Лабиринт двухгодичника

Только по прошествии семи дней новоиспечённые лейтенанты наконец-то получили назначения. Судьба развела их на две тысячи километров друг от друга. Игнату предстояло ехать в Томскую область – его часть располагалась недалеко от областного центра, Андрея же командование отправило служить в часть, находящуюся в семидесяти километрах от города Братска.

– Ну, Андрюха, тебе повезло, будешь рядом с Байкалом, – попытался пошутить Игнат.

Но эта реплика осталась без ответа. Андрей снова погрузился в полную апатию, и Трофимову показалось, что он его даже не услышал.

Для Чухлова стало ударом, что он ещё на две тысячи километров отдаляется от своей семьи. Он был в отчаянии, хотя отлично понимал, что находиться в четырёх или в шести тысячах километров от дома – существенной разницы нет. Но тот факт, что двое самых любимых и близких ему людей оказываются ещё дальше, подействовал на сознание Андрея удручающе.

Его депрессивное настроение даже частично передалось не унывавшему до сих пор Трофимову. В голову полезли предательские сомнения: а как там всё сложится, а вдруг у меня не получится стать настоящим офицером? Как тогда быть? Как пережить эти два длинных года? Игнат стал гнать эти мысли, пытаясь внушить себе, что всё будет хорошо и это время просто станет большим путешествием со всевозможными увлекательными приключениями.

Явиться в часть надо было уже в военной форме, и ребята направились на вещевой склад округа, чтобы получить положенное им обмундирование. Но из довольно обширного списка, указанного в накладной, на складе оказался только полный комплект летней полевой формы, парадная зимняя шапка, парадная шинель, парадный же шарф, портупея и яловые сапоги.

– На первые дни службы в части у вас есть что надеть, а там уже всё, чего не хватает, выдадут, – сказал довольно пожилой, лысоватый старший прапорщик, протягивая заверенные печатью списки полученной на складе военной формы.

Больше двух часов ушло на то, чтобы на погонах закрепить звёздочки и пришить их и петлицы к шинели, а к полевому кителю, кроме них, ещё и белоснежный подворотничок. Благо, что прапорщик со склада дал ничего в этом не смыслящим бывшим студентам нитки и иголки, а также объяснил, как сделать всё правильно, соблюдая все положенные расстояния.

Этим же вечером друзья отправились на железнодорожный вокзал, где взяли по выданным им проездным требованиям билеты на ближайшие поезда. Поезд Игната уходил уже на следующее утро, а Андрею пришлось задержаться ещё почти на сутки в связи с отсутствием подходящего состава. Прямые поезда из Новосибирска в Братск не ходили, а на ближайшие транзитные билетов не было.

Утром молодые лейтенанты проснулись ещё до рассвета, быстро оделись и, взяв с собой потяжелевшие от полученной формы чемоданы, вновь устремились на городской вокзал: Игнат – чтобы сесть в поезд и уехать за триста километров в город Томск, а Андрей – с целью проводить товарища, сдать чемодан в камеру хранения, а заодно зайти в почтовое отделение, находящееся в центральном зале вокзала, и позвонить жене, с которой он разговаривал каждый день по нескольку раз.

Крепко обнявшись с Чухловым и обменявшись обещаниями писать друг другу письма, Игнат сел в вагон, и через минуту поезд медленно, словно нехотя, стал отходить от перрона.

***

Первым самостоятельным заданием Трофимова стало отвезти коменданту гарнизона рапорт командира части, в котором тот просил принять нерадивого солдата на гарнизонную гауптвахту. Своей «губы» в полку не было, а провинившихся солдат хватало.

Наказаний в виде нарядов вне очереди офицеры части применять не могли по той простой причине, что личного состава в дивизионах не хватало, поэтому солдаты и сержанты и так ходили в наряды через день: то на боевое дежурство, то в караул или дневальными, то по хозяйственной части или в столовую. Плюс к этому, поскольку в войсках ПВО не существует строительных батальонов, все работы, связанные с ремонтом, строительством, всевозможным благоустройством территории части, ложились на плечи всё тех же солдат.

С утра, узнав в канцелярии адрес комендатуры и расспросив дежурного по полку о том, как туда доехать, лейтенант, как был в полевой форме, отправился в город.

К этому моменту он прослужил в части уже почти полтора месяца, но повседневную форму ему до сих пор не выдали. Если верить начальнику вещевого склада – старшему прапорщику Зацепину, формы нужного размера и роста на складе нет, но на следующей неделе, согласно его заявке на окружной склад, её должны привезти. А вот парадной формы одежды и повседневной шинели не будет точно, их надо заказывать в городском ателье при военторге, обшивающем все воинские части, находящиеся в округе.

– Странно. У меня средний рост, обычное телосложение, самый распространённый размер ноги, единственное – головной убор должен быть чуть больше, чем у многих других, – недоумевал Трофимов.

– Поэтому и нет на складе, что у тебя такие распространённые параметры. Самые ходовые размеры быстрее всего расходятся, – невозмутимо ответил старший прапорщик.

Комендатура гарнизона располагалась в историческом центре Томска, куда можно было доехать от автовокзала на трамвае. Его маршрут пролегал через улочки старого города с ухоженными деревянными домами, украшенными резными разноцветными наличниками и замысловатыми, сложной формы карнизами, которые, подобно накинутой кружевной шали, опоясывали верхний периметр зданий.

Комендатура занимала двухэтажный особняк, принадлежавший до революции купцу первой гильдии Смирнову, сколотившему состояние на торговле золотыми и серебряными изделиями, изготовленными из намытого старателями на местных приисках драгоценного металла.

Пройдя по плохо освещённому просторному холлу с остатками когда-то позолоченной лепнины, Трофимов упёрся в широкую двухстворчатую дверь, с левой стороны от которой висела табличка «Канцелярия». Открыв дверь за массивную ручку с бронзовым набалдашником, лейтенант вошёл в просторный зал, через окно залитый ярким майским солнцем. У стены за письменным столом сидела женщина лет сорока, одетая в строгое тёмно-коричневое платье, и что-то интенсивно печатала на электрической пишущей машинке «Optima».

Трофимов поздоровался и спросил, указывая на дверь с надписью «Военный комендант гарнизона полковник Багиров В. Д.», у себя ли товарищ полковник. Увидев утвердительный кивок головой, Трофимов, сделав три шага, постучал и, не дождавшись ответа, под изумлённый взгляд секретаря распахнул дверь и шагнул внутрь.

За широким дубовым столом возле окна, почти полностью занавешенным от солнца тяжёлой портьерой, лейтенант увидел сидящего грузного человека лет пятидесяти в форме полковника, который мирно беседовал с расположившимся напротив него майором, положившим ногу на ногу и расслабленно облокотившимся на спинку стула. На столе перед полковником и майором стояли наполовину выпитые фарфоровые чашки с чаем и тарелочка с овсяным печеньем, с краю приютилась фуражка майора.

Трофимов всегда считал, что он воспитан достаточно неплохо, хотя происхождения был простого. Его отец работал инженером на военном заводе, а матушка заведовала экспедицией в крупном издательстве.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался лейтенант с присутствующими.

Не ответив на приветствие, полковник медленно, опираясь руками на подлокотники, поднялся из массивного кожаного кресла. По мере вставания его лицо и шея приобретали розовый оттенок.

– Товарищ лейтенант, выйдите и зайдите как положено! – громким, свинцовым голосом, выделяя интонацией каждое слово, отчеканил полковник.

Трофимов никак не ожидал подобного приёма. Он инстинктивно, будто обжегшись, выскочил за порог, закрыл за собой дверь и в растерянности замер, упершись взглядом в табличку у двери, указывающую на должность, звание и фамилию хозяина кабинета.

«Что-то я не так сделал, – пронеслось в голове Игната. – Может, надо было поклониться или снять фуражку?.. Нет. Кланяться, наверное, не надо, а вот фуражку, пожалуй, попробую снять».

Лейтенант снова постучал, но чуть громче, чем в первый раз, аккуратно открыл дверь и, держа в руке головной убор, повторно вошёл в кабинет.

– Можно войти? – негромко, как бы в себя, промямлил оробевший молодой офицер, переминаясь, якобы вытирая подошвы сапог о несуществующий коврик.

Покрасневшее до этого лицо полковника стало покрываться пунцовыми пятнами, глаза налились кровью. Несмотря на тучность, он буквально выпрыгнул из кресла.

– Вы что, с ума сошли, товарищ лейтенант?! – прокричал полковник в ярости ничего не понимающему Трофимову.

Голос коменданта звучал как храп разъярённого быка, вот-вот готового напасть. Даже сидящий рядом майор опустил голову и сочувственно покосился на лейтенанта, как бы говоря: «Ну что же ты так? Теперь держись, не завидую я тебе».

– Какое училище заканчивал, лейтенант?! – продолжал между тем кричать полковник. – Кто начальник курса?!

От такого поворота событий Трофимов настолько стушевался, что не сразу сообразил, что надо отвечать на вопрос старшего по званию.

– Бауманское, товарищ полковник, – собрав волю в кулак, через несколько секунд громко ответил лейтенант.

– Ба-у-ман-ско-е? – растягивая слово по слогам, спросил сам у себя полковник. В его бегающих глазах читалось, что он никак не может понять смысл сказанного ему слова. Но спустя продолжительную паузу у него в голове наконец сложились ответы на все его вопросы к нерадивому лейтенанту. Кровь отхлынула от его лица.

– Так ты двухгодичник! – радостно, нараспев воскликнул заулыбавшийся комендант и с видимым облегчением опустился в кресло.

Ему сразу стало спокойно за Советскую армию. Ведь не могло же такого быть, чтобы за пять лет обучения в военном училище курсант не овладел строевым шагом и не знал, как по уставу обратиться к старшему по званию. Лейтенантов, не освоивших за время обучения военную технику, он встречал немало, но не хватало ещё, чтобы хромала строевая подготовка или знание Устава воинской службы, этого полковник уже не смог бы простить.

– Проходи, проходи, лейтенант, не стесняйся, присаживайся, – указывая рукой на свободный стул, стоящий рядом с майором, предложил комендант. – Рассказывай, как служба, давно ли в армии, не обижает ли кто?

– Да нет, товарищ полковник, никто не обижает, да и служу я всего чуть больше месяца, – начиная успокаиваться, ответил Трофимов.

– Как тебя зовут, сынок? – отеческим, совершенно искренним голосом спросил Багиров.

– Игнатом, товарищ полковник.

– Какое красивое у тебя имя. Ну, рассказывай, Игнат, что тебя привело в этот кабинет.

– Я из Болотовской части, товарищ полковник. Майор Васильев прислал меня договориться по поводу гауптвахты для нашего солдата, – бесхитростно доложил Трофимов. – Он уже всех офицеров замучил, совершенно неуправляемый – не подчиняется, дерзит командирам, молодых солдат бьёт, – продолжал Трофимов.

– Ну, это ты пришёл не совсем по адресу. Этим занимаюсь не я, а капитан Орлевич.

– Андрей, – обратился он к майору, – возьми у Игната рапорт, отдай Орлевичу и проследи, чтобы завтра же этот нерадивый боец отдыхал у него на нарах по полной программе – десять суток.

– Товарищ полковник, – осмелев, вклинился в разговор Трофимов, – майор Васильев просил посадить его только на трое суток, а вы говорите – на десять.

– Ну, значит, семь он получит лично от меня, – улыбаясь, ответил полковник. – Поверь, так будет лучше, и тебе не придётся в ближайшей перспективе опять сюда приезжать с тем же вопросом. Ну всё, Игнат, не волнуйся. Передай майору Васильеву, чтобы завтра же привозил этого наглеца к нам, и скоро он получит в своё распоряжение отличного, я бы даже сказал образцового, солдата, – завершил разговор Багиров.

Выйдя из кабинета, Трофимов, ещё оглушённый неожиданными переживаниями, направился по холлу к выходу из здания. Почти у самых дверей его догнал майор, которого полковник назвал Андреем.

– Ну что, лейтенант, перетрухнул? Запомни на будущее: даже если рапорт написан на имя коменданта гарнизона, то для того, чтобы посадить солдата на гауптвахту, к нему идти совершенно не обязательно. А надо обратиться в управление, к начальнику гауптвахты капитану Орлевичу или ко мне, майору Ратушному. И ещё, опять же на будущее, знай и передай своему майору Васильеву, что гауптвахта у нас на весь гарнизон одна, свободных мест на ней никогда не бывает, и пять дней чьей-либо отсидки стоят три литра спирта за каждого нашкодившего военнослужащего. Хотя твой командир об этом наверняка знает. Понял, лейтенант?

– Понял.

– Ну раз уж ты так понравился полковнику, то, в виде исключения, расквартируем твоего бойца бесплатно. Так что завтра привозите. – И майор быстрым шагом пошёл по широкой аллее из только-только распускающихся столетних лип.

Но даже эти нравоучения не испортили лейтенанту хорошего настроения. Во-первых, он с успехом выполнил задание командира. Во-вторых, познакомился с комендантом гарнизона, который оказался хорошим и справедливым человеком. А в-третьих, у него есть почти три часа до отправления автобуса, и можно погулять по совершенно незнакомому городу, в котором, как он заметил из окна трамвая, много красивых девушек. Да и погода прекрасная – вторая декада мая, когда ненавязчивое солнце уже достаточно согрело землю, но на её тепло ещё не успела выползти многочисленная жужжащая, кровососущая мошкара.

Вернувшись к вечеру в ДОСы, лейтенант случайно встретил около подъезда командира своего дивизиона майора Васильева, возвращающегося домой со службы. Игнат решил, не дожидаясь завтрашнего дня, доложить об успешном выполнении задания, опустив при этом подробности знакомства с комендантом, но спросив о трёхлитровой банке спирта, про которую ему рассказал Ратушный.

Майор внимательно выслушал отчёт об удачной поездке Трофимова и с ехидным лицом ответил:

– Молодец, лейтенант! Поздравляю с успешным выполнением важного поручения. Про спирт буду иметь в виду, в следующий раз что-нибудь придумаем.

Васильев, конечно, знал про негласные расценки на гарнизонной гауптвахте, но спирта было очень жалко, да его и не было. Весь полученный месячный запас ушёл на празднование рождения его второго сына, да ещё же майор остался должен два литра подполковнику Ярославцеву – командиру технического дивизиона, который по причине сварливости своей жены употреблял спиртные напитки исключительно по праздникам и в очень ограниченном количестве.

Всего в месяц на дивизион выдавалось пять литров технического спирта крепостью восемьдесят градусов, который необходимо было использовать при регламентных работах на технике – для протирки всевозможной электронной начинки аппаратуры. Спирт хранился на особо охраняемом складе в синих двухсотлитровых железных бочках. По утверждённым правилам, его могли получать только лично командиры дивизионов. Спирт наливался в алюминиевую канистру и в целях сохранности относился домой.

По пол-литра иногда выдавалось на стартовую и радиолокационную батареи, где он и хранился в сейфе в ожидании экстренной необходимости. Хотя необходимость эта возникала только раз в полгода при проведении расширенных регламентных работ, когда вынимался и чистился каждый из многочисленных блоков. Вот тогда скрепя сердце некоторое количество спирта и приходилось расходовать по прямому назначению.

По литру отдавалось командирам двух батарей. Оставшиеся два или три литра использовались командирами дивизионов как в личных целях, так и для решения постоянно возникающих хозяйственно-административных вопросов. Посадка солдат на гауптвахту в перечень этих дел не входила.

Посылая лейтенанта в город, майор справедливо предположил, что новичкам везёт не только в карточных играх.

Вообще-то гауптвахта была и в соседнем авиационном полку, дислоцированном на территории закрытой части города, где базировался обособленный дивизион части, в которой служил Игнат. Аппаратура, следящая за воздушным пространством, использовалась как одним, так и другим полком. На этой технике одновременно служили офицеры и солдаты обеих воинских частей.

Но напугать ею солдат было невозможно. Они расценивали посадку туда как некое поощрение.

Обычно утром, после завтрака, солдат из казармы этой гауптвахты, мало чем отличающейся от обычной армейской казармы, забирала машина и везла на работы в один из подшефных городских продовольственных магазинов.

Солдаты совместно с местными работягами разгружали две или три приехавшие машины, после чего, как правило, работы больше не было, и солдаты могли, вкусно пообедав вместе с сотрудниками магазина, отдыхать до вечера, пока за ними не приедет караул.

В эти несколько часов можно было в дальнем углу склада завалиться спать или приударить за молодыми дородными продавщицами в соблазнительных, всегда слегка распахнутых белых халатиках. Благо, особо и не надо было стараться – девушки сами охотно шли на контакт. «Плохие мальчики», да ещё и в военной форме, во все времена у женского пола в фаворе.

Перед обедом грузчики угощали арестантов самогонкой, креплёным вином или водкой. Подобный запас всегда находился у них где-нибудь в потайном месте. Бесплатная закуска, с разрешения или без оного, бралась тут же в магазине.

Так что через три-четыре дня гауптвахты объевшийся, отоспавшийся, а частенько ещё и сексуально удовлетворённый где-нибудь в подсобке солдат с неохотой возвращался в часть.

Там он упоительно рассказывал сослуживцам о своём времяпрепровождении в заключении, о сортах колбасы и сыра, которые он ел на обед, и о том, какого размера были груди у приглянувшейся ему продавщицы.

Солдаты слушали, открыв рот, и каждый мечтал хоть на день попасть на его место.

– Представляете – грудь маленькая, а в рот не влазит, – как-то, уже позже, случайно услышал Трофимов отрывок повествования недавно освобождённого бойца, который в красках описывал свои похождения на полковой гауптвахте восторженным сослуживцам.

На гарнизонной же гауптвахте нравы были совсем другие. Там солдаты сидели в маленьких, почти неотапливаемых даже зимой отсеках, больше похожих на тюремные камеры. За подъёмом в шесть утра следовал восьмикилометровый кросс. Почти сразу после завтрака проводилась двухчасовая строевая подготовка, где злые сержанты спуску никому не давали, а если арестанты пытались в их понимании филонить, не поднимая ногу на нужную высоту, то сразу получали увесистый удар в грудь, в живот или по почкам.

После более чем скромного обеда начиналась работа по благоустройству и уборке территории гауптвахты. Вне зависимости от того, кто ты – «черпак», «старик» или «дембель», можно было попасть на уборку зубной щёткой отхожих мест или на подметание малярной кистью плаца.

Местные сержанты при этом сидели на соседней лавке и, покуривая, с улыбкой наблюдали, как полтора десятка солдат, на коленях, с усердием машут по асфальту малярным инструментом, держа во второй руке совковую лопату. Периодически по команде сержантов подметальщики подбегали к ним по очереди, показывая, сколько мусора и грязи успели собрать в лопату. Задача считалась выполненной, когда арестант предъявлял полный шанцевый инструмент.

После короткого отдыха возобновлялась строевая подготовка, и шеренги штрафников, чеканя шаг, проходили по сияющему чистотой плацу с весёлой походной песней. Ужин для арестантов предусмотрен не был. А для того, чтобы лучше спалось, перед сном полагался ещё один небольшой пятикилометровый вечерний кросс.

Если арестант выражал хоть малейшее недовольство, его строго наказывали. Например, могли жестко скрутить и макнуть головой в выгребную яму туалета. Или посадить в карцер, залив крошечный по площади пол водой с обильно разведённой в ней хлоркой.

После таких дисциплинарных процедур приехавший обратно в часть солдат что-либо рассказывать сослуживцам никакого желания не испытывал. Пару месяцев боец был как шёлковый, и офицеры не могли нарадоваться на его старательность и исполнительность.

Офицеры части, естественно, знали о нравах гарнизонной гауптвахты. И определяли туда солдат только в исключительных случаях, когда другого выхода не видели. Жалели не столько спирта, сколько провинившихся.

***

Первые полтора месяца службы Трофимова прошли относительно беззаботно. В это время Игнат в наряды ещё не ходил. Обычно этот срок даётся всем молодым офицерам, не только двухгодичникам, для адаптации к новому месту и знакомства с техникой. Так что в восемнадцать тридцать Игнат садился вместе с другими закончившими ежедневную службу офицерами в «Коломбину» и ехал домой в ДОСы, расположенные на окраине небольшого посёлка, в шести километрах от КПП воинской части. ДОСы представляли собой два трёхподъездных кирпичных пятиэтажных дома с маленькими балконами, обшитыми декоративными панелями ядовито-синего цвета. Три двухкомнатные и одна однокомнатная квартиры были отданы для расселения холостых офицеров. В одной из таких двухкомнатных квартир на первом этаже молодого лейтенанта и поселили.

Его соседом по комнате был также двухгодичник лейтенант Андрей Бушуев из его же второго дивизиона, но со стартовой батареи. Как отслуживший уже год, он счёл своим долгом опекать новичка в непривычной тому обстановке.

В соседней комнате жили два молодых кадровых офицера – старшие лейтенанты Валера Шалевич и Лёнька Погодин, повышенные в звании совсем недавно в связи с тем, что оба уже прослужили в части положенные в данном случае два года.

Внешне старшие лейтенанты являли полную противоположность друг другу: Шалевич был довольно высоким, плотным и черноволосым, Погодин же – худым, светлым, ростом чуть ниже среднего.

В обстановке квартиры не было ничего лишнего. Ни хрустальных люстр, ни дорогих сервизов, ни ковров, ни других предметов, в гражданской жизни олицетворяющих комфорт и достаток в доме.

Четыре панцирные кровати, стоящие вдоль окрашенных в лимонный цвет стен, большой встроенный шкаф, маленький шифоньер, пара тумбочек, четыре стула и чёрно-белый телевизор «Темп» – вот и вся нехитрая меблировка. Всё говорило о том, что жильё это временное и как-либо обустраиваться нынешние обитатели этих хоро́м не собираются.

Из роскоши наличествовал только дефицитный катушечный магнитофон «Юпитер» с двумя громадными колонками S-90, одна из которых стояла на шифоньере, а вторая, за неимением другого подходящего места, прямо на полу, что позволяло её иногда использовать как табуретку. Такое её применение не по назначению очень не нравилось Шалевичу, утверждавшему, что этим можно испортить частоты, выдаваемые динамиками, или поцарапать полировку.

У Игната и Бушуева в комнате был ещё и портативный кассетный магнитофон «Электроника», который Трофимов купил на первую же свою зарплату. С собой он привёз новейшие записи блатных исполнителей, которые до Сибири могли дойти не раньше чем через год, и жители ДОСов теперь могли частенько слушать полузапрещённую в стране музыку.

Маленькая кухня также не отличалась богатством обстановки: газовая плита, стол, полка с посудой, крошечный навесной холодильник «Морозко», три табуретки и узкая колонка с четырьмя полками.

Квартиры семейных офицеров были обставлены, конечно, богаче, но никаких особых изысков и шикарных ремонтов тоже не имели.

Все отлично понимали, что для большинства эта жилплощадь временная, и через четыре или максимум пять лет они будут переведены в другую часть, возможно, за тысячи километров отсюда.

Перевод почти всегда был желанным и ожидаемым, ведь он означал повышение в должности, а затем и в звании, со всеми вытекающими из этого приятными последствиями в виде увеличения жалованья и повышения статуса и значимости офицера, а соответственно и его жены.

Лишь считанное число военнослужащих надолго задерживались на одном месте. Это были в основном люди, разочаровавшиеся в военной карьере и мечтавшие только о том, как бы дослужить до сорока лет и уйти на пенсию капитаном на тридцать процентов от оклада. Такие офицеры не желали и не стремились ни к какому продвижению по службе и уже рисовали в своём воображении, чем будут заниматься и где жить после увольнения.

Глава 3. Неприятный сюрприз

Трофимов пришёл в часть в апреле и отслужил уже почти два месяца, но его соседи по квартире до сих пор в разговорах частенько вспоминали, как они весело провели праздник Восьмое марта.

Выбравшись втроём накануне праздничного дня, совпавшего с воскресеньем, в город развеяться, поесть в кафе пельменей и сходить в кино, ребята познакомились в холле кинотеатра с тремя студентками местного политехнического института, которые без продолжительных уговоров охотно согласились поехать к офицерам домой отметить вместе наступающий праздник.

Захватив по дороге в коммерческом магазине варёную колбасу, копчёную ставриду и три банки майонеза и прикупив в кулинарии «Ленинградский» торт, компания, громко смеясь над шутками парней, отправилась на автовокзал.