Избранное. Рассказы и фельетоны

Следует, правда, отметить, что ведущие не относили те же, скажем, стадион или библиотеку к числу осуждаемых увлечений, а про охоту и про рыбалку прямо так и сказали, что по сведениям, дошедшим до нас из глубины далёких веков, время, проведённое на этих мероприятиях, боги даже не засчитывали в счёт отмеренной жизни.

Но мне уже хотелось чего-то большего, чего-то такого, что не только было бы оправданным в текущий момент, но и в какой-то степени восполнило бы мои прошлые промахи и упущения.

Удовлетворить, однако, мои такие запросы оказалось непросто. Чего бы я не придумывал, все мне казалось незначительным и наивным. Я ломал голову в размышлениях, путался в вариантах и их комбинациях, но ни на чем не мог окончательно остановиться. Наступали свободные дни, и все проходило так, как обычно – самотёком, о чем я в дальнейшем опять сожалел и долго терзал себя думами о новых утратах. Дело дошло до того, что нерабочий день страшил меня так, будто мне предстояла изощрённая пытка.

От этих гнетущих страданий избавил меня неожиданно человек, не связанный ни с медициной, ни с журналистикой – мой дядя, Алексей Васильевич, бывший военный лётчик истребительной авиации. Прожив трудную, полную опасностей жизнь, он относился к ней философски.

– Плюнь ты на свои заумные штучки-дрючки, – авторитетно произнёс он, выслушав мои тоскливые откровения. – Живи, как живётся, радуйся тому, что имеешь и не бери себе в голову лишнего!..

Удивительно, но этот немудрёный совет возымел целебное действие. Мне стало как-то полегче, мысли о собственной неполноценности, навеянные с голубого экрана, постепенно растаяли, период глубокой неудовлетворённости своим образом жизни благополучно был завершён и почти позабыт. Я вспомнил о нем только под рентгеном вопросов дотошной Нины Петровны.

Когда я поведал ей о последствиях той телелекции, она объяснила:

– Все это очень похоже на нервы, на истощение вашей нервной системы. В таком состоянии внушаемость повышается, наблюдаются различного рода депрессии, срывы… Нервы повинны во многих наших болезнях. Нервы и нерациональное питание – верный путь к язвам… У вас, вероятно, был напряжённый период работы?..

Мне захотелось кое-что уточнить.

– Видите, доктор, работа у меня действительно беспокойная, но, когда случился тот, как вы называете, срыв, я несколько дней не работал – находился в отгулах.

– В этом и заключается коварство болезней, – доверительно сообщила Нина Петровна. – Они подстерегают нас именно при расслаблении. У меня был знакомый – хирург, он работал в полевом госпитале. Так он однажды рассказывал: в войну бойцы зимой ночевали прямо в окопах и – никаких простудных заболеваний! Зато после у тех, кому посчастливилось уцелеть, вылезли все болячки… Так и у вас: в период относительного спокойствия, после спада нагрузки, организм подвергся атаке притаившейся до поры болезни. Потом, когда вы опять вошли в свой привычный рабочий ритм, она опять временно отступила, и вы о ней позабыли… Я говорю о принципиальной характеристике этого механизма, – спохватилась она. – Совсем не обязательно, что вы нервнобольной, или, что у вас уже язва! Здесь ещё предстоит во всем тщательно разобраться.

Врач сама передвинула стул к другому обитателю нашей палаты, а я, устроившись полусидя на койке, стал размышлять над её разъяснениями, проецируя их на свою, теперь уже трудовую, сторону жизни.

В больнице время тянется медленно, и мне, соблюдая, естественно, установленный здесь режим и выполняя назначения Нины Петровны, многое удалось воскресить в своей памяти и даже провести детальный анализ того, чем я жил в последние месяцы.

Начал я этот анализ с прошлогоднего ноября. Именно тогда с помощью дяди, о котором я уже говорил, я освободился от наваждения и стал занят только привычной работой.

Работал я в ПМК – передвижной механизированной колонне, занимавшейся строительством сельских водопроводов. Тот, кто хоть немного знаком со строительным производством, может представить себе, что творится здесь в последние месяцы года. Процентовки, отчёты, акты, протоколы, справки различного рода и для разных инстанций, перечни недоделок и планы мероприятий по их устранению… Бумаги и совещания, новые бумаги и новые совещания… И в центре этой сплошной кутерьмы находится ПТО – производственно-технический отдел, начальником которого я был уже несколько лет.

Предновогодний ажиотаж, как правило, в декабре не кончается, а захватывает и январь, налагаясь на новые хлопоты: составление титульных списков, заключение и пролонгация договоров, открытие финансирования, и так далее, и тому подобное.

Когда, уже в феврале, были закрыты проблемы прошедшего года и свёрстаны планы текущего, облегчения мы не почувствовали – начался период притирки в работе с новым начальником ПМК, Лемехом Николаем Максимовичем. Бывшего начальника перевели для нас неожиданно в трест, на должность заместителя управляющего, а нам прислали нового, со стороны.

Лемеха до этого мы не знали и отнеслись к нему настороженно: новая метла, она всегда новая, как она будет мести – неизвестно. Представлял его коллективу сам управляющий трестом. Он говорил, что Лемех – опытный руководитель, что работал он долгое время в городском коммунальном хозяйстве, и он, то есть управляющий, очень надеется, что он, то есть Лемех, сумеет обеспечить должный уровень нашей работы.

Из этой речи я понял, что Лемех не специалист по нашему профилю, что идея его появления здесь исходит не от нашего треста, а от кого-то повыше, и что нам предстоит трудная жизнь: амбиций у этого Лемеха может быть сколько угодно, а знаний нашего дела – кошкины слезы. У меня был уже опыт работы с начальником-дилетантом – дрожь до сих пор пробирает.

По внешности Лемех походил на представителя солнечной Азии: смугл, круглолиц, коренаст. Несколько позже стал ходить слух, что он из потомков немцев Поволжья, но слухи есть слухи.

В своём выступлении Лемех сказал, что будет рад возглавить такой достойный участок работы, о ПМК он знает только хорошее и убеждён в том, что эта положительная тенденция будет продолжена. Говорил он внятно, спокойно, уверенно, но не по речам судят людей у строителей.

У Лемеха если и были недостатки в знаниях по строительству сельских водопроводов, то их ещё надо было распознавать, а вот хватка жёсткого руководителя у него была проявлена сразу. Когда я представил ему конъюнктурный обзор состояния строительства, он тут же зафиксировал главный наш недостаток.

– Я вижу, произнёс он, пробежав глазами весь список, – что почти на каждом объекте не было никакого движения: на начало прошлого года освоение средств было на девяносто процентов, так эти же девяносто процентов остались и на начало текущего года. Почему какие-то жалкие десять процентов за целый год не освоены?!

Я был готов объяснить, но Лемех не стал меня слушать.

– Дальше так не пойдёт! – пристукнул он кулаком по столу.

На первой же планёрке он объявил, что пока не будет сдано госкомиссии то, что не сдано по непонятным ему причинам, и вдаваться в которые он не намерен, новые объекты он начинать не позволит.

Лемеха можно было понять – зачем ему отрабатывать чужие приписки?!

Прорабы, естественно, в панике, пытаются растолковать, что у строителей всегда так: план делают за счёт новых объектов, а старые подчищают потом, между делом, иногда за счёт дополнительных средств заказчика.

Лемех был непреклонен: отчёты и процентовки должны соответствовать реальному положению вещей!

– Сумели напортачить в отчётах, сумейте вовремя выправлять! – чеканил он свои установки. – Все!.. Помощь я вам, конечно же, окажу: за каждым объектом будут закреплены кураторы из управления. Те, кто так же виновен в приписках! В течение первого полугодия все должно быть приведено в норму!

В числе кураторов было названо и моё имя. Мне досталась Грачёвка, село на севере области, участок старшего прораба Шакина. В общем, это был не худший объект: освоение средств по отчёту на нем действительно было почти стопроцентным, но и дела там были близки к завершению – оставались отделочные работы в насосной станции второго подъёма, а так же опрессовка и промывка сетей.

Однако нельзя умолчать и о том, что грачёвский водопровод не был второстепенным объектом. Наоборот, он находился, как принято теперь говорить, в фокусе пристального внимания многих влиятельных людей и организаций. Его держали под неусыпным контролем как снизу – жители этого старинного поселения, так и сверху – администрация области.

Местные жители, можно сказать, выстрадали своё право на чистую, пригодную для питья воду и, понятно, жаждали получить её как можно быстрее. Они буквально дышали в затылок строителям.

У областного начальства имелись свои причины не вычёркивать этот сельский водопровод из перечня ответственных дел до полного его завершения и ввода в эксплуатацию.

Грачёвка располагалась на правом берегу Волги километров в девяноста от нашего города. Берег там высокий, обрывистый, и по этой причине вода была главной головной болью здешнего населения. Веками её в село везли в бочках, сначала в лошадиных упряжках, позднее, когда здесь был создан совхоз, появилась автомобильная водовозка. Водовозка работала круглыми сутками без выходных, но воды все равно не хватало. Дефицит её был виден по облику Грачёвки: из зелени – только полынь да верблюжьи колючки, во дворах – ни единого деревца, почти не было огородов. Занятием жителей были: работа в совхозе, разведение кур и рыбалка. Кое-кто сумел соорудить примитивные водокачки, но они не решали проблемы. В летние дни село казалось безлюдным, ставни в окнах были закрыты, по улицам суховей играл клубами пыли.

Многие поколения грачёвцев мечтали о настоящем водопроводе и жгуче завидовали другим, особенно левобережным волжским посёлкам, в которых вода уже давно была в изобилии и подавалась бесперебойно не только в уличные колонки, но и во дворы, а то и в дома, почти так же, как в городе.

Понятно, что жители Грачёвки были нисколько не хуже людей, населявших другие посёлки, и страдания их объяснялись только одним: сложным техническим решением системы водоснабжения, точнее, первой, головной её части. Уровень Волги был ниже Грачёвки метров на десять-двенадцать, и высота эта не была постоянной – зависела от времени года. К тому же, во время весеннего половодья берег почти всегда подмывался, обваливался. И это дополнительно затрудняло выбор решения.

Обычные сельские водопроводы, если говорить упрощённо, состоят из труб большого диаметра, проложенных в реку, и берегового колодца, в который вода по трубам идёт самотёком. Отсюда, уже насосами, она подаётся на очистные сооружения, потом в водонапорную башню и наконец – в сеть. На концах труб, что в реке, делаются различные устройства защиты: от попадания в них молоди рыб, от повреждения их ледоходом, судами, но важно не это для понимания неспециалисту сущности имевшихся затруднений. Важно другое: вода в прибрежном колодце постоянно должна иметься в таком объёме, чтобы обеспечить работу мощных насосов, чтобы они не успевали его осушать, а это значит, что дно колодца должно находиться значительно ниже концов труб, протянутых в реку. Если учесть, что сами трубы предстоит заглублять (вода в них не должна замерзать в зимнее время, а в меженный период они не должны быть близко к водной поверхности), да ещё учесть высоту берега, то можно представить, на какой глубине должны быть проложены трубы – не менее пятнадцати метров!

И это ещё не все! Строить колодец близко у берега было нельзя – его непременно разрушит первый же паводок. Безопасное место, по прикидкам проектировщиков, находилось метрах в тридцати от береговой линии.

Вот теперь и проблема: для того, чтобы проложить самотёчные трубы, нужно вырыть траншею длиной в тридцать метров и глубиною в полных пятнадцать! О самом колодце я не говорю: его построить мы в состоянии – в ПМК имелась и нужная техника, и специалисты. Колодцы, мы называем их шахтными, ПМК часто строило в безводных местах при чабанских кошарах. Но такая траншея!!.. Выкопать её было для нас практически невозможно: во всей области не было таких экскаваторов. Вручную же – за годы не выроешь даже если привлечь к этому делу всех работников ПМК и всех трудоспособных грачёвцев.

Я был участником одного из совещаний, на котором рассматривалась проблема водоснабжения Грачёвки. Представитель проектной организации тогда заявил: высота берега и расчётная отдалённость от уреза воды не позволяют применить типовые решения головной части водопровода, разработка же и осуществление индивидуального проекта обойдётся так дорого, что дешевле перенести все село на новое место.

О переносе посёлка речь, конечно, дальше этого заявления не пошла, но и других решений тогда принято не было. Проблема зашла в тупик, и казалось, что ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем грачёвцам не грозит ликвидация водовозок.

И все-таки им повезло. С чьей-то лёгкой руки жители этого многострадального поселения стали вдруг инициаторами выдвижения одного из местных политиков (бывшего секретаря обкома КПСС) на пост губернатора. Единственным наказом при его выдвижении было… да! Строительство водопровода!

Кандидат этот наказ обещал выполнить, при условии его избрания, конечно. Его выбрали. Он оказался обязательным человеком, и уже через полгода после его вступления в новую должность в Грачёвке появились строители – работники нашего ПМК.

Сложный вопрос с водозабором губернатор решил очень просто, по-губернаторски: он отказался от услуг местных проектировщиков, настроенных пессимистично, и обратился к иногородней организации. Там-то и выдали приемлемое во всех отношениях решение. В основе его лежал известный всем способ переливания жидкости из одной бутыли в другую при помощи резиновой трубки. Такая необходимость возникает часто у домохозяек и шофёров. Один конец трубки опускается в ёмкость, где находится жидкость, через другой отсасывается воздух из трубки и этот конец опускается в порожнюю ёмкость. Жидкость самостоятельно начинает переливаться. Необходимых и достаточных условий работы такой системы два: трубка должна быть герметичной и раздающий конец её должен быть ниже уровня извлекаемой жидкости.

Условия эти в проекте достигались следующим образом: глубина водоприёмного колодца была предусмотрена ниже меженного уровня Волги, вакуум в подающих трубах обеспечивали два специальных насоса, причём, необходимость в них была только для пуска, в дальнейшем эта система должна была работать автоматически.

Проектанты уходили от невыполнимой задачи – большого заглубления труб, теперь глубина их прокладки определялась лишь исключением замерзания воды в них в зимнее время. И хотя трубы поднимались круто по профилю берега, сомнений в надёжной работе такого водозабора у специалистов не было.

Сам колодец оставался таким же глубоким, но нас, как я уже говорил, это не лимитировало.

Проект был рассмотрен, одобрен и утверждён, ПМК создало в Грачёвке специальное подразделение, и дела пошли так, что водопровод был готов к сдаче в небывало короткие для нас сроки.

В марте, когда Лемех только знакомился с ПМК, в Грачёвке начались завершающие работы: испытания труб на прочность и плотность, промывка отдельных участков и установка на улицах пожарных гидрантов и водоразборных колонок. Назначение куратора на этот объект было, по-моему, необязательно, и то, что я все-таки им оказался, я объяснял или недостаточной компетентностью Лемеха в специфике нашей работы, или же его сильным желанием подстраховаться, не допустить оплошности там, где о ней тотчас донесут самому губернатору.

В последней декаде апреля в колонках появилась вода. Нам предстояло ещё отладить работу очистных сооружений, добиться соответствия воды требованиям стандарта, но люди уже вовсю разбирали её из системы, наслаждаясь невиданным до сих пор её изобилием и доступностью.

Директор совхоза, энергичный мужчина лет сорока пяти, был в эти дни радостно возбуждён. Он первым поставил свою подпись в акте рабочей комиссии и торжественно заявил, что даёт банкет в честь строителей.

Мысль о банкете родилась у него, как мне кажется, не случайно. Он понимал, что грачёвцы навсегда свяжут водопровод с его именем, и захотел закрепить эту историческую связь с ещё одним памятным событием – коллективным застольем.

У меня засосало под ложечкой, когда воспоминания продвинулись до банкета: очень велика была разница между тогдашними разносолами и сиротским больничным пайком.

Вечер был тогда тёплый безветренный, но опасаясь неожиданной непогоды, столы накрывали под крышей – в здании сельского клуба, прямо в зрительном зале. Лишние скамейки сдвинули к стенам, а в центре составили букву «П» из канцелярских столов, принесённых из совхозной конторы и сельсовета. Закуска была основательная: куски варёной, жареной и запечённой баранины – совхозной продукции, соления, сыры, колбаса, крупная каспийская сельдь с варёным картофелем, осетрина разных способов приготовления… Напитки – традиционные для подобных мероприятий: водка (она доминировала), вино, минералка. На столе-перекладине буквы «П», где восседало начальство и члены рабочей комиссии, виднелись также бутылки коньяка и шампанского, там же, на специальной подставке, возвышался большой графин с водой, налитой из клубного крана. За другими столами разместились отдельными группами работники ПМК и представители здешней интеллигенции: служащие совхоза, сельского совета, учителя местной школы.

Лемех тоже прибыл в Грачёвку: директор совхоза сам попросил его присутствовать при церемонии подписания акта рабочей комиссии. Это был первый визит Лемеха на сдаваемый нами объект.

Директор совхоза и Лемех, который быстро вписался в праздничную обстановку, обменялись цветистыми тостами. Событие для села действительно было значительным и потому высокопарность речей казалась уместной.

Лемех, очевидно, тронутый словами благодарности в свой адрес, ещё раз поднялся и во всеуслышание заявил, что он от имени ПМК гарантирует бесперебойную работу водопровода в течение долгих лет, а в случае чего (не дай, конечно, этого бог) он гарантирует незамедлительное и безвозмездное устранение дефектов.

Мне такие слова показались абсолютно не нужными: никаких гарантий мы ещё никому никогда не давали. Исправлять кое-что, бывало, и исправляли, но без ложного чувства вины – надо было смотреть как следует во время приёмки, а вечного ничего не бывает. «Впрочем, – подумал я, – никто слова о гарантиях всерьёз не воспримет: чего по пьяни не нагородишь!»

Потом были тосты других участников торжества, но их слушали уже не очень внимательно, под хруст вкусной еды за ушами.

Банкет ещё продолжался, когда Лемех вдруг поднялся из-за стола и стал прощаться с сидевшими рядом. С совхозным директором он долго и тепло обнимался, было слышно, как они благодарили друг друга: Лемех – за хороший приём, директор – за бесценный подарок, за воду. Проходя мимо моего места, Лемех сказал, что ему пора уезжать и он хочет, чтобы я с ним поехал, дескать, есть разговор. Велел также взять с собой Шакина.

Мы втроём вышли на улицу и, пока отыскался шофёр, наслаждались чистым и свежим воздухом, поднимавшимся с Волги. На моих часах было около десяти, на небе уже кое-где показались бледноватые звезды, а из клуба доносились нестройные звуки, кто-то пытался затянуть песню.

Делового разговора в дороге не получилось. Лемех, как было заметно, разомлел от выпитого и приятных впечатлений и был настроен сентиментально.

– Хорошо, когда трудовые отношения переходят в товарищеские, – благодушно проговорил он, имея ввиду, как я понимал, директора совхоза, с которым он только что распрощался. – А что?.. Он мужик неплохой, толковый и компанейский. И, к тому же, очень полезный: обещал баранинку подослать по первому требованию, тьфу, черт, не по требованию, понятно, а по простому намёку… Ты, Шакин, давай все там сделай на совесть, надо, чтобы память о нас там была доброй… Перечень недоделок большой?..

– Да нет. Дней на десять… Можно после праздников вызывать наладчиков водоочистки… Число на одиннадцатое…

– Владимир Михайлович тебе в этом – первый помощник. Верно?..

Лемех повернулся назад и выжидающе посмотрел мне в глаза. Я согласно кивнул, и всю дорогу мы больше почти и не разговаривали, думали каждый о своём и по-своему переживали этот насыщенный день.

Подписание акта рабочей комиссии юридически означает передачу объекта от подрядчика, в данном случае – от ПМК, заказчику, которым выступал Грачёвский совхоз, поэтому я мог с чистой совестью полагать, что мои кураторские обязанности на этом закончились, и что поручение Лемеха я выполнил с честью. Недаром же совхоз закатил такое небывалое в этом селе торжество. Я вновь почувствовал себя полноценным начальником ПТО. Что касается оказания помощи Шакину в устранении недоделок, о чем говорил Лемех в машине, то это не повод утомлять себя лишними хлопотами за Грачёвку: Шакин – бывалый строитель, и он знает, как обзавестись нужной справкой без моей подсказки и помощи.

Жизнь моя, можно сказать, вернулась в своё привычное русло. В первомайские праздники я отдыхал, отсыпался, в коротком промежутке рабочих дней – от третьего мая до Дня Победы – подбирал кое-какие дела в отделе, а девятого мая почистил и отгладил костюм и направился в гости к Алексею Васильевичу, своему дяде, единственному оставшемуся в живых родственнику-фронтовику.

Девятое мая был для него самым дорогим из всех многочисленных праздников. В этот день он надевал пиджак со сверкающими орденами и медалями и принимал гостей. Во дворе под навесом накрывался стол, и почти целый день здесь было шумно и весело. Алексей Васильевич охотно рассказывал, когда и за какие заслуги он был представлен к заинтересовавшей кого-то награде, показывал вырезки из фронтовых газет, военных лет фотографии, и обязательно ту, где он позировал фронтовому фотографу на фоне разрушенного рейхстага.

Не навестить и не поздравить с праздником дядю в этот знаменательный день было бы непростительным упущением. Но и кроме этой, своего рода обязанности, я шёл к нему с удовольствием: общаться с ним было и приятно, и интересно, несмотря на большую разницу в возрасте и, отчасти, в убеждениях. Он был ещё крепок здоровьем, жизнерадостен, увлекался охотой, рыбалкой, выезжал за грибами на своём громыхающем «Запорожце», и не упускал подходящего повода выпить стопку-другую. В общем, и сам себе он скучать не давал, и в компании с ним никогда не было скучно.

Не повезло ему в жизни, правда, с жильём. Ютился он почти на окраине города в деревянном ветхом домишке, построенном при предпоследнем царе. Отдалённость и отсутствие у обоих нас телефонов создавали помехи для регулярного общения с ним, и потому каждая наша встреча сама по себе была наподобие праздника, тем более та, на которую я тогда направлялся.

Было, как помню, тепло, солнечно, тихо. Большую часть пути я одолел на трамвае, потом пешком пересёк несколько узких не мощёных, почти деревенских улочек, подошёл наконец к знакомому домику и отворил видавшую виды калитку.

Войдя, я бросил взгляд на часы – было больше двенадцати. Дядя и в этот раз не изменил установленной им традиции: во дворе красовался гостевой стол, и по его виду было понятно, что за ним уже хорошо посидели. На земле возле ножки стола грудились несколько пустых бутылок с водочными этикетками, на столе пузатился самовар, виднелись чашки, варенье – верный признак исполнения всего ритуала гостеприимства у людей преклонного возраста.

Судя по количеству стульев, здесь могло одновременно сидеть не менее восьми человек. Сейчас за столом был один Алексей Васильевич. Он немного поупрекал меня за позднее появление и усадил рядом.

– Давай отметим этот святой для всех день, – произнёс он торжественно и наполнил водкой разнообъёмные стопки, себе ту, что поменьше, мне – чуть ли не со стакан. – Штрафная! – добавил он выразительно, – За всех, кто живёт, и за тех, кто не дожил!

Я первым выпил до донышка и вскоре заметил, что чувствую себя моложе и энергичней. Хотелось веселиться и озорничать, вокруг, как в той песне, стало вдруг голубым и зелёным.

Скрип открывающейся калитки разрушил эти блаженные ощущения, и я повернулся к воротам.

Во дворе появился высокий худой мужчина в клетчатой рубашке с закатанными до локтей рукавами. На нем были также широкие штаны, давно не видавшие утюга, и сандалии на босую ногу. В руке он держал синюю дорожную сумку.

– А-а, Афанасий! – крикнул ему дядя. – Иду!

Вставая, он сказал мне: «Это сосед, он по делу. Сейчас я вернусь».

Я видел, как дядя взял у мужика его сумку и унёс её в дом. «Афанасий… Афанасий…» – звучало у меня в голове. Это редкое имя показалось мне очень знакомым. Его я, кажется, уже слышал в этом дворе. Точно! Все ясно вспомнил! Память даже не пришлось особенно напрягать, она сама услужливо выдала все подробности того осеннего дня, чётко, будто бы на экране.