Атомная крепость

Спаркмэн позвонил.

– Пришлите ко мне Двадцатого, – сказал он появившемуся дежурному. – Передайте ему, что мистер Боб ждет его.

Дежурный исчез. Уже через минуту в пустом коридоре послышались гулкие, тяжелые шаги и в кабинет вошел Двадцатый. Он с любопытством взглянул на Харвуда, но не поклонился ему, а лишь слегка кивнул головой.

Полковник Спаркмэн обратился к секретному агенту:

– Готовы ли вы?

– Да.

– Знаете ли вы, что вам грозит смерть, если вы попадете в руки советских властей?

– Да.

– Понимаете ли вы, что задание, которое вы сейчас получаете здесь, равносильно боевому приказу, выполнить который вы обязаны, хотя бы это стоило жизни?

– Да.

– Мы перебросим вас в Советский Союз. Вы снова будете там… Но вы можете сто раз умереть, прежде чем возвратитесь к нам. Готовы ли вы к этому?

– Да, готов.

Спаркмэн взглянул на шефа. Харвуд протянул агенту пакет, полученный им недавно от Прайса.

– Вот инструкции, – произнес он. – В них сказано, что вы должны будете делать, очутившись на территории Советского Союза, и как вести себя. Сейчас вы пойдете к себе – изучите эти инструкции. Ровно через час вы возвратите пакет инструктору Бобу, который тотчас же отвезет вас на аэродром. Вам надо спешить, Двадцатый. Утром вы вылетите на специальном самолете в Европу. Курс – на Пирей в Греции. Там вас встретят, снабдят всем необходимым и переправят в Советский Союз. Надеюсь, вы неплохо себя чувствуете при прыжках с парашютом?

– Да, сэр.

– Можете идти. Счастливого пути.

Двадцатый по-военному четко повернулся и вышел, унося с собой инструкции Уильяма Прайса.

Тяжелые его шаги постепенно замерли в гулком коридоре.

– Мне пора, – сказал Харвуд, вставая. – За Двадцатого вы отвечаете головой, Спаркмэн.

Полковник вытянулся.

Большая черная машина выехала из ворот и помчалась туда, где сверкал огнями ночной Нью-Йорк.

Глава вторая

На одной из центральных улиц Москвы расположено красивое здание с просторными, светлыми комнатами. В этом доме помещается учреждение, в котором не говорят по-русски. Это не значит, что сотрудники не владеют русским языком (владеть русским языком, постоянно изучать его они обязаны по роду своей службы), но в своей повседневной работе, общаясь друг с другом, они предпочитают говорить на своем родном языке.

В тот весенний день, о котором пойдет речь в этой главе, сотрудники не раз осторожно и несколько боязливо стучали в дверь находящегося на третьем этаже кабинета, но, не получая ответа, уходили прочь.

«Мистер Шервуд, по-видимому, еще не приехал», – говорили они. Девушки, работающие в канцелярии, которым положено знать о своих сослуживцах все, загадочно молчали.

«Шервуд проводит акцию», – догадывались сотрудники. Слово «акция» в переводе с английского означает не только «денежный документ, которым владеют акционеры». Оно еще означает и «действие». «Проводить акцию» – значит заниматься каким-то определенным, конкретным делом, и не просто заниматься делом, а делом, обязательно направленным против кого-то.

Дверь кабинета оставалась закрытой до обеда: Шервуд действительно «проводил акцию». Он начал ее с того, что накануне не приехал домой ночевать. Миссис Шервуд не беспокоилась, она к этому привыкла. А на следующее утро Шервуд появился у Абельмановской заставы. Несколько сутулый, с большими серыми навыкате немигающими глазами и отвисшей тяжелой челюстью, одетый в летнее пальто и низко надвинутую на лоб черную шляпу, он остановил такси, уселся на заднее сиденье и дал шоферу адрес – Лефортово. Но до Лефортово он не доехал, вышел из машины на тихой, почти безлюдной улице, расплатился по счетчику и быстро скрылся за углом. Шервуд шел, озираясь, кружил по улицам и переулкам – он хотел убедиться, что за ним не следят. Так, петляя, ходил он не менее часа, после чего сел в трамвай и доехал до Трубной площади. Здесь с тревогой посмотрел на часы и пешком направился вверх по бульвару, по направлению к Петровским воротам. Выйдя на Пушкинскую площадь, Шервуд, осторожно осмотревшись, открыл дверцу одного из стоявших тут такси, быстро уселся в уголок и приказал шоферу отвезти его на Дмитровское шоссе.

– Я очень тороплюсь и хорошо заплачу вам, – прибавил он при этом.

Шофер, молодой парень, сложил газету, которую читал в ожидании очередного пассажира, сунул ее в карман, включил мотор, и машина помчалась в сторону Савеловского вокзала. Шервуд сидел притаившись и часто нервно посматривал на наручные часы – он боялся опоздать на условленное свидание.

Шофер оказался человеком словоохотливым.

– Сегодняшнюю «Правду» читали? – спросил он пассажира, не поворачивая головы.

– Нет еще… А что там? – поинтересовался Шервуд.

– Да опять американцы войной грозятся, – шофер в негодовании покрутил головой. – Так вот и не терпится им войну начать. Советский Союз им поперек горла встал.

– Ну и как вы думаете, будет все-таки война? – спросил Шервуд.

– Все возможно, – шофер немного помолчал. – Они, известно, на авантюру какую ни на есть рискнуть могут…

Машина миновала Лихоборы. Шервуд выругался.

– В чем дело? – спросил шофер.

– Да вот папиросы второпях забыл захватить, – ответил Шервуд, все еще продолжая с растерянным видом шарить по карманам. – Простите, нет ли у вас папирос?

Шофер вынул из кармана пачку.

– Пожалуйста, – предложил он.

– «Беломор»? – Шервуд опустил протянутую было руку. – Нет, я обычно курю «Казбек», – сказал он с кислой миной.

– Как хотите, – и шофер спрятал папиросы в карман.

– Придется, видимо, у кого-нибудь одолжить, – сказал Шервуд. – Как назло чертовски хочется курить.

Некоторое время они ехали молча.

– Остановите на минутку, – неожиданно предложил Шервуд.

Шофер с удивлением взглянул на него, но все же затормозил. На обочине дороги стояла коричневая «Победа», у поднятого капота которой возился плотный человек в кожаном пальто.

– Может, у него есть, – сказал Шервуд и вышел из такси.

– Извините, – произнес он нарочито громко, – нельзя ли попросить у вас закурить? Оставил дома папиросы…

– Пожалуйста, – буркнул человек в кожаном пальто. Продолжая возиться с карбюратором, он вытащил из кармана коробку папирос «Казбек», спички и протянул их Шервуду.

– Благодарю вас, – сказал Шервуд, закуривая с видимым удовольствием. Он возвратил человеку в кожаном пальто папиросы и спички.

– Ну, поехали, – обратился Шервуд к водителю такси. Он был доволен: дело сделано!

Когда машина уехала, человек в кожанке осторожно вынул из папиросной коробки маленький, вырванный из блокнота листок бумаги, на котором рукой Шервуда по-русски было написано: «Приказ получен. Приступайте к акции немедленно».

Вот оно что! Снэйк давно ждал этого приказа, и вот он получен – теперь за дело! Снэйк тщательно порвал бумажку на мельчайшие кусочки и бросил в сторону. Ветер подхватил и понес их…

– Ваши документы! – неожиданно раздался голос рядом.

Снэйк оторопел: как мог он так задуматься, что не заметил, как к нему подошел постовой милиционер? Но что это значит, зачем ему документы?

– Документы? – переспросил Снэйк. – Какие?

– Шоферские права и паспорт.

Снэйк не спеша вынул из бокового кармана документы.

– Силин Михаил Иванович, – прочитал постовой вполголоса, – инженер. Та-ак… А что у вас случилось с машиной? – спросил он.

– Карбюратор засорился, пришлось вот повозиться… Теперь исправил. – И Снэйк-Силин полез в кабину.

Постовой внимательно смотрел на Снэйка. У него появились смутные, еще не осознанные подозрения. Не первый год дежурил он в этих местах, но до сегодняшнего дня ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы пассажир такси специально останавливал машину и лез на обочину дороги только для того, чтобы выпросить папиросу у незнакомого ему гражданина, ведь папиросы здесь можно купить через какие-нибудь три-четыре минуты езды, в первом встречном ларьке или магазине… И почему этот сутулый в черной шляпе подошел именно к инженеру Силину? На шоссе было много и других прохожих и проезжих. Стало быть, папироса – лишь предлог, сутулому нужно было зачем-то встретиться вот так именно с Силиным. Но в таком случае почему же оба они сделали вид, что незнакомы? Нет, тут что-то не то…

Когда коричневая машина скрылась из виду, милиционер возвратился на то место на обочине дороги, где она стояла, и стал внимательно осматривать цветы, траву.

«По-моему, он что-то тут бросил», – вспоминал милиционер, убеждая себя, что здесь произошла не просто случайная встреча. Ему пришлось довольно долго ползать на коленях, но все же он обнаружил и подобрал несколько крошечных кусочков бумаги. Разложив найденные обрывки на служебном блокноте, он принялся за поистине мозаичную работу. После некоторых усилий ему удалось восстановить слово «приказ». Что бы это значило? Бумажку эту инженер Силин порвал и бросил сейчас же после того, как от него отошел высокий гражданин в черной шляпе. Очевидно, именно тот человек и вручил ему эту бумажку, так как трудно предположить, что Силин, возясь с карбюратором своего автомобиля, стал бы зачем-то держать ее в кулаке. К тому же, хотя бумажка и измята, но она чистая, стало быть, находилась в руках этого Силина всего какую-нибудь минуту и не успела загрязниться. Не значит ли это, что сутулый мужчина в черной шляпе и вручил Силину эту бумажку, прочтя которую Силин немедленно уехал? Что-то он ковырялся-ковырялся, а тут вдруг сразу исправил свою машину! Очевидно, здесь Силин поджидал того, другого. Та-ак… Но что значит «приказ»? По-видимому, Силину или приказали что-то сделать, или сообщали о каком-то приказе, который имеет к нему непосредственное отношение. Надо действовать! Номера обеих автомашин были записаны. Прежде всего следовало установить личность того, кто ехал в такси. Приказ Силину он передал, и теперь ему вряд ли есть смысл уезжать очень далеко, он должен скоро возвратиться. И действительно, прошло не более получаса, как постовой увидел знакомое такси, шедшее теперь к Москве. Он сделал шоферу знак остановиться и бросился к машине: пассажира в черной шляпе в ней не было.

Расставшись со Снэйком, Шервуд продолжал с лихорадочной быстротой разрабатывать план дальнейших действий. Возвращаться в Москву той же дорогой нельзя. Следовало избавиться и от шофера.

Неожиданно слева, несколько в стороне, показался заводской поселок, и по требованию Шервуда машина свернула влево. У большого четырехэтажного дома Шервуд предложил шоферу подождать.

Он вошел в подъезд дома и остановился: ему нужно было выиграть хотя бы минут десять, чтобы шофер убедился в том, что его пассажир находится у человека, к которому он и ехал по срочному делу. Однако не прошло и двух минут, как на лестничной площадке показалась молодая женщина.

– Вам кого, гражданин? – спросила она, с явным любопытством рассматривая незнакомца.

– Я ищу Стрекопытова, – соврал застигнутый врасплох Шервуд. – Вы не знаете, в какой квартире он живет?

– Стрекопытова? – повторила женщина. – У нас такого нет.

– Значит, я спутал… в другом доме…

– Я тут в поселке всех знаю, – сказала женщина. – Никакого Стрекопытова у нас нет. Да вам какой адрес-то нужен?

Шервуд пробурчал что-то неопределенное и решительно направился к выходу. За женщиной закрылась дверь, и, несколько успокоившись, Шервуд вышел на улицу.

– Я останусь здесь, у приятеля. Вам придется возвращаться одному, – сказал он шоферу и, расплатившись, снова вошел в подъезд. Но на этот раз он оставался в подъезде какие-то доли минуты: едва машина скрылась за поворотом, как Шервуд вышел на дорогу и быстро пошел по направлению к станции Лианозово. Если бы Шервуд не так спешил, возможно, он заметил бы, что невдалеке от него, в том же направлении, шла и женщина, которую он видел на лестничной площадке: она слышала, как, расплачиваясь с шофером, Шервуд говорил, что он останется здесь у приятеля. И удивилась: ведь никакого Стрекопытова поблизости не было, это-то она хорошо знала. Когда же она увидела, как, отделавшись от шофера, незнакомец немедленно отправился на станцию, это ее насторожило. Что все это значило? Зачем этот человек приезжал сюда из Москвы, заплатив сорок рублей за такси? Движимая любопытством и еще не совсем осознанным беспокойством, женщина пошла следом за Шервудом, стараясь не быть им замеченной.

Они пришли на станцию. Шервуд подошел к кассе, взял билет на электричку до Москвы и стал с нетерпением ожидать поезда. Женщина же направилась к уполномоченному государственной безопасности.

Минут через десять Шервуд сидел в чистом и светлом вагоне поезда, который вез его в Москву.

Как только машина Снэйка оказалась в черте города, он поспешил к телефону-автомату.

Ему ответил молодой мужской голос.

– Товарищ Красавин, вы сейчас свободны? – спросил Снэйк.

– Да, в чем дело?

– Я хотел бы часика через два встретиться с вами.

– Где? – поинтересовался собеседник. – Там, где в прошлый раз?

– Нет, нет, – усмехнулся Снэйк. До чего же наивен этот Красавин, не понимает, что два раза подряд встречаться в Измайловском парке не следует. Подумав, он сказал: – Придется вспомнить о втором варианте.

Красавин ответил:

– Я сейчас выезжаю.

– Хорошо.

Снэйк повесил трубку, вышел из кабины и, воровато оглядываясь, юркнул в автомобиль. Ничего подозрительного он не заметил и уже спокойнее включил мотор.

Два часа еще не миновало, как Снэйк вышел из автобуса номер пять.

Одет он был теперь в светло-серый костюм. Такого же цвета шляпа и изрядно нагруженный портфель придавали ему солидный вид. Его можно было принять и за почтенного ученого, и за крупного хозяйственника.

Выйдя из автобуса, он немного подождал, пока «пятый» повернул направо, в сторону высотного здания Московского университета, и, внимательно осмотревшись, направился прямо, вдоль шоссе, затем свернул в сторону и пошел полем, параллельно большим зданиям новых домов. Минут через десять Снэйк вышел к новой автобусной остановке. Здесь была конечная остановка, и автобусы приходили полупустыми. Красавин еще не приехал.

Снэйк начинал злиться. Так он, чего доброго, мог обратить на себя внимание. Но вот у окна очередной машины он увидел полное румяное лицо Красавина.

Тогда Снэйк, не дожидаясь, пошел прочь от остановки, вышел на Боровское шоссе и, аккуратно придерживая портфель, спокойно зашагал в сторону от города. Краешком глаза он следил за высокой атлетической фигурой Красавина, видел, как тот, осмотревшись по сторонам, устремился за ним и теперь быстро его нагонял. Он позволил Красавину догнать себя как раз там, где шоссе пересекала пешеходная дорожка, через пустое поле уходящая к видневшимся вдалеке новым строениям. Они свернули на тропинку и пошли полем. Здесь можно было разговаривать – подслушать их было невозможно, и любого, кто стал бы за ними следить, Снэйк легко заметил бы. В этом и было преимущество второго варианта, к которому он нередко прибегал для своих встреч с нужными ему людьми.

– Ну, рассказывайте, как дела, – обратился Снэйк к своему спутнику. – Занимаетесь ли спортом, как я вам рекомендовал, посещаете ли стадион?

Красавин пожал плечами:

– Спортом занимаюсь, что ж… а дела мои… я думаю, что вы вызвали меня сюда не для того, чтобы выслушивать болтовню о моих делах, которые не представляют для вас никакого интереса.

Снэйк исподлобья посмотрел на Красавина.

– Вы чем-то расстроены? Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Мне надоело все это. Я не хочу больше работать на вас, понимаете – не хочу! И сегодня я приехал сюда для того, чтобы сказать вам об этом. Я требую, чтобы вы оставили меня наконец в покое. Поймите – я не желаю зачеркивать свою жизнь из-за преступной ошибки, совершенной, когда я еще был мальчишкой-студентом. Михаил Иваныч, не могу я больше!

– Так, так, Красавин, – Снэйк строго посмотрел на парня. – Но вы же знаете, что за этим последует?

– Вы выдадите меня, разоблачите? – Красавин сжал кулаки. – Я готов нести любую ответственность за прошлое, но я не хочу кошмарного настоящего. Я не хочу умирать заживо, ежедневно… все время думать о том, что вот сейчас придут и арестуют меня.

– Для того чтобы вас арестовали, надо провалиться, а до этого не дошло, – заметил Снэйк. – Но вы опасный человек, Красавин. Это я говорю вам доверительно… И что же вы решили, если сегодня я отвечу вам отказом? Пойти на Лубянку и сообщить…

– О том, что некий гражданин Силин Михаил Иванович принуждает меня работать на иностранную разведку, – твердо закончил Красавин.

– И меня сейчас же арестуют! – Снэйк зло рассмеялся. – А вы уверены, что я действительно проживаю под той фамилией, под которой вы меня знаете?.. Но дело не в этом.

Голос американца стал жестким и угрожающим.

– Мы с вами люди дела, и давайте решать их по-деловому. Итак, вы поступили на работу?

– Конечно нет, – ответил Красавин. – С того времени, как меня уволили по сокращению штатов, я давно мог бы устроиться на производство, но вы почему-то мне не разрешили. И в то же время избегали разговора со мной.

– Это естественно, – усмехнулся Снэйк. – Во-первых, я знал, о каком разговоре со мной вы мечтали, а такая беседа, как вы сами понимаете, не очень приятна мне; во-вторых, мне нужно, чтобы вы до поры до времени были свободны.

Красавин остановился.

– Михаил Иваныч, или как вас там еще, – начал он. – Повторяю, я не хочу и не буду больше работать на вас. Довольно! И учтите, я не боюсь вас.

Снэйк тихо рассмеялся.

– Не кажется ли вам, дорогой мой, – сказал он, – что вы ломитесь в открытую дверь? Вы не хотите больше иметь со мной дела – я согласен. Вы удивлены? Да, да, я согласен. Почему? Да потому, что я тоже живой человек, и мне жизнь дорога, а иметь дело с вами опасно. Вы, Красавин, человек неуравновешенный, и кто знает, что вы можете выкинуть.

– Например, пойти на Лубянку? – иронически спросил Красавин.

– И это не исключено, – спокойно согласился Снэйк. – Или взбредет блажь наброситься на меня при встрече на улице. При вашей силе…

– Это могло бы случиться, – со смехом заметил Красавин.

– Шалишь, этого не могло бы случиться, – сказал Снэйк неожиданно новым, злым голосом. От его напускного спокойствия ничего не осталось. Он подошел к своему спутнику вплотную, подняв на него застывший в бешенстве взгляд. – Если бы я считал это нужным, я уже сегодня двадцать раз отправил бы вас на тот свет, Красавин. Я могу сделать это и сейчас безо всякого шума… Не думаете ли вы, что кто-нибудь увидит, как я расправлюсь с вами и брошу ваш труп вот в эту канаву? И ваши мощные мускулы не спасут вас, вы это отлично знаете.

Слово «снэйк» в переводе с английского на русский означает «змея». Вот сейчас Снэйк и действовал, как змея, он шантажировал Красавина и грозил ему смертью. И тот понял, что оказался в дураках: к чему, в самом деле, было бахвалиться своей силой, когда вот этот безжалостный, с оловянными глазами человек может в любую минуту лишить его жизни? Снэйк видел, как его молодой спутник вздрогнул.

– Я приказываю вам, – жестко сказал Снэйк, – быть умнее, если вы, конечно, на это способны. Отпустить вас «на волю» я согласен, черт с вами, вы слишком играете на моих нервах, и мне это надоело. Но вам придется выполнить еще одно мое поручение. Только одно, даю вам в этом честное слово. И, можете мне поверить, что, если бы я давно не наметил вас для этого дельца, когда вы еще не ставили вопроса о разрыве с нами, я уже сегодня отпустил бы вас на все четыре стороны. Понимаете, Красавин? Выполните еще одно задание, получите вознаграждение – и можете жить, как вам заблагорассудится. Идет?

Красавин думал: «Ну а если не “идет”, тогда что? Можно ли быть уверенным, что тогда “Михаил Иванович” оставит меня в живых? Стоит ли из-за одного, последнего, задания рисковать жизнью?»

– Что вы от меня хотите? – спросил он.

Снэйк без труда разгадал тот психологический перелом, который произошел в его собеседнике.

– Вы должны сказать своим родным и знакомым, что решили поехать на целину.

– На целину?! – почти вскричал Красавин.

Снэйк саркастически улыбнулся:

– Что же в этом особенного? Сейчас многие едут на целинные земли. А вам ведь нужно устраивать свою жизнь, и специальность у вас подходящая – электрик.

– Но что же я буду там делать? – спросил Красавин.

– Об этом я скажу позднее, – ответил Снэйк. – А пока вы скажите, что поедете не работать, а только посмотреть, чтобы уже затем решить вопрос окончательно. Вы должны подготовить ваших родных и знакомых к мысли о том, что уедете не менее чем месяца на два, и к тому, что, поскольку вы все время будете разъезжать, они не смогут вам писать. Поняли?

– Та-ак… – произнес Красавин, явно сдаваясь. – А я действительно поеду на целину, и куда именно?

– О том, куда и зачем поедете, вы узнаете от меня за час до отхода поезда, когда я вручу вам билет, – резко сказал Снэйк. – Вы поедете через пять-шесть дней, но готовы к отъезду должны быть через три дня. Побольше будьте дома. Я хорошо, очень хорошо заплачу вам за это дело, Красавин! Вы будете обеспечены на всю жизнь, можете мне поверить.

– Хорошо… Но это будет последний раз, – напомнил Красавин.

– Я уже дал вам слово.

Они не спеша вышли на шоссе и разошлись в разные стороны.

Глава третья

Капитан Дуглас Нортон – молодой голубоглазый летчик атлетического телосложения – был явно сильнее нескладного увальня Каррайта. Тот был и значительно старше Нортона. Но Каррайт обладал одним редким качеством: он мог в невероятном количестве поглощать спиртное. При этом, как заметил Нортон, он не пьянел, лишь его квадратное лицо, лишенное какой-либо мысли, все более багровело, а оттопыренные уши странным образом шевелились.

Сегодня с самого утра Каррайт был занят коктейлями: бутылки стояли вдоль полок бара, как войско. Все бы ничего, но он дьявольски надоел летчику. Он надоел ему еще там, в Азии, откуда они вместе недавно прибыли…

…Аэродром, крепость в горах, секретная лаборатория, гитлеровец Краус, таинственные звонки, часовые на каждом углу подземных коридоров, идущих не только горизонтально, но и почти вертикально. Что они делают там: Прайс, Каррайт, Краус? И хотя Нортону никто не говорил, что Краус – фашист, он чувствовал это всем своим существом. Каррайт ездил куда-то в автомобиле, верхом, был подвижен, энергичен… И чем больше суетился этот неприятный человек с хриплым голосом пропойцы, тем больше в Нортоне росла уверенность, что по приказу своего шефа, Уильяма Прайса, Каррайт занимается чем-то преступным. Завеса тайны приоткрылась, когда Нортон узнал о научной экспедиции ботаника Смита, прибывшей в глубину Азии из США: в экспедиции были геологи, геофизики, топографы и просто агенты Центрального разведывательного управления. Но в ней не было ни одного ботаника, а под именем Смита фигурировал сам Каррайт. Члены экспедиции поселились в специальном лагере на горном плато, в двух шагах от секретной лаборатории Крауса. Они тренировались в лазании по горам, совершали большие переходы. Зачем все это? К чему они готовились? Чего ждали?

Нортон заметил, что в адрес лаборатории часто приходили грузы. Большие ящики поднимались кранами в расположенные в скалах помещения и исчезали. В ящиках – какое-то оборудование, но какое именно Нортону так и не удалось выяснить. Потом на базу прибыл профессор Старк. Это озадачило летчика еще больше и заставило его задуматься: вместе с Робертом Оппенгеймером Старк в течение ряда лет трудился над изготовлением атомного оружия в Лос-Аламосе. Что же ему нужно здесь, в горах Азии? Ответить себе на этот вопрос Нортон был не в состоянии. Но он не мог не заметить, что после приезда Старка людей из «экспедиции ботаника Смита» совсем изолировали от лаборатории, а Краус, Старк и Каррайт после нескольких путешествий по подземным помещениям и бесед за закрытой дверью сделались раздражительными и в то же время замкнутыми. Какая кошка пробежала между ними? Что нового в работу лаборатории внесло посещение ее Старком? Что не понравилось в ней известному ученому-атомщику? И зачем он здесь появился? Не свидетельствует ли его визит в Гималаи о том, что Прайс занимается и здесь разработкой все тех же проблем, связанных с использованием чудовищной силы атомного ядра? Дело, по-видимому, обстояло именно так. Этим, кстати, объяснялось и то обстоятельство, что лабораторию создали под видом военной базы, да еще в такой глуши, куда вряд ли мог бы пробраться самый ретивый репортер газеты или радио. К тому же весь обширный район вокруг лаборатории, с ее скрытыми между скал поселком научных работников и мощной электростанцией, находился на особом положении: въезд сюда посторонних, неизвестных местным властям лиц был совершенно исключен.

И чем больше Нортон присматривался к Старку, тем больше приходил к уверенности, что ученый чем-то поражен и подавлен, что он растерян и в то же время глубоко озабочен. Чем?