Операция «Тень»

– С помощью телеобъектива… С расстояния в три километра… Потом пришлось несколько увеличить, только и всего. Между прочим, такие же точно снимки можно сделать и на расстоянии в десять километров. Техника.

Эрика спокойно повернулась к Курцу, ожидая, что тот скажет дальше. Курц спрятал фотографии.

– Теперь перейдем к той просьбе, с которой я позволю себе обратиться к вам, фрейлейн.

Эрика хранила молчание.

– Прошу вас передать Можайцеву просьбу прибыть сюда, ну, скажем, послезавтра для серьезной беседы, на которую я уполномочен… – Он не договорил, сделав вид, что всецело занят очередной сигаретой.

– Уполномочены – кем? – в упор спросила Эрика.

– Функом… Карлом Функом, – тихо ответил Курц.

– Вряд ли Можайцев придет сюда, думаю, он не захочет разговаривать ни с вами, ни с Карлом Функом, – сказала Эрика.

– Как знать, фрейлейн Келлер, – Курц ухмыльнулся, – во всяком случае, не будем решать за него. Я прошу вас только об одном – передать ему мою просьбу.

– Он не придет, – повторила Эрика, еле сдерживая гнев.

– В таком случае пусть разрешит мне навестить его. О, не беспокойтесь, я не съем вашего Можайцева. Но поймите меня правильно – поручение Карла Функа я обязан выполнить. Дело Можайцева, как отнестись к предложению Функа, – я прошу лишь о том, чтобы он позволил мне повидать его.

– Полагаю, из вашей затеи ничего не выйдет, – сказала Эрика.

На этот раз пришла очередь Курца пожать плечами.

– Поживем – увидим, – философски заметил он при этом. – Давайте договоримся так: если послезавтра в это время Можайцева не будет здесь – на следующий день я отправлюсь к вам сам. Надеюсь, в меня не станут стрелять, не правда ли? Я должен говорить с ним во что бы то ни стало.

– Попытайтесь, – неопределенно бросила Эрика.

На этом беседа была окончена. В тот же день Эрика возвратилась к друзьям и рассказала о встрече с Курцем.

Карл Функ! Для Гросса это было полной неожиданностью. Он все время думал об опасности, грозившей Можайцеву со стороны разведки Аллена Харвуда, и не принял в расчет Функа. Наверное, сыграла свою роль уверенность в том, что, имея Шольца, Функу незачем гоняться за Можайцевым, и только теперь новая мысль молнией мелькнула в его мозгу, мысль страшная в своей реальности; завладевший изобретением инженера Можайцева Карл Функ, по-видимому, решил или захватить в свои руки и самого Можайцева, или уничтожить его, чтобы проектами установки не могли воспользоваться другие, будь то Прайс или Советы. А если так, то Можайцеву сейчас угрожала смертельная опасность. Беседа, о которой просил Курц, только разведка, за которой последуют какие-то действия, вплоть до попыток убийства русского инженера, в этом можно было не сомневаться. Как же отнестись к просьбе Курца? Этот вопрос должен решить сам Можайцев.

– Я приму посланца Карла Функа, – сказал Можайцев, выслушав соображения друзей. – Я должен услышать, чего от меня хочет Функ, и постараться выяснить, как обстоит с осуществлением его замыслов, ради которых он завладел технической документацией аппаратов «М-1».

– Вы хотите выиграть время? – задал вопрос Гросс встревоженно.

– Отчасти, только отчасти. Друзья мои, с самого начала, как только я пришел в сознание, я понял – Функ пустит по моему следу ищеек, он боится, что я восстановлю документы и выбью из его рук страшное оружие. Поэтому все, о чем болтал Гюнтер Курц, только увертюра. Поскольку они не сомневаются, что любое предложение Функа я отклоню, ясно, что разыскивали они меня вовсе не для того, чтобы вести со мной переговоры, наверняка приняты меры к тому, чтобы после получения отказа уничтожить меня.

– Мы защитим вас, – твердо произнес Петер Андерсен.

– Не сомневаюсь в вас, но не имею права подвергать опасности и вашу жизнь.

– Вы хотите капитулировать перед угрозами Функа? – с негодованием спросил старик.

– Нет, ни за что! – горячо заверил Можайцев. – Я своевременно подумал об опасности, в которой очутились ныне мы все. Вы помните о телеграмме, которую я посылал в Париж? Не так давно вы, дорогой Петер Андерсен, доставили мне ответ. Вот он, – Можайцев вынул из кармана бланк телеграммы. – Скоро сюда прибудет мой друг Легран, я исчезну с ним, на его яхте… Прошу вас, друг мой, – обратился Можайцев к молодому Андерсену, – помочь мне добраться вот до этого пункта на побережье, – он показал на карте, – там мы встретим Франсуа Леграна – и я вне опасности. Хотя бы на некоторое время.

– Но Легран может опоздать, – заметил Гросс.

– На один день, не больше, он любит точность и к тому же понимает, в каком положении я нахожусь. Легран не допустит, чтобы я попал в лапы Прайса или Функа. Я хотел уйти к побережью раньше, но когда обнаружилось, что за нами следят, – уходить было нельзя, – этим я мог бы лишь заранее привлечь внимание агентов Функа к приходу яхты. Я могу отправиться в условленное место только после встречи с Курцем.

– Они не потеряют этот день, – бросила Эрика. – Я в этом уверена.

Гросс обратился к Петеру Андерсену:

– Нет ли тут где-нибудь неподалеку места, куда мы могли бы переселиться тотчас после ухода отсюда Гюнтера Курца? Переселиться надо будет немедленно, – подчеркнул он. – Курц с удовольствием ликвидировал бы нас всех, и он без колебания даст приказ своей банде напасть на эту хижину.

– Вот что, – задумчиво произнес старик. – Есть тут одна пещера, партизаны пользовались ею. Но до нее отсюда не менее шести километров, – он с сомнением посмотрел на Можайцева.

– Дойду, – заверил его Можайцев и добавил: – Подготовкой к переходу займемся ночью: можно не сомневаться, что с помощью телеобъективов и стереотруб наблюдение за нами продолжается беспрерывно.

– Правильно, – согласился Гросс.

На этом и порешили.

Можайцев лежал в постели. Бинты с головы не были еще сняты, лицо инженера казалось бескровным. Гюнтер Курц вежливо осведомился:

– Как вы себя чувствуете, герр Можайцев?

– Нахожу ваш вопрос бестактным, – заметил Можайцев, – Карл Функ, наверное, наказал своих людей за то, что они не сумели убить меня и тем самым причинили ему хлопоты… понадобилось искать меня, посылать сюда вас…

– О, от нас скрыться невозможно. Мы вас и под землей найдем.

– К делу! – резко сказал Можайцев. – Пока что вам хвастать нечем, и вы, Курц, это отлично понимаете. Не правда ли? Чего хочет от меня Функ?

– Чтобы вы поступили к нему на службу.

– Что я должен буду делать у него?

– Заниматься изобретенными вами установками.

– Как это понять?

– Вы займетесь монтажом и размещением их… – Курц замялся.

– Где, в Западной Германии? – быстро спросил Можайцев.

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– В таком случае беседу придется прервать. Вы явились ко мне с предложением Карла Функа? Так открывайте карты до конца – я хочу знать все, что имеет отношение к сделанному мне предложению. Итак?

– Это логично, – сказал Курц не очень уверенно. – Работать вам придется не в Германии.

– Я так и думал. – Можайцев откинулся на подушках. – Теперь начинайте прельщать меня. Я имею в виду не деньги, они для меня не представляют ценности, вы должны знать это от Шольца.

– Да, да, конечно, – деловито заговорил Курц. – Я вас понимаю. Вы из ошибочных расчетов едва не погубили себя. Я говорю не о происшествии на берегу моря, там, у гостиницы, нет, нет. В вас проснулась… как это, тоска по родине, и вы очертя голову решили передать большевикам свое изобретение.

– Прекратите, – резко перебил Можайцев. – Нельзя ли ближе к делу, из-за которого вы явились ко мне.

– Слушаюсь. – Курц смущенно улыбнулся. – Вы очень любите Советы…

Можайцев снова перебил его:

– И ненавижу германских авантюристов. Я изучал историю: вас, немцев, бил нещадно еще Александр Невский. Во-он когда это было! Однако вы снова и снова лезли на Русскую землю, лезли в любую щель. Вы захватили в России фабрики, заводы, шахты, прекрасные угодья на Волге и Днепре, ваши люди уселись у трона, командовали нашими армиями, были губернаторами и академиками – душили все русское, душили и грабили. Из фатерланда на восток пробирались всё новые авантюристы. У вас на мою родину стали смотреть как на колонию, как на «жизненное пространство»! – в голосе инженера послышалось озлобление. – Вы вообразили себя умнее русских, а о других народах России и говорить нечего – для вас они просто недочеловеки. Но пришли к власти большевики, Советы – и все пошло по-иному. Однако вы не унимаетесь, продолжаете нахально лезть на восток. Вас разбили в восемнадцатом году, растрепали в годы интервенции, расколошматили, когда Гитлер осмелился напасть на Советский Союз в сорок первом. Черт возьми! Почему ничто на вас не действует? Кстати, герр Курц, кем вы были при Гитлере?

– Служил в главном управлении службы безопасности СД, – сухо ответил немец.

– Гестаповец! Понятно – теперь вы доверенное лицо Карла Функа. А я – русский. Вы хотите, чтобы я помог вам подготовить войну против моей родины?

Курц с непроницаемым лицом взглянул на собеседника.

– К сожалению, вы заблуждаетесь, – заговорил он. – Герр Функ предлагает вам заниматься исключительно вашими установками, которые он не собирается использовать против вашей родины.

– Слово Функа для меня не имеет значения, – сказал Можайцев с презрением. – Но вы, кажется, хотели в чем-то убедить меня. – Он вскинул глаза на Курца. – Я вас слушаю. И покороче – по милости Функа я еще не совсем здоров, как видите.

– Мне поручено передать вам, что, отклонив предложение Карла Функа, вы совершите непоправимую ошибку. Нет, нет, я не беру на себя смелость поучать вас – человека, которого мы считаем гениальным и который к тому же ненавидит нас, – Курц криво усмехнулся. – Я просто передам вам то, что мне поручено Функом. Это займет две минуты. Разрешите?

Можайцев кивнул.

– Постарайтесь не перебивать меня. Еще четверть века назад в Европе существовал «новый порядок», установленный Гитлером в побежденных странах. Не будем скрывать правды – Советская армия разбила нас, – вы совершенно правы. Но не торжествуйте! Поймите ход истории: Советская армия освободила от оккупации страны Европы, захваченные Гитлером. Однако всего через несколько лет после капитуляции мы снова заняли важные позиции в этих странах и, заметьте, без войны, которую пришлось вести Гитлеру, без единого выстрела. Мы создали большую армию, не сомневаемся, что наши американские и английские друзья в нужный момент дадут нам ракетное и ядерное оружие. Согласен с вами, – Курц вежливо усмехнулся, – можно удивляться, как это наши бывшие враги, а ваши союзники по войне с нами, вообще идут на риск, вооружая нас, но история повторяется – только и всего, герр Можайцев. – Можайцев упорно молчал. – Они вооружали нас раньше, при Гитлере, а потом не поладили с ним, и нам пришлось бомбить Лондон, топить американские пароходы… Что будет через несколько лет – не будем гадать, но ведь это факт, что мы получили базы для бундесвера во многих странах и ввели на них своих солдат. Наши дивизии снова отправились в Италию, Испанию, Грецию, мы получили базы даже в Англии. Наш генерал уже командует армией Западной Европы, генералы Гитлера являются помощниками американского главнокомандующего войск НАТО, наш военно-морской флот снова расположился в Дании, Норвегии. Вы умный человек и, конечно, не строите иллюзий – мы: Функ, Крупп, «Фарбениндустри», генералы вермахта – остались прежними.

– Теми самыми, что установили в Европе рабство, торговали европейцами как скотом, бросали их в концлагеря, живьем сжигали в крематориях, душили газами, не щадили ни детей, ни стариков… – гневно бросил Можайцев.

– Да, – Курц спокойно посмотрел на инженера. – Отрицать нет смысла, да и нет, кажется, необходимости. Все это так: мы душили, травили, сжигали, убивали, насиловали… Но разве все это не известно тем, кто ныне снова вооружает нас, или тем, кто снова пускает нас на свою территорию? А мы прежние! Вы понимаете меня, герр Можайцев?

– «Новый порядок»? Снова? История повторяется?

– Не смейтесь… Чего же от нас хотят, вооружая нас, впуская нас в свой дом? – Курц пожал плечами. – В день «икс» мы повторим, правда, несколько на иной лад, то, с чего мы начали в тридцать девятом году.

– И снова аресты, тюрьмы, расстрелы заложников, истребление неугодных?

– Да, – сказал Курц. – История повторяется. Стратегическое положение ряда стран таково, что при современной военной технике воевать им нельзя – война для них была бы самоубийством.

– А потом опять на восток? – насмешливо осведомился Можайцев.

Курц развел руками:

– Возможно, но до этого у нас все-таки будет много дел в Западной Европе, надо будет отделаться от американцев.

– Я, должно быть, начинаю понимать Функа: он предлагает мне заблаговременно примкнуть к лагерю завтрашних победителей, – насмешливо произнес Можайцев. – Так или нет?

– Вы поняли правильно, – подтвердил Курц. – Что же вы ответите Карлу Функу?

– Передайте ему, что история повторяется не всегда: если после поражения Германии в прошлой войне его не повесили, то после неизбежного разгрома в будущей – петли ему не миновать, – заговорил Можайцев. – Но, возможно, Функу не удастся дожить до новой авантюры – я постараюсь прервать его существование, – Курц в изумлении вскинул на него глаза. – Не удивляйтесь, – спокойно заметил инженер, – увы, всемогущие функи – смертны, не правда ли? Я этим воспользуюсь. Кажется, я теперь знаю, с чего начинать. Не подумайте, что я хвастаю. Функ не просто обокрал меня, он украл у меня плоды трудов моих и преградил мне путь на Родину. Что же мне делать? Служить ему? Зачем? Я много думал, передайте это ему… Я знал, что он рано или поздно разыщет меня, знал все, что может произойти со мной. И я решил повести против него борьбу, всеми средствами. Курц, смотрите на меня внимательно: я говорю об этом вполне серьезно, Шольц может засвидетельствовать, я слов на ветер не бросаю. Шольц – предатель и негодяй, я уничтожу и его. Функу война со мной обойдется дорого. А теперь уходите, Курц, я устал.

Кивнув, немец по-военному повернулся и покинул хижину. Курц шел по склону несгибающимися ногами и старался осмыслить то, что ему только что сказал этот странный русский инженер: он объявил войну Карлу Функу! И ведь при всем том – нормальный и, как утверждает Шольц, весьма серьезный человек. Но бороться с Функом ему не придется – при этом Курц не мог не усмехнуться – он со своей стороны примет кое-какие меры, после которых у Функа одним врагом будет меньше.

Как только стемнело, Можайцев, поддерживаемый друзьями, направился к пещере старика Андерсена. Шли по ущельям и кручам. Пещера оказалась отрытой почти на самой вершине нависшей над фиордом скалы. Глубоко внизу под лунным светом искрились будто позолоченные воды извилистого залива, серые прибрежные горы, безлесные, угрюмые. Можайцев с нетерпением смотрел в сторону моря – оттуда должна появиться яхта Леграна.

Ночь прошла спокойно. Гросс почти до утра просидел с Можайцевым, – он убеждал его, не откладывая, уехать в Советский Союз. Но Можайцев возражал: что скажет он о себе там, на Родине? Что он дал в руки врага Советского Союза оружие, которое тот может направить против ненавистных ему русских? Конечно, он, Можайцев, может засесть за работу и восстановить чертежи, расчеты, но на это уйдет уйма времени, и к тому же главное сейчас вовсе не в документации, а в том, чтобы выбить опасное оружие из рук Карла Функа, – это надо сделать в первую очередь, именно этим и займется он с помощью Франсуа Леграна.

Под утро Гросс и Эрика вернулись в хижину на скале: у людей Гюнтера Курца не должно возникнуть подозрения в том, что Можайцев ускользнул от них. До появления Франсуа Леграна необходимо выиграть время. Вечером они снова вернулись к пещере. Можайцев собирался уходить. Возле него стоял Франсуа Легран. Среднего роста, стройный, подвижный человек с открытым лицом. Его встретил и привел сюда младший из сыновей Петера Андерсена.

Можайцев сердечно распрощался с теми, кто спас ему жизнь; крепко пожал руку Эрике, обнялся с Гроссом и в сопровождении младшего Андерсена ушел к фиорду. Там его ожидала яхта.

Прошло часа три. Ветер постепенно усиливался. По небу мчались рваные лохмотья облаков, то и дело закрывая луну. Уродливые призрачные тени скользили по вершинам гор.

Вернулся провожатый и сообщил, что все обошлось без приключений.

Неожиданно послышался шум мотора вверху, высоко за облаками. Самолеты прошли почти над их головами и повернули на восток. Что это значит? Неужели?.. Но гадать было ни к чему: пробив облака, над землей повисла сброшенная на парашюте «люстра», ярко осветившая все вокруг. И хотя до того места, над которым висела «люстра», от пещеры было сравнительно далеко, друзья безошибочно определили – в центре освещенного круга сейчас находилась хижина, в которой они еще недавно обитали.

Послышался рев ракет, и тотчас загремели взрывы. Стиснув руки, Гросс не отрывал взгляда от места, где только что находилась хижина – самолеты уничтожили ее ракетами. Так вот какие еще полномочия от Функа имел бывший эсэсовец Гюнтер Курц! Он, должно быть, боялся, что при нападении на хижину его людей с обычным огнестрельным оружием Можайцеву посчастливится в темноте ускользнуть, – а тут – дело верное. Теперь Курц доложит, что все в порядке, Можайцев уничтожен вместе с его друзьями.

Глава двенадцатая

В Комитете государственной безопасности ни на минуту не забывали о человеке, прорвавшемся через границу на нашу территорию в районе Пореченска, однако самые тщательные поиски его пока что результатов не дали.

Перед чекистами Пореченска была поставлена боевая задача – во что бы то ни стало найти «окно», через которое несомненно проник на нашу землю и убийца женщины в ватнике, личность которой с помощью польских товарищей без труда удалось установить. Каким же образом смог он проникнуть к нам через Буг? Казалось, пробраться на территорию Советского Союза в районе Пореченска можно было лишь или незаметно для советских и польских пограничников переправившись через неширокий здесь Буг, или, приехав с Запада по железной дороге, обманув бдительность пограничников. Однако в данном случае возможность переброски агентов иностранной разведки непосредственно по железной дороге, по-видимому, отпадала: убитая диверсантом женщина была одета так, что не могла бы не привлечь к себе внимания. К тому же при ней имелся автомат. Нет, не по железной дороге попала она к нам. Пограничники же, в свою очередь, заверяли, что переплыть реку незамеченным вражеский агент не мог: дозоры и наряды пограничников бдительно несут службу по охране границы, да и самые тщательные поиски вдоль нашего берега Буга ничего не дали – следов не оказалось. Так откуда же агент иностранной разведки пробрался в лес, где его заметил лейтенант Пинчук, – с неба? Но ни в ту ночь, ни в предыдущие появления неизвестных самолетов над нашей территорией не отмечалось. И все-таки факт оставался фактом – чужие люди проникли на советскую землю, и именно в районе Пореченска. Каким же образом? Пограничники пытались пройти по предполагаемому следу, однако это ни к чему не привело: ясно различимых на местности следов было обнаружено не так уж много, а собака оказалась бесполезной – обувь нарушителей границы, видимо, была обработана химикалиями. Так поиски вроде бы зашли в тупик. Генерал Тарханов решил послать в Пореченск одного из своих офицеров. Выбор Тарханова пал на капитана Пчелина.

Среднего роста, крепкого сложения, кареглазый, русоволосый молодой человек, Пчелин сравнительно немного еще прослужил в КГБ. Он пришел в органы сразу же после окончания вуза с мечтами, свойственными хорошим юношам, желая всего себя отдать делу борьбы с врагами Родины, с пламенной любовью к заветам Дзержинского, понимая требования, которые предъявляются к службе государственной безопасности. Было в Пчелине то, что особенно нравилось генералу Тарханову в его сотрудниках: наряду с высокой бдительностью и способностями контрразведчика крепко развитое чувство заботы о советском человеке, гуманность и органический дар воспитателя. Чекист-воспитатель! Человек, призванный не только карать, но и заниматься «профилактикой», заботливо предупреждать некоторых неопытных и чрезмерно наивных советских людей о грозящей им опасности попасть в лапы замаскировавшихся иностранных шпионов. Не всегда нужно ждать, пока человек незаметно для себя окончательно запутается и попадет в хитро расставленные вражеские сети, порой имеется возможность вовремя вмешаться в развитие событий и спасти человека от гибели, позора и преступлений. Пчелин был горячим сторонником такой «профилактики». Но не только это определило в данном случае выбор генерала Тарханова, – в молодом чекисте имелись как раз те качества, которые при выполнении предстоящего задания могли весьма пригодиться: отличался он наблюдательностью, терпением и склонностью к анализу, которую его товарищи по работе иногда дружески вышучивали как неуместную тягу к «философствованию».

Поезд из Москвы, с которым Пчелин приехал в Пореченск, прибыл туда утром. Пчелин погулял по вокзалу, посидел некоторое время в ресторане, прошел в помещение, где таможенники привычно быстро проводили досмотр багажа, полистал книги, продававшиеся в киоске, походил, послушал и лишь потом отправился по адресу, полученному им в Москве. Инструкция генерала Тарханова была абсолютно ясной: вести жизнь частного лица, не контактировать с работниками госбезопасности, в случае нужды установить связь лишь с майором Тороповым, наблюдения и поиски вести скрытно, аккуратно, чтобы никому это не бросалось в глаза. Дело в том, что генерал Тарханов хотел не только найти лазейку на границе, но и не разглашать факт обнаружения этой лазейки. Никакого шума! Пчелин отлично понимал, что старший его начальник тайне установления маршрута вражеского лазутчика придает исключительное значение, связывая с ее соблюдением какие-то свои оперативные планы.

Городок оказался небольшим. Домик, в котором поселился Пчелин, прятался за густо заросшим палисадником.

Так начались оперативные будни Пчелина в Пореченске. Пчелин снова и снова размышлял над планом своих действий, стараясь найти в нем изъян. Но нет, каждый раз он был вынужден приходить к заключению, что все правильно: «окно», через которое с той стороны, из-за кордона, к нам пришел вражеский лазутчик, по всей видимости, должно находиться именно в самом Пореченске, где-то вот тут, поблизости от Пчелина, и все дело только в том, что он не в состоянии обнаружить тщательно оберегаемый иностранной разведкой заветный «лаз» через нашу границу. Уверенность в этом крепла в Пчелине с каждым днем. Почему? Потому, что только такой вывод объяснял то, что казалось необъяснимым: враг ухитрился проникнуть к нам, а пограничники не засекли его при переправе через реку. Еще не отдавая себе отчета в том, каким может быть характер шпионского маршрута, Пчелин тем не менее был убежден, что предчувствие не обманывает его. Предчувствие основывалось на фактах, на анализе их: вдоль границы, по берегам Буга проходит линия бдительности – с той стороны пограничники Народной Польши, с этой – советские пограничники. Прибытие агента, обнаруженного Пинчуком с женщиной-проводником в лесу, по железной дороге исключено. Стало быть, он появился сначала где-то вот тут, в самом городе, на возможность чего до сих пор не обращалось внимания, поскольку такая версия считалась невероятной.

Прежде чем ответить на вопрос, как агенты иностранной разведки могли появиться в Пореченске, Пчелин задался другим вопросом, представлявшимся ему более важным, – где они могли появиться, у кого. Заманчивой для любого разведчика в подобных случаях может быть окраина городка, – тут и тише, малолюднее, и ближе «до лясу», легче уйти дальше, не обратив на себя внимания. Пчелин внимательно изучал и самые окраины Пореченска, и людей, населяющих их, – это были в большинстве рабочие депо и различных предприятий, знающие друг друга в лицо, вместе или работающие, или проводящие досуг, заметившие бы любого чужака, появившегося неожиданно среди них. Нет, окраины отпадали. Круг сужался, и сужался к центру, туда, где за палисадниками прятались домики частных владельцев, туда, где сгрудились церкви и костелы, где всего гуще было «забегаловок» с продажей водки из-под прилавка, со случайными, порой никому не ведомыми посетителями.

Прошла еще неделя. Пчелин не переставал надеяться. Но следует признать – эти три недели ожидания, разочарований не прошли для него даром, все в нем было напряжено до предела. И наконец настало время познакомиться с какими-то фактами местной жизни, которые могли бы быть полезны в поисках. Пчелин позвонил в областное управление государственной безопасности.

Майор Торопов оказался человеком лет тридцати пяти. Спокойный, широкоплечий, с седой прядью волос, падавшей на лоб, он заполнил собой небольшую комнатку, в которой обретался Пчелин. Пришел он рано утром, как об этом и просил капитан. Выслушав Пчелина, Торопов задумался…