Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия

Лекарства против новой беды нет. Вирус фашизма приспособился к демократии, на него не действует лекарство. Прошло двадцать пять лет разговоров – и мы не припасли ни единого твердого слова, чтобы остановить войну, чтобы обуздать массовый психоз, чтобы сказать твердое «нет» национализму». Мы истратили все слова на игры.

Особенность современного фашизма состоит в том, что фашизм пришел в силу тотального разочарования в демократии.

Фашизм всегда приходит вопреки демократии, но сегодня фашизм пришел не только вопреки – но по вине демократии, от разочарования в демократии, в силу мутации самой демократии.

И это критично.

Демократия в ходе объективного исторического процесса ассоциировала себя с нео-либеральной рыночной идеологией, не-демократичной по сути. Союз демократии и либерального рынка стал гибельным прежде всего для самих демократических общественных институтов.

Фашизация обществ в мире проходит тем успешнее, что демократическое лекарство против вируса фашизма – сегодня не помогает.

Сегодня не существует внятной оппозиции «демократия – фашизм», рынок спутал диагноз, усложнил процесс лечения.

Вирус фашизма приспособился к той демократии, которая имела место, вирус фашизма побеждает рыночную демократию легко.

Нам некого винить, кроме наших ленивых мозгов и наших мелких идеалов.

Для того, чтобы успешно противостоять новому изданию фашизма – требуется антибиотик нового поколения; а такого лекарства – чистого антибиотика демократии – пока нет. Требуется демократическая идея, очищенная от рынка и спекуляций, но таковой сегодня не существует.

До того, как народ стали строить в шеренги и хоронить убитых солдат без имен на могилах, прошел процесс мутации собственно демократического строя.

Современный фашизм лишь на словах противостоит нео-либеральной идее и рынку. На самом деле, приобретения либералов режимом присваиваются, и в собственность народа не перейдут никогда. Чекист-миллиардер – не находится в оппозиции к рынку, и ни на миллиметр не ближе к народу, нежели владелец корпорации. Не либерализм отвергает фашизм, но вышедшую из употребления демократию.

Сегодняшний строй является мафиократией; в этом социальном образовании действуют не законы, но понятия. Мафиократия преображается в фашизм легко; но при этом демократическая идея фашизму нового типа не оппозиционна – демократия съела себя сама. И даже хуже: рыночная демократия как бы имплантирована внутрь нового фашизма.

Чтобы победить фашизм нового типа нам прежде всего потребуется заново переосмыслить демократические идеалы и институты.

Нам некого винить, кроме наших ленивых мозгов и наших мелких идеалов.

Все, что случилось с нами и с либерализмом, случилось потому, что мы не заслужили ничего лучшего; мы своими руками вылепили сегодняшнего Франкенштейна».

Мийе: Фальшивая реальность

Ришар Мийе, французский писатель и издатель, великолепный стилист, автор многочисленных романов, эссе и, конечно же, скандальной книги «Литературная похвала Андерсу Брейвику» прислал такой вот ответ, положивший начало этой переписке.

Уважаемый Максим. В целом я с вами согласен – в России появляется тенденция к тоталитаризму, появились ферменты тоталитаризма; я предпочитаю пользоваться именно этим словом, так как фашизм, на мой взгляд, находится внутри специфической исторической коннотации.

В Западной Европе, в Европейском союзе ситуация, между прочим, сходная, хотя очевидно и менее кровавая. Европейский тоталитаризм – мягкий, гибкий, лицемерный инструментарий, при помощи которого управляют сознанием масс.

Россия все еще империя, и консервировать ее в качестве империи возможно, на мой взгляд. Франция или Британия уже давно не империи, этот этап пройден; эти страны потеряли свое былое влияние в мире, растворились в этом гигантском холдинге – под названием Евросоюз.

Вы, русские, еще находитесь в Истории, а мы уже вне ее. Мы уже – ничто. Жить в империи, быть имперским художником, даже если эта судьба влечет за собой определенные трудности – особенно для писателя, для художника это возможно и непросто – это все же дает творцу уникальный шанс, на мой взгляд.

Разве включение Украины в Евросоюз – хорошая идея? Разве это то, чего реально хотят рядовые украинцы? Что вообще означает этот украинский кризис? Неужели Украина реально хочет быть государством – сателлитом Америки, как стала таковым Польша, Британия или, например, Нидерланды?

Европейцы живут в «добровольном рабстве».

Европейский фашизм (в моем словаре, по крайней мере) есть нечто над-культурное: культура – фасад либерализма; культура сегодня – это украшение храма либерализма, сооружения с двумя основными колоннами – Рынком и Законом.

Новая западная религия была создана из демократии, прав человека, анти-расизма, отрицания полового детерминизма, гомосексуальных богов…

Культура сегодня, говоря по правде, – это отрицание самих себя, отрицание вековой традиции, это страх быть собой, страх и стыд за былые экспансии.

Почему мы принуждены стесняться себя? Мы приучены каяться за былые ошибки (колониализм или режим Виши); нам приходится постоянно опровергать свою историю, это нечто обратное тому, в чем я был воспитан как христианин и наследник универсальной культуры Духа.

Либерализм (о, я встречал либералов: англо-саксонских протестантов, одновременно и лицемерных, и наполненных чувством морального превосходства) не желает более представлять тысячелетнюю традицию культуры. Новый тоталитаризм – он в гигантских западных супермаркетах и в театре, лишенном античных пьес. Нам сказали, что надо ненавидеть шовинизм и что даже не надо быть нацией. Мы пропали, мы в отчаянии, мы – слабые люди Европы! Европейцы живут в «добровольном рабстве», пользуясь выражением Этьена Ла Боэсси.

Мы живем в фальшивой реальности, в фантомном мире. В некотором смысле, мы мертвы.

Кантор: Две Европы

Украина рушится, точнее сказать, страну уничтожает Россия – в наказание за высказанное намерение войти в Европу.

Ришар, если бы дать возможность Украине самой решить, где быть и жить: в Европе или вне Европы – то, на основании результатов, мы бы сделали вывод: был ли выбор ошибкой. Шанса Украине не дали – само намерение сочли криминальным.

Мало этого. Что значит – «присоединиться к Европе»? Европа сама знает, как она хочет развиваться: есть ли у Европы силы на то, чтобы стать федеральной (хотя бы для того, чтобы преодолеть экономический кризис). Европа гвельфов или Европа гибеллинов?

Вы мечтаете о возврате Европы вспять, говорите, что Европа мертва – а у меня чувство, что Европа еще не сделала самый важный шаг. Согласитесь, что со времен Боэсси прошло четыреста лет, и эти века не назовешь рабскими – то было время постепенного освобождения, постоянного нравственного усилия. Возможно, главный шаг Европы впереди. Европа всегда движется вперед ценой потерь: это сложный организм.

И без федеральной Европы дел довольно: выработать единые правила – ну, скажем, единой системы налогообложения. Пока этого нет, расширение Европейского союза – вопрос, скорее, условных преференций. Трудно определить сегодня, в чем заключается «европейская идея», и существует ли такая. Думаю, говорить о падении Европы – некорректно; идею Европы заслонило нечто иное.

Если считать «идеей Европы» рациональное христианство, веру поверенную разумом, – если идти вслед за Августином, Фомой, Кантом – то эта идея была искажена этатизмом, и вовсе извращена во время тираний ХХ века – уже Шпенглер в 1918 году писал о закате цивилизации, суть которой ускользала от его формулировок: как вы помните, он даже не смог включить в анализ европейской цивилизации феномен христианства.

Как выглядит сегодня европейская свобода, за которую боролись три века подряд? Верим ли в знаменитое «свобода-равенство-братство»? Воплощает ли понятие современной демократии то, ради чего шли на баррикады в 1848 – или раньше, на штурм Бастилии? Болезненный вопрос: как изменилась идея демократии в эпоху финансового капитализма?

Украина решила уйти к другому жениху – ревнивая Россия не отпустила.

До того, как упрекнуть Украину в метаниях, отметим, что сама Европа – противоречивое создание, многое обещающая – но не всегда способная обещание выполнить. И, тем не менее, я настаиваю на том, что Европа жива – а что до времени, то мы с вами знаем, как долго строят соборы. Возможно, строительство очередного собора только начато – а строят соборы по восемьсот лет. Возможно, перманентное нездоровье Европы – это особый тип ее здоровья? Добавлю к этому, что агрессия националистической России способна оказать огромную услугу самосознанию Европы.

Интересно иное: в какую именно из Европ хотела войти Украина? В культурную Европу или потребительскую? Вопросы запоздали: Украина рушится, точнее сказать, страну уничтожает Россия – в наказание за высказанное намерение войти в Европу. И знаете: не существует лучшего доказательства того, что Европа жива: будь Европа мертва – Украине разрешили бы к ней присоединиться.

О, нет, эта война свидетельствует о том, что жизнь вернулась к сонной Европе супермаркетов; Украина решила уйти к другому жениху – ревнивая Россия не отпустила.

Украина – эпицентр пожара, символ европейской беды – только Европе надо это осознать. В лице Украины – Россия бьет по Европе; и надо Европе это понять и обороняться. Опасно везде, но в европейском мире – пожар Украины высветил многие противоречия.

Было бы здраво начать наш разговор с детерминирования европейской культуры – (или правильнее сказать» культуры христианской цивилизации»?).

Нам придется согласиться, что так называемая европейская цивилизация существует сегодня помимо христианской веры и даже с языческими ценностями. Этот существенный для культуры поворот: доминант языческих ценностей над христианскими – был произведен в прошлом веке, тирании ХХ века постулировали его; сегодняшняя Россия во многом повторила общий путь.

Язычество самой России – вопиющее; национализация и даже паганизация Православия (как иначе квалифицировать агрессивную национальную политику церкви?) тому свидетельство. Православие всегда тяготело к тому, чтобы стать сугубо национальной религией, сегодня это реализовано.

Россия умудрилась не заметить западных ценностей, не связывая «цивилизацию» с реальной европейской культурой.

Драматизм сегодняшнего момента в том, что очередной поворот России на Запад – совпал по времени именно с паганизацией Европы. Какая горькая ирония истории! Очередной поворот к западной культуре обернулся на этот раз не знакомством с Шеллингом и не лекциями марксизма – но уроками релятивизма и гламурной моды. Если бы все не так трагически сложилось, то можно было бы смеяться: релятивизму мы обучались всерьез. Не гегельянству (его забыли и учились ему недолго), не марксизму (его вообще вывернули наизнанку), а именно релятивистской философии постмодерна, именно языческим поделкам «второго авангарда».

Среди русских интеллектуалов бытовало соображение, что в мире существует единственная цивилизация – западная. И воспроизводили нелепые жесты западных новаторов нового типа – один молодой человек испражнялся перед картиной Ван Гога, другой рисовал кружочки и черточки – и они верили, что идут дорогой свободы. Мы, русские, отстали от прогресса из-за большевиков и татар, так не упустим теперь свой шанс – говорили именно так. Надобно копировать цивилизацию, чтобы преодолеть дикарство, – вот так говорили. И обеими руками зачерпнули новое западное язычество.

Есть ли язычество в сегодняшней Европе? Оно, разумеется, доминирует сегодня. Но разве это окончательное свидетельство о Европе? Факт тот, что европейское христианство и высокая гуманистическая культура никуда из Европы не исчезли – лишь поверхность, лишь мода цивилизации паганизировалась; но до подлинной Европы российский наблюдатель добраться не мог.

Случилось так, что Россия умудрилась не заметить западных ценностей, не связывая «цивилизацию» с реальной европейской культурой. Брали лишь то, что блестит – заимствовали банковские махинации, буржуазный глянцевый авангард, стиль жизни супер богачей. Никто не хотел копировать Европу гуманистов, подражать Альберту Швейцеру, больше узнать о Канте или Платоне.

Мы знать не хотели о бедняках Европы – нам хотелось снять сливки сладкой европейской жизни на Лазурном берегу и гала-концертах. На Западе мы учились только дряни, только вопиющему разврату. И, как результат, – те, кто копировал европейскую дрянь, испортились; а российское население, глядя на своих развращенных богачей, решило, что только скверному и может научить Запад.

Обида на «ложные западные ценности» зрела медленно, но созрела. И постепенно население России укрепилось в мысли: Запад обманул Россию. Не банкиры, не гебешники, не Ельцин и не олигархи, которых вылепили из социальной грязи русские политические пройдохи, но Западная культура виновата!

Русские восхищаются богатыми виллами Сардинии, но немногие знают, что коммунист Антонио Грамши родом с Сардинии и там боролся за сардинских бедняков.

Попробуйте объяснить русской старухе, что ресурсы страны забрали прохвосты – но их получил не Декарт; попробуйте объяснить больному пенсионеру, что его пенсия украдена не из-за идей Спинозы. Русские бедняки не поверят вам. Запад виноват во всем сразу: в замках на Рублевке, в виллах на Средиземноморье, в банковских облигациях, в абстрактном искусстве, в Дерриде и в «откатах», – все перемешалось.

Разрешите добавить, что смешав все эти явления воедино, русский обыватель не так уж и далек от реальности. Это не он первый все перемешал, до него все смешал европейский релятивизм последних лет.

Да, месье, постмодернизм приготовил такой компот из так называемых «западных ценностей» что на поверхности оказалась яркая блестящая дрянь. Но кто же мешал ученику доискаться до настоящего?

Да, Россия плохо выучила урок. Но это не вся правда. России дали урок, который трудно было выучить хорошо. Европа сегодня не в лучшей интеллектуальной форме. И если Европа не равна Дамиену Херсту, банку HSBC корпорации ELF, а помимо них имеется Пикассо, Брехт и Камю – то прежде всего это должна произнести сама Европа; но она молчит.

Русские восхищаются богатыми виллами Сардинии, но немногие знают, что коммунист Антонио Грамши родом с Сардинии и там боролся за сардинских бедняков; но помнят ли это сами европейцы? Поймите меня правильно: я не говорю о так называемых «левых идеях», но лишь о реальной истории – об отличии истории от ее глянцевого муляжа.

В том-то и дело, что сегодняшние русские разочаровались в Европе и европейских ценностях, не имея даже отдаленного представления о том, что такое Европа. Но равна ли Европа себе самой? Разве не случилась с самой Европой та странность, что Европа испугалась своего собственного директивного думанизма: категориальной философии?

Этот вопрос мы должны поставить до того, как спросить, ошиблась ли Украина в своем выборе. Возможно, Украина и ошиблась; но в таком случае – ошиблись мы все и давно. Так дайте же Украине право на ошибку! Разве не сама Россия очертя голову кинулась на поиски гламурных ценностей четверть века назад? Разве не сама Европа ошибается каждый день, поклоняясь золотому тельцу рынка?

Я уверен в том, что основания для разлуки Украины с Россией имелись. И сегодня Россия лишь доказала, что то были серьезные основания – брак был несчастливым. Отпустите Украину – позвольте же ей уйти! Но не дали.

Поднялась мутная патриотическая волна, которая затопила одну шестую суши.

Ритуальное убийство Россией Украины – это просто убийство Европы в себе самой; это такой способ возрождения самостоятельности. Поэтому, когда русский патриот говорит, что он «встал с колен» (а при этом патриот не совершил ничего, кроме как аплодировал подавлению соседней страны) – патриот не ошибается. Он действительно встал с колен. Это такое способ вставания с колен у России – следует изгнать беса вестернизации из своего длинного тела. Давнее соперничество с Литвой – в историческом наследии Российской империи вылилось в ритуальные подавления Польши, Украины, Чехословакии, Прибалтики. Усмиряя вольнодумцев, Россия убивает Запад в себе.

Здесь любопытно следующее. Казалось бы, четверть века унижений должны преподать народу России простую истину – это неприятно, когда чужие народы распоряжаются твоей судьбой, это оскорбительно, когда тебя колонизируют; очень гадко быть человеком второго сорта. То, что Россия четверть века была на побегушках у Запада, должно бы воспитать в людях солидарность ко всякому униженному. И любопытно спросить: почему же обретение достоинства – непременно связано у русских с унижением соседних стран?

Однако в этом именно и состоит имперское достоинство – в унижении колоний, в том, чтобы поставить ногу на шею соседа. И по-другому достоинство мы обретать не умеем. И когда русские танки входили в Чехословакию, когда русские танки входили в Афганистан и сегодня, когда русские танки входят в Украину – мы произносим с гордостью «наша страна встала с колен». Терпеть унижение своей страны – сил не было; а терпеть унижение соседа – на это силы есть, и немалые. Как это вмещает сознание патриота? Ведь не Украина же поставила Россию на колени? Почему же сжигая украинские поля и воспитывая ненависть к «укропам» – встают с колен?

А просто все это умещается в сознании. Западу мы отомстить пока не можем, пока еще Запада боимся. Но сильно наказываем тех, кто поверил в Запад; мы искореняем «западнизм» (выражение Зиновьева) в себе. И украинец очень виноват перед нами – тем, что поверил в чужое, поверил, что цивилизация – одна. А как же наша, православная цивилизация? Помилуйте, ответит нам украинец, ведь это вы сами первые в своей истории разочаровались. Мы страдаем от своих ошибок, скажет ему русский патриот, и вот мы сейчас их исправим, встанем с колен – и тебя первого на колени поставим. Ты виноват в том, что хочешь быть европейцем. Украинец действительно виноват перед империей. Вот за это его и убивают. Вот таким образом только империя и может встать с колен.

Основания для разлуки Украины с Россией имелись. Брак был несчастливым. Отпустите Украину – позвольте же ей уйти!

Мы сегодня боимся слова «фашизм»; нам кажется, что это сугубо историческое явление 30-х годов прошлого века; понятнее туманный термин «тоталитаризм», который, думаю, и внедрен столь широко ради туманных политических спекуляций.

Но к дефинициям «фашизм» и «тоталитаризм» я обращусь в следующем письме. Сегодняшнее письмо посвящено трансформации западного либерализма в России – я настаиваю на том, что русский идеологический проект был не либерализмом, и даже не вполне западным. Если бы не моя неприязнь к конспирологическим словечкам, я бы сказал, что псевдолиберализм «перестройки» – это проект гб: О, как усердно насаждали бывшие комсомольцы и партийцы эту гламурную моду!

Как резво бежали секретари райкомов покупать яхты и произведения авангарда! Именно этот воровской либерализм и подготовил сегодняшний имперский фашизм.

Нет, нет, не спешите обвинять Европу – мы не копировали ваш подлинный либерализм. Мы не открывали книг Монтескье! Заимствовали не Ренессанс и не гуманизм, не Просвещение и не антиколониализм – и даже не подлинную демократию, ее мы тоже боялись!

Принцип Демократии построен на ограничениях – всякий контракт (общественный договор) основан на взаимной ответственности и границах обязанностей. Но идея глобального рынка не знает ограничений и границ. Когда две доктрины пришли во взаимодействие – их противоречие оказалось неразрешимым: в результате Рынок победил, и Демократия – пала.

Вот вам простой пример: русские люди голосуют сегодня за сильного царя – с упоением произносят слово «царь» и отождествляют свою жизнь с волей государства, однако никто не отрицает выгод рынка. Более того, российская экономика существует лишь благодаря спекуляциям, а отнюдь не благодаря труду – Россия живет продажей ресурсов, живет спекуляциями; речи нет о том, чтобы перейти на самообеспечение ремесленным трудом – нет, только финансовый рынок. А вот демократия не прижилась.

Мы помним, что авторитарные режимы прошлого века приходили именно на плечах либеральной доктрины. Прямота диктаторов выгодно отличалась от цинизма либеральных болтунов. Шовинизм – естественный ответ на нищету народа: диктатор зовет нацию проснуться, но приобретения либерального рынка не отвергаются, нет! Рыночные приобретения богачи не возвратят народу, но богачи как бы едины с народом в ином – едины в национальном порыве.

Россия мстит Западу за двадцать пять лет иллюзий; так второгодник мстит учителю за то, что не понял учебник.

Поворот от вороватой демократии к единой симфонии труда, объединяющей угнетенных и угнетателей, напомнил мне мысль Хайдеггера; говоря с рабочими завода Круппа, он внушал работягам – что их труд и труд Геринга (управлявшего конгломератом заводов) – суть составляющие единой мистерии. Все представители народа, говорил философ – национал-социалист, есть соучастники великой мистерии труда; просто одни люди завинчивают гайки, а другие руководят; но вместе все – великий народ.

Таким только образом мы и должны трактовать современный российский патриотический поворот – рыночные спекуляции никто не отверг, но добились того, что нация сплотилась вокруг лидера.

Русские некоторое время учились у Запада – теперь ненавидим наших учителей, но чему же мы учились? Волны преклонения и ненависти к западным учителям заполняют русскую историю – сегодня важно произнести: Россия никогда не была способна разглядеть реальный Запад, всегда училась только дряни. Россия, как всякий второгодник, всегда учила лишь тот урок, который давался ей легко. Россия заимствовала постоянно – но всегда заимствовала не гуманистические постулаты, но манипулятивные конструкции.

Сегодняшняя атака России (в рекламе событий говорится так: «Россия встала с колен») – имеет целью не Украину; Россия мстит Западу за двадцать пять лет иллюзий; так второгодник мстит учителю за то, что не понял учебник. Здесь критично важен вот какой момент, и прошу вас обратить внимание на следующую фразу: учитель отнюдь не всегда получает от ученика то, чему он ученика научил. Россия училась разумному абсолютизму у Гегеля, но российское крепостное право не схоже с гегелевским историческим детерминизмом.

Россия училась республиканскому и социалистическому духу у Маркса, однако российское издание коммунизма перечеркнуло все гуманистические основания «Капитала». Противоречия русского социализма – они не имеют ничего общего с марксовыми противоречиями.

Так случилось и сегодня: Россия брала уроки демократии – у философии постмодернизма, у релятивисткой философии. Учителя были не лучшего качества, и сегодняшнее восстание России против демократических иллюзий – проходит в полном соответствии с заветами релятивизма: нет ничего окончательного. Однако Россия добавила в релятивизм современного западного дискурса столько собственного произвола, что Европа ахнула. Релятивизм – это же не произвол! Релятивизмом Европа вооружилась, чтобы уберечься от тираний!

Однако на почве России из релятивизма родился именно тиранический произвол. Отдали Крым – забрали Крым, отпустили республику прочь от метрополии – потом взяли республику обратно. Сначала отказались от идеи Lebensraum(жизненного пространства), земли раздали былым колониям (союзным республикам); верили в демократию, верили в то, что все равны. Но оказалось, что равенства нет, рынок уничтожил равенство и братство; ну так что же? Философия релятивизма подготовила нас к тому, что нет окончательных императивов: да, вчера хотели демократии, а сегодня опять хотим быть империей.

Знаете ли вы, месье, кто резвее прочих поддерживает оккупацию Украины? Российские нувориши, гламурные журналы, ворюги, бежавшие в Лондон. Именно они громче российского правительства кричат о том, что Украина стала предателем «русского мира». И народ, ограбленный этими вот ворюгами народ, мстит вовсе не отечественному ворью и гебью – но мстит соседней стране, мстит Западу. И в этом вовсе нет противоречия.

Жизнь населения не стала лучше оттого, что от несостоявшейся республики Россия повернулась к империи, но старый добрый рецепт «пушки вместо масла» верен и поныне – люди почувствовали, что их освободили от необходимости притворяться. Мы хотим того же, чего и прежде – свободы, просто сегодня мы понимаем свободу иначе; хотим твердой руки и больших территорий. Желаем свободы и насилия одновременно. Желаем произвола как высшей стадии освобождения. И это сочетается совершенно естественно.

Мийе: Рынок vs христианство

Максим, разрешите мне в свою очередь показать, как и что происходит в Европе сегодня. Великий гигантский рынок – великий и в то же время ужасный, основанный на соглашениях Америки и Европы, рынок, в котором культура, идеи, писатели, люди, свобода значат гораздо меньше, нежели свободное движение товаров, перемещение денег или рабочей силы.