Полная версия
Танаис
Танаис
Марат Байпаков
Редактор Евгении Беляниной
Корректор Александра Рябухина
Дизайнер обложки Мария Бангет
© Марат Байпаков, 2018
© Мария Бангет, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4493-0366-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
– Но если знаешь наперед… Если все, что рассказала мне, приключится с тобой, тогда объясни мне, зачем выбираешь этот путь?
Раздался шорох падающей меховой накидки. Мужчина встал. Его фигура выглядела сгорбленной. Огонь костра заметался в очаге, неровно вскинулся вверх, поленья треснули. Девушка напротив мужчины тоже медленно встала.
– Отец… – она подняла голову, но не к собеседнику, а в сторону, отводя взгляд. – …Мой дорогой отец. Увидела путь. Свой путь. Так решила за меня судьба. Нет права нарушить…
Мужчина резко поднял руку. Заговорил:
– Есть такое право – право отца. Я…
Его голос спокоен. Темнота ночи не смогла скрыть недовольство. Но не в голосе сквозило недовольство, а в движении плеч.
– Нужна нам. Ты… ты ведешь нас… – Голос мужчины задрожал. – Твои глаза… Сколько раз спасала нас! То ущелье не забуду никогда… и ведь ты… ты знала, что они там! Все мы живы только благодаря тебе… Что будет с нами без тебя?
Он еще сильнее сгорбился. Подавленно вздохнул. Раскинул руки. Сел. Теперь он отвернулся от собеседницы. Казалось, интересовал его только огонь. Костер нервно метался под ветром. Неожиданно стало светло. Тучи открыли полный диск луны.
– Отец. То, что вижу, – не мое. Не твое. И даже не племени. Это воля. Воля Матери-Богини. Я должна… обязана пройти путь…
Девушка говорила, обращаясь уже не к мужчине, словно она беседовала с кем-то еще. Незримым, стоявшим тенью рядом. Луна погасла. Девушка села. Заботливо обеими руками крепко обняла мужчину. От прикосновения тех рук мужчина вздрогнул. Нехотя заговорил.
– Не так представлял тот день. Совсем не так… – тяжело вздохнув, в скорби продолжил: – Возьмемся за приготовления к празднеству? Да? Моя верховная жрица? Встретим особо торжественно? Поднимем трофеи? Так, как дожидаются знатных, в почете, гостей?
Девушка молча одобрительно закивала. Собеседник, медленно повернув к ней голову, ласково спросил:
– Ты и вправду хочешь покинуть нас?
Молчание. Снова яркий лунный свет. Костер затухал. Девичий голос, как песня, легко полетел к звездам.
– Да. Такова воля Богини. Прими, отец, Ее волю… Не мою – Ее волю…
Костер еще раз ярко вспыхнул. Дрогнул и погас. Погас и разговор в ночи.
Глава 1. Гости
Весна. Великая Степь
Утренняя прохлада. Холодная роса на траве. Лучи солнца, спеша стать новым весенним днем, едва коснулись степи. Резкий неожиданный звук – рев трубы. Долгий звук. К ней, призывающей, поспешая, примкнула еще труба. За ней третья, четвертая, пятая. Протяжные звуки в ладном хоре слились в музыку: торжественную, холодную музыку. Тревожащую, злящую. Рев труб, постепенно нарастая, дополнили, вливаясь перебранкой, барабаны. И вдруг на высокой ноте беспокойная музыка труб и барабанов резко прервалась. В тишину влилась флейта. Переливаясь звуками, печалью, сменила злость труб и барабанов. Грусть флейты важно повстречалась с беззаботным теплым солнцем.
Утренний сумрак развеялся. На широкой поляне меж громадных, присыпанных битыми камнями курганов быстро собирались люди. Торопились. Некоторые трудно дышали, словно после бега. Мужчины разных возрастов, женщины, дети. Многочисленное разноголосое племя заняло места на лобном месте поселения. Расселись плотным кругом. Через узкую, петлей, дорогу между расступившихся людей к помосту в центре прошел высокий сутулый мужчина лет сорока. Шел не спеша. Шел молча. В высоком красном уборе. Шел в одиночестве. Никто не сопровождал его. Никто не присоединился к нему. Шел, опираясь на резной, отделанный золотом посох. Шел так, словно нес на плечах огромный груз. Три ступени, пять ступеней, семь. И вот он выше собравшихся. Ступни на уровне устремленных к нему голов. Солнце взяло дневной разбег.
– Приветствую племя. Рад видеть всех вас. Хвала Богам, заботливым небесным покровителям, мы снова встретили светило. День да подарит нам радость. – Закончив с положенным приветствием, мужчина коротко шагнул влево. Четыре стороны света. Четыре шага. Взгляд поверх голов. Вновь говорящий – напротив восходящего весеннего солнца.
– Сегодня… – Мужчина наклонил голову. Затем поднял. Шуба из волчьей шкуры упала с голых плеч. Но он не обратил ровно никакого внимания на утраченную одежду. Наколки, от груди, убегая на плечи, до самых кончиков пальцев, витым узором оплетали сильные руки. Словно протоки одеяния покрывали кожу. Мощь борьбы диковинных зверей на руках мужчины передалась его голосу. Голос этот, сильный, странно задрожал. Задрожал, как хрип раненого зверя. – …Великий день. Великий день, народ. Я, ваш вождь, несу вам, первым, весть. Мать-Богиня решила породнить нас с племенем на дальнем море. Послы того племени явятся скоро к нам. В чудном обличии явятся. Не в собственном…
Шепот удивления тревожным ветром пробежал среди собравшихся. Вождь высоко поднял правую руку с резным посохом – символом власти. Надменно посмотрел, но не на удивленных людей, а куда-то далеко, поверх горизонта, в сторону восхода. После паузы неспешно продолжил речь:
– …Не в своем обличии. Встретим послов, кем бы они ни были. Никто не должен говорить с ними. Только я. Отводите от них глаза. Безмолвствуйте. Повеление то вам…
Вождь ударил посохом о почерневшее дерево помоста. Грусть вложил в последующие слова.
– Послы не уйдут от нас. Послы умрут. Опоим ночью их. Казним. Моя дочь, ваша жрица, отправится в путь к дальнему морю с их головами. Такова воля Богини… – Выждав, продолжил: – Примемся за приготовления к их визиту. Чистите казаны. Подберите скот на угощение…
Мужчина замолчал, словно подавился косточкой.
– …На угощение. Но не им. А вам. Главному богатству племени. В честь Матери-Богини будем пировать.
Вождь резко вздрогнул. Сжал зубы. Нахмурился, ссутулился, став как будто ниже ростом, и сошел с помоста на лобном месте. Толпа молча почтительно расступалась перед ним.
Десятью днями ранее…
– …Мои руки в крови.
На слова, в недовольстве, сквозь зубы сказанные, незамедлительно последовал тем же тоном скорый ответ:
– Вижу, мог про то и не говорить…
Но закончить возражавшему гневный собеседник не дал, прервав его очередным, уже громким, как вопль, восклицанием:
– В невинной крови, хотел тебе сказать! Твоим велением в крови руки мои умылись…
Двое мужчин яростно спорили меж собой. Еще чуть-чуть, и едкий спор сменится дракой. Тот, что стоит слева, похож на плотно набитый мешок с зерном. Тот, что справа, – повыше. Худой. Взъерошенные седые волосы. Спорщики расположились в двух шагах от трупа, обнаженного, беспомощно распростертого на камне. Веревка плотно обвивала шею мужчины с завитой бородой. Убитому было года двадцать три от силы. На шее украшение знати – татуировка – орел с раскрытыми в полете крыльями, и кусок грязной веревки, сломавшей эту шею, – страшным контрастом. Злой крик, как лай собак, мешал приятным вечерним сумеркам влиться в ночь.
– Просто поделим добычу, и всё! – сказал стоявший справа.
Предложение гулом одобрения поддержали восемь крепко сбитых, сидевших на земле, в молодой траве, мужчин. Обветренные лица веселы. Блаженные улыбки блуждают по лицам. Перебранка главарей явно забавляла сидящих. Чуть поодаль лежали их кожаные с красной тесьмой дорожные тюки. Не менее пяти, плотно упакованные заботливой рукой.
– Нет-нет! Добычи мало. Мы довеском повеселиться должны. Почести нам. Вино. Золота… – Тот, что ниже, Мешок с зерном, упрямо тянул свою правду. При ярком слове «золото», сказанным громко, с причмокиванием, вкусно, словно про горячую еду, улыбки разом исчезли с простоватых лиц. Брови сидевших поднялись в удивлении. Уловив искомую перемену настроения слушателей, прищурив хитро глаза, Мешок с зерном крепко ладонью левой руки прикрыл рот высокому.
– …А золото у них… – Мешок с зерном важно обвел взглядом изумленных товарищей. Покачав головой и вновь причмокнув мясистыми губами, продолжал заманивающим тоном: – …От края до края. Во оно как! Золото в реках на шкуры ловят. Сколько нам дадут золотых шкур? Дурачье. – Мешок с зерном выпятил губы. Помолчав, очевидно для важности, уже тише сказал, указывая вытянутой правой рукой на дорожные тюки:
– …Да вся эта добыча… Просто… – задумался, свел брови, подбирая выражение. Улыбнулся и развеселым тоном продолжил вещать: – …Дохлая рыба. Вот что. Вся добыча – дохлая рыба. Шкур золотых нам дадут… – тут Мешок с зерном прикрыл глаза в подсчетах, – …много. Мы им так и скажем: «Послам не должно с пустыми-то руками уходить». В знак дружбы племен положены щедрые, очень щедрые дары. Нам не откажут. Так и скажем: «Дайте нам подношения».
Мешок с зерном важно замолчал. Опустил руку, надулся от важности. Пришел черед остальных участников банды выказать свою жадность. Разными голосами поспешили выкрики:
– Дело рисковое! – то было явно в сомневающейся боязливости сказано.
– Много-много дадут золота! – с твердой надеждой на успех задуманного.
– Лошадей, в породе крепко сложенных, – мечтательным тоном.
– Так как выдать себя-то за послов? – уточняющим, к делу переходящим.
– Согласен, – басовито, решительным.
– Веселья будет много, – глуповато-наивным, уж в совсем недалеких думах.
Мешок с зерном обвел глазами банду. Быстрым проницательным взглядом приметил желаемые искры интереса. Неспешно продолжил, оглашая подробности плана:
– Нашего Длинного переоденем в платье главного посла. Да, Длинный? – сказал с наигранным смехом и, не давая высказать возражения, выкрикнул, опережая: – У-ууу! Молчи, глупец. Наденешь ради нас всех. Я же надену одежду вот того, который у дерева.
Мешок с зерном указал на задушенного юношу лет восемнадцати в шубе из шкур рыси. Труп без обуви. В расшитых кожаных штанах. Тонкие руки, не знавшие тяжкого труда, связаны. Длинные пальцы переломаны. В светлых волосах спеклась кровь. Голубые глаза, не мигая, вглядывались в небо. Красивое мальчишечье лицо портил синий язык, вывалившийся из открытого рта.
– …И третьего смельчака из вас… в привычные одежды озерных. Третий – будто бы проводник от племени озерных. Водное племя наше хорошо им известно. Покажет наши узоры. Попируем. Заберем добычу. Птицей улетим в степь.
Один из восьмерых крепышей с силой пнул ногой труп на камне. Другой, в гордости от содеянного, взял за бороду несчастного, низким голосом ответил за сидящих:
– Дело говоришь. Вот только невесту нам тоже забирать? И что же, нам ее вести к дальнему морю? Или ты и верховную жрицу золотых опечалишь до смерти?
Мешок с зерном сжался. Теперь он ловил иной настрой. Возмущенные голоса окружили его. Руки восьмерых сложились в кулаки, те кулаки сотрясали воздух.
– Святотатство. Одно дело этих. Чужих добрых не жаль. Другое – жрицу, – говоривший мотал головой.
– Нет. Жрицу не убивать! – закрыл глаза, выкрикивая зло.
– Богиня-Мать проклянет нас, – сидевший грозился кулаком. – Нельзя так. Нельзя!
– Невесту надо везти к дальнему морю, – махал руками, обращаясь к соседу.
– А там-то, у дальнего моря, что с нами произведут, когда мы ее доставим? – в далеких думах, злился.
Девять сотоварищей по лихим замыслам, выговорившись, жадно уставились на Мешок с зерном. Тот в раздумьях чесал давно немытые, сальные, с обильной перхотью в черни, волосы. Обдумав, поднял правую руку. Дрожащим от волнения голосом обратился к сидящим:
– Вот что! Отвезем мы ту жрицу известную к дальнему морю. Как полагается, свезем. Не тронем ее.
Сидевшие согласно закивали. Мешок с зерном уже твердым голосом продолжил:
– Вернемся с честно заработанным золотом в племя. Будем… знатью заслуженной в озерном племени. Такой путь. – Тут говоривший рассек воздух правой рукой, словно рубил дерево. – Не пасти нам больше скотину. Править людом будем.
Восемь топоров и худая правая рука поднялись вверх. Соглашение найдено. Радостный вой девяти мужских голосов поднял стаю голодных воронов. Черные птицы, испуганно каркая, перелетели с серых камней на ветви сосен. Уговор банды из водного племени озерных – пернатых не интересовал. Взоры черных глаз лишь на трех трупах. Третий мертвец, крепкого сложения муж с длинной косой, нелепо раскинув ноги, лежал на животе с перерезанным горлом у горной речки.
– Что с трупами делать? – Длинный явно нервничал. Его руки, не находя покоя, гуляли по веревочному поясу, часто перебирая узелки.
– Делать? – Мешок с зерном излучал довольство жизнью. – Вот ты, сумнительный, их и прикопаешь в землю. Будут мертвяки жертвой Подземному Богу. Позовем его к нам в помощь. Больно дерзкий замысел у нас. Сдюжить бы… – Мешок с зерном легко вздохнул. – Жертвы понравятся подземному правителю.
На закате десять подлых людей, сев на лошадей, отправились призраками на юг. К племени золотых рек. Три трупа убиенных послов, стоя, макушками к небу, закопаны подношением Подземному Богу вокруг высокой сосны, что высилась у чистой горной реки. Падальщики не получили человечины.
Глава 2. Жертвоприношение
Пятнадцатью днями позднее…
Утро завершает сны. Звезды нехотя одна за другой проваливаются в рассветную синеву. Диск солнца медленно восходит над степью. Далекая река блестками глади сверкает. Бежит извилистой лентой вод. На высоком кургане, рядом с деревянным помостом, расположился двумя линиями хор мужчин и женщин. Певчие обращены лицами на горы, огибающие овалом серых зубчатых стен курган. Двадцать четыре человека в хоре. Празднично одетые. По двенадцать мужчин и юношей в белых рубахах, черных кожаных штанах и с босыми ногами – в нижней линии. По двенадцать юных девушек, также босых, в высоких остроконечных красных головных уборах, в красных накидках поверх белых платьев – в верхней линии. Ниже хора в ту же сторону овала гор тремя плотными рядами – музыканты. С длинными флейтами из кости – флейтистки, девушки лет пятнадцати. Ниже струнные с семиголосыми арфами, справленными меж двух рогов. Большей частью старики лет тридцати-сорока. Редок тот ряд, как и мало стариков. Последний ряд – мальчишки с бубнами.
Горы. Высокие горы. К ним приготовлял песню хор. Покрытые снегом весны серые камни. Покрытые синими великанами-елями в четыре обхвата. Холодные валуны. Трещины-морщины. Горы торжественны. Надменны. Ни ветерка. Природа, чудится, ждет представления. Птицы молчат.
Без разговоров, привычным порядком вокруг кургана пятнадцать тысяч равнялись. Строились степняки в ровные круги. Первый круг – всадники. Знатные. «Добрые». Направлен справа налево. «Добрые» разбиты на сотни. Каждая сотня с символом рода – цветным матерчатым штандартом на длинном шесте. Штандарт сотни держит командир. Всадников две тысячи. С оружием. Высокие, крепкие мужи. Гордость племени. Доспехи из плотной кожи в несколько слоев, с пластинами из бронзы; изогнутый дугой наборный лук, вложенный в горит, закадычным другом со стрелами; широкий кожаный ремень-пояс с медной, золотой, серебряной или бронзовой пряжкой; высокие островерхие головные уборы из черного или серого войлока. Признак чести. Признак знати. За широким мужским поясом – мерцает боевой бронзой клевец в ножнах из выделанной кожи; длинный кинжал, привязанный к ноге. Второй круг – женщины знати. Его направление – слева направо. Убранные в плотные косы, с цветными лентами, черные и каштановые волосы. Серьги – золотыми гроздьями, шумные браслеты на запястьях. Тонкие пояски с бронзовыми пряжками. В ножнах под левую руку кинжал. Белые, в разноцветную полоску, длинные платья по щиколотку. Завершают наряд сапожки – короткие, из рыжей кожи, в узорах, нашитых аппликацией, повязанные по подошве двумя ремнями.
За знатными – круг пеших воинов. Три тысячи. Мальчишки. Юноши. Уверенные мужчины. Гордые все. По пояс нагие, с клевцом или копьем. Кожаные штаны, пояс-веревка, ботинки. Ряд – справа налево. За этим кругом – женщины воинов. Босые. Платья белые, без полос. Серьги медные. Взявшись за руки, смотрят налево. За рядом женщин пеших воинов – огромный круг мужчин. «Худые». Ремесленники, рыболовы, земледельцы, скотоводы. Вместе с ними их жены. И этот круг смотрит налево. Ноги, ноги людей сминают траву на лугу. Послушно ложится нежным ковром трава. Праздник. Радость витает в рядах. Даже суровые лица знати едва уловимо сияют улыбками. Круг простых же и вовсе не скрывает счастья. Каждый крепко держит руки соседа. Даже ровно в такт дыхание рядов. Обиды, досада, усталость ушли. Единение людей. Столь разных, столь непохожих – даже внешне. Братство. Братство: «худых» и «добрых»; знатных и простых; мужей с заслугами и юношей, давших присягу на верность племени. Племя едино.
С построением кругов закончено. Сквозь ряды ладно правит шаг девушка. Верховная Жрица. Лет семнадцати-восемнадцати. Высокая. Светлая кожа. Волосы смоль, заплетены в косу до земли. Глаза зеленые, большие, подведены краской. Тонкие черты лица. Легкая улыбка алых губ. Летящий шаг. Руки рядов размыкаются, пропуская. Алое двойное платье облачком скользит среди людей к кургану. Высокий островерхий красный головной убор, украшенный оленем в навершии, золотыми стрелами от линии бровей и фигурками животных, виден даже в третьем круге. Выше, выше – и вот она, одна, на вершине кургана.
На помосте со стороны заката в цепях являются три пленника с охраной. Руки связаны за спинами. Маленький, округлый, на кривых ногах, смешно перекатывается, как тюк с зерном. За ним длинный, тощий, как межевая жердь с границы владений племени. Коренастый, широкоплечий, с длинными спутанными космами – не то рыболов, не то скотовод по обличию. Все трое нагие. Идут добровольно. Пьяной походкой, как будто не в себе. Бронзовая цепь прикреплена через обручи на шеях, бренчит в такт шагов: так-так-так.
Два стражника из знати определяют пленных позади верховной жрицы. Медленно и недоверчиво снимают цепь. Но дело странное – пленные стоят. Без трепета. Молча. Стражники толчками, рывком потянув за плечи, роняют пленных на колени, лицами к восходящему солнцу. В почтении перед жрицей склонив голову, стража покидает помост. Девушка снимает платье-накидку. Затем – верх раздельного второго платья. До пояса нагая, поднимает лицо к солнцу. Наколки на руках – бегущие олени, сцепившиеся ногами и рогами. Голая девичья грудь трепещет от волнения. Раздается песня. Песня-молитва летит к восходящему светилу. Громкий теплый голос то поднимается в грусти, то в волнении падет ниц. Флейтисты поддерживают первыми молитву, затем хор, струнные, бубны задают такт. Голоса возвышаются. Эхо гор вторит, троит их пение.
– Богиня-Мать, создательница Мира!Ты любишь нас, как любим мы тебя!Ты даришь светлый день и даришь ночь во звездах.Рождаешь нас с улыбкой, своим законам учишь,И забираешь, хмурясь, нас, твоих детей.Танцуешь первой на праздниках средь насИ в горестях печальных последней плачешь с нами.Хворь, похищающую души, ты изгоняешь.Обиды, в мелочах, меж нами, глупыми людьми,Добротою своей прощаешь и мир нам даришь.В войне, что мир сменяет, заботою своей, о нас радея,Ты разум воина даешь: врага тесня, смерть обгонять.Тебе, Богиня-Мать, молитву мы песнею поем.Тебя, Богиня-Мать, мы славим в лучах светила.Нет доброте твоей, Богиня-Мать, предела,Как нет предела Солнцу в колеснице!Так пусть же не забудет добротой насСвет ярких глаз твоих, Богиня-Мать!Как день сменяет ночь —Так мы приходим в мир твой совершенства!Как ночь сменяет день —Так мы уходим от тебя к тебе в мир почивших!Нет доброте твоей конца, Богиня-Мать…Хор на вершине кургана прекратил пение. То знак для племени. Кольца вокруг кургана пришли в движение. Справа налево – первое, второе – слева направо, третье, как и первое, – справа налево, четвертое, самое огромное, – слева направо. Хор пятнадцати тысяч голосов заставил содрогнуться величавые горы. Песня-молитва, разгоняя утренний туман и зверье, летела в синее с кружевными облаками небо. Ноги в такт отбивают: раз-раз-два-три-три. Руки каждого крепко держат теплые руки соседа. Всадники же в парадных седлах плывут медленнее всех колец. Штандарты с синими, белыми, красными, желтыми, черными полотнищами колышутся, сменяют друг друга.
На вершине ритуального кургана, освященного святостью упокоившихся под ним вождей, жрица извлекла из-за пояса кинжал в ножнах, с навершием-фигуркой оленя, воздела руки к яркому солнцу. Светило увидело бронзу. Медленно, шепча молитву, не отворачиваясь от солнца, жрица сделала три шага назад. Левой рукой сжала волосы первого пленника, правой рукой поднесла кинжал быстро к его горлу. Коротким рывком подняла лицо пленника к себе. Наклонилась к уху пленного, прочла молитву. Выпрямилась. Бронза лезвия заиграла на солнце. Жрица прикрыла левой рукой пленнику глаза. Клинок пропел песню. Кровь хлынула из горла. Жертва упала. Захрипела. Затряслась в судорогах – агония. Вскоре в обеих руках девушки – отрезанные головы. Кровь капает на дерево настила. Третья голова покачивается у ее ног. Жрица снова поет. Поет с племенем, воздев высоко руки к солнцу. Грохот пятнадцати тысяч голосов сотрясает великаны-ели, ручьи, полные талой воды, седые скалы, что, помолодев, распрямляют морщины. Горы. Деревья. Ручьи. Поют молитву. Земля под ногами людей содрогается. Хор впадает в исступление. Счастье единения племени; людей внутри кругов племени; племени с природой, лугом, лесом, камнями. Счастье посетило племя. Слезы радости катятся с глаз даже суровых вожаков. Люди поют. Люди дышат в такт. Ноги танцуют танец: раз-раз-два-три-три. Праздник в честь Матери-Богини завязался…
Глава 3. Встреча с послами
Семью днями ранее…
– Видишь знаки на деревьях? – Длинный вытянул руку в сторону высоких темно-синих великанов-елей. Чужая одежда стесняла движения.
– Нет. Не вижу. – Мешок с зерном тщетно напрягал зрение. Ели, в молчании растопырив лапы-ветви, упорно отказывались давать знаки подлым людям.
– Да вот! Три красные тряпки на той громадине. Ну же! Смотри. Слепец. – Длинный быстро спешился и, прихрамывая, подошел к громадной, в темно-зеленых нарядах, ели, одной из трех, что сестрицами обнимали ветками другу друга. – Там. Вглядись!
– Теперь вижу. Кто слепец? – Мешок с зерном в гневе воззрился на говорившего. Банда весело засмеялась.
Мешок с зерном, заслышав гогот сотоварищей, сперва разозлился, нахмурился, но переменил настроение. Теперь широко улыбался, разделяя настрой дружков. Потирал руки. Три красные тряпки висели, едва заметно, точно на середине крайней справа елки. Вот они, заветные границы края племени золотых рек.
– С этого места – разделимся. Вы семеро возвращайтесь к нашим жертвам Подземному Богу. И ждите нас. Дней через пять, как положено обычаем скифов, двинемся назад к вам. – Мешок с зерном командовал. Голос его звонко летел по редкому лесу. Маленькому человеку, сидящему в дорогом седле на породистой лошади убитого посла, так нравилось управлять, что ни ему, ни его спутникам никак не заметить было пятерых стражников. Мальчишки. Старшему – командиру – едва семнадцать. Племя золотых рек сторожило границы. Опыт горьких потерь, постоянных стычек с соседями, брани с пришлыми издалека грабителями – научил неусыпной бдительности. Последние три дня стражники наблюдали за бандой, скрытые высокой травой, камнями, кустами родной земли. Жадно ловили слова чужаков. Вглядывались в их спящие лица по ночам на беспечных бивуаках. Тощий, самый маленький страж, лет десяти, голый мальчишка, уже скакал к курганам племени. Два дня пути до вождя. Низко пригнувшись, крепко обняв коня. Лук в горите, полном стрел, бьет по спине. Возгласы позади него, озабоченного важным поручением, напротив, полны веселья:
– Попируйте за нас!
– Спьяна не проболтайся!
– Не обмани!
– Без невесты не возвращайтесь!
Семеро бандитов из водного племени, братья по крови, нехотя прощались с главарями. Трое из банды отделили сменных лошадей и, загрузив на них поклажу с посольскими подарками, отправились к племени золотых рек. Отъехав от ели на полет стрелы, Длинный с подозрением оглянулся через плечо.
– Послушай, ты мне скажи, а что будем делать с вот этим? – Длинный достал из-за пазухи сверток тонко выделанной кожи. Повертел в руках. Подкинул, пробуя вес.
– Не знаю. Не нравится – подозрительная штука. Знаки не наши. Так их много, что глаза плутают. – Мешок с зерном замотал головой. Длинный, поиграв, спрятал кожаный свиток за пазуху.
