Орден Белого Орла

Александр Зеленский

Орден Белого Орла

Буров

Свободный от приема пациентов день врач-экстрасенс Буров решил посвятить написанию давно обещанной статьи для научного журнала. Однако он продвинулся не слишком далеко, поскольку в прихожей прозвучал звонок.

– Кто там? – спросил Буров, заранее послав про себя пришедшего к черту.

– Откройте, милиция! – прозвучал мужской голос.

Виталий Севастьянович за собой никаких грехов не ведал и потому спокойно открыл дверь. На лестничной площадке обнаружилась группа людей, среди которых он знал только двоих. Первым был участковый инспектор старший лейтенант милиции Каблуков, которому Буров однажды помог перевоспитать потомственного алкоголика и буйного хулигана Ниточкина, наводившего страх на всю округу. Второй была дворничиха по имени Алла, которая заочно училась в Институте кинематографии на киноведческом факультете и работала в местном домоуправлении.

– Гражданин Буров Виталий Севастьянович? – спросил капитан милиции, возглавлявший всю эту группу.

– Да.

– Прошу принять участие в санкционированном обыске в квартире гражданина Телегина в качестве понятого. Сразу же предупреждаю вас, что вы имеете полное право отказаться от этого следственного действия, но это, замечу, не в ваших интересах. Зачем вам неприятности?

Подумав, что неприятности ему действительно ни к чему, а процедура обыска у Телегина, жившего двумя этажами выше, скорее всего, много времени не займет, Буров согласился.

Капитан милиции назвался:

– Следователь РОВД Стороженко. Вы, Виталий Севастьянович, и вы, Алла Борисовна, предупреждаетесь об ответственности за разглашение данных предварительного следствия.

– А что мы должны будем делать? – полюбопытствовала Алла.

– Только присутствовать в течение всего обыска и внимательно наблюдать за ходом всего следственного действия…

Говоря откровенно, Телегина из квартиры номер 320 Буров толком и не знал, видел раза два-три в месяц и отвечал на его поклоны. Жил Телегин тихо, соседи на него не жаловались. Да и вообще этот человек производил впечатление делового живчика, в вечной суете и спешке стремившегося объять необъятное – всюду попасть и везде поспеть. Но надо было видеть физиономию этого Телегина, когда он услышал об обыске! Его буквально перекосило от злости и страха. Однако он сумел взять себя в руки и боязливо проблеял:

– Предъявите ордер…

– Пожалуйста. – Стороженко протянул Телегину постановление, подписанное прокурором. – Можете ознакомиться. После этого вы вправе сделать любое заявление, которое мы занесем в протокол.

– Какие там заявления, – возвращая ордер, простужено прогундосил Телегин. – Никаких заявлений не будет. Коли в чем подозреваете, то ищите, вольным воля!..

– Значит, вы отказываетесь от добровольной выдачи похищенного? – снова задал вопрос следователь.

– Ничего не знаю и не ведаю! Никогда ни у кого не крал…

– Тогда приступим к делу, – кивнул Стороженко сотрудникам, а сам, пройдя в гостиную, уселся за стол и открыл свой портфель.

Телегин молча курил сигарету за сигаретой, а Буров зачем-то диагностировал его на расстоянии, применяя свою уникальную методику, как будто тот был его пациентом и ему необходима была консультация врача-экстрасенса.

«Э, да у тебя, друг любезный, налицо все признаки базедовой болезни, а поскольку ее провоцируют главным образом психические переживания, постоянные стрессы, значит, не так уж безоблачна и спокойна твоя жизнь».

Все дело в том, что доктор Буров обладал даром экстрасенсорного восприятия действительности. Откуда у него этот дар появился? Это долгий рассказ. Еще в те благословенные дни, когда учился он в медицинском институте, его однажды «постигла кара небесная», и это в прямом, а не в переносном смысле. Рядом с ним взорвалась шаровая молния, та самая молния, о которой наши ученые до сих пор имеют весьма поверхностное представление. Буров же после той катастрофы обнаружил способности получать информацию почти на любые свои вопросы прямо из энергоинформационного поля нашей планеты. Стоило ему только сказать про себя три заветных слова: «Готов принять истину!», как тут же, словно компьютерный файл, перед ним открывалась одна-единственная страничка со словом: «Спрашивай». И больше ничего. Оставалось только задать вопросы…

Один из оперов – высокий усатый парень – прервал размышления врача и пригласил его и Аллу пройтись по «телегинским хоромам». Они и впрямь заслуживали такого названия. Все пять комнат были заставлены мебельными гарнитурами лучших итальянских фирм. Гостиную украшала мебель фирмы «Турри» из дорогих пород дерева, сочетавшаяся с мраморными скульптурами. В других помещениях мебель, произведенная фирмами «Медеа» и «Гарофоли», окончательно убедила Бурова, что Телегин не зря суетился в этой жизни, кое-что стоящее он действительно приобрел. Один только спальный гарнитур в дальней комнате, созданный знаменитой «ОАК», сам по себе тянул на целое состояние.

У Аллы от всей этой шикарной обстановки глаза вообще вылезли из орбит, и она стала похожа на школьницу, впервые пришедшую на выставку модного художника и увидевшая там «ню»…

Буров не ожидал, что по соседству с ним проживает настоящий Крез. Подумав об этом, врач внимательнее пригляделся к Телегину. Почему-то очень захотелось пообщаться с ним на уровне «информационного поля», что он и не преминул выполнить, вызвав в своем воображении образ хозяина квартиры и задав ему вопрос: «Что тебя тревожит сейчас?» Ответ не заставил себя долго ждать…

Телегин

…О том, что обыкновенный фельдшер «скорой помощи» Валерий Булавин неожиданно разбогател, я проведал от одного из своих мальчишек-информаторов, тринадцатилетнего Вадика, к имени которого дворовая пацанва за постоянный насморк добавила прозвище Шмыга. Вадик-Шмыга обожал наличные и, прежде чем сообщить мне что-то интересное из жизни семей несовершеннолетних подведомственного ему района, всегда предварительно обдумывал примерную стоимость информации. Вот и при той нашей встрече он, шмыгнув носом, заявил:

– Новость обойдется вам в сто баксов.

– Рассказывай, – кивнул я.

– На улице Обручева в доме тридцать девять проживает один докторишка-фельдшеришка по фамилии Булавин. У него имеется младший братец Алешка – восьмилетний сопляк. Он-то и имел глупость похвастаться вчера перед своими дружбанами, что брат Валерик притаранил домой целую шкатулку старых орденов, и даже показал им какой-то облезлый крест, на котором сзади видна надпись: «Измаил взят декабря 11 1790…»

– Может, в той шкатулке и был только этот крестик, – сказал я, сделав вид, что это сообщение меня не интересует.

– Аванс! – тут же потребовал юный вымогатель, и мне пришлось раскошелиться на десять долларов, после чего он продолжил: – Нет, там было полно всяких орденов! Я о таких и слыхом не слыхивал. Например, на одном из них в самом центре есть слова «Польза, честь и слава», а на другом не по-нашему написано и при нем имеется какой-то красный с белым крестик прямо на двуглавом орле с короной…

– Ладно-ладно, будем считать, что твое сообщение не полная лажа. Вот тебе еще десять долларов, а остальные получишь после моей проверки. Может быть, даже добавлю… Так в какой квартире, ты говоришь, живет этот самый Булавин? В пятьдесят пятой? Ладно, служи дальше, и я тебя не забуду…

На самом деле меня очень заинтересовало сообщение Вадика-Шмыги, и потому, придя домой, я тут же подошел к книжной полке и отыскал справочник по старым российским орденам, из которого и узнал, что самым первым в России по приказу самого Петра Великого был учрежден орден Святого Андрея Первозванного. Всего же Петр при жизни учредил два ордена, а уже к 1917 году в России существовало восемь орденов, несколько десятков медалей и множество коллективных наград, жалуемых целым воинским подразделениям за особые боевые заслуги. Судя по тому описанию, которое дал мне Вадик, у Булавина находились по крайней мере два очень дорогостоящих ордена, и, скорее всего, одним из них был орден Святого равноапостольного князя Владимира первой степени и старейший польский орден Белого Орла, восстановленный Александром I в 1815 году, когда Королевство Польское было присоединено к Российской империи. Да только за эти две побрякушки их нынешнему держателю Булавину можно было отвинтить башку! Нельзя такие дорогие вещи хранить дома, ведь это музейные редкости, требующие особой системы охраны…

В общем, через пять минут я созвонился с Пашкой Прохоровым, которого в наших кругах гораздо лучше знают по кликухе Мозоль, и назначил ему встречу у «Гастронома», что на нашем кодовом языке означало: «Встретимся в пивном ресторане в Парке культуры и отдыха в 18.00».

Встреча состоялась, как я и планировал, несмотря на то, что на улице шел проливной дождь. Мозоль, дожидаясь меня, назаказывал пять кружек пива и сам же их все вылакал…

– Есть дело, – сказал я Пашке, когда выпил первую кружку. – Шкатулка со старинными орденами в жилой квартире дома на улице Обручева. В однокомнатной квартире проживают двое – фельдшер Булавин и его младший брат, школьник Алеша. Как обычно, понаблюдай за их распорядком дня, заранее подумай, где он может хранить ценности и…

– Не учи ученого, папашка, – прохрипел Мозоль, отдуваясь после шестой кружки. – Будет тебе шкатулка, не сомневайся…

Я внимательно посмотрел на Мозоля и про себя отметил, что от интеллигентного студента-историка, каким был Пашка еще несколько лет назад, когда мы познакомились, ровным счетом ничего не осталось. Передо мной сидел опустившийся забулдыга, готовый пойти на любое преступление, если оно сулило хороший куш. Так я подумал. И ошибся. Он оказался способен на большее…

* * *

…Пашка-Мозоль вместе с рябым подельником поджидал Булавина в его подъезде. Когда тот, возвращаясь после ночного дежурства, открыл дверь своей квартиры, Мозоль оглушил его электрошоковой дубинкой и, приказав рябому втащить бесчувственное тело в прихожую, стал неторопливо и методично обследовать квартиру. Шкатулку с орденами он обнаружил в шкафу под стопкой постельного белья, принесенной из прачечной. Полюбовавшись на сверкавшие бриллиантами кресты и восьмиугольные звезды, закрыл шкатулку и положил ее в полиэтиленовый мешочек.

– Сматываемся, – сказал он подельнику, сторожившему хозяина квартиры, все еще находившегося в отключке.

Буров

Когда Булавин пришел в себя и понял, что доверенные ему ценности исчезли, то первым делом позвонил в милицию. Милицейская группа прибыла через пятнадцать минут, но преступников, естественно, уже и след простыл. Милиционеры только предложили Булавину описать как можно подробнее похищенные ордена, что Валерий тут же и сделал.

Собственно, весь этот эпизод нападения на Булавина на пороге его квартиры и дальнейшие события разворачивались перед внутренним взором врача-экстрасенса уже после того, как замолчал голос Телегина. И это для Бурова было в новинку. Обычно информацию он мог получить только через контакт с какими-нибудь вещами или предметами, которыми пользовались те или иные интересующие его люди. Они, не ведая того, оставляли на этих вещах довольно устойчивый «видеоряд» своих дел, разговоров, а иногда даже и мыслей. В данном же случае эпизод ограбления квартиры почему-то был «показан» без каких-либо специальных усилий с его стороны. А это означало, что где-то рядом находится человек, знавший о происшедшем все подробности. Он только что «прокрутил» их в своей памяти.

И тут Буров вспомнил, что один из приглашенных в квартиру Телегина для обыска был очень похож на потерпевшего Булавина. Значит, «картинка» могла исходить от него.

Буров пристальнее вгляделся в черты лица Булавина и постарался наладить прямую связь с его сознанием, чтобы выяснить главный вопрос: как ордена попали к нему?

Вопрос не остался без ответа, и внутри его черепной коробки зазвучал голос Валерия Булавина…

Булавин

…Все началось с вызова к больному восьмидесяти пяти лет из микрорайона Митино. Я как раз немного расслабился под радио «Ностальжи», крутившее на своей частоте французскую песенку в исполнении дуэта Жана-Луи Мюра и Милен Фармер. И потому не сразу ответил на вызов диспетчера по рации, за что получил вполне справедливый нагоняй.

В общем, заказ я принял и сказал водителю медицинского «рафика» Олегу, чтобы он включал сирену и мигалку и гнал вперед.

Минут через двадцать мы были на месте, и я, прихватив медицинский чемоданчик с аптечкой доврачебной помощи, поднялся в лифте на пятнадцатый этаж башни-новостройки.

Дверь в квартире номер 237 оказалась распахнутой настежь, и я вошел в просторную прихожую без звонка.

– А вот и доктор приехал, – успокоительно проговорила пожилая дама с болезненным желтым лицом, выходя из комнаты. – Проходите сюда! Я соседка из 236‑й квартиры. Возвращаюсь я, значится, из магазина, а на лестнице сидит вот этот пожилой мужчина и устало спрашивает меня, не знаю ли я, где находится Лена Троицкая, хозяйка квартиры. А как же мне, значится, этого не знать, если Лена даже запасные ключи мне доверяет. Она, отвечаю, уехала с подружкой отдыхать в Сочи. Вернется дней через десять, не раньше.

«А она разве не получала телеграмму из Франции?» – спрашивает старичок опять, а самому, чувствую, плохо, он даже на ногах стоять не может.

«Я не знаю, – говорю. – Мне она не докладывала».

«Я прадед Лены, – представился наконец он. – Зовут меня Максим Семенович. Я очень долгое время жил вдали от родины и не имел известий от своих родных и близких из России. Но мои московские друзья помогли узнать адрес правнучки, и я написал ей письмо о том, что собираюсь приехать к ней в гости, а заодно напоследок взглянуть на город, где родился и откуда юнцом-юнкером уехал в 1917 году…»

«Все ясно! – сказала я. – Значит, Лена и не могла получить ваше послание. Она уже две недели как уехала на курорт».

«Что же мне теперь делать? Я тут еще прихворнул в дороге. Мне очень нужно повидать Лену – это вопрос жизни и смерти…»

«Ясное дело, не буду же я держать вас на пороге Лениной квартиры. Она и сама бы мне этого не простила. Я вам дам ключ, и живите здесь, пока она не вернется».

«Большое спасибо!»

– Все бы хорошо, – продолжила свой рассказ соседка, – да вот дедушке стало совсем невмоготу. Уже дважды «скорую» вызывали! Но ваши коллеги, молодой человек, только плечами пожимают. Говорят, что дедушка нетранспортабелен. Укол сделают и уезжают. Нет бы человека в больницу отвезти…

– Не волнуйтесь, бабуля, посмотрим, чем можно помочь Максиму Семеновичу. Сделаю все возможное! – заверил я пожилую даму, и потом сам же пожалел, что наобещал невозможного.

Троицкий – маленький, тщедушный старичок, исхудавший до невозможности, – был болен неоперабельным злокачественным новообразованием четвертой стадии. Мне ничего не оставалось, как только сделать ему инъекцию морфия, чтобы хоть как-то облегчить на некоторое время его муки.

И вот, когда Троицкому стало немного полегче, он попросил меня выслушать его.

«Видимо, я уже не смогу дождаться приезда правнучки, а я должен ей передать очень важное сообщение. Она должна унаследовать большие ценности, но не в деньгах, а, так сказать, в материальных благах – драгоценностях, если хотите… Короче говоря, я приехал сюда, чтобы взять из тайника на Пятницком кладбище хранившиеся там все эти десятилетия коллекционные российские ордена, принадлежавшие некогда моему отцу, Семену Матвеевичу, купцу первой гильдии. Он не пожелал уехать за рубеж и погиб в Самаре голодной смертью в двадцатом… Только совсем недавно мне передали прощальное письмо от него, в котором только мне понятными знаками было зашифровано сообщение о тайнике под одной из могильных плит родового захоронения семейства знаменитых русских актеров Щепкиных-Куперников на Пятницком кладбище в Москве. Мне некому было сообщить об этом, и я, несмотря на недомогание, отправился в Россию и лично убедился, что ордена лежат все еще на том месте, где спрятал их мой отец. Я побоялся изымать их и везти с собой, ведь я могу скончаться в любой момент. Надо, чтобы Лена сама взяла ордена. Они теперь принадлежат ей. Она должна сделать это побыстрее! Я узнал, что кладбище собираются перепланировать, и тайник может быть уничтожен. Поэтому ордена нужно забрать срочно. Возьмите их из тайника сами и передайте Лене. Она… знает… как… поступить с ними!..»

Последние слова дались Троицкому с большим трудом. Произнеся их, он потерял сознание и через час скончался. Мне осталось только выполнить свой скорбный долг, вызвав к постели умершего старшего врача смены для того, чтобы он официально констатировал смерть пациента, и сообщить об умершем в местное отделение милиции…

На Пятницкое кладбище, что находится неподалеку от метро «Рижская», я отправился ранним утром следующего дня. К шести часам я подходил к еще закрытым воротам церковной ограды. Но я знал, что на территорию кладбища можно проникнуть и через «черный ход», то есть воспользовавшись обыкновенной дыркой в заборе…

Конечно, найти нужное захоронение в любом некрополе – дело, заведомо обреченное на неудачу, если ты не знаком с кем-нибудь из местной администрации. К сожалению или к счастью, у меня таковых знакомых не имелось, но было другое неоспоримое преимущество: это кладбище я неплохо знал еще с детских лет, поскольку здесь были похоронены мои отец с матерью.

Семейная усыпальница Щепкиных-Куперников, где последнее захоронение было сделано в самом начале двадцатого столетия, находилось примерно через два участка от могил моих родных. Оказавшись возле усыпальницы прославленных русских актеров, я вдруг почувствовал какое-то недомогание, точно из меня внезапно выкачали всю энергию. Ноги стали ватными, руки плетьми бессильно повисли вдоль туловища, глаза сами собой закрылись, и я без чувств рухнул на песок с гравием, которым были усыпаны дорожки между обомшелыми надгробными стелами.

Пришел в себя буквально через минуту и тут же вскочил на ноги, стряхивая песок с брюк. Что со мной произошло? Необходимо проверить собственный организм, пройти всестороннее медицинское обследование. А может, то была просто обыкновенная усталость после суточного дежурства?

Так и не найдя ответа на эти вопросы, я присел в изнеможении на скамейку и стал размышлять, где же могут быть спрятаны ордена, о которых говорил перед смертью Троицкий. К сожалению, он не успел объяснить мне, как найти точное место тайника, а искать наобум возле десятка надгробий, находившихся в этой ограде, было делом долгим. Да и кто позволит мне этим заниматься? Я слышал, что на городских кладбищах из-за участившихся случаев святотатств теперь постоянно дежурили работники милиции…

Надо сказать, что когда я потерял сознание, то, падая, довольно сильно стукнулся лбом о бордюрный камень цветника и теперь невольно потер это место пальцами. В тот же миг будто что-то щелкнуло у меня в мозгах, и я совершенно точно увидел рядом с собой фигуру пожилого человека, лицо которого чем-то напоминало Максима Семеновича Троицкого. Но это был определенно не он. Да и одежда у этого человека была скроена не по современной моде. Шляпа-канотье, костюмная пара с поддевкой, желтые ботинки…

Человек прошел совсем рядом со мной, но у меня почему-то не возникло желания окликнуть его. Настороженно оглядевшись, он прошмыгнул к самой дальней стеле и, присев на корточки, что-то спрятал под фундаментом. На меня он попросту не обращал внимания, как будто меня там и не было.

Потом, вытирая руки, странный человек быстро вышел из ограды и… исчез, словно растворился в воздухе. Призрак, да и только.

«Какая-то чертовщина», – подумал я, но все же решил проверить подсказку призрака. Зайдя за самый старый надгробный памятник, я тоже присел на корточки и внимательно осмотрел фундамент стелы. На первый взгляд, здесь ничего не было, но стоило мне пощупать рукой кирпичи, как тут же один из них совершенно свободно отделился от общей цементной кладки. В образовавшуюся щель я просунул руку чуть ли не по самое плечо и нащупал там какой-то сверток. Я убрал сверток в сумку и поспешил прочь от этого места.

Дома я развернул старую дерюжку, в которой оказалась старая же деревянная шкатулка с металлическими уголками. Когда я выложил на стол содержимое шкатулки и стал внимательно изучать отлично сохранившиеся ордена, сзади ко мне потихоньку подкрался проснувшийся младший братец Алешка и восхищенно ахнул:

– Где ты это раздобыл?! Это же для игры в войнушку незаменимые вещи…

– Не выдумывай! – строго прикрикнул я на братца, лихорадочно придумывая что-нибудь правдоподобное для отвода глаз, но в голову ничего не приходило, и тогда я брякнул: – Это я на улице нашел. Иду, а оно валяется…

– Ври больше, – сказал Алешка. – Такие вещи под ногами давно не валяются. Чур, вот этот крестик будет мой!

– Бери, только отстань, – отмахнулся я от брата, а когда он, зажав в кулаке офицерский крест, попытался похитить из горки драгоценностей еще и звезду Святого Александра Невского, я не выдержал и прогнал его.

Оставшись один, я рассмотрел наградные реликвии более внимательно. В шкатулке оказалось пять восьмиугольных звезд с бриллиантами, столько же крестов к ним и штук семь разных офицерских крестиков. Я тут же решил сделать их опись. На всякий случай…

Буров

…Оперуполномоченные уголовного розыска продолжали методично простукивать стены, ощупывать пухлые перины и подушки, заглядывать в ящики шкафов и супермодных мебельных стенок. Наличные деньги в различных валютах, в том числе и в российских рублях, сваливали прямо на стол перед следователем, и он теперь, шурша купюрами, раскладывал их по принадлежности к той или иной стране. Однако по всему чувствовалось, что не деньгами интересовались оперы и следователь, да и сам Телегин особого беспокойства пока не выказывал.

Теперь-то Буров понимал, чего опасался Иван Николаевич больше всего. Он боялся, что у него отберут старинные ордена, запрятанные где-то здесь, в квартире. В этом врач теперь не сомневался. Однако лично Бурова в данный момент больше интересовали взаимоотношения, сложившиеся у Телегина с Пашкой-Мозолем, которому Иван Николаевич давал поручения весьма деликатного свойства – ограбить квартиру, например… Что же это за дружба между ними такая?

Буров вновь остановил свое внимание на Телегине и вызвал его фантомного двойника на откровенность…

Телегин

– …Дело с экспроприацией выгорело, – пошутил Мозоль при нашей очередной встрече в пивном ресторане. – Получите по счету!

Он передал мне поцарапанную шкатулку с местами облупившейся краской от некогда яркой росписи.

– Там все регалии на месте? – подозрительно спросил я, не рискуя открывать шкатулку в этом продымленном вертепе.

– Обижаешь, хозяин! – скорчил оскорбленную физиономию Мозоль. – У Пашки всегда все тип-топ, как в гробнице Тутанхамона…

– Проверю, – предупредил я. – Не здесь, а дома…

– Когда-то, Иван Николаевич, вы, извините, заглатывали любую наживку, какую я только вам поставлял, не принюхивались…

– Да, были времена, а теперь моменты… Только ведь и ты, друг ситный, был куда честнее. Студент, увлеченный археологией. Ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

– Еще бы! Я тогда с Витькой-Шприцем дьяковскую культуру копал рядом с музеем «Коломенское»… Помнится, вы на наших находках хорошо руки погрели!..

– Это было самым началом нашего совместного бизнеса, – улыбнулся я приятным воспоминаниям. – Меня тогда поперли из армии, сказав, что я не имею перспектив по службе. Мол, тебе уже за сорок, а ты все в старших лейтенантах обретаешься. А чего ж они хотели? В военно-строительных частях, как говорится, нет места подвигу, и потому выдвинуться и выслужиться там ой как нелегко!

– Правильно, – кивнул Пашка. – А рядом с «Коломенским» ваши воины жилой дом возводили, тогда-то мы с вами и познакомились.

– Все верно! Я после получки здорово поддатый был, ну и пошел вечером со стройки через село Дьяковское. Оно тогда еще не снесено было по генпроекту застройки микрорайона у Каширского шоссе… Там-то я вас и заприметил – двух идиотов с лопатами и мешком. Вы копошились в огороде деревянного дома, предназначенного на снос.

– Ага! Вы к нам и прицепились. Говорите: «Дайте закурить!» А потом: «А что это вы тут копаете?» Мы отвечаем: «Червей для рыбалки, не видишь, что ли?»

– А сами все норовили дерюжкой укрыть находки, – усмехнулся я.

– Конечно: каждому показывать, себе что останется?

– Ладно, ладно, я же все-таки заглянул под ту дерюжку, а там какие-то черепушки, куски ржавого железа, а в самой середке настоящий меч с рукояткой, украшенной драгоценными камнями…

– Попадались в тех раскопках и дорогие вещицы, но редко, – признался Мозоль, опустошив третью по счету кружку пива. – Пожалуй, самыми дорогими оказались статуэтки из золота да еще женские украшения в виде подвесок и блях…