрели на пылающие угли, каждый думал о своём.

И Самосвал загрустил, завыл тихонько.

– А вы инопланетян там видели? – неожиданно спросил Рус.

– Где там-то? – вяло отозвался прораб.

– Ну, там, за облаками.

– Нет, брат. Там инопланетян не видел. А вот в нашей конторе до моего увольнения их развелось как тараканов. От начальника аэропорта до бухгалтера.

– Инопланетяне в конторе?

Прораб заговорил напористо, зло:

– А ты как думал! Один летать запрещает, другой денег не выдает. Они что же, думают, мой организм на аккумуляторе работает?! Сунул два пальца в розетку, подзарядился и живи дальше! Разве это люди? Конечно, инопланетяне!

Костёр догорал, образовав сферическую горку, на огненной поверхности которой кипели, дымясь, причудливые разломы.

– Заговорил я тебя, тёзка. Не пора ли домой двигать? Да и мне надо в город смотаться, за продуктами. Переночую там. А завтра с утречка вернусь. Брат у меня в Кукушкине. Берёзовый переулок, слыхал?

– Это на другом конце города, – ответил Рус не сразу, заглядевшись на огненную планету догорающего костра.

– Точно.

Небо потемнело. Проглянули звёзды. На небе повисла полная луна.

– Ну, двигаем? – сказал прораб.

Рус обнял пса.

– А можно я ещё здесь побуду? Самосвала доведу до автобуса, попрощаюсь, а потом поеду. Я на велосипеде.

– А! Ну, как знаешь. Мне-то что…

Прораб потоптался на месте, потянулся, достал сигарету. Но прикуривать не стал. Сунул сигарету за ухо. Рус хотел сказать ещё что-то, что-нибудь хорошее, ободряющее, но не знал – что.

Прораб коротко выдохнул, подобрал ружьё и быстро зашагал к воротам.

К автобусу Рус и Самосвал пошли не сразу. Сначала сбежали по крутой тропинке вниз, к реке, поплескались в тёплой воде, походили по песчаному бережку и, обсохнув, возвратились обратно.

Уже стемнело. От лунного света вся долина была как на ладони. Друзья совершили ночной полёт на автобусе, осмотрели с высоты окрестности, усыпанные, как горохом, огоньками населенных пунктов, и, утомлённые путешествием, задремали в объятиях друг друга.

Среди ночи Самосвал услышал подозрительное шевеление за бортом. Он насторожился. Со стороны оврага к автобусу подбирался какой-то зверь. На мгновение все затихло, и снова кто-то стал продираться сквозь нагромождение мусора. Луна зашла за тучку, звёзды померкли, и стало темно, как в погребе. Самосвал высунулся из автобуса, понюхал воздух. Его мохнатую фигуру обволакивала звенящая тишина. Где-то поблизости застрекотал ночной кузнечик и, словно испугавшись чего-то, тут же умолк.

«Показалось, поди, – подумал пёс с тоской. – Ничего не чую. Не тот я стал, совсем не тот. Да и какие теперь звери! – город к самому лесу подступает. Всех разогнал. Вот раньше было… Помню одного жёлтого волка-людоеда. Кукушане ночью-то к оврагу и близко не подходили. Опасались. Он ведь того беднягу охотника, что выслеживал его, в момент загрыз. Сзади подобрался. Хитрая была животина. И свирепая. Клыки, что тебе гвозди. А лапы как из дуба изготовлены. Махнет – не обрадуешься. С одного удара глушил. Это он, поганец, раскроил мне лоб. Но и я тогда был не промах. Так отделал стервеца, что он еле ноги уволок. Где он теперь? Жив ли? Эх! Пойти что ли косточки размять».

Лизнув спящего Руса в щёку, Самосвал грузно спрыгнул с подножки автобуса и направился к краю оврага. Но до края он не дошёл – внезапно резкая боль молнией пронзила его череп и сбила с ног. На две-три секунды Самосвал отключился. А когда очнулся, увидел над собой оскаленную волчью пасть. Жёлтый волк стоял над поверженным псом, его зрачки горели ненавистью.

Самосвал судорожно соображал: если он сейчас не даст отпора злодею, значит Русу грозит беда. Волк наверняка пронюхал о его присутствии. И как только расправится со мной, разорвёт спящего мальчика на куски. Поэтому выход один – держаться до победного.

И не успел волк ухватить Самосвала за горло, как пёс резко увернулся и вскочил. Волк взвыл от досады и снова, в бешенстве скалясь и тараща глаза, бросился на пса. И на этот раз Самосвалу удалось отскочить невредимым. Волк только задел клыками за край его уха. Третий волчий бросок оказался для Самосвала тяжёлым испытанием. Его грудь ожгла рваная рана. Пёс охнул, осел на задние лапы. Кровь брызнула, как из шланга, и залила волку глаза. Волк зажмурился, заметался, завыл протяжно.

Волчий вой разбудил мальчика. Спросонья Рус не сразу понял, что происходит. Темнота стёрла предметы до неразличимости. Он пошарил возле себя – Самосвала рядом не оказалось. Тогда Рус поднялся, выглянул из автобуса, зябко поёживаясь, окликнул собаку. Услышав человеческий голос, волк замер. И в этот миг Самосвал, единым махом преодолев разделявшее их расстояние, вонзил клыки в волчье горло. Волк рванулся в сторону, потащив за собой пса, но Самосвал крепко сомкнул челюсти и не отпускал их, пока волк не затих.

А тут и тучка посторонилась, выпустила луну из плена, и всё кругом вновь озарилось ровным бледно-серебристым светом. Сражение было окончено. Волк лежал на боку, вытянув лапы, его жёлтые зрачки безжизненно уставились на луну, а из порванного горла сочилась на землю тёмная жидкость. Самосвал лежал рядом, на животе, подрагивая всем телом, и часто дышал.

Рус осмотрел пса, скинул с себя рубаху, перевязал ему рану и поволок его к автобусу.

К утру Самосвал уже не поднимался. Повязка намокла, заскорузла по краям, сделалась красной. Рана не заживала.

Тогда Рус решил сбегать домой за бинтом, пообещав Самосвалу скоро вернуться. А дома получил от матери хорошую взбучку. Мало того, мать запретила ему до школы выходить за порог.

А через два дня закончилось лето, и начался учебный год. Рус прибегал к Самосвалу ежедневно, но ненадолго. В ожидании мальчика пёс лежал на мягкой подстилке, которую Рус притащил для него из дома, и тихо скулил. Ему становилось все хуже и хуже. Жизнь его угасала.

В первое воскресенье сентября работы у Чёрного оврага возобновились. Застрекотал пусковой движок бульдозера. Забегали, закопошились люди в оранжевых жилетах. Снова потянулись к свалке самосвалы, гружёные чернозёмом, лесом, бетонными плитами, саженцами. Такого скопления людей и техники, такого объёма и ритма разнообразных работ на одном объекте город Кукушкин ещё не знал.

Ближе к обеду на территорию свалки с ослепительно горящими фарами въехала чёрная иномарка. За ней – другая. Из второй, как чёртики из табакерки, выскочили чёрные фигурки и рассредоточились на некотором расстоянии от автомобилей. Две из них заняли позицию у ворот, две застыли у мусорной кучи, ещё две подбежали к первой иномарке и, встав к ней спиной, устремили взор туда, откуда могла грозить непредвиденная опасность.

Рус сидел на подножке автобуса и наблюдал за разворачивающимися событиями. Из-за дальности он не различал лиц и не слышал голосов. Он только видел чёрные фигурки, которые двигались четко, выверено. Это было похоже на театр марионеток, который Рус видел однажды по телевизору.

Как только фигурки из второй иномарки заняли свои места, из первой выскочили ещё две, точно такие. Одна из них воткнулась перед капотом, лицом к строительному вагончику, другая, согнувшись под прямым углом, открыла заднюю дверцу иномарки. Из открывшегося проёма выставилась чёрная нога. Она сделала ряд движений вниз-вверх, видимо, пробуя – достаточно ли твёрдая почва. Удостоверившись в надёжности грунта, нога ступила на него. Над ногой появилась согнутая в локте рука, которая придерживала чёрную шляпу, а затем показалось и всё тело, образовав ещё одну фигурку. Длинное чёрное пальто фигурки в шляпе, скользнувшее до самой земли, сделало её безногой. «Новый хозяин», – подумал Рус. Дул холодный ветер с порывами, и рука главной фигурки продолжала оставаться на шляпе. Шляпа повернулась в одну сторону, в другую, оглядывая территорию свалки.

В это время из вагончика выскочила фигурка прораба. Согнувшись, она засеменила к первой иномарке. Руса очень удивило, что она оказалась вровень с фигуркой в шляпе, даже чуть ниже её. В день знакомства бывший лётчик показался ему очень высоким. Фигурка прораба что-то говорила фигурке в шляпе, то и дело размахивая руками, словно хотела взлететь. Фигурка в шляпе что-то отвечала фигурке прораба, не снимая руки со шляпы. Затем фигурка в шляпе вытащила из кармана пальто свободную руку и жестом полководца на поле боя выбросила её в сторону автобуса. Фигурка прораба согласно закивала.

После этого фигурки на время застыли. А потом задвигались в обратном направлении. Сначала фигурка в шляпе сунула тело в первую иномарку, затем шляпу с придерживающей её рукой, под конец убралась и нога. Одна из чёрных фигурок захлопнула дверцу, и все остальные тут же убрались по машинам. Машины сделали почётный круг возле вагончика, выехали за ворота и скрылись за дощатым забором, оставив фигурку прораба на ветродуе в одиночестве.

Как только иномарки укатили, прораб подбежал к Русу вплотную и выпалил нервической скороговоркой:

– Руслан, тёзка, давай улетай отсюда, а! И пошустрей! Сейчас кувыркать её будем, окаянную!

– Чего кувыркать? – не понял Рус.

– А железяку эту, будь она неладна! – прораб с силой хлопнул кулаком по автобусу. – Мороки с ней – чистый геморрой! Увозить не хотят, говорят, спихни её в овраг! А мне что! Я человек подневольный!

После этого прораб то ли засмеялся, то ли закашлялся, и тут же, размахивая руками, сорвался с места и устремился к бульдозеру.

Когда до Руса дошёл смысл сказанных прорабом слов, он бросился сначала в кабину, где лежал раненый пёс, но тут же, развернувшись, побежал за прорабом, истошно крича ему вслед:

– Дяденька Руслан! Нельзя! Нельзя автобус кувыркать – там Самосвал!

Прораб что-то говорил бульдозеристу, показывая рукой на автобус, когда Рус, за

пыхавшийся от волнения и быстрого бега, со всего размаху ткнулся головой в оранжевый жилет и стал бить по нему кулаками.

Бульдозер взревел, развернулся и на полном ходу, взрывая гусеницами мусор, попёр к автобусу. А прораб выставил перед собой могучие ладони и щурился на мальчика в удивлении.

– У тебя что, пацан, крыша поехала?! Я же сказал: за забор! Не дай бог случится что, с меня спросят! Давай, милый! У меня и без тебя голова вразлёт пошла! Уходи!

– Дяденька Руслан, прошу вас, не надо кувыркать! Он – там, он ранен! Он сам не выйдет! – кричал Рус, от бессилия стуча кулаками по своим коленкам, потому что прораб уже не слышал его – он бежал к тому месту, куда подруливали КрАЗы, гружёные бетонными блоками.

А в это время бульдозер на всех парах направлялся к краю оврага, где доживал свои последние минуты старенький городской автобус.

Рус был в отчаянии. Он думал только о Самосвале. На пределе своих сил, он кинулся бульдозеру наперерез. И пока бульдозер крутил по территории свалки, объезжая мусорные пирамиды, Рус успел добежать до автобуса и заскочить в кабину. Он обхватил собаку и попытался сдвинуть её с места. Самосвал даже глаз не открыл, только приподнял одно ухо.

– Самосвал, дружище, надо уходить отсюда! Скорей! Ну, вставай же, вставай!

Пёс напрягся, приподнялся на задние лапы и тут же снова обмяк, чуть не придавив мальчика.

Дизельный рёв бульдозера нарастал, надвигался неотвратимо, постепенно заполняя сознание Руса, как заполняет вода трюм тонущего корабля. Но Рус действовал решительно. Превозмогая себя, тащил и тащил собаку к выходу. Уже оставалось совсем немного. Но случилось непредвиденное: заклинило двери…

Бульдозер вдруг сбросил обороты, будто заглох. И в этой паузе Рус отчётливо услышал резкий металлический скрежет. Автобус дрогнул, покачнулся и накренился над бездной оврага. Вскоре бульдозер взревел с новой силой, и в ту же секунду железная конструкция, бывшая некогда городским автобусом, плавно съехала с глинистого края оврага в объятия свистящей тишины…

И Рус почувствовал, как всё у него внутри подступило к горлу, и он вцепился в лохматое тело собаки, и прошептал едва слышно:

– Летим!..

2004 год.

Приколы Алика Бредова

1. Неуспеваемость

Ученик восьмого класса Алик Бредов катастрофически не успевал. По всем предметам, за исключением немецкого, который, впрочем, с начала года не значился в расписании из-за отсутствия преподавателя.

К концу полугодия молодой учитель литературы, он же классный руководитель восьмого «Б», задержал Бредова после уроков и стал пытать.

– Ну, вот что, Бредов. Твоя неуспеваемость у меня вот где, – учитель показал на горло. – Я бы сразу мог вызвать твоих родителей, но мне не терпится услышать именно от тебя оправдание твоей неуспеваемости. Объяснись, Бредов. Что тебе мешает?

Алик Бредов набрал побольше воздуха и начал объясняться.

– Господин учитель…

– Можешь называть меня просто Максим Петрович, – перебил учитель, хмыкнув иронически. – Как все называют.

– И мама?

– Что мама?

– И ваша мама называет вас Максим Петрович?

– Причём здесь моя мама! Как называют меня в школе.

– Понятно, – ответил Алик слабым голосом, и тут же, достав из портфеля бутылку «Кока-колы», поинтересовался: – Можно горло промочу? Пересохло.

– Мочи! И приступай к объяснению! – категорически заявил учитель, выбивая пальцами по столу стремительную чечётку.

Алик опрокинул бутылку в рот и тут же поймал удивлённый взгляд Пушкина, висящего над доской.

Уставившись в классный журнал, учитель терпеливо ждал.

– Я слушаю, Бредов.

Алик сунул бутылку в портфель, вздохнул тяжко.

– Опять меня врать заставляют…

– Бедненький, – подыгрывал учитель. – А ты не ври. Говори правду.

– Я-то скажу. Да вы не поверите.

– Почему ты так думаешь! Ты только начни. Вот расскажи мне, по какой причине ты ко вчерашнему уроку не выучил стихотворение Пушкина?

– Александра Сергеевича?

– Не отвлекайся, Бредов. Говори по существу.

– Какое стихотворение? У него их много.

– Вот видишь, ты даже не знаешь, какое стихотворение я задавал. «Осень», Бредов, «Осень».

– Вчера?

– Задавал я позавчера. А рассказать нужно было вчера.

– Ах, вчера! Вчера… еду я на «десятке» по Мичуринскому… и вдруг…

– Ну, пошёл сочинять! – вспыхнул учитель. – У тебя есть водительские права, Бредов?

– Нет…

– Так зачем же ты врёшь?

– Я не вру. Зачем мне права?

– Ну, ты даёшь! А как же! Иначе остановят и оштрафуют!

– Не знал. Я без прав езжу. И никто никогда не штрафовал.

– Вот и опять я подловил тебя на вранье!

– Я не вру. Я и книжку в машине пытался читать. Пушкина… стихотворение, которое вы задали… «Осень».

– А вот этого не надо! – почему-то обиделся учитель. – Прошу тебя, Бредов, будь человеком. Неужели и так непонятно – тот, кто сидит за рулём, обязательно должен иметь водительские права и смотреть не в книгу, а на дорогу!

– А у моего папы есть права.

– При чём здесь твой папа?!

– Так ведь он сидел за рулём.

Учитель замер, прикрыв глаза. Затем перевёл дыхание, потрогал вспотевший лоб.

– У тебя там… осталась «Кока-кола»? В горле пересохло…

Алик мигом нырнул в портфель и услужливо поставил перед учителем недопитую бутылку.

– Извини. Просто я тебя не так понял.

– Быва-ает, – протянул Алик индифферентно.

– Но это ничего не меняет, – сказал учитель, освежив горло «Кока-колой». – Я жду объяснений!

Алик скривился, с тоской глянул в окно.

– Господин учитель, Максим Петрович… Меня папа бросил, когда я ещё не родился…

Учитель напрягся.

– Постой, а кто… за рулём сидел? Разве…

– Это другой папа. Это родной.

– Постой-ка, постой, не путай меня! А тот, который… бросил? Что же…

– Тот не родной.

– Не понимаю… Как он мог тебя бросить, если он не родной?!

– Потому, наверное, и бросил, что не родной.

Учитель встал, нервно прошёлся по классу, снова сел, заглянул Алику в глаза и сказал решительно:

– Ну, вот что, Бредов. Только без балды, мать у тебя есть?

– Есть.

– Тоже в двух экземплярах?

– В одном. Без балды!

– Ну, слава богу! Чем она занимается?

– А ничем! Так… Обед готовит. Ковры пылесосит. Полы моет. Бельё стирает. С собакой гуляет. В магазин за продуктами ходит…

– Достаточно, – остановил Алика учитель. – Вот и пригласи ее завтра ко мне вечером. Часиков в семь, когда она освободится от домашних дел. Я буду ждать в учительской.

– А зачем она вам?

– Ну, это уж моё дело!

– Не только ваше. Она моя мать. И я должен знать, что вы с ней собираетесь делать.

– Знаешь, что!.. – возмутился учитель и энергично погрозил пальцем, так что у него щёки затряслись. – Ты это прекрати! Я с тобой пытаюсь разговаривать по-человечески, а ты… балаган устраиваешь! Я тебе задал простой вопрос, который как учитель имею право задать. Почему ты мало читаешь?

– Я? Нет…

– Да что там нет! О чём тебя ни спросишь, ты или молчишь или несёшь всякую околесицу! Ну, скажи мне, в чем дело?

– Все мало читают, а я…

– Да что мне все! Я тебя спрашиваю: почему ты плюёшь на свое образование? Почему ты так ничтожно мало читаешь?

– Максим Петрович, да я вообще не читаю.

Учитель раскрыл рот, как это делают собаки в жару, и задышал громко.

– По-че-му???

– Не успеваю.

Учитель покраснел, побледнел, снова покраснел, и тут они оба запели, как в опере, каждый про своё.

– Скажи, пожалуйста, Бредов, почему ты меня обманываешь на каждом шагу?

– А вы остановитесь.

– О! – схватился учитель за голову. – Тебе палец в рот не клади.

– Конечно, еще заразу какую-нибудь подхвачу. Тогда никакой спидометр не поможет.

– Какой еще спидометр? – простонал учитель.

– А чем на СПИД проверяют.

Учитель болезненно захихикал.

– Не понимаю, почему ты не успеваешь по литературе! Чутьё у тебя на слова есть. Фантазии, хоть отбавляй. Не отрицаю – и язык хорошо подвешен.

– А я думал он у меня из горла растёт, – сказал Алик, не моргнув глазом.

– Это метафора – образное выражение! До чего же ты, Бредов, тёмный!

– А мама говорит, что я светлый, светлее, чем папа.

– Поражаюсь, как ты до восьмого класса добрёл!

– Очень просто, по коридору.

– Ну, хватит! – не выдержал учитель. – Хватит мне голову морочить! А то я уже не секу, где ты правду говоришь, а где кривляешься! Завтра после уроков жду твоего отца!

– Которого?

– Ах да, у тебя их двое! Но один из них, кажется, тебя бросил!

– Не совсем. Он к нам теперь в гости приходит.

– Чудненько! Вот и позови обоих! Уж я с ними разберусь!

– С двоими вам не справиться.

– Что значит – «не справиться»?!

– А у них чёрный пояс по каратэ.

Учитель воздел глаза к потолку и, шумно глотнув воздуха, словно перед погружением в воду, рухнул на стол и затих.

Алик выдержал для приличия две-три минуты. Тронул учителя за рукав – тот не шевельнулся. Тогда Алик Бредов взял со стола бутылку и направился к выходу. Но тут же возвратился, поставил бутылку перед недвижным телом классного руководителя и, подхватив портфель, тихо вышел из класса.

2. «Террорист»

Алика Бредова знала вся школа. С первого класса он отличался неудержимой страстью к розыгрышам или, как теперь выражаются, к приколам. Подшучивал Алик Бредов над всеми, без различия, будь то директор школы или ученик младших классов. Конечно, он старался не злоупотреблять и воздавал каждому по его положению.

Ученики прощали Алику почти все его выходки, поскольку они веселили окружающих. И большинство учителей смотрело на его невинные развлечения снисходительно.

Но однажды Бредов не на шутку навлёк на свою голову всеобщее неудовольствие педагогического коллектива.

В пятницу утром директор срочно собрал малый педсовет. На педсовете кроме директора присутствовали: классный руководитель восьмого «Б» Максим Петрович Галкин, физичка Марина Игнатьевна Усольцева, математик Николай Иванович Красин, химичка Инга Борисовна Пересудова и секретарша Альбина Горохова.

– Прошу прощения, – начал математик, – я только вчера выписался из больницы и не в курсе… Что, собственно, случилось? Из-за чего мы собрались? Огласите повестку.

Директор обвёл присутствующих загадочным взглядом и сказал:

– Да вот, Николай Иванович, вчера вечером Ингу Борисовну…

– Нет уж, позвольте я сама! – вступила в разговор химичка Инга Борисовна Пересудова. – Случилось, Николай Иванович, неслыханное! Из ряда вон выходящее и умом непостижимое! У нас в школе объявились собственные террористы!

– Что вы говорите?! – обеспокоенно воскликнул математик.

– Не совсем так, – попытался успокоить математика директор.

– Именно так, Георгий Владимирович! Будем называть вещи своими именами! И не надо никого покрывать! Так вот. Вчера вечером, после уроков, я зашла в туалет… И только хотела… ну, вы знаете, Николай Иванович, зачем ходят в туалет…

– Догадываюсь.

– И вдруг за перегородкой как шарахнет! Даже стёкла в окне зазвенели! И с потолка посыпалось! Дым! Вонь! Гарь! Ну, думаю, врыв! Я бегом из туалета! А дверь заперта! Снаружи заперта, представляете?!

– Так, интересно, – сказал математик, ожидая продолжения.

– Очень интересно! – язвительно подхватила химичка. – Посмотрела бы я на вас в этот момент! Меня чуть кондратий не хватил! Страху натерпелась на десять лет вперед!

– И как же вы, простите за любопытство, выкрутились? – спросил математик.

– Стучу в дверь, как сумасшедшая! Все ногти обломала! Стучу, кричу – зову на помощь! Пятнадцать минут стучала! Никто не отозвался! Как вымерли все! – тут химичка оглядела всех с сознанием своего морального превосходства.

– Инга Борисовна, – спокойно сказал директор. – Просто уроки закончились и почти все ушли. Никого не было рядом.

– Слушайте дальше! Я уж хотела через окно вылезать, хоть это и не очень прилично для моей комплекции. А тут и дверь открывается и кого, вы думаете, я перед собой вижу? Бредова из восьмого «Б»! Я, конечно, сразу высказала ему всё, что о нём думаю и пообещала, что ноги его в школе не будет!

– А где же был охранник? – возмутилась физичка.

– На улице! Курил, видите ли!

– Я так и не понял, что же всё-таки произошло? Что шарахнуло-то? – решил уточнить математик.

– Как что! Он мне петарду подкинул и запер! Мститель народный, блин!

– Мститель?

– Позавчера он схлопотал у меня две двойки за один урок, и вот вам, пожалуйста, отомстил, подонок!

– А вы уверены, что это был он?

– А кому ж ещё быть?! Вы что Бредова не знаете?! Он всем известен своими идиотскими выходками! И потом в школе уже никого не было! Вот вам и вся история. Решайте! Я сначала хотела милицию вызвать. Но потом решила, что обойдёмся своими силами. Я предлагаю выставить его из школы! И немедленно! И не просто выставить, а дать уничтожающую характеристику! Чтобы ни одна школа в городе не смела приютить его! Пусть остаётся неучем!

– Круто, – заметил математик.

– Неужели у вас других слов нет? – заметила химичка.

– Есть, не вам в пример. Но в данный момент оно подходит больше всего.

– Да! А вы как думали! С такими только так! И никаких поблажек!

– С какими «такими»? Мы где, по-вашему, находимся – в школе или на зоне? Кто сказал, что это легко! Они любят теперь «прикалываться». Иногда перебирают, согласен. И всё-таки надо учитывать, что это дети.

– Это не дети, а выродки! – не унималась химичка. – И я настаиваю на исключении! Пусть где-нибудь там прикалывается, на стороне!

Слово взял директор.

– Факт действительно вопиющий. Поэтому давайте всё обсудим основательно. Но без излишней горячки, Инга Борисовна. И примем достойное решение. Прошу высказываться.

В кабинете повисло тягостное молчание. И опять подал голос математик.

– Можно вопрос?

Директор молча кивнул.

– Инга Борисовна, а в связи с чем вы поставили Александру Бредову две двойки в течение одного урока? А почему не три или четыре?

– Ваша ирония неуместна, – огрызнулась химичка. – Одну двойку я поставила за невыполнение домашнего задания. А вторую за классную работу. Я вас удовлетворила?

– Еще как! В себя не могу прийти.

Директор интеллигентно опустил голову, чтобы скрыть невольно набежавшую улыбку. Физичка звонко потянула носом, мгновенно закрыв лицо руками и изобразив страшно сильный насморк. Секретарша, впившись глазами в потолок, как-то странно скривила рот и надула щеку, будто у неё внезапно проклюнулась зубная боль. Классный руководитель сидел, прикрыв глаза.