Сын Дога

Он видел и мог проходить сквозь большинство стен. Он преодолевал длинный институтский коридор за доли секунды и мог наблюдать, как в фойе завязший во времени вахтер пытается донести до выпяченных губ большую кружку с чаем. Аристарха, смутно помнящего о служебной записке, поданной ветераном войны и героем труда товарищем Мурзиным в партком, так и подмывало недобро пошутить: забрать кружку и вложить вместо нее в руку старика что-нибудь мерзкое. Вот, наверное, воплей будет! Но до осуществления дело так и не дошло, а теперь и вовсе неизвестно, дойдет ли когда-нибудь. Без предельной нагрузки переход в другую реальность невозможен.

Вернее, пока невозможен. Все расчеты по энергетике Гранин вел, исходя из первичных условий – из тех самых, при которых впервые был запущен процесс. Так ли необходимы мегаватты для открытия небольшого портала в иной мир?

Разумеется, в перспективе ученому виделся портативный прибор, помещающийся в небольшом чемоданчике. Миниатюрная лазерная установка размером с ручной фонарь – не проблема, куда сложнее достать или разработать батареи повышенной емкости, которые позволят генерировать мощное электромагнитное поле необходимых параметров. Впрочем, еще пару дней назад думал Аристарх, все это придет позднее, когда Академия наук, а следом и весь мир узнает о его открытии, когда прославленному (благодаря Аристарху Филипповичу, конечно же!) Институту автоматики и электрометрии будет выделено дополнительное финансирование на изготовление «Прибора Гранина». Да что там институт! Разработке наверняка будет присвоена государственная секретность, как следствие – Гранина переведут в Москву, в знаменитый ФИАН, откуда он как изобретатель и руководитель темы станет наблюдать за технологами, инженерами-практиками и испытателями. Все силы, все ресурсы будут брошены на усовершенствование прибора!

Вот только пока он не мог обосновать, в чем суть его открытия, да и устойчивости процесса перехода добиться тоже не удалось.

Однако не зря его в свое время назначили руководителем экспериментальной лаборатории – уж кто-кто, а он-то не боялся трудностей, не чурался монотонности, обладал завидным терпением и не считал отсутствие результата поводом для прекращения опытов. Ему перекрыли кислород. Вернее, перекрыли источник энергии, который был ему необходим словно воздух, – ну что ж, придется выкручиваться.

– Думай, Ристаша, думай! – недовольным тоном посоветовал он сам себе и вновь с досадой дернул рубильник.

Тихо загудела аппаратура, засветились спокойным зеленым светом осциллографы. Не веря в эдакое чудо, Гранин затаил дыхание. Может, нерадивый сотрудник техотдела осознал, с кем имеет дело? Может, нагрузку на девятую лабораторию дали случайно, во время какой-нибудь пересменки? Может, отменили новые инструкции?

Аристарх даже не задумался, кто и каким образом мог бы посреди ночи отменить письменное распоряжение парторга. Он понимал только то, что судьба подарила ему еще один шанс, которым попросту необходимо воспользоваться.

Он и воспользовался: вынул из-под верстаков собственноручно изготовленные блоки, подключил к схеме. Возбуждение постепенно охватывало его, он заторопился, выставляя частоту токов накачки и готовя приборы, которые понадобятся ему сегодня там, по ту сторону объемной вязкой тени. Фактически, совершая сотню мелких, быстрых, лихорадочных действий, мысленно он уже был в параллельной реальности, в неприветливом сумрачном мире, и требовалось только щелчком тумблера подать нагрузку на стенд, чтобы переместиться туда физически. Именно по этой причине Гранин не сразу обнаружил присутствие в лаборатории постороннего. А когда обнаружил – выдворять непрошеного гостя или прятать лишние блоки было уже поздно.

Посторонний между тем в полном молчании шествовал по лаборатории, не обращая на ученого ни малейшего внимания. Он протискивался мимо стендов, осматривался, останавливался возле гальванометров с колеблющимися стрелками, с интересом наклонялся над верстаками, рассматривая многочисленные приборы и детали.

Его поведение и особенно молчание пугали, в них чувствовалась угроза. Аристарх мрачно, исподлобья наблюдал за вторгшимся в его владения человеком, пытаясь угадать, что последует за странной ночной экскурсией. Наконец заместитель секретаря партийного комитета остановился посреди лаборатории, скользнул равнодушным взглядом по лазерной установке, вздернул брови, придавая лицу невинное выражение, и улыбнулся:

– Все трудитесь, Аристарх Филиппович?

От тона, от улыбочки и общего напряжения, возникшего над экспериментальным стендом, словно мощное электромагнитное поле, Гранину сделалось совсем нехорошо. Струйка пота сделала зигзаг между восьмым и девятым позвонками, сердце застучало скорее и отчетливее. Неосознанным причесывающим движением он нервно провел пятерней по лысине.

– Ну, что же вы застыли истуканом? Давайте, хвастайтесь, демонстрируйте успехи!

Успехи? Что он имеет в виду? Что он хочет услышать? О чем догадывается?

– Давайте-давайте! – повторил Ким Эрастович, делая ладонью такой жест, каким строгий учитель требует у нерадивого ученика припрятанную шпаргалку. – Ну, что же вы? Стесняетесь? Или в самом деле нечего показать?

Гранин хмурился и покусывал губы, но все еще не представлял, что ему отвечать. Кима Эрастовича это, кажется, огорчило.

– Вот, значит, как… – Он приблизился на пару шагов и прекратил игру. Лицо его окаменело, даже глаза, не моргая, уставились четко в переносицу Аристарха. – Поставьте себя на мое место, уважаемый Аристарх Филиппович. Уж не знаю, за какие заслуги, но вам здесь долгое время выдавали авансы – в вашем распоряжении была экспериментальная лаборатория и практически неограниченные ресурсы. Я вправе получить ответ – как вы всем этим воспользовались, каковы результаты?

Интересно, если рассказать ему о турбулентности – он отвяжется?

– Не пытайтесь хитрить! – словно прочитал его мысли заместитель секретаря. – Сейчас вся ваша репутация и, вероятно, дальнейшая жизнь в науке держатся на тонкой ниточке. Вы нарушили все, что только возможно. Вот даже сейчас – разве вы не знали об инструкции, запрещающей вам пользоваться лабораторной техникой в ночное время?

– Меня с подобной инструкцией никто не знакомил, я не расписывался…

– Бросьте! – оборвал его Ким Эрастович. – Вам было известно о ее существовании. Собственно, я намеренно сегодня припозднился, чтобы понаблюдать, как вы среагируете на прямое распоряжение парткома института.

Только сейчас Аристарх сообразил, что не было никакой ошибки, когда в промышленной сети неожиданно снова появилось напряжение, никакая это не случайность. Вот этот человек – именно он устроил эту нелепую ловушку!

– Итак, чем же вы тут на самом деле занимаетесь, Аристарх Филиппович? Что скрываете от своих сотрудников, от непосредственного руководства, а теперь еще и от партии? Ах да, я же совсем забыл, что у вас ко всему советскому особенное отношение! Не так ли?

– Что за чушь?!

– Разве? – Ким Эрастович вновь оттаял лицом и вновь невинно вздернул брови. – Не вы ли, милейший Аристарх Филиппович, не так давно утверждали, что советской науки не существует?

От возмущения и ужаса Гранин окончательно онемел. Да, действительно, недавно он общался с коллегами, но и предположить не мог, что его высказывания передадут в партком, а там – извратят в таком чудовищном ракурсе! Вообще-то тогда Аристарх вел речь о безграничности науки, об отсутствии у нее национальной или политической принадлежности. Глупо называть закон всемирного тяготения английским на основании того, что его открыл британец; закон действует для всех – и для англичан, и для немцев, и для китайцев, и его принципы и следствия не зависят от того, носит ли человек комсомольский билет в кармане или свастику на рукаве. Это идеология может быть советской. Институты, ученые, изобретения, приборы – тоже, а наука – она общая, как атмосфера, как космос, как весь багаж накопленных человечеством знаний. Вот такую мысль развивал Гранин в присутствии сотрудников, да еще и в контексте того, что иностранные коллеги как раз прислали уведомление о своем скором визите в Академгородок – они прослышали о новых разработках в области лазерных допплеровских устройств и намеревались перенять опыт. Радоваться нужно было! Но кто-то не просто не порадовался, а поставил в уме галочку и при случае передал слова Аристарха… хорошо еще – в партком, а не в Первый отдел. Впрочем, как знать? Может, уже завтра его вызовут для серьезной беседы…

– Так на кого же вы работаете, Аристарх Филиппович? – ласковым тоном задал Ким Эрастович страшный вопрос, будто снова подслушал мысли заведующего лабораторией.

В стороне стрекотнули самописцы, оповещающие о том, что конденсаторы заряжены и, как следствие, стенд готов к очередному эксперименту. Гранин вздрогнул, Ким Эрастович же невозмутимо оглянулся, пожал плечами и снова уставился в переносицу собеседника. Да собеседника ли?! Кем виделся сейчас Гранин заместителю секретаря парткома? Преступником? Врагом?

Не отдавая себе отчета, Аристарх, будто сомнамбула, на ватных ногах подошел к схеме и щелкнул тумблером. Загудело, засветилось; потекла по стеклянной трубке жидкость, протянулись к ней едва видимые ниточки лазерных лучей. Гранин – напряженный, взмокший – расширившимися глазами следил за оживающими блоками и ждал, ждал… Оглушительно тренькнул встроенный в рукотворный блок звонок, заискрило в недрах генератора, вспыхнула мощная лампа – и на противоположной стене раскрылся нефтяной, каучуковый, объемный портал в виде силуэта самого ученого. Ким Эрастович с любопытством наблюдал за телодвижениями Гранина, но смотрел на стенд, а не на стену, поэтому если и заметил окно в иной мир – то лишь в момент, когда ученый уже шагнул в него.

Все звуки исчезли. Исчез яркий свет. Остался мрак, холод и нервное возбуждение, колотящее Аристарха Филипповича так, будто в его руках работал отбойный молоток.

За «марлевой занавеской» шагали по потолку ветвистые молнии, тянущиеся от древнего резонансного трансформатора и напоминающие лениво шевелящиеся лапки гигантского паука. Белые лезвия пламени надвое рассекали пространство от газовой горелки до полупрозрачной стены. Возле «трапезного стола» с кучей кованых шестеренок и корявых астролябий в нелепой, неестественной позе застыл Ким Эрастович. Вокруг него наблюдался светящийся ореол, кокон, полыхающий разными цветами, что в потерявшем краски мире казалось особенно невероятным. И Аристарх вдруг отчетливо «увидел» взаимосвязь оттенков призрачного ореола с эмоциями человека. Более того – он увидел нити, связывающие между собой его внутренние органы, и их влияние на эмоциональные нюансы. Вот этот оттенок – раздражение от того, что человек утомлен, хочет спать, но вынужден посреди ночи работать. Вот этот – личная неприязнь к зарвавшемуся ученому. Вот этот, бурлящий и сыплющий искрами, – по всей видимости, амбиции и радость от предвкушения скорой победы. А вот этот – ненавязчивая, но заметная боль, упругой нитью связавшая сознание Кима Эрастовича с сердцем. Аритмия? В груди постоянно колет? Сердечный приступ в недавнем прошлом?

При желании Гранин смог бы с этим разобраться – мрачный мир, как выяснилось, предоставлял для диагностики все условия. Но желание у него сейчас было совсем другое. Заместитель секретаря парткома напридумывал себе невесть что. И, положа руку на сердце, Аристарх готов был признать, что у Кима Эрастовича были на то все основания. Конечно же, заведующий лабораторией не работает ни на какую разведку и не продает научные разработки на Запад, но чтобы доказать это, Аристарху Филипповичу придется во всем признаться, поделиться своей тайной… а он пока не готов! Тем не менее он обязан что-то сделать, иначе… иначе влияния Кима Эрастовича окажется вполне достаточно, чтобы растоптать все то, что уже сделал и к чему стремился ученый.

И тут Гранина озарило: вне зависимости от того, как он поступит – рассмеется заместителю секретаря в лицо или посвятит в секрет перемещения в параллельное пространство, – тот все равно его уничтожит. Личная неприязнь, обида на то, что вот эту серую лабораторную крысу ценят больше, чем его, партийного работника… Рано или поздно – уничтожит. Загребет себе все лавры, сочинит правдоподобную историю о том, как под его чутким руководством…

В горле у Аристарха заклокотало: он не позволит снова унизить себя! Он не допустит повторения позора – как пять лет назад в клубе «Под интегралом», когда его смешали с грязью, сделали посмешищем! Его больше никто и ничто не сможет выбить из колеи!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Нойон (монг. «господин», «князь») – предводитель древних (начиная с XI века) аристократических родов в Монголии и Бурятии.

2

 Ли – китайская единица измерения расстояния. В древности составляла 300 или 360 шагов.

3

 Бохоли-Хара (бурят.) – Черный Шаман.

4

 Река Енисей.

5

 Тайджи – господин (хакасский титул).

6

 Дворец Ли Лина – строение, воздвигнутое в I веке до н. э. Находится на территории современного Абакана.

7

Тохтамыш – хан Золотой Орды в 1380–1395 гг., хан Тюменского ханства (Тайбугинского юрта) с 1400 г., один из потомков Джучи, старшего сына Чингисхана.

8

 Чинги-Тура – столица Тайбугинского юрта. В картах XVI века этот город уже называется Тюменью.

9

 События возле села Загарино Томской области, произошедшие в августе 1973 года, описаны в третьей части романа «Участковый» Сергея Лукьяненко и Алекса де Клемешье.

10

 Великий Холод и события времен Карибского кризиса описаны в романе Николая Желунова «Дозоры не работают вместе».

11

 Андерс Цельсиус (Цельсий) – шведский ученый, в 1742 году окончательно установивший на термометре две постоянные точки. Первоначально он ставил 0° в точке кипения воды, а 100° в точке ее замерзания. Уже после смерти Цельсия шкалу перевернули, приняв за 0° точку замерзания воды.