СЕКСотка. В России душат любовью, ломают взглядом и гибнут под руинами целой страны

– Мы не здешние, я не знаю… – ответил растерянный молодой мужчина. – Мы здесь проездом, – подтвердила его испуганная жена.

– Ну куда-нибудь отвезите! – взмолилась Лена.

А как только машина остановилась у огромного здания со светящимися окнами, бросилась к подъезду. Огромная массивная дверь открылась неожиданно легко.

– Вы куда, девушка? – выскочил удивленный человек в погонах. – Сюда нельзя. Приемная КГБ за углом.

Была уже половина второго ночи, когда в небольшой кабинет с портретом Дзержинского на стене в старом московском доме на бывшей Лубянке вошел дежурный по управлению – майор Русаков.

Этот случай был не по линии госбезопасности. Пока ждали приезда патрульной группы милиции, Иван Анатольевич, – так представился этот среднего роста, крепкий, в отлично сидевшем костюме человек, никак не похожий на военного, – напоил ее чаем.

От выпитой водки у Лены кружилась голова, к тому же, Москвы она не знала, а номер машины, конечно, не запомнила.

Вместе с приехавшим лейтенантом милиции Иван Анатольевич тщетно пытался узнать, по каким улицам они ехали, куда ее везли, где она поймала машину. Также тяжело давалось Лене описание преступников. Их лица были как в тумане.

Через час беседы Лена подписала какие-то бумаги и лейтенант милиции уехал. Русаков уложил ее на диван в одном из кабинетов, прикрыл пледом и посоветовал хорошо отдохнуть, ведь завтра ее ждал решающий экзамен – третий тур прослушивания.

Он разбудил ее в девять часов. Вошел в кабинет свежий, отлично выбритый, пахнущий дорогим одеколоном. Протянул чистое полотенце и с улыбкой посоветовал привести себя в порядок.

Потом они пили чай и ели свежие «пятикопеечные» булочки с маслом в пустом комитетском буфете.

– У меня после дежурства выходной, – сообщил ей Русаков, – я отвезу вас, Лена, на экзамен. И постараюсь решить вопрос с общежитием.

– Спасибо, Иван Анатольевич.

Абитуриентам из ближнего Подмосковья, по правилам, общежития не полагалось. Но Лена, уезжая из дома, не знала об этом и предполагала, что, если успешно пройдет третий тур, то сразу получит место.

– Соберитесь, Лена, ничего особенно страшного не случилось, уверяю вас, – наставлял ее в машине Русаков, – все могло кончиться намного трагичнее… Я думаю, это происшествие пойдет вам только на пользу! Да-да, не удивляйтесь! Шок, потрясение, естественные, а не вымученные эмоции в вашей профессии просто полезны. Вы отлично сдадите экзамен, я уверен! К тому же, вы говорите почти что с коллегой. Я, между прочим, закончил киноведческий факультет ВГИКа.

– Правда?

– Моя дипломная работа, только не смейтесь, называлась так: «Творчество Ингмара Бергмана, как символ упадка западного кинематографа».

Лена засмеялась, хотя, по правде говоря, ни одного фильма Бергмана не видела и только слышала об этом известном шведском режиссере.

– Сейчас, я даже помню до сих пор… Вот: «В фильмах Бергмана выражены духовный кризис и терзания личности, ощущающей свое одиночество и покинутость в буржуазном мире…» Что-то в этом роде… Полная чушь, конечно! – заключил Русаков, – Правда, «пятерку» свою я получил. Но главное, что дал мне ВГИК, – это возможность познакомиться с шедеврами западного кинематографа и понять, что проблемы людей заключены не в строе, они – в них самих. Но кроме проблем каждого отдельного человека, существуют не менее важные проблемы общности людей, называемой государством. И на этом уровне частные проблемы личности должны уходить на второй план… Это, кстати, ответ на ваш молчаливый вопрос, почему я оказался здесь.

Иван Анатольевич проводил Лену до самых дверей аудитории, курил в коридоре во время экзамена, а потом первый поздравил с успехом…

Он договорился в деканате, и Лене, ввиде исключения, на время сдачи экзаменов по общеобразовательным предметам дали место в общежитии училища.

Иван Анатольевич съездил с ней на Казанский вокзал, где в камере хранения Лена оставила сумку с одеждой, довез ее до общежития у метро «Полежаевская».

– Ну, Лена, желаю успеха! – сказал он, выгрузив из машины ее вещи. – Возможно, мы еще встретимся.

– Спасибо вам большое, Иван Анатольевич! – с чувством проговорила Лена. – Вы так много для меня сделали! Я даже не знаю, как мне вас благодарить!

– Отложим это до сентября. До того дня, когда вы станете студенткой! Договорились? – Он протянул ей свою большую крепкую руку.

– Договорились! – с улыбкой согласилась она, кладя свою маленькую ручку в его ладонь и ощущая нежное пожатие.

Как-то вечером в конце сентября, выходя из училища после занятий, она увидела Русакова, курившего у машины. Лена подбежала к нему.

– Здравствуйте, Иван Анатольевич! Я уж думала, вы забыли про наш уговор, – радостно проговорила она.

– Было много работы, Лена, – сообщил он. – Ну, я думаю, вы не сильно скучали?!

– Неправда, – немного смешалась она.

На самом деле первый месяц учебы полностью захватил ее. Если она и вспоминала Русакова, то с чувством искренней благодарности за то, что во многом благодаря ему она оказалась в этих легендарных стенах, рядом с великими актерами и режиссерами. Но увидев его, подтянутого, солидного, чуть ироничного, в элегантном костюме, пахнувшего кофе и дорогими сигаретами, рядом с новеньким красным «Жигуленком» пятой модели, испытала приятное чувство удовлетворенного женского тщеславия.

– Мы договаривались отметить ваше поступление, Лена. Прошу! – пригласил он девушку в машину, открыв перед ней дверь. – Нас ждет столик в «Арагви».

– Ой, мне бы надо переодеться! – запаниковала Лена.

Это было ее первое посещение ресторана. К тому же, она действительно была одета буднично, в видавший виды, но очень подходивший ей светло-коричневый вельветовый костюмчик – юбку и жакетик, темно-синюю блузку.

– Ни к чему, – заключил он. – Вы отлично выглядите, Лена. Женщина может одеться красиво и дорого, но молодости и красоты ей это не прибавит! Все при вас…

Лена была поражена роскошью и солидностью ресторана, тогда, пожалуй, самого модного в Москве. Не закомплексовать ей помогали только врожденная непосредственность и уверенность ее спутника.

За соседним столиком сидел Евтушенко с компанией, женщины вокруг были в вечерних платьях, в дорогих украшениях.

– Начнем с шампанского, – заказывал Русаков подошедшему официанту в национальном грузинском костюме. – Зелень, овощи, шашлыки… Вы любите шашлык, Лена? – обратился он к несколько смущенной девушке.

– Да.

– Бутылочку «Кинзмараули», – продолжал Русаков делать заказ. – Кофе, мороженое… Пока все.

Когда официант разлил шампанское по фужерам, Иван Анатольевич, приподняв бокал, произнес:

– За вас, Лена! За ваше счастливое актерское будущее!

– Спасибо.

Выпитое вино благотворно сказалось на состоянии Лены, она почувствовала легкость и раскованность, она уже больше не смотрела по сторонам, все ее внимание и интерес были сосредоточены на спутнике.

– Иван Анатольевич, а у вас есть семья? Жена, дети… – спросила Лена, удивляясь собственной смелости.

– Детей нет. Официально я женат, но вместе мы не живем уже несколько лет. Я, как и вы, Лена, из Подмосковья. Квартира в Жуковском. Там и живет моя жена. А я снимаю в Москве. Давно уже стоило бы подать на развод, но есть некие условности… Партком, например. В нашей организации это не приветствуется. Да и моей жене так удобнее: статус замужней женщины в глазах соседей и коллег по работе намного выигрышней, чем разведенной. Мы оказались слишком разными людьми, да и моя профессия наложила отпечаток на взаимоотношения. Дежурства, работа допоздна… А вообще, я по характеру – холостяк!

– Правда?

– Да.

– А почему?

– Характер есть характер. Он повлиял на конечный выбор профессии, влияет на стиль жизни… Вот вы, Лена, вы стремитесь замуж?

– Нет, конечно. У актрис вообще редко бывают удачные браки… А потом, театр, кино… Учеба…

– Вот видите, это тоже характер. Вас тянет не детей нянчить, не стирать рубашки мужу, а играть на сцене, быть свободной от условностей, отдаваться своим чувствам. Иначе вы выбрали бы другую профессию и думали, где бы подцепить мужа.

– Ну, может быть, когда-нибудь… – предположила Лена.

– В зените славы и успеха… – продолжил за нее Русаков.

– Да… Я и захочу выйти замуж…

– За толстого, престарелого режиссера, – со смехом закончил Иван Анатольевич.

– Нет, нет, только не это… – запротестовала Лена.

– Конечно, нет, – с нарочитой серьезностью произнес Русаков, – за старых и толстых режиссеров выходят, чтобы добиться славы и успеха. Потом их обычно бросают… – с улыбкой закончил он.

– Вы считаете, я на это способна? – серьезно отреагировала Лена.

– Думаю, нет, – в тон ей ответил Русаков. – Я думаю, Лена, вы способны только искренне любить. Но ваша профессия будет для вас всегда важнее этого чувства. В этом трагедия и спасение настоящего артиста.

– Может быть.

– Мне бы только не хотелось, чтобы вы поддались тому искушению свободой, которая наступила для вас после вашего поступления в училище. Дух студенческой актерской среды – он прекрасен, но коварен. К сожалению, для многих в первый год учебы – чем легче становится поцелуй на сцене, тем меньше его ценность в реальной жизни. Мне бы не хотелось, чтобы так случилось с тобой, Лена! Можно, я буду называть тебя на «ты»? – он накрыл ее руку своей и чуть сжал ее.

– Конечно, – ответила она.

– Я бы хотел еще встретиться с тобой, если ты не против?

– Конечно, нет.

– Мы не будем договариваться на какой-то определенный день: у тебя учеба, у меня работа… Пусть это будет такой же приятный экспромт, как сегодня. Хорошо?

– Да.

– Отлично, а теперь я отвезу тебя домой, родители, наверное, уже волнуются, ведь ты не предупредила их?!

– Они уже привыкли, – ответила Лена, – «Актерское мастерство» часто заканчивается поздно.

– А потом свидания, поцелуи в подъезде… Есть уже тот «Ромео», который увлек… будущую Джульетту?

– Никого нет, – покраснела Лена. – И не будет. У нас на курсе не Ромео, а сплошные Нарциссы.

– Не суди так строго. Юношеские угри и самоуверенность молодости быстро пройдут, уже в первый год. Останутся, правда, еще излишняя суетливость и торопливость… Но в училище много зрелых мужчин… Хорошо, я вижу эта тема неприятна тебе… Ты права, нужно подождать настоящего чувства…

Он довез ее до дома и, бросив короткое: «До встречи!», уехал. Лена позвонила, и мать тут же распахнула дверь:

– Наконец-то. Как ты долго сегодня. Устала? Кушать хочешь?

– Нет, мама, спасибо. Я перекусила.

Лена не стала делиться с родителями тем, что была в ресторане. Между ними не было особой близости. Но к удивлению Лены, после поступления в «Щукинское» ее мать стала самой большой поклонницей театра и будущей профессии дочери.

Именно мать настояла на том, чтобы семья из гарнизона под Щербинкой переехала в Москву. Пришлось снять двухкомнатную квартиру, родителям устраиваться на работу. Лена, правда, предпочла бы жить в общежитии и не испытывать чрезмерной опеки матери, следившей за тем, «чтобы Леночка высыпалась», «чтобы Леночка не перетруждалась», «чтобы у Леночки отдыхал голос». И хотя Лена была освобождена ото всех домашних хлопот, даже от мытья посуды, такая забота утомляла ее.

Прошло два месяца, наступила зима, но Русаков не появлялся, хотя после их последней встречи Лена все чаще думала о нем, поневоле сравнивая с ним своих сокурсников, да и просто встречавшихся мужчин. И это сравнение было явно в его пользу.

Выходя из здания училища, Лена поглядывала на стоянку машин, но красной «пятерки» не видела. От более сильных душевных переживаний ее отвлекала учеба.

Как-то в декабре он неожиданно позвонил. Лена была немного удивлена, ведь она не давала ему своего телефона. Он был краток: в субботу в семь у Малого театра, гастролировал Ленинградский БДТ. Она опоздала на двадцать минут. Спектакль уже начался. Сесть все же удалось на свои места, Русаков был непреклонен и просто согнал тех, кто их не по праву занял.

В антракте в буфете коротко обсудили спектакль. Он был корректен, но сух и малоразговорчив, она чувствовала себя виноватой.

После спектакля он, извинившись, сообщил ей, что не сможет подвезти ее до дома и ей придется самой добираться на метро.

Всю дорогу Лена казнила себя за испорченный вечер, но чувство обиды было и на него: «мог бы простить и понять, она еле вырвалась с занятий…»

Следующая их встреча состоялась также внезапно. Он позвонил ей домой и сказал, что будет ждать ее на следующий день в семь часов на Калининском проспекте со стороны аптеки.

В этот раз Лена пришла заранее, тем более, что занятия в этот день у нее заканчивались раньше, а до места встречи рукой подать – лишь перейти через дорогу.

Ровно в назначенное время у тротуара затормозил знакомый красный «Жигуленок». Русаков был приветлив и сообщил, что они едут в валютный бар гостиницы «Белград».

«Расширять кругозор, – пояснил он, – познакомиться с тлетворной жизнью Запада».

Там он угостил ее «Мартини», впоследствии ставшим ее любимым напитком. Там же – с удовольствием и испугом одновременно – приняла она предложение приехать «как-нибудь» к нему домой в гости.

Глава 3

На улице мело, было холодно, и она очень обрадовалась, что Померанцев переулок оказался совсем близко от метро «Парк Культуры». Волнуясь, она впервые открыла тяжелую дверь старинного дома, поднялась на скрипучем лифте на нужный этаж, нажала кнопку звонка.

Он встретил ее на пороге в неизменной белой рубашке с однотонным галстуком, отлично выглаженных брюках и отполированных до блеска ботинках. Помог снять шубку.

– Замерзла? Скорее проходи. Рад тебя видеть. Хочешь выпить – согреться? Мартини?

Она не отказалась. Потом был легкий изысканный ужин, кофе, коньяк, шоколад.

– Ты знаешь, в квартире напротив жил Есенин. Вот так же, возможно, когда-то зимой сюда к нему пришла в гости молодая девушка и после этой встречи он написал:

Плачет метель, как цыганская скрипка.

Милая девушка, злая улыбка.

Я ль не робею от синего взгляда?

Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи —

Ты молодая, а я все прожил.

Юношам счастье, а мне лишь память

Снежною ночью в лихую замять

Я не заласкан – буря мне скрипка.

Сердце метелит твоя улыбка.

Она впитывала в себя его первые прикосновения: легкое поглаживание руки, волос, плеча. Алкоголь снял напряжение и боязнь, и когда он вдруг опустился перед ней на колени и приник губами к ногам, это сначала совсем не испугало ее.

Только когда он навалился на нее и принялся властно расстегивать платье, сознание вернулось к ней.

– Не надо. Прошу тебя, – попросила она.

Но он поборол ее вялое сопротивление.

– Не надо так. У меня еще никого не было, – пролепетала она, чувствуя, как его сильные руки проникают все дальше под колготки.

Эта мольба чуть отрезвила его.

– Ты стесняешься меня? Тогда разденься сама, – властно проговорил он, не оставляя ей выбора.

Он поднялся, оправил примятые брюки и сказал:

– Я жду тебя в соседней комнате.

Лена осталась одна. Она хотела, но не могла уйти. Как заколдованная, она стала медленно раздеваться. Оставшись в одних маленьких прозрачных трусиках, она вышла в коридор. Дверь в соседнюю комнату была открыта. Она была темна. Сделав еще несколько шагов, она вошла в небольшую комнату. Он лежал на разобранной кровати под простыней, подложив левую руку под голову, в правой же – дымилась сигарета. Пепельница стояла на прикрытом простыней животе.

– Иди ко мне, – позвал он, неспешно гася сигарету и ставя пепельницу на пол.

Лена присела на краешек кровати. На полированной поверхности шкафа, стоявшего напротив, она увидела отражение его мощного торса, взметнувшегося и нависшего вдруг над ней, в мгновение распластанной на простынях. Лена почти не ощущала поцелуев, покрывающих ее обнаженное тело, прикосновений умелых рук, прокладывающих путь к своей цели. Она не могла оторваться от вида этой картины, в которой должна была играть одну из главных ролей, но оказалась всего лишь статисткой.

Он навалился на нее, сильно придавив мускулистым животом ее разведенные в стороны бедра. Лена прикусила губу, приглушив стон, рвущийся наружу от ощущения боли, пронизывающей ее, пока он прокладывал себе путь.

Она увидела на дверце шкафа, как его обнаженный зад с неистовством заработал над ней, ощутила ритмичные движения плотного инородного тела внутри себя. Сама того не осознавая, она прикрыла глаза, увлеченная этим новым ощущением. Потом вновь открыла, когда он после серии мощных ударов вдруг вышел из нее и, вжавшись ей в живот, с протяжным стоном обмяк на ней.

– А теперь марш в ванную, – распорядился он, переваливаясь на кровать.

Когда она вернулась, свежая и чистая после горячих струй, он встретил ее, сидя на кровати, словами:

– Иди-ка сюда, маленькая лгунья.

Он встал ей навстречу и, схватив за кисть, заломил ее за спину и наклонил ее лицом в идеально белую простыню.

– Никого не было? Да? Никого не было?

Лене было больно и обидно. Слезы полились из глаз.

– Значит, никого не было? – повторил он. Подхватив рукой под живот, он как игрушку приподнял ее, лежавшую вдоль кровати, и, поставив на колени, навалился сзади на нее. Она вновь увидела свое отражение на дверце шкафа и его, будто запрягшего ее. Но мир растворился в этой смеси боли и наслаждения, вдруг овладевшей ею. Чем больше неистовствовал он, желая без вины наказать, тем больше удовольствия получала она, стараясь наблюдать за его мощными движениями.

– У меня действительно никого не было. Я не обманула тебя, – прошептала она, когда он закурил сигарету.

– Я знаю. Ты никогда не сможешь обмануть меня. А теперь собирайся, тебе пора – родители будут волноваться.

Когда Лена ушла одеваться, он сел на край постели, порылся в карманах брюк, вытащил смятые купюры, потом – голый – вышел в коридор. Сунув ей в руку деньги, проговорил:

– Я не смогу подвезти тебя – машина не заправлена. Возьмешь такси.

Он позвонил ей через неделю и сказал, что ждет ее вечером у себя дома. Она не могла не прийти.

Лежа в постели, куря сигарету и стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую у нее на животе, Иван Анатольевич сказал:

– Ты должна мне помочь.

– Я? Чем?

– Я хочу знать, о чем говорят и, главное, думают преподаватели твоего училища, чему они учат своих студентов. Их отношение к происходящим в стране событиям. О настроениях среди студентов. Я бы мог говорить тебе о долге перед родиной, которая сейчас находится в настоящей опасности. О том, что западные спецслужбы делают все, чтобы развалить нашу страну, внести раскол в общество, и основная роль в этом отводится интеллигенции. Я бы мог нарисовать тебе картину того, что должно случиться в ближайшие годы по сценариям, разработанным на Западе: отстранение КПСС от власти, развал СССР как единого государства, межэтнические, межрегиональные конфликты, использование страны в качестве сырьевого придатка и т. д. Поверь, эти планы даже не скрываются, они открыто пропагандируются в выступлениях государственных деятелей. Я мог бы нарисовать тебе картину хаоса, который ожидает страну в случае, если эти прогнозы сбудутся, когда к управлению государством придут криминальные структуры, когда Чикаго тридцатых годов покажется диснеевским мультфильмом по сравнению с тем, что будет в Москве… Я мог бы рассказать тебе, чей конкретный интерес скрывается за абстрактными идеями демократии, общечеловеческих ценностей, которые сегодня кое-кем навязываются обществу… Но я прошу лишь помочь мне!