Крах тирана

Согратлинское медресе славилось на весь Дагестан. В нем учились сотни мутаалимов из разных мест, сюда же прибывали ученые, желавшие усовершенствоваться в науках. В богатой библиотеке были собраны комментарии к Корану, хадисы, лучшие книги по теологии, праву, суфизму, поэзии, грамматике, логике, математике, астрономии и другим наукам.

Шахман развернул ткань и передал приношение Пир-Мухаммаду. Это была продолговатая шкатулка в тисненной золотом коже, украшенная молитвами и изображением Каабы – главной Мекканской святыни.

– Бисмиллягьи ррахIмани ррахIим! Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! – произнес Пир-Мухаммад, прежде чем прикоснуться к дару.

В шкатулке лежали изящные письменные принадлежности: каламы, нож, чтобы их затачивать, чернильница и песочница.

– Каламы из лучшего на свете иранского тростника, – начал объяснять Шахман.

От упоминания страны, откуда на Дагестан накатывались кровавые бури, лица аксакалов помрачнели.

Шахман это заметил, но не подал виду. Он достал из шкатулки позолоченный нож – каниф с украшенной каменьями костяной ручкой и продолжал:

– Этим особым ножом калам можно заточить для любого стиля, – говорил Шахман. – В просвещенных странах каждое письмо пишется по-своему. Письмо падишаху – одним шрифтом, а законы – другим. Большие Кораны переписываются не таким же каламом, как маленькие, не говоря уже о письмах или стихах.

Горцы слушали Шахмана с почтительным вниманием. Эти тонкости им были не совсем понятны, да и надобность в них возникала нечасто. А если и возникала, то писцы знали свое дело. Но из вежливости аксакалы цокали языками и восторженно повторяли:

– Машааллах!

– Один калам будет для аббасидского куфи, другой – для квадратного, – продолжал польщенный Шахман, демонстрируя свои познания в каллиграфии. – Нужны отдельные каламы для стилей мухаккак или сульс, для насх и масахиф, торжественного дивани или мелкого губара. Например, в Турции документы пишутся шрифтом ляза. А есть еще андалузский и магрибский… Не мне вам говорить, как много зависит от правильного стиля!

– Еще больше зависит от того, что написано, – прервал его Пир-Мухаммад. – Неважно, каким каламом записаны законы нашего общества, главное – чтобы они были справедливы и всеми исполнялись. А падишахи могут писать что угодно, даже золотыми чернилами, но добра от них не жди.

– Это верно, – вздохнул Шахман, усаживаясь рядом с аксакалами.

Он снял дорогую папаху, отер бритую голову и, водрузив папаху на место, продолжил:

– Вы знаете, я много путешествую и вижу, что происходит на свете. Так вот, Надир сделался великим владыкой.

– Великим владыкой? – усомнился Фатали.

– Вот и расскажи нам, как этот разбойник шахом сделался, – сказал Абаш.

– Разбойников таких свет не видывал, – согласился Шахман. – Сначала караваны грабил, а теперь за большие державы принялся.

– А турки что же? – спросил Абакар.

– Неужели не могут его усмирить? – допытывался Сагитав.

– Когда Персия ослабла, турки отхватили себе хороший кусок. А с другой стороны на Персию афганцы наседали, – рассказывал Шахман. – Те даже своего человека шахом объявили. Да еще джаробелоканцы, то есть голодинцы, с азербайджанцами восстали, чтобы сбросить персидское ярмо. Тогда шах Хусейн призвал на помощь Сурхай-хана, чтобы воевать против афганцев и турок, но вместо этого они с лезгинским вождем Хаджи-Даудом и восставшим народом стали воевать против шаха. Они взяли Шемаху, жители которой сами открыли ему ворота, и весь Ширван, а персидских правителей выгнали. Царь Петр, сами знаете, тоже тогда немало прибрал к рукам вдоль Каспия, когда ходил через Дагестан на Персию. Вот разбойник Надир и сунулся к тогдашнему шаху, прости, мол, мои прегрешения, а я тебе Персию верну.

– А тот что? – спросил Абдурахман.

– А что ему оставалось, если он и так почти всего лишился? – развел руками Шахман. – Вот и назначил Надира над всеми войсками главным. Так этот злодей сумел собрать остатки шахского воинства, своих дружков по разбойному ремеслу в начальники произвел и ударил по афганцам, да так, что те и думать забыли на Персию зариться. А затем уже Надир за турок принялся. Не знаю, как ему это удалось, то ли хитростью, то ли и в самом деле он такой великий полководец, но турок он изгнал, да еще отобрал у них Грузию, Армению и Ширван. Афганцы было снова головы подняли, да Надир по ним так ударил, что те, кто смирился, у него теперь служат, а кто нет – в Индию сбежали. Он даже у России отобрал все, что царь Петр вдоль Каспия приобрел. Граница-то теперь снова в Кизляре. И все до Дербента и Баку к Персии отошло.

– Это мы знаем, – сказал Фатали. – Только как же русские без войны отдали то, что раньше завоевали?

– Обманул их Надир, – усмехнулся Шахман. – Те с турками воевать собрались, а Надир обещал помочь. И договор с ними заключил. По такому случаю русские ему даже пушек с пушкарями прислали. А как Надир забрал у турок все, что хотел, так и с ними мир подписал и оставил русских ни с чем.

– Хитер, шайтан, – покачал головой Сагитав.

– А потом Надир и за Шемаху принялся, которую Сурхай-хан отдавать не хотел, – продолжал Шахман. – По договору турки ее Надиру уступили. Сам султан Сурхаю фирман прислал, чтобы вернул Шемаху персам, а Сурхай отвечает: «Не ты мне Ширван подарил, и не тебе мне указывать, что с ним делать. То, что я завоевал саблями, саблями и защищать буду».

– Он ответил как настоящий мужчина, – улыбнулся Фатали.

– Сурхай – могущественный правитель и всегда был отважным воином, – добавил Пир-Мухаммад.

– Но что мог сделать против огромной силы даже такой великий воин, как Сурхай? – деланно сокрушался Шахман. – Даже с подмогой, которая пришла к нему в Шемаху из Дагестана?

– Как Надир с Сурхаем воевал и Кумух два раза захватывал, мы знаем, – сказал Абаш.

– Тогда и наших немало погибло, кто на помощь ходил, – добавил Фатали.

– Слава Аллаху, что Надир к нам в Андалал не посмел сунуться, когда Сурхай от него в Аварию уходил, – сказал Шахман.

– Еще неизвестно, что бы сделал Надир, если бы Сурхай не перебил немалую часть его войска, – возразил Пир-Мухаммад. – Если бы Сурхай-хан не поднял народы, не превратил путь Надира в сплошную битву и сам бы не сражался с ним до последней возможности, этот грабитель добрался бы и до нас. И я теперь думаю, что нам следовало оказать Сурхаю еще большую помощь.

– Шах не успокоится, пока не попытается еще раз, – задумчиво произнес Шахман.

– Пусть только попробует! – воскликнул Абакар.

– Мы его встретим, как встречают кровных врагов, – добавил Сагитав.

– Крови он здесь пролил много, да покарает его Аллах, – кивнул Шахман. – Но что ему кровь горцев, когда он собирается покорить весь мир?

– Если никто не сможет остановить этого безумца, его остановят дагестанские кинжалы, – сказал Пир-Мухаммад.

– Но лучше бы он оставил нас в покое и не зарился на то, что ему не принадлежит, – сказал Абдурахман.

– Что предопределил Аллах, то и будет, – сказал Абаш и снова принялся за Шахмана. – А дальше-то что было? Как этому разбойнику шахский трон достался?

– Убил он, что ли, шаха Тахмаспа? – предположил Абакар.

– Или просто корону отнял? – спрашивал Абдурахман.

– Это долгая история, – покачал головой Шахман.

– Ничего, Шахман, мы послушаем, – сказал Пир-Мухаммад. – Кто знает, что нас ждет? Если Надир снова явится в Дагестан, мы должны быть готовы ко всему.

– Если коротко, то в Персии всем заправлял Надир, а шах сидел на троне только для виду, – говорил Шахман. – Пока Надир воевал с турками, кто-то убил его брата, и он бросился мстить. А когда вернулся, оказалось, что шах Тахмасп потерял почти все, что Надир отбил у турок, и даже подписал с ними мир. Тогда Надир устроил смотр своим войскам, а затем на пиру велел схватить шаха, отправить в Мешхед и там ослепить. Вслед за тем Надир объявил, что лишает Тахмаспа престола, а шахом сделал его сына – младенца Аббаса III. Да еще женился на сестре бывшего шаха. При новом малолетнем шахе Надир сделался регентом, наставником вроде. И снова начал войну с турками и имел успех, особенно под Багдадом. В тех битвах пали под Надиром три лошади, и сам он был не раз ранен, но своего добился. В конце концов Надир освободил всю Персию, какой она при прежних шахах была. А после последнего похода на Кумух Надир собрал в Муганской степи совет. Для этого курултая целый город в степи построили.

Созвал туда вождей всех племен, правителей областей и прочих вельмож и объявил, что хочет отказаться от власти и что, мол, пусть выберут нового шаха, не ребенку же управлять такой державой.

– А люди что? – спросил Абаш.

– Неделю пировали, будто бы совещались, щедрым подаркам радовались, а затем избрали шахом Надира, объявив его спасителем отечества.

– Ловко, – покачал головой Фатали.

– Да он еще отказывался, заставил на коленях себя умолять, – усмехнулся Шахман.

– А законный наследник что же? – спросил Абдурахман.

– Исчез, – развел руками Шахман. – А как, куда – никто не спрашивал, своя голова дороже. Но я слышал, что и бывший шах, и наследник, и другие из их семьи тайно содержатся где-то под арестом. Но династии Сефевидов все равно пришел конец.

– Этот – всем разбойникам разбойник, – махнул рукой Фатали.

– Вор и самозванец, – заключил Пир-Мухаммад. – Такой ни перед чем не остановится.

– Теперь-то он и вовсе возгордился, – продолжал Шахман. – Тех афганцев, которые от него в Индию ушли, потребовал вернуть. Однако правитель Индии Мухаммад-шах презрел его требования. Он-то настоящий владыка, наследник династии Великих Моголов, а какой-то выскочка из черни шлет ему оскорбительные повеления.

– Ну, теперь точно конец Надиру, – заулыбался Сагитав.

– Моголы его слонами затопчут, – заверил Абаш.

– Теперь ему деваться некуда, – согласился Фатали.

– Может, и так, – сомневался Шахман. – Однако Надир оставил управлять Кавказом своего брата Ибрагим-хана, а сам на Индию двинулся.

– Войной пошел? – не поверил Абакар.

– И посулил своим войскам богатую добычу, – объяснял Шахман. – То, что он награбил в Дагестане, – капля в море по сравнению с сокровищами Индии. И теперь под власть Надира переходят даже его бывшие враги. Говорят, войско его множится с каждым днем, а чтобы прокормить такую орду, нужно завоевывать и грабить всех подряд.

– Моголы Надиру не по зубам, – неуверенно произнес Абакар.

– Индия – могучая держава, – поддержал Абаш.

– Это верно, – согласился Шахман. – Только слишком богатая.

– Думаешь, он может победить Моголов? – спросил Пир-Мухаммад.

– Индия теперь так же слаба, как Персия, когда ее рвали на части, – ответил Шахман. – Между тамошними вождями нет единства. А Надир очень ловко умеет этим пользоваться. Если он покорит Индию, то двинется на Россию. И на пути его окажется Дагестан.

– Но ведь у них договор, – сомневался Пир-Мухаммад.

– Договора соблюдают благородные правители, – ответил Шахман. – А Надир – безродный босяк, алчный хищник, мечтающий стать владыкой мира.

Предчувствия Пир-Мухаммада начали оправдываться. Шахман явился вовсе не для того, чтобы облагодетельствовать горцев. И теперь кади ждал, когда Шахман начнет говорить о главном.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Пир-Мухаммад.

И Шахман не замедлил с ответом:

– Я много раз предлагал объединить все народы Дагестана, но меня никто не послушал, – с сожалением говорил Шахман. – А по отдельности нам не устоять против шахских полчищ. Значит, нужно с ним договориться.

– Договориться? – гневно воскликнул Абдурахман.

– С этим убийцей, у которого руки по локоть в крови горцев? – возмутился Сагитав.

– С нашим заклятым врагом, кровником всего Дагестана? – поддержал остальных Фатали.

– Старый враг другом не станет, – покачал головой Пир-Мухаммад. – Не получится.

– Разве не бывает, что кто-то сначала воюет, а затем мирится? – старался успокоить аксакалов Шахман. – Или вы хотите, чтобы Дагестан превратился в пустыню, где звери будут глодать наши кости?

– Пусть только попробует сюда явиться, – процедил Фатали.

– Многие пытались, да не вышло, – добавил Абаш.

– Он слишком много о себе возомнил, – кивнул Абакар.

Шахман пытался их переубедить:

– Я сумею с ним договориться.

– Вот сам и договаривайся, – резко ответил Пир-Мухаммад. – А у нас с ним будет другой разговор.

– Одумайтесь, – настаивал Шахман, – пока не поздно!

– Думать должен был сам Надир, прежде чем проливать кровь на нашей земле, – сказал Пир-Мухаммад.

– Посмотрите на то, что я привез, – говорил Шахман, показывая на людей, обступивших его караван. – Откуда эти прекрасные товары, и почти за бесценок? Из покоренных Надиром стран! Все это будет и нашим, если мы сумеем поладить с Надиром.

– Ты, похоже, ослеп от блеска шахской добычи, – покачал головой Пир-Мухаммад.

– Я знаю, что говорю, – настаивал Шахман. – Нужно только, чтобы общества и ханства Дагестана уполномочили меня на переговоры с Надиршахом, чтобы дали мне свои письма с печатями.

– Ты знаешь законы Андалала, – сказал помрачневший Пир-Мухаммад. – Если кто из нас к ханам пойдет без дела и особой нужды и пробудет у них три дня, то с него взыскивается сто баранов. Если кто из нас даст в пользу хана выгодные ему свидетельские показания, то с него тоже взыскивается сто баранов. Хотя ханы – наши соседи и мы их уважаем, однако свободу свою ценим превыше всего. Но ты уговариваешь нас покориться шаху – нашему злейшему врагу, а значит, совершил еще более тяжкое преступление – то, за что вовсе изгоняют из нашего вольного общества.

Пир-Мухаммад взял у Абдурахмана шкатулку с каламами и вернул ее Шахману.

– Забери. Будет чем писать Надир-шаху жалобы на несговорчивых горцев.

– Для этого, наверное, тоже существует особый почерк? – с сарказмом спросил Абдурахман.

– Я хотел спасти Дагестан, – растерянно оправдывался Шахман. – Пойдемте, увидите, какое дорогое оружие я вам привез.

– Ты предлагаешь нам рабство. Но у рабов оружия не бывает, – ответил Пир-Мухаммад.

– А красных, кызылбашских красных шапок ты нам не привез? – осведомился Фатали. – Наденем их вместо папах и сразу каджарами сделаемся.

Каджарами в Дагестане называли всех жителей Персии со времен нашествий Сефевидов, в войсках которых они были в большинстве. На самом деле каджары были всего лишь одним из народов, населявших север Персии. Там же, на севере Персии, жили и афшары, из которых происходил Надир-шах. Но и его по привычке называли каджаром, как и всех тех, кто состоял в войске Надир-шаха, хотя войско у него было разноплеменное. Персидскую армию называли и кызылбашами – красноголовыми, потому что еще в армии Сефевидов воины носили шапки «кулах» с двенадцатью красными полосками в честь двенадцати шиитских имамов.

Кади что-то шепнул Фатали, тот кивнул и скрылся за дверью мечети.

– Если бы ты был из Согратля, мы бы преподнесли тебе особый подарок, – сказал Пир-Мухаммад.

Фатали вернулся, держа в руках небольшую деревянную булаву.

Увидев эту старую потертую деревяшку, Шахман побледнел. Это был гарч – булава позора, которой Согратлинское общество награждало тех, кто ее заслуживал. Гарч подвешивали над домом провинившегося и объявляли, за что он был им удостоен. Снять гарч могли только по решению совета старейшин, когда человек исправлялся и заглаживал свою вину.

– Гарч останется здесь, но ты должен покинуть Андалал, – объявил Пир-Мухаммад и оглянулся на аксакалов.

Те дружно подняли вверх указательные пальцы, соглашаясь с кади.

– Вы пожалеете об этом, – мрачно ответил Шахман и пошел к своему караван у.

Следом двинулись и аксакалы.

Согратлинцы, набравшие редких товаров, весело обсуждали покупки, ожидая, пока явится Шахман, чтобы расплатиться. Но, увидев удрученного хозяина каравана и строгие лица аксакалов, все замолчали.

– Люди, – воззвал Пир-Мухаммад. – То, что привез Шахман, награбил проклятый Надир-шах, и этим он хочет купить нашу покорность.

Вокруг прокатился гневный гул, и товары полетели обратно в корзины.

– Не надо нам шахских милостей! – зашумели горцы.

– Пусть подавится своими богатствами!

Муса-Гаджи, выбравший для своей Фирузы чудесную кашмирскую шаль и уже мечтавший о том, как поедет в Джар свататься, как подарит эту шаль невесте, с трудом заставил себя положить ее обратно.

Дервиш-Али тоже хотел что-нибудь бросить людям Шах-мана, но у него ничего не было, кроме петуха. И тот, будто почувствовав опасность, возмущенно закукарекал.

Сагитав указал на петуха и сказал:

– Кто доверяется сладким посулам, остается потом, как этот ободранный петух.

Люди, кто негодуя, а кто смеясь, расступались перед караваном, который Шахман и его помощники уводили из аула.

– Делай после этого добро людям, – с досадой говорил Шахман. – Они дождутся, пока их аулы превратятся в пепел, а их дочерей станут продавать в Персии на невольничьих рынках. За бесценок!

Провожая взглядом Шах-мана, Пир-Мухаммад чувствовал, что он еще вернется. Аксакалы задумчиво смотрели друг на друга, обеспокоенные речами Шах-мана. А остальные тревожно смотрели на своих старшин.

Тогда вперед вышел Пир-Мухаммад и обратился к народу:

– Аллах дал каждому народу землю и язык. Нам чужой земли не нужно, но и своей мы никому не отдадим. И Персия пусть будет там, где дети говорят по-персидски. Сколько бы стран ни захватил этот самозваный шах, Персия останется Персией, а Дагестан – Дагестаном. А кто пойдет против воли Аллаха – того всевышний сурово покарает.

– Амин, – отозвались люди. – Да будет так!

Когда караван уже покинул аул, Шах-мана догнал Дервиш-Али.

– Эй, Шахман, раз ты друг Надир-шаха, отведи меня к нему.

– К самому шаху? – удивился Шах-ман.

– Помоги, – просил Дервиш-Али. – У меня к нему очень важное дело.

– Какое такое дело, сынок? – придержал коня Шахман.

– Мне его убить надо.

Шахман удивленно уставился на паренька и только теперь вспомнил, что это тот самый несчастный, лишившийся семьи после визита Надира в Кумух.

– В другой раз, – пообещал Шахман и протянул пареньку золотую монету.

Дервиш-Али повертел монету в руках, стараясь прочесть персидскую надпись, и спросил:

– А что на ней написано?

Шахман помедлил и затем сказал:

– «Надир, возвещающий миру свое воцарение».

– Лучше дай мне кинжал, – сказал Дервиш-Али, возвращая Шахману моне т у.

– На этот золотой ты купишь себе какой захочешь.

– За шахские деньги мне в Андалале кинжал не продадут, – сказал Дервиш-Али. – Ничего не продадут, но могут бесплатно побить палками.

– А я теперь ничего не продаю андалалцам, – ответил Шахман и пришпорил коня, догоняя караван, поднимавшийся к Турчидагу. За этим плато располагалось Кази-Кумухское ханство.

В его столице Кумухе всегда были хорошие базары, куда прибывали купцы из дальних земель.

Глава 3

Мухаммад-шах, наследник династии Великих Моголов, готовился совершить самое ужасное из того, что может выпасть на долю правителей. Его астрологи мгновенно лишились бы голов, если бы посмели предсказать ему такое несчастье. Но это случилось.

Владыка Индии сидел у окна своего дворца, где он обычно принимал просителей, и задумчиво смотрел на опустевшую площадь. Он отказывался верить, что из покровителя нуждающихся в его милости сам превратился в несчастного, потерявшего все, что у него было, и не знающего, что его ждет завтра.

Мухаммад-шах был в белом одеянии, его пояс и оружие были украшены драгоценностями. У него были небольшие усы и едва заметная, коротко подстриженная борода. Небольшой тюрбан Мухаммад-шаха был обернут золотой кисеей, на которой сияли крупные драгоценные камни и джика – особая пряжка, символ верховной власти, с рубином, обрамленным бриллиантами. Кроме того, на нем были длинное ожерелье из больших черных и белых жемчужин, браслеты и кольца. В одной руке у Мухаммад-шаха были четки с бусинками из рубинов, изумрудов и сапфиров, в другой – серебряный мундштук кальяна, который он то и дело подносил ко рту. Весь облик его выдавал человека, ценившего удовольствия и отдававшегося им более, чем делам государства.

И этот блистательный, просвещенный властелин, привыкший к тому, что мир вокруг существует лишь для услаждения его чувств и удовлетворения его изысканных прихотей, отбывал из своего великолепного дворца, чтобы с почестями встретить грубого варвара, разгромившего его доселе победоносную армию и превратившего Мухаммад-ша-ха в своего покорного слугу.

Пропустив поверженного владыку, сводчатые Лахорские ворота величественной Лалкалы – Красного форта – резиденции Мухаммад-шаха так и остались открытыми в ожидании нового повелителя.

Торжественный эскорт шествовал через Дели. Древний город был значительно расширен предком Мухаммад-шаха и назывался теперь его именем – Шах-Джахан-абадом, хотя население по-прежнему звало его Дели – по имени раджи, который его когда-то основал.

По-прежнему царственный даже в своей печали, Мухаммад-шах ехал не в роскошном паланкине на любимом слоне, как обычно, а на коне. Ехал, опустив глаза, перебирая в памяти свои ошибки, дворцовые интриги, соперничество главных вельмож – все, что привело к катастрофе его империю. Теперь он сожалел, что смотрел на это сквозь пальцы, а не последовал примеру славного Шах-Джахана, который ради укрепления своей власти не пожалел даже братьев и племянников. Империя гнила изнутри и распадалась, и уже невозможно было вернуть в повиновение махараджей, отделявшихся со своими княжествами от дряхлеющей империи. Империи, судьба которой теперь и вовсе висела на волоске.

Причин, которые привели к падению великой державы, основанной потомками Тимура, было много, но венцом всех бедствий, обрушившихся на государство Великих Моголов, оказался Надир-шах из племени Афшар.

Мухаммад-шах вспоминал тревожные донесения об успехах Надира, которым не придал должного значения, как не признавал он шахом и самого Надира, похитившего престол у законного наследника. А то роковое письмо Надира с требованием вернуть афганцев, бежавших в Кабул, который принадлежал Моголам? Но как Мухаммад-шах мог вернуть тех, кого тайно поддерживал, когда они взбунтовались против Надира в Кандагаре?

То письмо Надира, которое Мухаммад-шах теперь перечитал, гласило:

«После нанесения поражения афганцам в Иране мы назначили Али-Мар-дан-хана послом в Индию к уважаемому брату, и было сообщено, что так как афганцы, разбойники Кандагара и прочие являются источником злодеяний и беспорядка и многие из той шайки направились в некоторые области Индии, то пусть назначат войско, чтобы в случае, если та шайка побежит в другую сторону, преградить ей дорогу и не допустить, чтобы кто-нибудь мог выйти из той области.

Дорогой высокосановный брат внешне дал обязательство по этому вопросу, но в действительности закрыл глаза и совсем не обратил внимания на это дело. После прибытия наших победоносных знамен в Кандагар часть их была назначена для наказания афганцев на границы Газнийской области, и никакого следа ваших обязательств и прибытия войска в том направлении обнаружено не было. Снова для напоминания об этом деле я назначил Мухаммад-хана Туркмана и отправил его к блестящему властелину. Во время прибытия помянутого посла ваша высокая особа и вельможи государства не исполнили обещания и, проявив пренебрежение, не дали ответа и задержали посла. Поэтому с помощью божьей милости я выступил для наказания афганцев Газни и Кабула. После наказания помянутой шайки, так как небрежность и невнимание уважаемого брата в деле отправки посла перешла за пределы дружбы, я направился посмотреть пространство Индии, прошел через Джелалабад, Пешавар и Лахор, который был столицей прежних султанов, и завоевал их. Я напрасно прождал несколько дней, надеясь, что благомыслящие люди этой высокой династии прибудут, вновь заложат основы дружбы и состоится свидание. Волей-неволей с многочисленным, как звезды, войском я выступил в поход, и, проходя переход за переходом, я с большой радостью явлюсь к вам и заложу основу собеседования и союза».

Высокомерие, с которым Мухаммад-шах отнесся к притязаниям этого наглого самозванца, и убийство его слишком настойчивого посла обернулись губительными последствиями.

Армия Мухаммад-шаха в пять раз превосходила армию Надира, не говоря уже о двух тысячах больших пушек, двенадцати тысячах малых, тысяче аташбазов – огнеметов, пускавших ракеты, и сотнях боевых слонов – настоящих чудовищах войны. Владыка Индии во всеуслышание объявил, что скорее погибнет, чем отдаст на поругание свою державу, он не позволит каким-то разбойникам опозорить священный трон Великих Моголов, чтобы его, Мухаммад-шаха, их достойного наследника, потомки проклинали до дня Страшного суда. Своих военачальников он призвал подвязать подол геройства к поясу храбрости и отбросить врагов от границ империи.