Пролетая над пучком петрушки

– Тот был тебе не пара! – занервничала бабушка. – Это был…

– Конечно, мезальянс, – издевательски парировала мама. – А тебе не приходило в голову, что в своих непомерных амбициях ты лишила ребенка отца?

– Ты тоже не слишком принимаешь участие в его воспитании, – отрезала бабушка.

На миг Кеше стало жалко бабушку. Она постарела, сгорбилась, у нее уже не получалось, как раньше, вскидывать голову и надменно смотреть на любого, кто перед ней. Но стоило ей начать перечислять Кешины мелкие хулиганства, как ему стало скучно, и он улепетнул из дому, пока не засадили за уроки.

Школу Кеша окончил весьма посредственно, и мама схватилась за голову. Нужно было срочно куда-то пристраивать этого оболтуса.

С такими оценками нечего было и думать о приличном институте. Здесь и наступил бабушкин звездный час.

Она потрясла кое-какие старые связи и пристроила Кешу в Институт культуры на библиотечное отделение.

– Там же одни девчонки! – рассмеялась мама.

Оказалось, что нет. На курсе было несколько таких же охламонов, как Кеша, чьи родители слишком поздно поняли, что ребенка запросто могут забрить в армию, если его немедленно не пристроить хоть куда-то.

В «Кульке» Кеша и познакомился с Андреем Януарьевичем Хвалынским. Выяснилось, что когда-то давно Андрей Януарьевич был знаком с бабушкой. По ее рассказам выходило, что он даже был в нее влюблен – невинной детской влюбленностью, потому как сам он был гораздо моложе. Не то он оказывался братом ее подруги, не то племянником ее соседки – Кеша не вникал в эти подробности. Важно было, что Андрей Януарьевич сделал научную карьеру и преподавал в Институте культуры историю печатной книги и древних рукописей.

Пристроив Кешу в институт, бабушка посчитала свою жизненную задачу выполненной, стала прихварывать, резко постарела и через некоторое время тихо умерла ночью во сне. Она оставила письмо для мамы, где просила прощения за все, а еще денежный вклад, который завещала Кеше.

Мама поплакала над письмом, а после похорон объявила Кеше, что выходит замуж и переезжает в Москву. Кеша такой поворот событий только приветствовал, поскольку мама обещала содержать его до конца учебы.

Андрей Януарьевич его опекал и отличал от других учеников, ведь Кеша был мальчиком из приличной семьи. Делал он это ради памяти бабушки, а не потому, что Кеша был старательным студентом. Учился он и здесь с ленцой, ему было скучно, но приходилось иногда сопровождать профессора Хвалынского домой и слушать его долгие разговоры.

Профессор хотел иметь учеников и последователей, старался сплотить в кружок своих почитателей из числа студентов и аспирантов. Увы, из этого ничего не получалось: профессор был неизлечимым занудой. Возможно, он любил свой предмет, несомненно, что он знал его досконально, но лекции его были скучны, как железнодорожное расписание. Он не умел увлечь аудиторию, так что даже самые положительные девочки-отличницы признавались, что от его монотонного голоса у них болят зубы.

Когда Кеша с горем пополам окончил институт, профессор рекомендовал его в одно солидное научное издательство. Кеша был благодарен и за это – с его дипломом можно было найти работу только в районной библиотеке.

Мама резко урезала субсидию, правда, ее муж подарил Кеше на окончание института свою старую машину.

Денег катастрофически не хватало. Кеша продавал бабушкины безделушки и книги – некоторые оказались редкими. К Андрею Януарьевичу он тоже наведывался ради приработка – тот время от времени поручал съездить оценить кое-что из книг. Старик тоже жил бедновато, но тщательно скрывал, что продает вещи и книги. Кеша немного жульничал и брал себе больше, чем оговоренные комиссионные.

Но все это было каплей в море. Старик был одинок, его замужняя дочь жила в Штатах. С зятем он не очень ладил, потому и не хотел переезжать к ним. Зато квартира профессора была буквально набита антиквариатом. Правда, сам Хвалынский утверждал, что по-настоящему ценных вещей у него нет, просто эти безделушки дороги ему как память. Кеша подозревал, что Андрей Януарьевич говорит так нарочно – из опасения, что ограбят.

Профессор радовался его приходу, и Кеша иногда мечтал, что вот старик умрет и оставит все ему: квартиру, мебель, книги. Он все это продаст и заживет по-человечески. Сколько раз он с сожалением выпускал из рук какую-нибудь мелкую вещицу – бронзовую статуэтку, фарфоровую табакерку, эмалевую рамочку для фотографий, когда так хотелось сунуть их в карман! Что делать с такой мелочью, было очевидно – продать знакомому перекупщику и прогулять эти деньги в ресторане или в клубе.

Вспомнив о ночном клубе, Кеша поежился. Именно там позавчера началась полоса неудач. Черт дернул его подсадить ту девицу! Если бы не она, ничего бы не случилось, и Кеша не встретился бы с тем страшным человеком с горящими глазами.

Мелькнула вдруг какая-то свежая мысль, но Кеша не успел ее поймать – снова захлестнул страх перед тем типом. Нужно скорее отдать ему часы, тогда Кешу, может быть, оставят в покое. Он и так уже извелся за эти два дня. Андрей Януарьевич вчера не смог его принять – у него, видите ли, был массаж. Одной ногой в могиле, а туда же, массаж ему подавай.

Кеша решительно нажал кнопку домофона.

– Заходите, Иннокентий! – Профессор всегда обращался к нему на «вы».

В квартире все было по-прежнему. Кеша обул мягкие войлочные тапки и прошел вслед за хозяином в кабинет – поговорить, обменяться свежими новостями.

Обмен новостями обернулся, понятное дело, нескончаемым монологом Хвалынского. Он вспоминал молодость, хвастал знакомством с известными людьми, рассказывал, как удалось найти тот или иной раритет.

Кеша делал вид, что слушает, и старался сохранить заинтересованное выражение, а сам сжимал челюсти, чтобы не дай бог не зевнуть. Все истории выходили у профессора скучными, как вареная морковка. Кеша с детства не терпел ее в супе.

Наконец, мучения окончились. Профессор сделал вид, что вспомнил о времени, а Кеша – что ему жаль прерывать такой интересный разговор. Профессор сказал, что так просто гостя не отпустит, обязательно напоит чаем, и устремился на кухню.

Кеша глубоко вдохнул и подошел к старинному бюро красного дерева. Резной бронзовый ключ гостеприимно торчал в замке. Откинув крышку, Кеша уставился на множество маленьких ящичков, в которых, как он знал, профессор хранит всякие мелочи. Если эти часы-луковица на самом деле существуют, лежать они могут только здесь. О том, что он может их не найти, Кеша старался не думать.

Три ряда ящичков по четыре в каждом. В котором из них? Кеша решил действовать планомерно. Он, как сапер, не имеет права на ошибку. Только что профессор проговорился, что через два дня улетает погостить к дочери в Штаты, из чего следует, что следующий Кешин визит откладывается на неопределенное время.

Верхний правый ящик был набит пожелтевшими конвертами. Не вынимая их, Кеша достал рукой до дна. Ничего, кроме писем.

В следующем лежало четыре колоды старинных карт. Сразу видно, что не то.

Третий был заполнен крошечными шахматными фигурами – только белыми, из слоновой кости. Кеша подивился про себя, для чего профессор хранит неполные шахматы – ни доски, ни черных фигур. Ладно, это тоже не то.

Нижний ящик в этом ряду выдвигался с трудом. Оказалось, мешали шелковые театральные маски. Кеша выпустил облако моли и поскорее задвинул маски обратно.

В четырех ящиках среднего ряда нашлись старые выцветшие фотографии и поздравительные открытки. На открытках были полнотелые красавицы – они нюхали цветы, читали любовные письма или просто сидели на пуфиках, козетках и канапе, погрузившись в сладостные мечты. Часов не было.

Кеша начал волноваться. Нет, он волновался еще до прихода к профессору, а теперь потихоньку запсиховал. Квартира у Хвалынского была большой, звуки из кухни сюда доносились с трудом. Сам хозяин пил чай всегда здесь, в кабинете. Он говорил, что на кухне ест только прислуга. Прислуги у Андрея Януарьевича не было, только соседка приходила убирать раз в неделю. Профессор ее побаивался.

Верхний ящик последнего ряда вывалился сам – оказалось, там сломан упор. По крышке бюро рассыпались какие-то бумажки, Кеша, не глядя, сгреб их и затолкал мятые в ящик.

Следующий ящик он выдвинул осторожно и правильно сделал. Ящик был полон разной мелочи: фарфоровые уточки, деревянные собачки, брошка из слоновой кости, перламутровая камея без застежки. Если бы это добро вывалилось, Кеша его и за час бы не собрал. Без надежды он сунул руку в эту груду барахла и чуть не взвыл от боли. В палец впилась янтарная булавка.

– Черт, – прошипел он, глядя, как капает кровь. – Черт, черт, черт!..

Что, если он так и не найдет эти часы? Скрываться от полиции, которую на него непременно наведет этот страшный человек с горящими глазами? Уехать к матери в Москву? Глупо, его найдут и там.

В порыве отчаяния Кеша дернул предпоследний ящик и – о, чудо! – сразу видел то, что искал. Вот они – тяжелая золотая луковица на золотой цепочке. Кеша протянул дрожащую руку к часам, когда из кухни раздался голос хозяина:

– Иннокентий, я уже иду!

Кеша в панике схватил часы и задвинул ящик. Потом закрыл бюро и почти сразу услышал шаги профессора за дверью. Он попытался затолкать часы в карман джинсов, но цепочка предательски свисала. Попробовал подобрать цепочку – неловко дернулся, и часы вывались на пол. Кеша сумел подхватить их на лету, когда дверь уже открывалась. В какую-то долю секунды он метнулся к окну, закрытому пыльной портьерой, и бросил часы на подоконник, после чего неслышно, благодаря в душе изобретателя войлочных тапок, отпрыгнул на середину комнаты.

– Вот и я! – Андрей Януарьевич поставил поднос. – Все готово.

Кеша с отвращением влил в себя стакан горячего жидкого чая – профессору запрещали пить крепкий, съел два сухаря и зачерствевший соевый батончик. В продолжение всего чаепития он прикидывал, как бы незаметно достать с подоконника часы и унести ноги.

И тут фортуна повернулась к нему самой привлекательной стороной. В дверь неожиданно позвонили. Поскольку звонок был с площадки, а не из домофона, профессор решил, что это соседка, и пошел открывать без опасения.

Ни на минуту не забывая о том, что дверь в кабинет открыта, Кеша подкрался к окну и осторожно отвел портьеру.

Часов не было.

Он поднял портьеру повыше, чтобы тусклый свет из кабинета падал на подоконник. Часов не было. Не веря своим глазам, он провел рукой по давно не крашенному подоконнику, но ничего не обнаружил, только измазался какой-то грязью. Позабыв об осторожности, Кеша полностью раздернул портьеры и оглядел подоконник.

Ничего. Он присел на корточки и пошарил внизу. Заглянул за батарею. Часы как сквозь землю провалились. Кеша точно помнил, что положил их на подоконник! Вот сюда, как раз под форточку.

Форточка была открыта: у профессора, по его выражению, пошаливало сердце, постоянно требовался свежий воздух. Возникла безумная мысль, что часы могли вывалиться наружу. Но нет, форточка высоко, а часы ведь не живые, летать не умеют.

– Иннокентий, что вы там делаете? – В дверях возник Андрей Януарьевич.

– Воздухом хотел подышать, – Кеша появился из-за портьеры, – голова что-то разболелась.

Профессор поверил: Кеша в самом деле выглядел бледно.

По лестнице он шел, волоча ноги, как будто к ним были привязаны чугунные гири.

«Все кончено, – стучало в мозгу, – теперь мне не жить».

Что он скажет тому человеку, который велел принести часы? Он ждет его в своей машине за углом.

На свежем воздухе Кеша слегка пришел в себя и решил бежать. От подъезда он шагнул в сторону, обогнул дом и оказался у длинного дощатого забора, которым огородили очередной долгострой. Кеша отогнул третью с краю доску и проник на территорию стройки. Этот путь как-то показал ему сам Хвалынский – так можно было порядочно срезать до остановки.

Старый дом давно сломали, до строительства нового руки пока не дошли. Кеша аккуратно обогнул руины. Это было несложно: местные жители уже протоптали удобную тропинку. Дальше он открыл дверь длинного сооружения, похожего на сарай, проскочил вдоль него и вышел в соседний двор. Двор был запущенный – помойка, ломаные скамейки и два бомжа, отдыхающие под кустиком.

Кеша перевел дух и только было собрался нырнуть в сквозной подъезд, как его схватила сильная рука. Страшный голос прошипел:

– Куда намылился, паршивец?

Это был он, человек в черных очках.

– Решил спереть часы и смыться? – Вторая рука перехватила Кешу у горла. – От меня не убежишь! Где часы?

– Н-нет, – прохрипел Кеша, – они…

– Врешь! – зарычал седой. – Врешь, недоумок! Они были у старика, я знаю! Плохо искал. На зону захотел?

Краем глаза Кеша видел, как бомжи повернули головы в их сторону. Седой между тем обшаривал его карманы, бормоча что-то об очередном обмане и жизни на нарах.

– Помогите! – пискнул Кеша. – Грабят!

За этот крик ему достался сильный удар в живот. Бомжи неторопливо поднялись и потрусили прочь.

– Убивают! – заорал Кеша в отчаянии.

Бомжи припустили быстрее и скрылись за углом. Кеша понял, что жизнь его висит на волоске. Но страшный человек неожиданно успокоился и велел рассказывать. Трясясь и заикаясь, Кеша поведал фантастическую историю о форточке. Седой снял очки и внимательно посмотрел на него. Глаза его горели, как два угля. Кеша почувствовал, что сердце сейчас остановится от страха.

Открылась дверь подъезда, и на пороге появилась старуха с ведром.

– Вы чего это здесь? – близоруко прищурилась она.

Кеша неожиданно толкнул седого в грудь и кинулся бежать. Едва не сбил старуху с ног, ворвался в подъезд и выскочил на проспект в другую дверь. Прохожие шарахались от расхристанного парня с дикими глазами, который улепетывал как угорелый, хотя за ним никто не гнался.

О брошенной машине Кеша вспомнил только дома.

С тех пор как Лола безуспешно пыталась перевоспитать попугая, прошло часа полтора. Маркиз напился чаю с бубликами, шоколадными конфетами и вареньем и дремал теперь на диване. Кот мурлыкал у него под боком.

Лола вышла из ванной в чудном настроении и решила не заходить в гостиную, чтобы не расстраиваться. В ее спальне Пу И валялся на кровати, завернувшись в шелковое покрывало цвета увядшего шиповника. Лола пощекотала ему животик, поцеловала в нос. Потом потянулась и осознала, что хочет есть. Готовить не хотелось, и она решила уговорить Леню сводить ее в ресторан.

Она заглянула к нему в комнату, но увидела, увы, только сонный затылок. Кот Аскольд приоткрыл глаз и просемафорил, что, если нет ничего важного, нечего и беспокоить.

– Фу-ты ну-ты, – фыркнула Лола.

Выходило, что нужно готовить обед. Она потащилась на кухню.

Попугай сидел на холодильнике и плевался ореховой шелухой.

– Перри, ты это нарочно! – горестно воскликнула Лола.

Голову она подняла, под ноги не смотрела и из-за этого чуть не упала. Под ногами у нее лежало что-то небольшое и блестящее. Лола наклонилась, с опаской подняла эту вещь и так и застыла в изумлении. В руке у нее были старинные часы – луковица на цепочке. Сразу было ясно, что часы золотые, уж очень приятно они лежали в руке и поблескивали таинственно. Часы были небольшие, видно, что не новые.

Лола аккуратно подняла крышку. Стрелки застыли на без четверти десять. Цифры четкие, римские, выписаны красиво. По циферблату в произвольном порядке разбросаны крошечные бриллианты. Во всяком случае, на бриллианты было очень похоже.

Лола закрыла крышку и повертела часы в руке. На крышке был затейливый вензель, на обратной стороне – ничего.

Попугай слетел с холодильника и опустился на ее плечо. Когти вцепились так сильно, что Лола вскрикнула:

– Перри, мне больно! Отстань!

От неожиданности она выронила часы. Перришон тут же спикировал за ними, схватил за цепочку и утащил в клетку.

– Ворюга! – Лола обиженно терла плечо.

– Дур-ра! – привычно отругнулся попугай.

– Леня! – истошно заорала Лола. – Иди сюда!

Лола была хорошей актрисой – в свое время это признавали и режиссеры, и критики, и даже коллеги по артистическому цеху. Ей прекрасно удавались слезы и вздохи, не говоря уже о том, какой мастерицей она была по части всевозможных выразительных взглядов. Еще у нее в запасе имелся внушительный арсенал разных криков и восклицаний. Она умела жалобно взывать о помощи, как Белоснежка, заблудившаяся в лесу, покрикивать, уперев руки в бока, как барыня из «Муму». Само собой, ей ничего не стоило вскрикнуть «ах» и грациозно упасть в обморок без грохота и поломанных конечностей.

Еще она умела визгливо орать – это требовалось для создания образа плохой жены или базарной бабы. Но с таким же искусством она воздевала руки и горестно взывала к небесам, как героини греческой трагедии.

Все это Леня Маркиз прекрасно знал и все равно никогда не мог сказать наверняка, играет его подруга в эту минуту или нет. Сейчас Лолин вопль был настолько грозным, что Маркиз скатился с дивана и прибежал на кухню в одних носках.

– Что снова случилось? Ты жива?

– Посмотри, что у него в клетке! – ледяным голосом велела Лола.

– Да что у него может быть, – заворчал Леня. – Знаю, нужно почистить. Давно собирался, только я этим и занимаюсь… Ой, что это?

– Это я тебя хотела спросить, что это. Откуда у нас в доме эта вещь? Ты купил эти часы?

– В жизни их не видел, – чистосердечно признался Маркиз, – забавная вещица…

Попугай выскочил из клетки и негодующе захлопал крыльями.

– Перри, где ты это взял? – Леня обратился к нему.

– Подар-рок, подар-рок, – проворковал попугай.

– Кто же тебе подарил такую отвратительно безвкусную вещь? – грозно подбоченилась Лола. – Какая старуха?

– Почему старуха? – по инерции удивился Леня.

– Потому что этим часам сто лет в обед!

– Больше. – Леня открыл крышку и поднес часы к свету. – Думаю, не сто, а сто пятьдесят как минимум. Лолка, не смотри зверем, я понятия не имею, откуда они взялись в нашей квартире!

– Кар-ра! – заорал попугай так громко, что Лола подпрыгнула на месте. – Кар-ра дор-рогая!

– Да что вообще происходит? – Лола в бессильной ярости топнула ногой. – И откуда так дует?

Она двинулась в гостиную. Леня поплелся за ней, попугал полетел следом, притащившийся, как всегда, с опозданием Пу И поскакал вдогонку. Сзади крался Аскольд, которому тоже было интересно, но не хотелось демонстрировать свое любопытство.

В гостиной Лола бросилась к окну. Щель была гораздо шире, чем она оставляла, но все же недостаточной, чтобы в нее мог протиснуться попугай. И ворона тоже. Она, кстати, сидела здесь же, на ветке большой липы. Перришон немедленно принялся исполнять на подоконнике брачный танец. Ворона взирала на его па вполне благосклонно.

– Леня! – Лола прижала руки к щекам. – Я все поняла.

Она схватила часы и поднесла их к стеклу. Ворона тотчас горделиво закаркала.

– Она стащила где-то эти часы и преподнесла Перришону в качестве свадебного подарка!

– С ума сойти! Перри, теперь ты просто обязан на ней жениться, – брякнул Маркиз и сразу опомнился: – Не может быть!

– Может! Я читала: вороны еще хуже сорок, тянут все блестящее. Что делать?

– А что делать? – Маркиз пожал плечами. – Попробуй ей объяснить, что брать чужое нехорошо. Только вряд ли она поймет, у нее ведь инстинкт. И вообще, мы обедать будем сегодня?

– А нечего, – огрызнулась Лола. – Некогда мне, попугайскую свадьбу готовлю!

– Ладно, – Маркиз был удивительно покладист, – у меня как раз дела в городе, там и перекушу.

Он мигом собрался и ушел, Лола даже не успела войти в роль обиженной. Немного подумав, она тоже решила прогуляться, тем более что погода наладилась, и Пу И поглядывал заискивающе.

Часы, забытые Маркизом, лежали на столе.

– Вот ведь, – огорчилась Лола, – бросил все, и горя мало. А вещь дорогая, может, кто-то ищет ее, переживает. С вороны не спросишь, и выходит, что воры – мы. Н-да, неприятно.

Лола переглянулась с Пу И и оживилась. Ей пришла в голову конструктивная мысль. Мигом она распечатала на принтере несколько объявлений, прихватила клей и песика и вышла на улицу.

Погода установилась вполне приличная. По небу вместо сизых туч плыли кудрявые облака, деревья потихоньку золотились, в сквере возле дома пахло прелой листвой и мочеными яблоками. Лола расклеила несколько объявлений и решила, что самое время сводить Пу И в кафе.

Наутро она поднялась поздно. Ленька уже погулял с Пу И и ушел, оставив записку, что позавтракает с приятелем, а зверей она пускай возьмет на себя. Лола нехотя выползла из кровати, накормила своих питомцев и пришла в себя только после душа.

Третьего дня она с Пу И была у ветеринара. Тот тщательно осмотрел песика и взглянул на Лолу так, как будто хотел сообщить что-то крайне неприятное.

– В чем дело, доктор? – Лола схватилась за сердце. – Лучше страшная правда, чем сладкая ложь!

– Ничего страшного, – осторожно проговорил ветеринар. – Но я нашел у вашего любимца признаки начинающегося нейродермита.

– Что это такое, доктор? – Лола побледнела. – Скажите мне прямо, возможно, я это переживу. Это опасно?

– Не то чтобы опасно для жизни, но все же неприятно. У него может начаться шелушение кожи, выпадение шерсти…

– Какой ужас! – Лола схватилась за голову. – Мы же не сможем показаться на людях! А я как раз заказала для него два новых костюмчика!.. Но отчего это случилось, доктор? Ведь я так забочусь о нем – покупаю все лучшее, даю витамины…

– Дело не только в питании, – нахмурился врач. – Это же нейродермит, иначе говоря, в основе заболевания лежат психологические проблемы. Песику недостает вашего внимания.

– Не может быть! – пылко воскликнула Лола. – Я все для него делаю, покупаю самые вкусные лакомства, самую красивую одежду!..

– В том-то и дело! – прервал ее ветеринар. – Как многие современные родители, владельцы домашних животных пытаются подменить деньгами заботу. И детям, и собакам нужно, чтобы на них тратили не деньги, а время. Чтобы с ними играли, разговаривали, понимаете? Для них гораздо дороже не тот подарок, что куплен за деньги, а тот, что сделан вашими руками.

Сегодня Лола решила, что она собственными руками испечет для Пу И его любимое ореховое печенье. Хотя ветеринар что-то такое говорил еще насчет диеты… Лола предпочла на время об этом забыть.

Рецепт она нашла в Интернете, все необходимые продукты отыскала дома. Она как раз ставила в духовку противень с печеньем, когда в дверь кто-то позвонил.

Лола решила, что это Маркиз. Забыть ключи – такое с ним случалось не раз. Она закрыла духовку и поспешила в прихожую.

Правда, по дороге ей попался Аскольд, который, потягиваясь и зевая, тащился на кухню. Это должно было ее насторожить: Аскольд всегда заранее чувствовал приход хозяина и встречал его у двери. Однако Лола была так увлечена процессом готовки, что не обратила внимания на странное поведение кота.

Она подошла к двери, щелкнула замком и потянула за ручку, проговорив сварливым голосом дипломированной жены:

– Скоро ты голову дома забудешь!

Но на пороге стоял вовсе не Леня.

Там нарисовалась совершенно незнакомая девица в коротком кожаном плаще и сапожках на немыслимом каблуке.

Настроение у Лолы резко испортилось. Сама она была в домашнем халатике (вполне приличном, но все же) и в тапочках с собачьими ушами, так что незнакомка и в буквальном, и в переносном смысле смотрела на нее сверху вниз.

– В чем дело? – сухо поинтересовалась Лола. – Вы к кому, дама?

Девица оттопырила губу и высокомерно протянула:

– Хозяева дома?

– Что-о? – Лола отступила на шаг и прищурилась.

Первым побуждением было вцепиться нахалке в лицо, но она взяла себя в руки и проговорила в тон:

– А, ты из агентства по найму прислуги? Опоздала, дорогуша, уборщицу взяли два часа назад. – Она демонстративно взглянула на свои часики от Картье.

Девица оценила часики и достойный ответ и спросила теперь уже без всякого высокомерия:

– Это вы давали объявление насчет часов?

– Допустим, я, – ответила Лола и внимательно пригляделась к гостье.

По всему выходило, что у той имеются и вкус, и деньги. Плащик от Донны Каран, сапоги от Джимми Чу. Ансамбль портили разве что часы – швейцарские, но простенькой фирмы.

– У меня часы украли два дня назад, – надулась девица и заметно расстроилась при этом воспоминании. – Представь, в приличном месте, в бутике «Арина».

– Который на Большой Посадской? – уточнила Лола со знанием дела.

– Нет, который на Малой Конюшенной. Самое обидное, что там и народу-то не было, кроме меня только один парень, кстати, очень приличный с виду – джинсы от Дольче и Габбано, курточка от Лагерфельда, ботинки из кожи питона. Прошел мимо, улыбнулся, я и растаяла. Дверь придержал, когда я выходила из магазина. Сажусь в машину, хвать – а часов-то нет. Жалко, хорошие были часы, золотые, Лонжин. Потом увидела твое объявление – вдруг, думаю, это мои часы нашлись.