Личные мотивы

– Ты чего такая напряженная? – внезапно спросила она, даже не глядя на Валентину. – Что-то не нравится? Или скучно стало?

Надо же! Валентина была уверена, что идущая впереди Нина Сергеевна никак не может заметить ее нервозность. Локаторы у нее, что ли, на затылке?

– Нет, не скучно. Просто я нервничаю. Наверное, вам нельзя посторонних сюда приводить. Я иду и все время жду, что нас кто-нибудь заметит и будет скандал. Очень не хотелось бы.

– Ерунда, – по-прежнему не оглядываясь, ответила Нина Сергеевна, – даже в голову не бери. Я достаточно долго живу на свете, чтобы научиться не делать того, чего делать нельзя. Если я тебя привела сюда, значит, мне это разрешают. Максим Витальевич – хороший мужик, без фанаберии, он, между прочим, страшно гордится тем, что у него садовник – доктор наук, и радуется, как ребенок, когда владельцы соседних домов просят, чтобы я с их садовниками провела мастер-класс. Ко мне сюда постоянно кто-то приходит, это нормально.

Валентина обомлела.

– Вы – доктор наук?

– А тебе Лена не сказала? Доктор, доктор. По нынешним временам докторам наук самое место в садовниках у бизнесменов, – усмехнулась Нина Сергеевна. – Еще спасибо, что не посудомойка и не уборщица. Если бы я осталась на кафедре в Тимирязевке, пришлось бы ездить по два часа в один конец за зарплату, которая в пять раз меньше, чем мне здесь платят. И при этом, с учетом моего возраста, каждый день дрожать, что вежливо попросят на пенсию. А то и невежливо. Вот здесь у меня свободное место, хорошее, полутень, сюда в конце мая я вынесу растения из оранжереи, пусть все лето воздухом дышат и пользуются естественной влагой. К дереву поближе устрою шефлеру, она у меня огромная вымахала, ей нужна опора, а вокруг поставлю юкку и драцены, у меня их шесть штук, все разные и все взрослые, от полутора до двух метров высотой. Представляешь, как будет красиво?

Значит, на Нине Сергеевне не только участок, но и оранжерея. Ничего себе «фронт работ»! Как же она, бедная, справляется? Нет, подумать только, доктор наук! Валентина вспомнила свое первое впечатление о хозяйке и улыбнулась. Недаром, стало быть, ей привиделась Нина Сергеевна за чтением и правкой научного труда. Это еще более удивительно, так как интуиция никогда не была в списке сильных сторон Валентины Евтеевой.

Экскурсия, включающая не только путешествие по участку, но и осмотр оранжереи с подробными комментариями, заняла почти час. Валентина постепенно перестала нервничать и даже немного расслабилась.

– А что, хозяев сейчас нет дома? – спросила она, когда Нина Сергеевна повела ее к выходу.

– Почему же? Полна коробочка. Все на месте. Удивляешься, что мы за целый час ни с кем не столкнулись?

– Ну да, – кивнула Валентина.

– Это нормально. На улице еще холодно, чего им тут вечером делать? А в оранжерею они вообще никогда по вечерам не приходят. Дочке их здесь скучно, она растениями не интересуется, а взрослые в это время ужинают и перед телевизором торчат, если вообще находятся дома, а не в гостях и не на мероприятиях. Ты как, устала?

– Нет, что вы, я люблю пешком ходить и долго не устаю.

– А я вот что-то подустала, – вздохнула Нина Сергеевна. – Целый день на ногах.

Она посмотрела на часы.

– О, как раз сейчас Костик сменяется, он нас и отвезет.

Валентина снова напряглась, на этот раз от злости на саму себя. Ну как же она не сообразила! Ведь Нина действительно весь рабочий день провела на ногах, и экскурсию эту она предложила просто из вежливости, и надо было сразу отказаться, а Валентина, дура любопытная, любительница пеших прогулок, с радостью согласилась, потащила уставшую немолодую женщину в такую даль. Хотя ведь как откажешься, когда человек предлагает тебе показать предмет своей гордости – свою работу? Тоже вроде бы невежливо получается.

Так и промучилась она своими горестными мыслями до самого дома, а потом корила себя за то, что опять ничего не заметила – ни природы, ни деревьев, ни птичек, чирикающих на ветках. Даже какие машины мимо них проезжали – и то не могла бы сказать, да и не помнила, были ли они вообще, машины эти. Может, и не было. И какие деревья росли вдоль дороги, и какие люди попадались им навстречу, и мимо каких домов они проходили – все, все проскочило мимо сознания Валентины, ничего не видела она вокруг, когда задумывалась.

* * *

– Ну как там у тебя, Геля? Скоро?

Вилен Викторович Сорокин заглянул в кухню, где его жена Ангелина Михайловна колдовала возле плиты, от которой по маленькой однокомнатной квартирке разносились запахи одновременно ванили и чеснока. Вилен Викторович с трудом удержался, чтобы не наморщить нос в брезгливой гримасе: он терпеть не мог чеснок и считал, что приличные люди ни за что не станут его есть, если им предстоит с кем-нибудь общаться. Ни чеснок, ни лук. Это просто моветон какой-то. Однако ничего не поделаешь, назвался груздем – полезай… и так далее. Ох, как ему это надоело! Притворяться, угождать, терпеть… Но ничего не попишешь, дело есть дело.

Ангелина Михайловна повернулась к мужу с виноватой улыбкой.

– Еще минут десять, Виленька, и можно будет идти. Потерпи, мой хороший.

– Как ты думаешь, Люся дома? – задал он новый вопрос.

– Да откуда же, Вилюня? Сегодня пятница, она должна быть на работе. И потом, по пятницам Люся обычно после работы ездит к Мариночке, надо помочь ей купить продукты и наготовить еды на все выходные. Нет, раньше десяти вечера ее дома точно не будет. А что? Она тебе нужна?

– Ну, с ней как-то повеселее, она про детей и внуков рассказывает, а нам с тобой это на руку, сама понимаешь. Про больных тоже что-нибудь смешное расскажет. А с этим солдафоном никакого разговора, про детей и внуков ему неинтересно, а про футбол, хоккей и шашлыки на природе неинтересно мне. Нам с тобой, – поправился он торопливо, но и этой маленькой проговорки оказалось достаточно, чтобы Ангелина Михайловна мгновенно напряглась.

Они были странной парой, во всяком случае, именно так считали когда-то их однокурсники и друзья. Ангелина и Вилен учились в институте культуры, он – первый красавец на курсе, где основным контингентом были все-таки девушки, а парней раз, два – и обчелся, и на его внимание претендовали все сокурсницы без исключения. Высоченный, стройный, с породистым, как у актера Николая Черкасова, лицом, выразительными четко очерченными губами, красивыми кистями рук и потрясающим низким глубоким голосом, которым он исполнял песни и романсы, аккомпанируя себе на рояле или гитаре, Вилен всегда был центром притяжения и душой компании. Геля же, маленькая, худенькая, совсем, ну просто совсем некрасивая, с маленькими светлыми глазками и откровенно плохой фигурой, была самой незаметной на курсе, с ней не считались, ее не приглашали на посиделки и девичники, за ней не ухаживали юноши, а девушки не выбирали ее в задушевные подруги и не делились секретами. Геля была никакая. Хотя педагоги этого мнения не разделяли и с воодушевлением ставили ей отличные оценки, потому что Ангелина Ступак знала много, хорошо в этом разбиралась и училась с удовольствием. Каково же было изумление студентов, когда примерно в середине второго курса Вилен Сорокин вдруг заметил Гелю и с того момента больше ни на кого не смотрел! Все были уверены, что это просто мимолетный каприз, «шутка гения» и Вилен бросит серую мышку Гелю Ступак максимум через три-четыре недели, а то и раньше, даже пари заключали на сроки продолжительности их внезапного романа. Однако проиграли все, потому что никто не ставил на тот единственный результат, который в итоге получился: на третьем курсе Вилен Сорокин и Ангелина Ступак поженились.

С тех пор прошло полвека, даже чуть больше, сейчас им обоим по семьдесят два, и они до сих пор вместе. И если Вилен Викторович считает, что так и должно быть, то Ангелина Михайловна все еще влюблена в своего мужа и исступленно боится, что он ее бросит. Ведь он по-прежнему очень хорош собой, тонкое лицо стало только красивее в обрамлении седых волос, да и стати своей он не утратил, остается высоким и стройным, без единого грамма лишнего жирка на боках и животе, а уж его потрясающие руки… А его глубокий голос… Все пятьдесят лет Ангелина только и делала, что следила, не обратил ли ее ненаглядный внимание на какую-нибудь другую женщину, не бросил ли на кого-то заинтересованный взгляд, не говорит ли о ком-нибудь чаще, чем это приличествует женатому мужчине. Вот и соседка Люсенька, Людмила Леонидовна Гусарова, стала для Ангелины Михайловны очередным поводом для ревности. И хотя умом-то Ангелина понимает, что общение с Люсей и ее мужем Львом Сергеевичем – это для дела, это так надо, но вся ее женская сущность противится каждому контакту Виленьки с красивой элегантной соседкой. В родном Новосибирске среди их знакомых не было таких женщин, как Людмила Леонидовна. И так сильно Ангелина Михайловна еще никогда не ревновала.

Вопрос о соседке заставил ее бросить плиту и выйти в прихожую, чтобы в очередной раз осмотреть себя в зеркале. Конечно, сейчас она уже совсем не такая, какой была в институте, когда перебивалась на одну стипендию и те крохи, которые присылали из маленького провинциального городка родители. Да и в женской привлекательности в те годы Геля мало что понимала. Теперь она выглядит ухоженной, потому что тщательно следит за собой, вовремя красит волосы, чтобы спрятать седину под своим «родным» темно-русым цветом, стрижется и делает прическу, и глаза научилась подводить и оттенять таким образом, чтобы они казались больше и выразительнее, хотя теперь, когда веки стали морщинистыми, это стало проблематичным, но Ангелина все равно старается, и одевается она хорошо, к лицу, и дефекты фигуры умело скрывает. Но все равно до Люси Гусаровой, которой всего шестьдесят пять, ей далеко. И от этого щемит сердце, и каждое проявление интереса к соседке со стороны мужа раскаленным прутом впивается в грудь Ангелины Михайловны Сорокиной.

– Все, Виленька, можешь звонить, – сообщила она мужу, вытаскивая из духовки противень.

Вилен Викторович вздохнул и потянулся к телефонной трубке.

– Лев Сергеевич? Приветствую. Выручайте, дорогой мой, – загудел он, – Геля снова напекла на маланьину свадьбу, без вашей помощи нам не обойтись… Да, ваши любимые, с чесноком и копчеными колбасками. И ванильные булочки, они вашей супруге очень нравятся, так что вы уж не бросайте нас в беде, разделите с нами… На работе? Ох, как жаль! Ну ничего, Людмила Леонидовна вечером придет и чайку попьет с Гелиными булочками… Пиво? Да у нас… Ах, у вас есть? Ну что ж, тем лучше. Вас понял, господин полковник, сию минуту прибудем.

Положив трубку, он еще несколько мгновений задумчиво смотрел в окно, потом повернулся к вышедшей из кухни жене.

– Ждет. Пиво достает из холодильника. Ну что, пойдем? Господи, как мне осточертело это пиво!

– Виля, ну что ты… Ты как маленький. Это ведь не просто так, это для дела нужно.

– Да я понимаю, – снова вздохнул Сорокин. – Идем.

Ангелина Михайловна приосанилась, дала мужу в руки блюдо с чесночно-колбасными булочками, взяла серебряную корзинку с горой ванильных плюшек, и они отправились в квартиру Гусаровых, которые жили на одной лестничной площадке с ними. Они еще не успели нажать на кнопку звонка, как услышали неровный звук шагов соседа – после ранения в Чечне Лев Сергеевич заметно хромал, из-за этого и вышел в отставку.

– Прошу, прошу, дорогие соседи, – радостно заговорил Гусаров. – Пиво ждет, стол накрыт.

Все покатилось по накатанной дорожке, как бывало всегда. Сорокины жили в этом доме уже несколько месяцев, с Гусаровыми познакомились сразу же, в первый же день, и с той поры стали постоянными гостями в их трехкомнатной квартире. Людмила Леонидовна, врач-пульмонолог, много работала, вела прием в поликлинике и консультировала еще в нескольких местах, и кроме того, активно помогала взрослым детям – сыну Леониду, растившему вместе с женой маленького сынишку, и дочери Марине, которая осталась без мужа, но зато с тремя детьми. Лев Сергеевич из-за хромоты редко выходил из дому и был искренне рад новым соседям, которые с видимым удовольствием проводили с ним время. Да еще и подкармливали такой вкуснятиной, какой супруга отставного полковника не баловала, и не потому вовсе, что была плохой кулинаркой, просто времени у нее на такие изыски не было. Работа, дети, внуки…

Лев Сергеевич поглощал булочки с завидным аппетитом и между большими глотками пива делился своими соображениями о перспективах чемпионата мира по футболу. Сорокины слушали, делая заинтересованное лицо, хотя до футбола и до чемпионата им не было ровно никакого дела. С футбола разговор перешел на рыбалку, поклонником которой являлся Гусаров: ходит он плохо, а вот сесть на машину, доехать до озера или реки и сидеть с удочкой – это ж милое дело! При помощи нескольких удачно сформулированных вопросов беседа с рыбалки соскользнула на грядущий дачный сезон, а там уж и до собственно семьи Гусаровых оказалось рукой подать.

– Хорошо, что сегодня пятница, – сказала Ангелина Михайловна, – впереди два выходных дня, Люсенька хоть отдохнет немного, в себя придет, это ведь уму непостижимо, как много она работает. Могу себе представить, как она устает.

– Ну да, отдохнет она, дожидайтесь! – оглушительно расхохотался Лев Сергеевич. – Небось завтра с самого утра помчится к Леньке внука забирать, чтобы Ленька с женой от ребенка отдохнули и собой занялись. Или Маринкиных девчонок потащит культурно развиваться. Или саму Маринку в какой-нибудь фитнес-шмитнес наладит.

– Зачем? – удивился Вилен Викторович.

– Ну как же, Маринке-то уже сорок три, возраст сомнительный, времени осталось только на последнюю попытку устроить свою личную жизнь. Вот Люда моя и считает, что Маринка должна тщательно за собой следить, чтобы все-таки найти какого-нибудь мужа, только не такого, какой у нее был, оболтус бессмысленный, а приличного, надежного. И кой черт ее дернул от этого дегенерата троих детей нарожать! Остановилась бы на одном – и хватит. Старшему парню уже семнадцать, считай, взрослый, еще год-два – и от матери оторвется, а так у нее еще две девки на шее сидят, которых растить и растить. Младшей-то девять всего, да и средняя ненамного старше, ей двенадцать.

Прямота Льва Сергеевича убивала супругов Сорокиных. Ну как это можно: про родную дочь так сказать! «Черт дернул детей нарожать». Ужас! Просто верх неинтеллигентности.

– Ну что ж вы так убиваетесь, милый Лев Сергеевич, – мягко улыбнулась Ангелина Михайловна. – Трое детей – это совсем не катастрофа. Вы сами-то троих вырастили – и ничего, все хорошими людьми стали, достойными, профессию получили. Ленечка ваш устроен, бизнесом занимается, Мариночка тоже при деле. А младший ваш…

– Сашка-то? Ну, этот тоже без дела не сидит. Не женится только никак, хотя пора бы уже. А может, это и хорошо, потому как внуков у нас и так уже четверо, и всем помогать надо. Вон Людки никогда дома нет, а если еще и Сашка женится и детьми обзаведется, то я вообще, как жену звать, забуду.

– Счастливый вы, Лев Сергеевич, – подал голос Вилен Викторович, – и счастья своего не понимаете и не цените. Вот у нас с Гелей детей нет, и ждет нас одинокая и пустая старость. А вы с Люсенькой никогда одинокими не будете. Так что не сетуйте, не гневите Бога.

– Ну, Виля, я бы с тобой поспорила, – возразила Ангелина Михайловна, – никогда не знаешь, как жизнь повернется и какие сюрпризы преподнесет, так что нельзя считать, что тебе заранее известно, каким будет будущее. Да что за примерами далеко ходить: взять хоть то, что случилось в нашей квартире. Разве могла эта несчастная предполагать, какой ужас ее ждет? А тоже ведь, наверное, считала, что может что-то планировать, загадывать. Как вы считаете, Лев Сергеевич? Кто из нас прав, я или Виля?

– Это вы в слишком тонкие материи забрались, – снова раскатисто захохотал Гусаров. – Это для меня слишком сложно. Я мужик простой, стихами не говорю, мне бы про футбольчик, про рыбалочку или там шашлычки на даче забацать – вот тут я первый эксперт и главный консультант. Ах, до чего ж вкусно вы печете, дорогая моя Ангелина свет Михайловна, и до чего ж эти ваши булочки чесночные к пиву идут. Да не идут – бегут с крейсерской скоростью. А вы, Вилен Викторович, что-то пиво совсем не пьете, пригубили только. Плохое? Не нравится?

– Что вы, что вы, – торопливо отозвался Вилен, – пиво очень вкусное, просто что-то мне сегодня не пьется, печень с утра, знаете ли…

– Печень? – огорчился Гусаров. – Это жаль. Это плохо. Вы вечером заходите, когда Люда вернется, скажите ей про свою печень, она обязательно что-нибудь присоветует, врач же все-таки.

– Да неудобно вас беспокоить такими пустяками, тем более Люсенька пульмонолог, она по легким специалист, а не по печени, правда, Геля? Мы уж сами как-нибудь, домашними средствами, как привыкли.

– Глупости, – строго заявил Лев Сергеевич, – Люда прекрасно разберется, что к чему, а если и не разберется сама, так направит вас к хорошему специалисту. С печенью шутить нельзя.

– Ой, Лев Сергеевич, – Ангелина Михайловна погрозила ему пальчиком, – уж кто бы говорил, только не вы. Жирное мясо, жареная картошечка, наваристый бульончик, булочки с копченостями – кто все это любит? Кто все это ест, а? И что-то я не слышала, чтобы вы заботились о своей печени и ходили проверяться к специалистам. Впрочем, может быть, вы и правы, – она внезапно погрустнела, – никогда не знаешь, какая болячка тебя подстерегает и вообще, что тебя ждет. Вот та несчастная из нашей квартиры…

Вилен Викторович мысленно поаплодировал жене, которая так ловко вывернула на то главное, что их интересовало. Надо же, из пустого разговора о печени! Ну Гелечка, ну умница!

Однако разговор о «несчастной из соседней квартиры» Льва Сергеевича отчего-то совсем не заинтересовал, и он снова заговорил о своей жене, о том, какой она хороший врач и как много самых разных специалистов она знает, так что при любой болезни можно обращаться прямо к ней, а она уж направит к кому следует.

Блюдо с чесночными булочками опустело, пиво было выпито, и настала пора прощаться. Сорокины вернулись к себе, и Вилен Викторович немедленно кинулся в ванную чистить зубы и мыть руки.

– У меня этот мерзкий привкус пива до сих пор во рту стоит, – пожаловался он жене. – А запах чеснока, кажется, всю одежду и кожу пропитал. Все-таки Лев – чудовищный солдафон с ограниченным кругом интересов, просто не представляю, как мы сможем длительное время с ним общаться.

– Ну что ты, Виленька, – начала успокаивать его Ангелина Михайловна, – мы уже так долго с ними знакомы – и ничего, выдержали. Бог даст, скоро все разрешится, и мы сможем вернуться домой. Ты только подумай, ведь это может случиться каждый день! В любой момент! И – все, мы свободны. Даже и не знаю, так ли уж это будет хорошо. Здесь мы с тобой в центре культурной жизни, в театры ходим, на выставки, на концерты. Надо радоваться, что судьба дала нам с тобой такой шанс, а ты все время недоволен. Ну же, Виля, улыбнись!

Вилен Викторович выдавил из себя вымученную улыбку, потом улыбнулся еще раз, уже свободно и искренне. Геля права, надо радоваться выпавшему им невероятному шансу. А вернуться домой они всегда успеют. Жаль, конечно, что опять у них ничего не вышло, но все же кое-какие подвижки, кажется, намечаются. И потом, Геля правильно говорит, все может случиться в любой день. В любой момент. Надо только набраться терпения.

* * *

Оксана бросила взгляд на часы и расстроилась: до обеда еще долго, а у нее уже все готово, теперь остынет, придется греть, и вкус будет уже совсем не таким. Как-то она сегодня со временем промахнулась. Обычно Борис начинает работать в девять утра, и если пишет с натуры, то к девяти и модель подкатывает, а в два часа дня он делает перерыв, отпускает модель и садится обедать. Вот и сегодня должно было бы получиться точно так же, однако машина, на которой везли модель, застряла в какой-то пробке, в результате работа началась только в десять, даже в начале одиннадцатого, и теперь к двум часам Борис точно не закончит сеанс. Да и Оксана что-то заторопилась, ей показалось, что блюдо, которое она задумала приготовить, потребует больше времени, вот и начала готовить загодя, а теперь выходит, что все уже поспело раньше времени.

Она налила себе чашку чаю, накинула куртку, всунула ноги в коротенькие модные полусапожки – подарок мужа к 8 Марта – и вышла посидеть на террасе, вдохнуть свежего воздуха после стояния у раскаленной плиты. У крыльца маялся дюжий детина – охранник, который сопровождал модель. Вообще-то у модели было имя, но Оксана и не думала его запоминать. Сколько их, этих телок и теток, которых пишет Борис! Неужто всех запоминать? Еще чего! Она их про себя именует одним общим названием: модель. Ну, иногда моделька, если очень уж молоденькая. Правда, не все модели у Бориса женского пола, довольно часто бывают и мужики, но все равно ведь модель, правда же? Раз сидит неподвижно и позволяет себя рисовать, то есть писать, если правильно выражаться, значит – модель, и нечего тут выдумывать.

А Борис-то – мужик с характером, даром что молодой, запрещает всем, кроме домработницы Оксаны и модели, находиться в доме, когда он работает, ему это мешает. Охранники толкутся на участке, кто в машине сидит, кто прогуливается, уезжать-то им не положено, вот и скучают, а Оксана молча злорадствует: не все коту масленица, думают, раз у них мускулатура и пушка на бедре, так перед ними все двери открыты, ан нет, нашлась дверь, которая никогда перед ними не откроется. А за этой дверью – она, Оксана Бирюкова, доверенное лицо, допущенное к «самому Кротову». Вот так-то.

Борис Кротов пишет только портреты, причем пишет только в своей мастерской, и к нему всегда приезжают и сидят часами, пока он работает. Ни для кого не делает исключения, ни к кому на дом не выезжает, вот какой он, ее Борис! И приезжают-то к нему все какие-то… уроды, одним словом, или фифы расфуфыренные, которые бог весть чего о себе понимают, или тетки в возрасте, которые с Оксаной через губу разговаривают, или мужики с такими понтами, что аж жуть берет. И все с охраной, хоть бы кто один простой попался, так нет же.

– Хозяюшка, не подскажешь, долго там еще? – обратился к ней скучающий охранник.

Хозяюшка! Вот именно: хозяюшка, хозяйка этого дома с мастерской, женщина, которая знает каждую вещь, каждую мелочь в этом доме, которая с закрытыми глазами найдет здесь любую бумажку или соринку. И пусть у нее с Борисом нет, не было и быть не может никаких отношений, кроме как у хозяина и домработницы, все равно она в этом доме знаменитого и богатого художника полноправная хозяюшка, и за признание этого факта со стороны Оксана Бирюкова готова даже поступиться принципами и отнестись к охраннику более или менее благосклонно. И вообще, он ничего, этот сегодняшний телохранитель, даже симпатичный. И, главное, вежливый.

– Часа два еще, не меньше, – со знанием дела ответила она. – Ты устал, наверное?

– Нет, ничего, я привычный, – улыбнулся охранник.

Улыбка у него оказалась хорошая, открытая, лоб при этом пошел глубокими морщинами, и это отчего-то умилило Оксану. У ее двадцатипятилетнего сына точно такие же глубокие мимические морщины на лбу, которые появляются, когда он смеется. Очень ей этот парень нравится, настолько, что можно и покормить его.

– Ты поднимись на террасу, присядь за стол, – предложила она, показывая на стул рядом с собой, – отдохни. Хочешь, я тебе чайку вынесу, пару бутербродов сделаю, ты же голодный.

– Ох, спасибо, хозяюшка, – снова улыбнулся охранник, – вот уж не откажусь.

Она оставила чашку на столе и вернулась в кухню. Стала резать белый хлеб и мазать маслом, когда в окно постучал охранник. Наверное, думает, что она забыла о нем, пообещала чай с бутербродами и ушла по своим делам. Оксана открыла окно.

– Я сейчас, чего ж такой нетерпеливый, – с досадой произнесла она.

– Там почту принесли, просят выйти.

– Ой, – она всплеснула руками, – я сейчас…

Она вышла и взяла у почтальона пачку газет, журналов и конверт. Письма Борис получает крайне редко, и всегда это бывают или счета и извещения, или приглашения на какие-то мероприятия, никаких других писем у него не было ни разу, во всяком случае, Оксана их не видела. Да и какие письма в нынешнее время, когда кругом одни сплошные мобильные телефоны и Интернет? Оксана вынесла охраннику чай и еду, быстро допила из своей чашки и пошла разбирать почту. Когда Борис выйдет на перерыв попить кофе, все должно быть сложено, как он любит: ежедневные издания и письмо – отдельно, ежемесячные и еженедельные журналы, которых он выписывает просто огромное количество, – отдельно. Во время перерыва он посмотрит прессу, он всегда так делает.

Закончив разбирать почту, Оксана взялась за приготовление еды на завтра. Сегодня пятница, завтра у нее выходной, и нужно оставить Борису завтрак, обед и ужин. Она осмотрела запасы продуктов в холодильнике и поняла, что для приготовления запланированных блюд много чего не хватает, но сейчас идти в магазин нельзя, с минуты на минуту Борис выйдет на перерыв, и ее обязанность – подать кофе ему и модельке. Потом, конечно, останется какое-то время до обеда, но лучше не рисковать, когда график нарушается – не угадаешь, как потом все сложится. А вот после обеда она помоет посуду и с чистой совестью отправится на рынок и в магазин. А пока займется теми продуктами, которые уже есть, – начистит овощи, натрет сыр, и в кухонных шкафчиках пора порядок навести. Да, так, пожалуй, будет лучше всего.