Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

Приученная к набегам своих неуравновешенных приятелей и приятельниц, я потопала открывать. И была заранее благодарна любому, кто отвлечет меня от мыслей об убийстве. В глазок взглянуть по своему обыкновению не удосужилась. И едва в обморок не грохнулась, увидев на пороге собственной квартиры Илону, домработницу Косаревых.

Пятидесятилетняя пышечка, признающаяся, что забыла, какого цвета ее «природные» волосы, была, как всегда, тщательно причесана племянницей парикмахершей. И накрашена строго по указаниям сожителя племянницы – начинающего визажиста. Одевалась она по собственному врожденному, но не развитому достатком вкусу. При внешней приятности состояние Илоны я определила бы термином невменяемость.

– Здравствуйте, Полина Аркадьевна, – медленно сказала она высоким, но с явной хрипотцой голосом. – Я к вам.

– Добрый вечер. Проходите.

Я сообразила, что раньше никогда к Илоне не обращалась, видела мельком, имя ее знала от Вали, а об отчестве представления не имела.

– Ваш адрес мне дала Валентина Алексеевна, – продолжила Илона, застыв посреди прихожей и глядя мимо меня.

– В каком смысле дала? – опешила я. – Когда? Да пойдемте же в комнату. Кофе хотите? Водки? Как вас по батюшке?

– Зовите Илоной.

– Тогда и меня зовите просто Полиной. Как насчет адреса…

– Водки я выпью.

Пока я наскоро готовила закуску, Илона, притащившаяся за мной в кухню, словно боялась оставаться одна, молча, прямо сидела на стуле. И лишь выпив рюмку и равнодушно сметав яичницу с помидорами, заговорила вновь:

– Перед новым годом Валентина Алексеевна выдала мне премию в размере месячного жалования. Хозяйка была не жадная, таких поискать. А потом и говорит: «Отдыхайте, Илона, до четырнадцатого января. Вы пристраиваться не умеете, про вас все забудут – о себе не напомните. Поэтому, если со мной что-нибудь случится, идите к Полине Аркадьевне. Она вас определит на хорошее место, не к самодурам каким-нибудь». И адрес продиктовала. Я ей: «Про что вы, Валентина Алексеевна»? А она: «Это на всякий случай. Жизнь непредсказуема». Сначала я подумала, чудит. Потом решила, намекает на увольнение и по доброте душевной отдает вам. Расстроилась, плакала, вспоминала, чем могла не угодить. И вдруг такое.

Илона впервые за вечер подняла на меня покрасневшие глаза.

– Как моя фамилия? – быстро в лоб спросила я.

– Извините, не знаю, – покаянно прижала пухлые руки к груди скромная домработница. – Валентина Алексеевна не назвала, а я слово лишнее побоялась сказать.

– Она давала вам мой номер телефона?

– Нет. Разве я бы побеспокоила без звонка. Вы поймите, в голову же не пришло, что это серьезно и на самом деле пригодится.

Она не притворялась, я была убеждена в этом. Монолог любой сложности можно отрепетировать. Но не сфальшивить в ответе на неожиданный вопрос очень трудно.

– Илона, вас не удивил такой отпуск?

– Не очень. Богатые люди. Вдруг съездить куда-то надумали. Весь мир в их распоряжении, чего там. И мне докладываться не обязаны. Велено отдыхать, поблагодари и отдыхай себе, Илона.

– А как бы вы поступили, не имея моих координат?

– Через агентство работу искала бы.

– Не лучше ли было бы обратиться к друзьям Валентины Алексеевны, родственникам?

– Нужна я кому? Чего им души собой бередить, – покорно вздохнула Илона.

– Я обязательно вам помогу. Двое моих знакомых как раз ищут опытную экономку. Еще и выбирать будете.

– Спасибо, не обманула Валентина Алексеевна, – всхлипнула Илона. – Ко мне сегодня из полиции приходили. Я им про вас, про совет хозяйки ничего не сказала. Затаскают еще. Мне-то уж точно все нервы вымотают.

– С чего бы? Вы же, собственно, в двухнедельном отпуске.

– Так ключи хозяйские пропали. Я, когда Валентина Алексеевна дома, из сумки их не достаю, она впускает. Тридцатого у меня уже все сверкало, так что тридцать первого утром я пришла только посуду приготовить – достать из серванта, вымыть, перетереть. Сделала, значит, денежку получила, адрес ваш. Тут подруги Валентины Алексеевны явились, Лиля и Аня. Я не решилась спросить, не увольнять ли она меня надумала. Пожелала здоровья, счастья и побежала на метро. У себя сумку поставила и не заглядывала в нее. Я с ней только к Валентине Алексеевне езжу и в гости. Сегодня парень из полиции – занудный, суровый – спрашивает: «Ключи от квартиры Косаревых есть»? «Есть, конечно, – говорю, – они с утра до ночи работают, я без них квартирой занимаюсь, продукты покупаю. Иногда раз в неделю видимся». Он потребовал показать. Я сунулась, а ключей нет. И куда делись, ума не приложу. Я их отродясь не теряла. Как в детстве мама на веревочке на шею повесила, так и поняла, что надо беречь. Разве что в транспорте вытащили. Если выследили, какие апартаменты они отпирают, могли.

– Да кто же мог выследить, Илона? В подъезде охрана, там чужие не ходят, – возразила я.

– Вот охранники и выследили. Мне рожи обоих никогда не нравились, – заявила домработница.

– Неужели ключами соблазнились, а толстым кошельком с двойной зарплатой нет?

Илона посмотрела на меня с жалостью:

– Я, как все нормальные люди, кошелек в кармане ношу и рукой держу. А крупные деньги в бюстгальтер прячу.

Я поняла, насколько далека от человеческих норм. Шансов стать полноценным членом общества у меня не было. Пришлось отвлекаться вопросом:

– И что полицейский?

– Велел искать ключи у себя, чтобы точно убедиться в отсутствии. Чтобы чем угодно могла поклясться – нету.

«Занудный», суровый, велящий точно убедиться в отсутствии – это Сергей Балков. Илона чувствовала, но не представляла себе, что ее ждет. Сережа нервы не выматывает, а рывком пучками выдергивает. Она при воспоминании о любых ключах до смерти будет вздрагивать и креститься.

– Скажите, а эта неприятность не повлияет на мое дальнейшее трудоустройство? – потупилась Илона.

«Учись, Полина, – мысленно призвала я себя. – Зарплату в лифчик закладывать тебе взбредет в башку только, если вдруг срочно понадобится визуально увеличить объем бюста. И то, когда ее мелкими бумажками выдадут. Но вслушайся, как женщина беседует! Боится сболтнуть лишнее, и поэтому о самом для себя важном, деньгах и работе, говорит надежным канцелярским языком: „в размере месячного жалования“, „дальнейшее трудоустройство“. Интересно, кем она была до того, как подалась в домработницы? А, пусть новые хозяева разбираются. И Сергей выясняет. Он завтра уже будет знать, даже в каком роддоме она родилась, и какая в тот час стояла погода».

– Илона, я представлю вас, как помощницу по хозяйству, которой Валентина Алексеевна неизменно была довольна. Она сама мне вас хвалила, – честно сказала я. – Дальше рассказывайте людям о себе, что хотите. Только рекомендации с прежних мест не забудьте. Они у вас есть?

Во взгляде Илоны промелькнуло что-то вроде уважения. Наверное, ей нравились бдительные особи обоих полов.

– Я до Валентины Алексеевны наводила чистоту у матери одного миллионера. Потом она в Европу переезжать собралась. Я – в агентство, а там говорят: «Пусть хозяйка вас письменно охарактеризует». Она не отказала. Потом они меня к Косаревым направили. Александр Витальевич сказал: «Опыта маловато». А Валентина Алексеевна заступилась: «Как и вредных привычек, которые его сопровождают». Та бумага осталась в агентстве. Я возьму, хоть они и недовольны будут, что без них устроилась.

– Придется им смириться. Илона, эти предновогодние дни чем-то отличались от прошлых? В доме спокойно было?

– Слишком спокойно. Раньше такая веселая суматоха поднималась. Но нынче Валентина Алексеевна и Александр Витальевич пахали, будто все дела за всю жизнь решили переделать. Только ночевать съезжались. Верите ли, елку не наряжали. Мне поручили.

– Когда Валентина Алексеевна купила новые ночные рубашки и пижамы? – спросила я, ощущая себя почти счастливой: обсуждение этого вопроса с Илоной не противоречило нормам морали, нравственности и здравомыслия.

– Ничего она не покупала. Я белье стираю, глажу, развешиваю и раскладываю по шкафам. Все их вещи помню. Они подарить друг другу могли на праздники. Любили такое дарить.

– А желтым атласным комплектом часто пользовались?

Даже домработница начала бросать на меня короткие опасливые взгляды.

– Странным интересуетесь. Этот комплект им на свадьбу бабушка преподнесла. Раза два всего доставали. Сначала Валентина Алексеевна постелила. Но Александру Витальевичу материал не понравился – скользкий. А потом я по незнанию. Она велела сменить. Жалко. Красивый, на наволочках такое кружево толстое. Дорогущий наверняка.

– Спасибо, Илона, – предпочла закруглиться я.

– Вам спасибо. Куда мне дальше? К кому?

Я при ней позвонила двум приятельницам, почти одновременно размечтавшимся о честной домработнице среднего возраста. Одна застала свою прежнюю, юную, в объятьях несовершеннолетнего сына. Вторая встретила на улице в собственных одежде и обуви, привезенных из Франции. Они договорились о смотринах, и повеселевшая Илона покинула мой дом.

«Если через пару лет кто-то из них умрет необычной смертью, нас с Валей, то есть теперь только меня можно будет считать соучастницей убийства, – кисло подумала я. – Но нельзя не выполнить последнюю просьбу человека».

Последняя просьба была поразительной. Я верю в то, что первое впечатление – самое верное. Все-таки свежесть восприятия дорогого стоит. Это потом, по ходу аналитических упражнений мы начинаем заблуждаться. Так вот, я расценила двоякий поступок Вали, как подачу какого-то сигнала. С одной стороны, забота о могущей остаться не у дел Илоне была совершенно в ее духе. С другой, посыл ко мне просительницы, которую она лишила возможности предварительно позвонить, не дав номер телефона, казался симптомом приступа помешательства. Косаревы были щепетильны в вопросах такта. Визит домработницы должен был меня потрясти, остановить на бегу, куда бы личные обстоятельства ни гнали. Валя не только не чиркнула записку, она даже не написала мой адрес своей рукой, а продиктовала Илоне. Хотя ее почерк был бы лучшим поручительством за правдивость истории, которую мне предстояло услышать. Значит, считала, что я должна поверить, а полиции ее памятку предъявлять не стоит. Дальше, она не направила домработницу ни к Лиле, ни к Ане. А ведь девушки общались в обеспеченных кругах и могли организовать будущее Илоны не хуже меня. Она не сообщила Илоне мою фамилию, чтобы я не подумала, будто та нашла мой адрес по справочной. И вообще, мы с Илоной сталкивались всего пару раз, здоровались, не более, так что я была последней, к кому она додумалась бы нагрянуть по собственной инициативе. Совершенной ей не свойственной экстравагантной выходкой Валя пыталась дать понять, что у нее есть серьезные основания опасаться за свою и Сашину жизни. И слова «если со мной что-нибудь случится», не были, обычным для богатых дам, проявлением боязни в одночасье лишиться всего. Да, Саше тоже угрожало нечто, ибо он Илону никогда не прогнал бы, и надобность в моих стараниях отпадала.

Илоне надлежало идти ко мне только после того, как она лишится обоих хозяев. То есть предотвращать меня ничего не просили. Но после случившегося я должна была узнать через домработницу о готовности Вали и Саши к вступлению на необратимый роковой путь. Зачем? Валя с того света предлагала мне провести журналистское расследование? Или, памятуя о заверениях в том, что Косаревы не нуждаются в моих профессиональных навыках, просто собственное расследование. Она имела представление о моей склонности разгадывать криминальные загадки. Но подкидывать их таким образом? Чушь какая-то.

Я не успела определиться. Позвонил Вик, заявил, что давно дома, и жалобно спросил:

– Детка, хлебом не угостишь? У меня пусто.

Это была вторая просьба о хлебе за день. У меня вдруг затряслась рука, держащая трубку.

– Милый, потерпи, сейчас спущусь и быстренько сварганю ужин. Я тут замешкалась. Зато нам есть, что обсудить.

– Да, Борис доложил. Он в ярости. А ведь я тебя просил не лезть.

– Я не лезла. Меня втянули. Если хочешь хлеба, не ворчи.

– Поленька, ты не могла бы ужин не сварганить, а приготовить? А вообще-то я уже не знаю, чего хочу, – признался Измайлов.

– Мне хуже. Я знаю, что ничего не могу, – пожаловалась я.

– Чур, меня, – открестился от моих бед полковник.

Я в невнятной задумчивости взяла под мышку хлебницу и непонятно как оказавшийся на столе пакет сахарного песка. Так и предстала перед Измайловым.

– О, нам предстоит сказочный вечер, – понял он.

И попытался от означенных перспектив потерять аппетит. Но не преуспел. Почему-то приготовленная по системе «все обжарить по отдельности и смешать» еда получается особенно вкусной. А, может, чтобы она таковой казалась, есть надо реже.

Глава пятая

Сначала я рассказала о приключениях бедового Ильи Соколова. И с удивлением поймала себя на том, что раз десять повторила любимому мужчине:

– Я сама успела только ванильную булочку съесть и ананасного сока хлебнуть.

– Тебя пожалеть или похвалить за щедрость? – наконец, не выдержал Измайлов.

Нет, я хотела от него чего-то другого. Но чего именно?

– Как тебе сюжетный поворот? Убийца забрал бутылку с отравленным вином и оставил в кухне Косаревых такую же с нормальным.

– С какой целью?

– Спросишь у него, когда вычислишь и найдешь. Если тебя интересует мое мнение…

Измайлов скрипнул зубами, но я не остановилась.

– Он хотел, чтобы вы думали, будто снотворное растворили в бокалах.

– Мы думали. Дальше что?

– С подменой бутылки все как-то усложняется, Вик. Понимаешь, надо же было купить две одинаковых. Может, его в магазине на видеокамеру засняли? Хотя, такой хитрый гад сообразил бы, что запомнится покупкой. Предположим, он открыл нормальную бутылку, себе плеснул из нее, потом незаметно вытащил другую. Я запуталась. Действительно проще было всем налить обычного Бордо, а после в два бокала бросить лекарство. Бросить, да. Но не растворить. Даже шипучку от таблеток приходится размешивать ложкой, чтобы белого налета сверху не было.

– Пусть так, подготовился заранее. Но смысл менять бутылку? Смысл, Поленька?

– Придумай что-нибудь, ты очень умный. Ты полковник, в конце концов.

– Ты гораздо умнее, детка. Давай сама.

– Без ложной скромности скажу, Вик, я тоже очень умная. Убийца налил себе из «чистой» бутылки, Вале с Сашей из «грязной». А потом их перепутал и унес не ту.

– И они обе рядом на столе стояли?

– Вряд ли.

– Тогда, как перепутал?

– Черт его знает.

– Черта не допросишь. Скорее всего, твоему алкоголику померещилось, будто он держал в руках именно Бордо. Сама же говоришь, что он боится встречи с психиатром. Надо проверить, не состоит ли на учете у этого доктора.

– Погоди, Вик, не торопись. Некто покупает вино, которое, по его мнению, прилично предложить Косаревым. Для них оно все равно дешевое и дрянноватое, однако они из вежливости принимают угощение своего странного гостя. Не морщи лоб, действительно странного. Он гораздо беднее хозяев, но позволяет себе навестить их после полуночи. Устраиваются на кухне, а Валя туда, кого попало, не звала. Она однажды про не слишком нужного человека сказала: «Глубже гостиной не пущу». Я уже закидывала удочки насчет дальних родственников, но ничего не поймала. Плюнем на фокусы, которые визитер проделывал с бутылками. Но не в перчатках же он был. Как с отпечатками?

– За бутылку брались только Косаревы. Оба, – улыбнулся Измайлов.

– А должны были еще продавцы, кассир в магазине и убийца, минимум, – напрасно не обратила внимания на его снисходительную улыбку я. – Стоп, вру. Валя всегда, прежде чем убрать тару в холодильник или поставить на стол, протирала ее влажной губкой, а после сухой салфеткой. Получается, она оставила отпечатки, когда все это проделывала. А Саша, когда разливал. Но теперь благодаря Илье нам известно, что снотворное было в бутылке-близняшке. Вик, Вик, он же не мог не повредить пробку, закладывая снотворное!

– Вот теперь помедленнее, детка, – ожил полковник, будто я при нем теорему доказывала, не зная аксиом.

– Пожалуйста, торможу. Он ее повредил, как и положено. И просто не мог предложить такую бутылку хозяевам. Достал другую, с нормальным вином. Валя ее обработала, Саша откупорил и разлил. Дальше сложно, но реально. Хозяева чем-то отвлеклись, гость выплеснул содержимое их бокалов, наполнил отравой, бутылку с ней заткнул пробкой, снова спрятал. Даже бокалы мог держать, скажем, кухонным полотенцем, чтобы не наследить. Выпили, ребята заснули, он их задушил, вымыл и убрал свой бокал, а бутылку с отравленным вином поставил в мусорный контейнер за домом. Сел в машину и укатил. То есть ему просто было удобнее использовать две бутылки. И все равно, какую оставлять. Хоть обе. Хоть ни одной. Он уже о Бордо не думал.

– Угу. А Косаревы при нем разделись и улеглись? – серьезно полюбопытствовал Вик.

– А он притворился нетранспортабельно хмельным. Они его у себя оставили.

– Может, может, может. Чего только не может, – забормотал Измайлов. – И куда делись ключи домработницы? По твоей версии они вообще не были нужны убийце. В квартиру его впустили хозяева, оставили ночевать, а, уходя, он не запер дверь.

– Так это моя версия? – польщено хихикнула я. – Здорово. А у Илоны пропали ключи?

Все, кроме смешка, прозвучало фальшиво. Стало противно от собственной актерской бездарности. Но еще отвратительнее мне сделалось от автоматического вранья Вику. Я действительно не собиралась сама вычислять убийцу Косаревых. Это занятие приличествовало сыщикам и дилетантам с безнадежно завышенной самооценкой. Я же застряла где-то посередине. Следовательно, от полковника ничего не стоило скрывать. Но как тяжело мне далась следующая фраза!

– Вик, извини за притворство. Некрасиво получилось. Илона была у меня сегодня.

И я подробно осветила в устной форме неожиданный набег домработницы.

– Ты еще способна говорить правду после жестокой борьбы с самой собой, – умилился Измайлов. – Это надо отметить. Потанцуем?

– Не хочу. Вик, о чем, по-твоему, Валя пыталась мне сообщить? Что им с Сашей могло грозить? Я тебе такое выдала, а ты не реагируешь! Вдумайся, убойщик, последний день года…

– Именно, – обиженно перебил лишенный дискотеки Измайлов. – Дама заработалась, замоталась, праздничного настроения не возникло. И она дала указания на случай какой-то неопределенной трагедии. Уверяю тебя, Косарева забыла о нем, как только домработница ушла. Ну, чем тебя вразумить? Ты же частенько плачешь просто так, без причины. Вот и у Косаревой просто так вырвалось. Более того, если бы ее с мужем не убили, Илона никогда не вспомнила бы, откуда у нее твой адрес.

Это было очень похоже на правду. Я тоже сомневалась в склонности Вали организовывать запоздалые приветы из мира иного. Накатило что-то тридцать первого декабря от переутомления.

– Ты уверен, Вик? – спросила я, и надежда в голосе не была наигранной.

– Уверен, – отрезал полковник.

И совершил вторую ошибку. Нельзя прекращать мыслить, в том числе и сомневаться, даже если взбалмошная женщина отказалась вытаптывать с тобой ковер посреди комнаты под щемящую музыку. Но тогда у меня, что называется, отлегло от сердца. И пригласи меня Измайлов на танец еще раз, я согласилась бы. Но гордые убойщики дважды одно развлечение не предлагают.

– Вина выпьем? – я взяла инициативу в свои загрубевшие от частого держания ее, шершавой и верткой, руки.

– Не хочу, – буркнул полковник.

И я поняла, с кого берет пример Борис Юрьев, притворяясь магнитофоном. После чего уже зло выпалила:

– У Илоны на самом деле могли вытащить ключи из сумки.

– Кто? Подруги хозяйки, которые оставались одни в прихожей, где эта самая сумка стояла?

Да, Лилю Сурину и Аню Минину я подставила качественно. Но ведь не нарочно. Тем не менее, мне было не по себе.

– Мотив! Зачем им красть ключи?

– Откуда я знаю, – огрызнулся Измайлов.

– Слушай, милый, а вдруг все проще и безоблачней?

– Насколько я тебе мил, недавно понял, – предпочел обижаться дальше Вик.

– Полагаю, не совсем, но об этом потом. Наверное, девочки задумали какой-нибудь розыгрыш. Они-то были в курсе, что Илоне в ближайшие пару недель ключи не понадобятся. А теперь боятся признаться. Я бы тоже не решилась.

– Ты – нет, – согласился Измайлов. – Только о твоей решимости речь не идет. Вот не призналась бы и все. Интересно, Поленька, а куда бы ты дела позаимствованный для розыгрыша инвентарь после гибели друзей?

– Смоталась бы на какую-нибудь окраину и забросила в самый высокий сугроб, – без запинки выпалила я.

– А ведь мне очень хотелось с ней потанцевать, – недоуменно протянул полковник с высшим юридическим образованием и, похоже, испытал к самому себе легкое отвращение.

– Не переживай, ни Лиля, ни Аня так не поступят. Для них ключи Косаревых – драгоценность на память. Если, конечно, они их взяли.

– Выгораживаешь?

– Нет. Давай о другом, о мучительном. Вик, предположим, ты по натуре человек добрый.

– Предположим? Можешь быть уверена, если я до сих пор с тобой общаюсь, – рыкнул Измайлов.

– Отринь личное для пользы дела. У тебя есть заморочка – пижама мужа и твоя ночная рубашка должны по цвету гармонировать с постельным бельем. Этакое приятное последнее ночное и первое утреннее впечатление.

– Пижама, кого? Моя, что, ночная рубашка? – поперхнулся полковник. – Совсем ополоумела, детка?

– Да, похоже. И все-таки, если цветовая гармония тебя умиротворяет, то дисгармония, соответственно, злит, бесит. Правильно рассуждаю?

– Ты не рассуждаешь, ты бредишь, – решительно объявил Измайлов.

– Какого цвета были пижама Саши и ночная сорочка Вали? Желтое атласное белье, которое Саша не любил, и которое Валя велела Илоне однажды сменить, я видела.

– Ну, знаешь, Поленька, всему есть предел, – сердито произнес полковник. – Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Но у тебя фантом соломинки в дело идет.

– Вик, тону не я, а вы. Ответь, пожалуйста. Я ожидала чего-то такого, я пообещала себе не заговаривать с тобой об этом. Но вот не удержалась.

– Судя по фотографиям трупов, рубашка красная, пижама синяя. Но это последнее, что ты от меня услышала. Я не желаю навещать тебя в психбольнице.

– Не желаешь – не навещай. Там масса симпатичных оригиналов. К некоторым на досуге заглядывают Кант, Ландау, Байрон. И они охотнее, чем ты, делятся впечатлениями. Только за ходом моей мысли минуту последи, пожалуйста. Илья успел сделать два больших глотка, выкурить сигарету, еще глотнуть, разбить бутылку, оценить эффект замедленной съемки. И захотел спать. Но после этого он прошел десять метров до подвала, распутал проволоку, закрутил ее изнутри, улегся на пол. То есть он совершал довольно сложные действия в полубессознательном состоянии.

– И как он в ночную рубашку не облачился? – задумчиво бросил Измайлов. – Я был бы не прочь понаблюдать за обнаружившим его слесарем.

– Не сбивай, Вик. Шутки шутками, а Соколов единственный, кто может описать действие того снотворного. Сначала я подумала, что Валя устроила цветовой разнобой, чтобы поутру сразу вызвать в себе и в Саше агрессию. Странно, учитывая, что у них кто-то ночевал.

– Твой кто-то мог уйти, а потом вернуться. У него, или у нее были ключи домработницы, – гнул свое Вик.

– Во-первых, не факт, что были. Во-вторых, Саша или Валя могли не вынуть свои из замка. Тогда никто дверь не открыл бы. В-третьих, я все равно не могу вообразить Валю, таим образом готовящуюся к завтрашнему пробуждению. Но тем любопытнее мне было. А теперь мне кажется, что она стелила постель, срезала бирки, одевалась ко сну под действием лекарства, плохо соображая.

– Ну и?

– Ну и я успокоилась и больше бельевую тему не поднимаю.

– Мне положено возликовать и поздравить тебя. Но даже себя поздравить с окончанием сегодняшнего вечернего кошмара, сил нет. Ты явилась в квартиру Косаревых, довела Бориса до истерики, ткнулась в шкаф в спальне, в который перед тобой и Бадацкий, и Сурина, и Минина заглядывали, обнаружила на дне срезанные бирки, заподозрила Валентину в сознательном устройстве себе и мужу цветового кавардака и день занимала этим голову?!

Я его понимала. У Вика в отделе много сотрудников, но он выделяет Юрьева и Балкова за способность вгрызаться в ситуацию и склонность к неустанному анализу. У Бориса все происходит мгновенно на интуитивном уровне. Сергей собирает полнейшие сведения и долго их обмозговывает. Если мнения ребят совпадают, Измайлов уже не берет в расчет другие версии, разве что свою собственную. Но он нетерпелив и часто злится на Балкова за копание в мелочах вроде, чем позавтракал подозреваемый в день убийства, или на каком автобусе свидетель добирался до своей двоюродной бабушки. Моя же манера анализировать полковника сильно раздражает. Куча эмоционального и словесного хлама, в которой я увлеченно роюсь, его угнетает. Он говорит, что не вынес бы моей чистосердечной помощи, не извлекай я из убогих залежей нечто неожиданное, явно случайно там очутившееся. И, главное, я не умею показывать ему лишь это, а перетряхиваю все подряд с подробными комментариями к воспоминаниям, сплетням, догадкам, впечатлениям – все должно быть озвучено. Иногда Вик серьезно предлагает мне записывать измышления, а его знакомить лишь с выводами. Но я нуждаюсь в слушателе, что же тут поделаешь. А ему порой интересен взгляд со стороны. Так и маемся.