Бабайка

Ни золы, ни пепла.

От моей возни проснулся компаньон.

– Чего ты возишься? Потерял что?

Ладно, подумал я, чего уж теперь, всё равно разбудил человека.

– У тебя спички есть?

– Что?

– Ну чем огонь разжечь?

– А-а, вот ты о чём… Нету, – сказал он и отвернулся.

– А как ты разводишь огонь?

– Редко, – глухо сказал мой компаньон от стенки. – Не люблю огонь.

IX

Утро особой радости не принесло.

Ломота в костях, стылые мышцы. И главное – я по-прежнему далек от своей цели.

Мы невкусно позавтракали холодным мясом и сухарями, кои мой компаньон вынул всё из того же сундука, и запили все это холодной водой. Рекомендовал бы этот мир любителям старины – он научит их ценить комфорт, уют, хорошую кухню и прочие приятные пустяки, именуемые цивилизацией.

Солнце всё выше поднималось над горизонтом, быстро нагревая землю. И уже через час я снова был готов стойко переносить все тяготы и лишения, выпавшие на мою долю.

На оранжевом небе – ни облачка. Только темной точкой парит высоко над нами орёл.

– Это орёл? – спросил я.

Компаньон мельком посмотрел в небо, в направлении указанном мною.

– Ну что, пошли? – сказал он, игнорируя мой вопрос.

– Я ночью выходил во двор. И обнаружил на дереве орла. Разве орлы ночуют на деревьях?

– Давай договоримся так, – сказал мой компаньон. – Я человек простой и в общении необременительный. Но даже у меня есть свои недостатки. Например, я не люблю орлов. Даже разговаривать о них не люблю. Пошли?

– Пошли.

И мы побежали искать лекаря.

X

Этот рисунок я увидел в пятом или четвертом по счёту доме. И лишь через час беспокойство, глодавшее меня, превратилось в понимание.

– Стой, – сказал я.

– Что такое? – остановился он. – Опять устал?

– Нам надо вернуться, – сказал я.

– Куда ещё вернуться? – мой компаньон был недоволен.

– К гончару.

– Брат, – сказал он, положив мне руку на плечо и заглянув мне прямо в глаза. – Если мы будем всё время возвращаться или сожалеть о том, что уже сделано, мы никогда…

– У гончара на стене рисунок.

– У пахаря тоже на стене рисунок.

– У какого пахаря?

– Не помню. Пахарей много.

– Ты не понимаешь. Там на рисунке… короче, мне надо его как следует рассмотреть.

– Ну что сказать, – сказал он. – Ценитель искусства, дитя муз. Сын у него в беде, а он будет картинки… Ладно, пошли, – быстро перекинулся мой компаньон, увидев, как изменилось моё лицо.

И мы побежали к дому гончара.

Надоело мне всё это уже порядком. Все перемещения бегом. Абебу Бекила хренов.

Сдохну я здесь.

Хотя нет, не сдохну. Потому что нельзя.

Мимо дома ткача, через кустарники, мимо свалки.

Мне вспомнилось, как я участвовал в зимней отраслевой Спартакиаде, защищая честь родной конторы. Первый день бежал индивидуальную гонку, а на второй эстафету. Издевательство над людьми, конечно, все эти спартакиады и прочие весёлые старты. Весь год куришь бамбук, и вдруг в один прекрасный день, согласно списку, представленному профкомом, трясешься в автобусе с коллегами, посмеиваешься при этом, дескать, подышим свежим воздухом, вечером, в день заезда на базу, само собой – за приезд, за удачный старт, за спорт и физкультуру, а потом, на старте, неожиданно для тебя самого вдруг прорезается в тебе неведомо где спавший весь год спортсмен. И ты надсаживаешься на этой лыжне, стреляя лыжами-деревяшками, полученными на местной базе, и не хочешь уступать лыжню, а уступив, пытаешься зацепиться за этим молодым на пластике и в гоночном комбинезоне, с подозрительно техничным ходом, это в каком-таком учреждении такие работают? – и отстаёшь на каждом шаге, и терпишь-терпишь, чтобы на финише королём пронестись последние пятьдесят метров. На следующее утро с лёгким ужасом думаешь о том, что вот опять бежать тот же трешник, только в эстафете, мама моя, да я же сдохну! а на деле всё оказывается гораздо легче, чем ты думал, потому что вчера продышался как следует, и организм подтянулся чуток, пытаясь соответствовать внезапно изменившимся условиям существования.

Так вот к чему я всё это. Я в этом мире второй день. И всё бегом. И всё никак не втянусь.

Господи! как ноги-то болят.

XI

– Есть, – сказал я тихо.

– Что такое? – спросил гончар. Мой компаньон никаких вопросов не задавал, но всем своим видом выражал заинтересованность.

Я аккуратно снял рисунок со стены, положил его на стол и разгладил ладонью. Где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль: бумага офисная, плотность восемьдесят граммов на квадратный метр, откуда?

– Смотри, – сказал я, – змея и мальчик.

– Ты же вроде искал игрушку? – внимательно разглядывая рисунок, сказал мой компаньон. – А, понял. Змея в очках?

– Да, – сказал я. А сам думал, как же это я сообразил-то: совсем ведь не похоже на змею в очках. Пропорции не соблюдены – змея больше мальчика. Не шибко талантливый художник рисовал.

– Кто это нарисовал? – спросил мой компаньон.

– Сын, – сказал гончар. – А что, хороший рисунок? Может, сменяемся на что-нить?

– А где он? – спросил я.

– Сын-то? Я почём знаю. Бегает где-то.

Бегает, подумал я, кто бы сомневался.

– Чего встал? Пошли, – уже от двери сказал мой компаньон.

– Это я возьму с собой, – сказал я и взял рисунок.

– Э! – сказал гончар. – Куда потащил?

– Я принесу что-нибудь взамен, – сказал мой компаньон.

И мы что?

Правильно – побежали.

XII

Пацана мы нашли через час на реке – он ловил рыбу удочкой. На вид ему было лет двенадцать. Место было красивое: тихая река, плавно катящая свои воды к оранжевому океану, и орёл высоко в небе. Следит он за нами, что ли?

Хоть кто-то тут не никуда не бежит, подумалось мне.

– Это твоё? – спросил компаньон, сунув под нос рыбачку бумажный лист.

Что-то в этом есть – не тратить время на всякую словесную шелуху.

– Моё, – ответил сын гончара, коротко посмотрел на рисунок.

– А почему ты это нарисовал? – спросил я, присев рядом на корточки и положив руку ему на плечо – на всякий случай. Непохоже, что он собирается убегать, но кто знает…

Парнишка посмотрел на мою руку на своем плече и ответил, глядя на меня исподлобья:

– Захотел и нарисовал.

– Ты где-то это увидел? – спросил я негромко.

Сами понимаете, злиться в моём положении – удовольствие непозволительное.

– Да, – ответил сын гончара.

– Где? – спросил компаньон.

– На озере. Они купались.

– Никита плакал?

– Чего? – удивился сын гончара.

– Мальчик плакал? – покосился с лёгким недовольством в мою сторону компаньон.

– Нет, – сказал сын гончара. – Чего ему плакать. Наоборот. Если бы у меня был такой змей, я бы тоже радовался.

И это «тоже» больно кольнуло меня в самое сердце.

Мальчик мой. Что он такое с тобой делает, почему тебе хорошо без нас, так быть не должно, не должно быть так.

– О каком озере ты говоришь? – слава богу, хоть компаньон мой был деловит и напорист.

– Возле рощи ореховой.

– А кто там живёт?

– Болтун-спаситель.

– Кто? – спросил я невольно.

Можете обвинять меня в черствости. Но скажите, положа руку на сердце, – вы бы не удивились?

Ответа, однако, я не услышал. Точнее мне не дали его услышать.

– Пойдем, – потянул меня за собой компаньон. – Я знаю, где это.

XIII

Орехи оказались похожими на грецкие, а болтун-спаситель – на проповедника. Был он кряжистый, с окладистой бородой, и по крайней мере внешне на высокое звание болтуна-спасителя тянул вполне. Мы нашли его на берегу озера возле кучки орехов, которые он разламывал при помощи ножа.

– Да, поистине так, – сказал он, выслушав нас. – Зрел я очами своими мальчика и зрел змея. И говорил он со мной. И рёк мне змей долго и велеречиво…

– Что рёк? – спросил я. Торопливо спросил. Очень знать хотелось.

– Да ерунду всякую рёк, – убавил пафоса болтун-спаситель. – Похоже, он сомневался в чём-то. Очень, знаете ли, многоречивый змей попался.

– А ты просвети нас, – неторопливо сказал мой компаньон, умащиваясь на оранжевом бережку оранжевого озера. – Что за ерунда, куда пошёл, что делал.

– Да говорил, дорога начатая должна быть закончена, – с хрустом лопнул очередной орех. – Иначе это будет без толку – кому нужна дорога, которая никуда не привела? И если судьба даёт возможность сделать себя таким, каким ты хочешь быть, то надо не раздумывая за соломину эту хвататься, и тогда, может, спасешься и исполнишь то, для чего рождён был.

Ерундовина какая-то, подумал я. Но всё это лирика, а нам нужны факты.

– Когда это было?

– Вчера утром беседу эту вели мы. (Крак! еще один орех.) Ежели тебе сильно их увидеть надо, то может ещё и успеешь.

– Так разве они не ушли? – спросил я.

– Не должны, – сказал болтун-спаситель. – Он сказал, что им тут надо побыть, чтобы впитать в себя этот мир. Так, что ли… – и уже уверенно: – Да, что-то в этом роде. Такой вот бред.

Крак!

Бред ли, ой ли, подумал я.

– Пошли, – сказал я, глянув на компаньона.

– Многие в этом мире не доходили до цели, поелику недослушав до конца людей разумных и дороги не разузнав, к цели своей летели, думая, что летят точно, а сами, аки стрела, пущенная с небрежением, понапрасну силу тратили, – сказал проповедник внушительно.

Крак!

– А и в самом деле, – сказал компаньон, – куда нам пойти-то?

– В роще они, – сказал проповедник.

Мой компаньон тут же упруго вскочил, подошёл ко мне и протянул сложенные пригоршней ладони:

– Возьми.

Камушки.

Полупрозрачные. Оранжевые. Окатанные волной.

На вид совершенно обычные, похожие на округлые стекляшки. Таких под ногами у нас – целый берег.

– Возьми, – сказал болтун-спаситель.

– Зачем мне это? – спросил я.

– Не отказывайся от того, что судьба посылает. Грех!

– Давай, давай, – сказал мой компаньон, ссыпая камушки в карман моего халата. – Здесь это пыль под ногами, а в других местах – кто знает… Выбросить всегда успеешь.

Да хрен с вами! подумал я, привязались с этими камешками… Есть дела поважнее.

– Где эта роща?

XIV

– Они были здесь.

Компаньон мой исследовал полянку. Остатки костра – компаньон сел на корточки и сильно дунул на подернувшиеся пеплом угли. Пепел закружился, срываясь с угольев, и те зардели последним светом умирающего огня.

– Ещё теплый.

Я смотрел на него – надежда была только на него, следопыт-то из меня тот еще. До сих пор как-то удачно всё складывалось: и было кому подсказать, и ясно было, что делать. А что теперь? – я совершенно не представлял.

Компаньон осмотрел траву вокруг кострища.

– Картошку пекли, – это он поднял и зачем-то понюхал пригорелые кожурки. Прошелся по поляне, постепенно удаляясь от кострища по спирали.

– Здесь они спали, – ткнул пальцем в кучу привядшей травы. Присел на корточки. – Не пойму, как они столько сена наготовили… Не руками же рвали.

Взял травинку и, разглядывая рваный кончик, добавил задумчиво:

– Хотя, может, как раз руками.

Когда он добрался до края поляны, туда, где росла высокая трава, я уже и не смотрел на него, но тут он сказал:

– А вот и змей.

Из высокой оранжевой травы, большими оранжевыми немигающими глазами, сквозь оранжевые очки на нас смотрела большая оранжевая змеиная голова.

Я вскочил на ноги и решительно зашагал к бабайке. В том, что это был мой знакомый медвежонок, странным образом обернувшийся змеем, я нисколько не сомневался. Злоба душила меня так, что сердце моё бухало, отдаваясь в виски, в кончики сжатых в кулаки пальцев, в колени, дрожащие от нервного возбуждения.

– Г-где мой сын, тварь!

От злости я иногда начинаю заикаться. Это у меня от мамы.

Путаясь в высокой траве, я подошел к змеиной голове и врезал от души с правой. Мой разящий кулак скользом прошёл по шершавой змеиной щеке, обдирая кожу на костяшках. И я потерял равновесие.

Но не упал.

Когда я сильно зол, я слишком вкладываюсь в удар и промахиваюсь. Это у меня от отца.

И кстати, можно так говорить – змеиная щека?

– Эй, погоди! – змей прянул назад, качая головой влево-вправо.

– По-моему, он хочет что-то сказать, – сказал мой компаньон. В этот момент он был сильно похож на Грегори Пека в «Золоте Маккены». Те же спокойные интонации, тот же уверенный взгляд.

– Т-ты слышал вопрос? – и я попытался ударить слева.

На этот раз я промазал не по своей вине. Змей вроде бы и небыстрым, но точным движением уклонился, и мой кулак снова прошёл мимо.

И я упал. Лицом в траву. Перевернулся на спину и увидел прямо перед своим лицом змеиную морду.

– Послушай меня. – Внушительные зубы, подумал я. – Я не желаю с тобой биться. Я вообще надеюсь, что нам не придётся с тобой биться. Пойми, есть судьбы отличные от тех, что ты можешь предложить.

Так шипел он, качаясь пред моим лицом и капая слюной с острых зубов.

– Где мой сын?

– Он жив, здоров и весел. Пройдет немного времени, и он будет счастлив. Ты хочешь, чтобы твой сын был счастлив?

И тут я пнул его. Может быть Брюс Ли или Ван Дамм смогли бы сделать это из положения лёжа на спине получше, у меня же не получилось. То есть, пнуть-то я его пнул, но было это змею словно слону дробина. Змей даже не вздрогнул, а я выбил себе большой палец на правой ноге.

Мгновение змей немигающим взглядом смотрел мне в глаза, а потом пополз прочь. Я попытался вскочить, и тотчас словно дубина обрушилась мне на голову.

И стало темно.

XV

– Эй, очнись, – кто-то бил меня по щекам.

– Где он?

– Уполз, – мой компаньон снова шлепнул меня по щекам. Похоже, ему это нравилось, иначе с чего бы ему замахиваться снова?

– Хватит, – сказал я и обхватил свою бедную голову, потому что болела она сильно. Неприятною такою болью, тягучей и нудной. – Что это было?

– Хвост, – любезно пояснил мой товарищ. – Он напоследок махнул хвостом и попал тебе по голове. И знаешь, – тут он перешёл на заговорщицкий шёпот, – мне показалось, что он сделал это специально.

Я внимательно посмотрел на него. Прямо глаза в глаза.

– Не стоит так переживать, – всё так же серьёзно сказал мой компаньон. – Подумаешь, упал, зато у тебя есть то, чем не каждый боец может похвастаться.

– В самом деле? – отчего-то я почувствовал себя польщённым. – И что это?

– Стиль, – незамедлительно откликнулся мой компаньон. – Совершенно оригинальный и неповторимый стиль. Такого я не видел ни у кого.

– Хорош глумиться, – мрачно сказал я. – Куда он уполз?

– Не волнуйся. Ты был без сознания минуты две, не больше. И он оставляет след.

– След?!

– По крайней мере, в траве.

Я вскочил на ноги, и тут же был вынужден присесть на корточки – в голову прострелило просто немилосердно.

– Ты можешь идти? – тихо спросил, склонившись ко мне, мой товарищ.

– Да, – ответил я. Будто у меня есть выбор.

Товарищ мой не соврал, примятая трава чётко указывала, куда идти. И мы побежали по следу. Кое-где, там, где трава была коротка, след терялся, становился еле различимым, но, приглядевшись, всё равно можно было найти колею, оставленную большим оранжевым змеем.

Мы шли, то есть что я говорю – бежали, конечно – бежали по следу примерно с полчаса. И выбежали к дому совершенно примечательному. Я уже говорил, насколько бардачно выглядят здесь дома? Так вот, по сравнению с этим домом, то были шедевры архитектурной мысли. Этот же дом строил не только ленивый, но и безумный строитель. Впрочем, меня в тот момент это обстоятельство волновало мало.

Змеиный след обрывается у дверей этого дома – вот что было главным.

– Чей это дом?

– Поэта.

– Поэта?

– Того, кто слагает стихи, – пояснил мой компаньон. – Ну что, заходим?

– Да, – сказал я. – Конечно.

XVI

– Стоять! – человек, сказавший это, выглядел не слишком внушительно. В отличие от арбалета, который он целил на нас. – Кто такие? Что вам надо?

И человек с арбалетом уперся задом в столешницу стола, устраиваясь поудобнее. Внутри дома всё было на удивление прилично, если, конечно, не принимать во внимание этого типа с арбалетом.

– Мне, в общем-то, ничего, – аккуратно сказал мой компаньон. – А вот у товарища моего дело есть к твоему гостю.

– Потише, – сказал змей. – Ребёнок спит.

Это я и сам видел прекрасно. Никита спал в углу в большой корзине, свернувшись калачиком, и мне было видно, как тихонько ходит туда-сюда грудь моего мальчика.

Малыши, они даже во сне дышат часто.

Я смотрел на змея гигантским кольцом обернувшегося вокруг корзины, в которой спал мой мальчик. Мне подумалось, что рисунок-то не врал – пропорции были именно такие.

Время к полудню, а мой мальчик спит. Тут что-то не то. Ёлки-палки, почему он спит?

– Почему он спит? – шагнул я было к сыну, но поэт, шевельнув арбалетом, меня остановил.

Назовите меня трусом, но умирать мне никак нельзя.

– Ты зря пошёл, – сказал змей.

– Не тебе судить, – ответил я.

– Но раз пошёл… тогда не торопи события. Всё решится не здесь и не сейчас. Тебе везёт. Значит, мы еще встретимся.

– Обязательно, – сказал я сквозь зубы.

– Ты помнишь уговор? – сказал змей.

– Какой еще уговор? – спросил я, нетерпеливо переступая на месте.

– Ты не волнуйся так, – тихо сказал мой компаньон. – Это вредно для здоровья.

– Конечно, помню, – сказал поэт. – Пять минут.

– И пять лет безбедной жизни, – сказал змей. С этими словами он аккуратно взял корзину в зубы и скользнул к шкафу.

Шкаф. До этого я просто его не замечал. Даже удивительно.

Большой платяной шкаф с распахнутыми створками. Дверцы на рояльных петлях. На одной из них зеркало.

У нас такие шкафы делали еще при Сталине.

Змей мягко скользнул в шкаф, унося моего мальчика. Только хвост мелькнул. И створки плавно закрылись за ним.

– Я прошу тебя, – сказал поэт. – Ты мне чужой, мне до тебя дела нет. Поэтому если ты дернёшься, я выстрелю, не сомневайся. Но я не люблю убивать. Не моё это дело.

И он перевернул большие песочные часы, стоявшие на столе. Песок тонкой струйкой потек из верхней половины в нижнюю.

– Ты не понимаешь, – сказал я.

– Да всё я понимаю, – сказал лениво поэт. – У него твой сын – он мне сказал.

– Так пропусти меня.

– Нет.

– Отчего же?

– Ты же слышал. Пять лет безбедной жизни.

Я посмотрел на своего компаньона. Тот с любопытством следил за нами.

Не укладывалось в голове моей всё происходящее никак. Всего можно было ожидать, но чтобы на пути моём встал, так сказать, коллега Пушкина и Блока…

А тот стоял, уверенно сжимая в руках арбалет, по-прежнему направленный в мою грудь, солнце освещало его из окна лучами своими, и пылинки искорками плясали вокруг его горделивой головы.

– Погоди, – сказал я медленно. – Ты же поэт. Ты же добрым быть должен.

– Что? – сказал поэт скандальным голосом, и арбалет дрогнул в его руке. – Добрым? Да какое мне дело до добра и зла. Я должен чувства в людях будить, чтобы мир этот не спал. А то в своей беготне ежедневной они забывают о том, что такое закат, как прекрасен рассвет, как плавно река воды свои несет к океану, как капли падают с мокрых ветвей на землю, как шумит трава, приглаживаемая ветром. Они не помнят, как роскошен хруст стрелы, туго входящей в плоть, звон клинка встретившего на пути своем сталь, плавное парение орла в небесной выси. Пусть люди будут хотя бы злы, потому что лучше быть злым, нежели равнодушным. Спроси у любого, кто встретится тебе на улице – что прекраснее? Море или болото? И каждый ответит – море! Потому что море прекрасно даже в шторм, а болото всегда болото. И посему пусть будет в сердцах их жажда чего-нибудь. А мой долг – это что-то найти. Чтобы чуть чаще забилось сердце.

Так говорил он, и песок продолжал струиться в песочных часах, а он всё говорил, говорил, говорил. Про то, что дух поэта должен быть свободен, что думать о еде поэту не пристало, что за год можно многое успеть, а за пять лет так вообще, и слова его гонгом отдавались у меня в висках.

Наконец последняя песчинка упала на вершину песчаного холмика.

– Всё, – сказал он. – Можете идти.

И разрядил арбалет в стену.

Я подошел к нему и ударил с правой. По лицу. На этот раз я не промахнулся, потому что вся злость, бушевавшая в моём сердце, перекипела за эти пять минут. Поэт устоял на ногах. Рукавом стёр он кровь, выступившую на губах, и сказал:

– Имеешь право.

4. По следу жёлтого дракона

I

На этот раз я вывалился в комнату. Большую пустую комнату. Широкое светлое окно в полстены и дверной проём. Пол, покрытый… паркетом? Всё жёлтое.

Что ж, этого можно было ожидать. Каждый охотник желает знать…

Некоторое время я смотрел на исчезающее отверстие перехода. Еще можно было видеть, как медленно, очень-очень медленно смыкаются створки шкафа, а потом отверстие беззвучно схлопнулось, полыхнув напоследок оранжевым.

Я подошел к окну и увидел, что за окном – город.

Мегаполис.

Башни желтых небоскрёбов, потоки желтых машин. Изредка желтое небо беззвучно прорезали мошки вертолётов.

Всё это с высоты примерно сорокового этажа

– Привет.

Я обернулся. В дверном проеме, небрежно опершись о косяк и скрестив на груди руки, стоял молодой азиат. Ну то есть у него были азиатские черты лица. Симпатичный такой желтый узкоглазый парень с повадками плейбоя.

– Добрый день, – сказал я и шагнул к нему.

Рука плейбоя быстро скользнула за отворот пиджака, под левую мышку.

– Не надо, – сказал он. – Лучше стой, где стоишь.

Я остановился. Не жест его меня остановил, но интонация. Было похоже, что парень быстр, и если надо, действует не задумываясь.

Он помолчал, разглядывая меня. Не знаю, удовлетворил ли его осмотр, но он кивнул – вроде как сам себе, и неторопливо сказал:

– Я купил эту квартиру неделю назад. Здесь ещё ничего нет. Но вот я открываю дверь своим ключом, – он махнул зажатой в левой руке маленькой карточкой, на вид из пластика, – и в своей будущей спальне вижу тебя. На тебе артефактный халат, – здесь он усмехнулся. – Мне кажется, я имею право спросить. И я спрашиваю. Ты кто такой?

– С кем это ты разговариваешь? – за плечом парня возникла девушка. Тоже азиатка. На вид гибкая и стройная. Если бы она была не столь монохромна, то я бы назвал её симпатичной.

– Он был здесь, когда я вошёл, – не отводя от меня взгляда, сказал парень.

– Ага… пришелец… а говорят, газетам нельзя верить, – сказала девушка. – А ну, сними халат!

– Ты хочешь на него посмотреть? – парень посмотрел на девушку и улыбнулся. Тут же перевёл взгляд обратно на меня и снова посерьезнел. – Эй, она не шутит.

Ой, как я влип. Ладно, будем аккуратны. Я подчеркнуто небыстро снял халат, переложил его в правую руку, и медленно отвел её в сторону.

Любуйтесь.

– Кинь его туда, – он показал рукой в правый от себя угол.

Я так и сделал. Они внимательно осмотрели меня.

– Повернись спиной, – сказал парень. Я повернулся, не отводя взгляда от этой пары. – К слову. Если ты откроешь окно и выпрыгнешь, мы не будем возражать.

Девушка усмехнулась и подошла к халату. Села на корточки, быстро и внимательно осмотрела его.

Снаружи.

Изнутри.

Прощупала воротник.

Запустила руку в карман. Вытащила из кармана сжатый кулак, и раскрыла ладонь. Камушки сверкнули чистым оранжевым светом.

Парень посмотрел на меня, и ничего его узкие жёлтые глаза не выражали.

Абсолютно ничего.

– Ну что ж, – сказал он. – Вот теперь, похоже, нам есть о чём поговорить.

II

На большой просторной кухне были стол, пара стульев, холодильник и микроволновка. Во всяком случае, я решил, что это микроволновка. Из пакета, что они принесли с собой, парень вынул бутылку какого-то напитка и четыре сандвича.

Мы с парнем сидели за столом, девушка сидела на подоконнике.

– Я слышал о подобных тебе, – сказал парень, – У тебя нет ключей, это мы установили совершенно определённо. Конечно, может быть, ты их выкинул в окно, но мы в это не верим.

– Рассказывай, – потребовала девушка. – Как ты сюда попал?

И я рассказал.

В подробностях и тщательно избегая всяких цветных прилагательных.

Надо сказать, что слушали они внимательно. И у меня ни разу не возникло ощущения, что они мне не верят.

– Что ж, – сказал парень, когда я закончил. – Внешность твоя, артефактный халат, и камешки.

– Значит, ты не врёшь, – сказала девушка.

– Тогда тебе нужна помощь.

– Мы можем тебе помочь.

– Назови цену, – подытожил парень.

Чёрт, подумал я. Чёрт возьми, они или не понимают, или издеваются.