Так бывает. Юмористическая проза

В этот день комиссия уже не возобновила свою работу. В со-седних с Носковым комнатах ее так и не дождались. Зря драили и наводили лоск. Зря весь день не садились на прибранные кровати. Некоторые даже обиделись: черт, для чего старались? А почему не пришли к нам? Ведь ходили по этажам, мы видели! Кто-нибудь знает? Когда ждать снова?

Спешно покинувшая общежитие комиссия оставила после себя много вопросов.

АМЕРИКАНСКИЕ ШАРЫ

Заграничная командировка Шилина в Сан-Франциско закан-чивалась. Две недели в Америке пролетели незаметно. Не каждому так везет! Другая планета. Завтра домой. Гудбай, Америка, как пел «Наутилус».

Опять грязные вокзалы Москвы с бичами. Таксисты, хватающие за рукава. Уличная торговля с рук. Наперсточники. Обменники в каждой подворотне. Орущие на всех углах и во все горло новоявленные «звезды» российской эстрады.

Одним словом, все «прелести» начала девяностых ждут его, но Родину не выбирают!

Основные покупки на мизерные командировочные сделаны. Сувениры руководству, игрушка дочке, кофточка жене, тарелка с видом Сан-Франциско.

Шилин пересчитал металлическую американскую мелочь. По-лучилось чуть больше четырех долларов. Не везти же ее в Россию.

В последний раз он зашел в расположенный по соседству с его отелем гигантский магазин. Прошатавшись по нему два часа, он так и не смог ничего выбрать за четыре доллара. Наконец он ввалился в очередной отдел, который отличался от всех других полным отсутствием покупателей. Это был отдел надувных изделий. Огромное количество шаров и всего того, что можно надуть, было представлено в лучшем виде.

«Как же я сразу не догадался!» – воспрял духом Шилин. – Шары! Вот, что можно отоварить на мелочь. На сувениры пойдут с шумом. Кто откажется от парочки американских шариков: и дешево, и сердито. Хватит на всех знакомых и не очень».

Его внимание привлекла тележка, в которой он увидел туго сби-тые в пачки резиновые шары. Чем-то эти упаковки напоминали свадебный букет невесты. Плотно сбитое основание, перехваченное крепкой лентой, и пышная шапочка сверху из цветных шариков.

Молоденькая, будем справедливы, очень красивая продавщица, опустив голову, что-то делала на прилавке. Увидев редкого покупателя, она оторвалась от своего занятия и подарила ему оча-ровательную улыбку.

«Боже мой, сколько же у нее зубов во рту? Не может быть, чтобы тридцать два. Штук сорок, не меньше. Надо бы ей тоже подарить в ответ свою. Так у них принято. Это не Россия, где человек человеку конь», – подумал Шилин, но вспомнив про свой «забор» во рту из железных коронок, где четыре моста, воздержался, опасаясь, что может испугать ее. «Симпатяшка», – оценил он женские прелести продавщицы.

«Ну, сколько может стоить шарик», – прикинул он. «Пять центов максимум. Резинка, что с нее взять. Это же Америка! Такая дрянь здесь не должна стоить дорого».

Шилин взял двумя пальцами один из шаров в связке, поднял всю связку за него на уровень груди и громко, чтобы привлечь внимание продавщицы, произнес на «чистом» английском языке.

– Хау мач?

– Твенти центс! – ответила она и снова подарила ему уже вторую очаровательную улыбку. «Хороша, чертовка!» – отметил

Шилин. Настроение стало подниматься. Он стал в уме прокручи-вать счет. «Ван, ту, сри, фо, … твенти – двадцать! – наконец сооб-разил он. – Как двадцать?» Прикинув, сколько в упаковке может быть шаров, Шилин оторопел. По самым скромным подсчетам – не менее двухсот штук. Вот это страна! Я же говорил, что в Америке такая мелочь ничего не стоит. Ай да молодцы!

Двадцать центов за такую пачку шаров! Это я могу на четыре доллара обеспечить ими себя на всею жизнь и всех своих близких тоже. Вот она, Америка! Свободная страна! В России за один такой шарик семь шкур сдерут.

Сбегав за корзинкой, Шилин стал набирать в нее шары. «Вот огорошу я своих компаньонов, которые вряд ли доберутся до этого отдела. Так и быть, штук по двадцать им подарю, не обеднею».

Он взял десять упаковок шаров. Каждая упаковка тянула не менее полкилограмма. «Хорошо утрамбовали! Явно не вручную. Умеют, черти!»

Его развезло от халявы. «Зачем только простые шары брать, тут же всякие есть. Мать честная! Каких только нет! С Днем рождения! Свадебные! Шуточные с картинками и прочая тематика. Надо разнообразить. – Он стал еще по одной пачке добавлять в корзину. – Если простые по двадцать центов за упаковку, то с рисунком, ну пусть сорок центов. Хватает денег!»

Пятнадцать упаковок шаров заняли полную корзинку. «Хватит!» – решил Шилин, – «жадность фраера губит. Четыре доллара – должно хватить».

Он подтащил корзинку к симпатяшке и поднял ее на прилавок перед ней, оценив общий вес около шести килограммов.

Она отложила свое занятие, снова улыбнулась ослепительно белыми, жемчужными зубами и что-то сказала ему. Но он не понял, боднул головой и ответил:

– Ай эм пэй мани!

Это была ещё одна фраза из его «богатого» словарного запаса. Она сразу определила в нем не местного. Столько шаров мог купить или заезжий миллионер, или саудовский шейх.

Впрочем, на миллионера Шилин был похож! Ведь считается, что миллионеры очень жадные и не броско одеты. Таким и был Шилин. В старом черном японском плаще восьмидесятого года приобретения, с поясом, который выглядел «почти как новый». В тупоносых туфлях на микропорке. Брюки с легким намеком на бывшие стрелки, фетровая шляпа. Фишкой выглядел красный галстук на рубашке в синий горошек.

Миллионер, да и только! Правда, подпольный, умело маскиру-ющийся. Одни часы «Полет» чего стоят!

Но зачем ему столько шаров? Так хотелось поинтересоваться! Женское любопытство не побороть. Она пыталась заговорить с Шилиным:

– Дойч? Шилин молчал.

– Френч? – пыталась она угадать. Шилин молчал.

– Итали?

«Что ей от меня надо? Вот пристала!» – подумал Шилин.

– Р-а-ш-ш-ш-а-а!!! – Нараспев произнесла она, догадавшись наконец-то, что он русский.

Брови у нее взлетели на лоб от удивления, как будто она увидела у себя в отделе звезду Голливуда. Да, раньше ей приходилось видеть русских с Брайтон Бич, но это были не те русские. Настоящий русский стоял перед ней. Кроме «хау мач» они ничего не могут сказать, а когда им отвечают на этот вопрос, ничего не могут понять. Улыбка ее стала еще шире, на все сорок четыре зуба!

Она даже слышала где-то про «новых русских». Неужели один из них перед ней? Теперь понятно, почему он берет немыслимое количество шаров. Они деньги не считают! Но почему же он в та-ком неглиже?

Шилин заметил, что очередная улыбка, которой она одарила его, была уже не дежурной, а с долей кокетства.

От разочарования что она так и не узнает, зачем русскому столько шаров, она решила задать ему последний вопрос, на засыпку:

– Фром Москоу?

Шилин догадался: «Что-то про Москву спрашивает. Надо кивнуть, чтобы отстала. Эх, если бы она говорила по-русски или он по-английски, он бы не отказался поболтать с ней «за жизнь».

Симпатяшка вынула из ящичка щипчики и ловко перекусила стягивающую упаковку шаров ленту.

Шары просто брызнули на прилавок, образовав огромную кучу. «Да тут не двести, а все триста будет в пачке», – с удовольствием отметил Шилин. – Зачем же она вскрыла упаковку? Неужели будет надувать и проверять каждый на целкость? Да! – восхитился Шилин, – Америка! Ничего не скажешь! В пачках удобнее запаковывать их в чемодан, но ничего, и так можно. Рассую по свободным полостям чемодана».

Она изящно нажала кнопочку под прилавком и откуда ни возь-мись выскочила вторая симпатяшка, не хуже первой, которая также одарила Шилина ослепительной улыбкой и, вместо того чтобы кинуться надувать шары, начала быстро-быстро их считать.

«Зачем пересчитывать? Ведь копеечный товар! Я не обижусь, если пару штук не хватит. Чудачки!»

В четыре руки девушки считали шары быстро, как могли. После каждого десятка они «кликали» по кнопке на клавиатуре кассы и на дисплее кассы цифры суммировались.

Когда цифры стали трехзначными, Шилин обратил внимание на вторую строчку дисплея кассы. Что это? Там тоже цифры менялись с такой же скоростью, как и на первой. Он пригляделся и понял: это итоговая сумма.

Итого двести сорок долларов! Уже двести пятьдесят, пока он соображал!

«Мать честная! Так это за штуку, а не за упаковку двадцать центов!!! – дошло наконец-то до него! Так ложануться! За дурацкий шарик двадцать центов и, это за простой, а она сейчас вспорет упаковку с надписями, те вообще по сорок! Да за такие деньги можно шар-пилот купить, которые запускают метеорологи в небо. Они что, офигели? Паразиты! Вот тебе и Америка!»

Сумма росла неумолимо и вскоре достигла пятисот долларов.

Непонятно почему, но у него вдруг возникла мысль, что бы он сделал, если бы у него на самом деле было пятьсот долларов. Что бы он купил? Уж точно не резиновых шариков.

Он очень хотел фотоаппарат с зумом. «Кэнон» с зумом стоил сто долларов.

Потом у него возникла озорная мысль, а что если все эти шары надуть. Сколько потребуется времени и влезут ли они все в этот отдел с симпатяшками.

«Все-таки они не чудаки, а тупые, как говорит Задорнов. Ведь даже мысли не возникло, зачем человеку столько шаров?» Хоть бы поинтересовались, действительно ли он собрался покупать эту кучу. Что с ней делать?

Потом сам ответил на свой же вопрос. «Она ведь спрашивала тебя, дурака, о чем—то! Ты кивал башкой. Сейчас погремлю мелочью американской в кармане. Интересно, какая будет реакция? А может показать им всю мою наличность? Вот смеху будет!»

Отвлекшись от мыслей, он снова глянул на дисплей кассы. Когда сумма перевалила за восемьсот долларов, а работа по пересчету шаров было еще в самом разгаре, он уже не стал думать, что бы он сделал с этой суммою, если бы ему дали ее просто подержать.

Не думал он и про бонус в виде насоса, который обязательно положен ему за такую крупную покупку. «Интересно, сколько они скинут, если поторговаться? Пора! Как бы ни позорно это выглядело, но надо рвать когти! Делать ноги! Сматываться! Как еще в России это называется? Драпать! Улепетывать! Смываться! Одним словом – линять! Но как? Просто развернуться и убежать? Не солидно. Особенно после выданных в кредит очаровательных улыбок. Я же не босяк! Да, без копейки, да из России, но не босяк! Может, подарить им все-таки одну улыбку из нержавеющей стали вставных зубов и, спокойно развернувшись, попрощаться по американски: „чао какао“. Я передумал! Не нравятся мне эти ваши американские шары, мелкие они какие-то. Потом, вы их даже не проверили, не надули! Может, они дырявые! Так она кликнет полисмена, вон он рядом с их отделом скучает, и что тогда? На каком языке я ему буду объяснять, почем презервативы в России и сколько их можно купить на восемьсот долларов США. Да на такие бабки можно маленький стратостат купить! Международный скандал. На работе узнают, позорище!»

В голове крутились варианты оставления поля боя с сохранением лица. Таких оказалось немного.

«Надо так проскочить турникет, чтобы она, занятая счетом, не успела сообразить, а для этого надо максимально приблизиться к нему на два-три шага ближе. Чтобы рывком выскочить из отдела. Если рвануться сразу от кассы, то вдруг у них кнопка на турникет. Только ты подбежишь к нему, она его заблокирует дистанционно. Это ведь Америка! Что тогда? Сигать через него, как безбилетники в Московском метро? Не эстетично! Да еще в шляпе!

А если запнёшься? Мордой в пол. Чай не мальчик!»

Шилин сделал первый пробный шаг влево. Она не заметила. Он обнадежился. Еще маленький шажочек влево. Она подняла голову:

– Сорри, сэр!

Извиняется, что так плохо работает и долго занимает время та-кого «уважаемого» человека, который заехал на минутку купить детишкам четыре тысячи их любимых шариков.

Посчитанные шарики они ссыпали в огромные пакеты, которые заклеивали фирменным скотчем.

Шилин сделал еще один шажок влево. – Экскъзми, сэр! Джаст э момент!

Симпатяшка уже не знала, как извиняться. Из подсобки выбежала ещё одна помощница китайской национальности, по своему виду – из обслуживающего персонала. Вытирая руки на ходу, она тут же включилась в процесс. Счет пошел еще быстрее. Они старались.

– Экскъзми, сэр! Джаст э момент!

«Что она бухтит? Чего ей надо от меня? Что она лопочет? По тону вроде бы не сердится и не требует стоять на месте. Сдались мне эти шары на всю оставшуюся жизнь! Эх, надо было учить в школе английский!» – он бросил последний взгляд на турникет.

Оценил количество шагов. Получалось ровно три шага, но очень больших.

После каждой сотни шаров он стал делать шаг в сторону, по-ближе к спасительному турникету. Она это заметила и поняла по своему. «Медленно работаем! Покупатель устал ждать! Такие покупатели не каждый день! Надо ускоряться».

«Точно дурочки! Даже жалко их стало. Никогда им не понять с кем они связались! Высыпать бы им на прилавок всю эту проклятую мелочь и сказать: «Девочки, дорогие, это вам за хлопоты. Я пошутил! Шутки такие у нас в России! Холодно там, вот мы и хохочем без повода, чтобы согреться!»

Заполненные пакеты они складировали в тележку. Судя по ко-личеству оставшихся на прилавке шаров, одной тележки могло не хватить!

Прикинув расстояние до турникета, Шилин успокоился. «Всего три шага и свобода! А там затеряться в толпе! Шляпу только надо не забыть снять. Какой толпе? Это ведь не Коньковская ярмарка. Нет здесь толпы.

Тогда на улицу. Уже стемнело наверняка! Там изобразить, что якобы ищу свой «Крайслер» на стоянке».

Как только симпатяшка положила очередной пакет в тележку и на секунду потеряла его из вида, Шилин резко повернулся и сделал три спасительных гигантских шага. Вот турникет позади! Ура! Свобода!

За спиной он услышал хор просящих и умоляющих голосов всех троих симпатяшек.

– Джаст э момент, сэр! Плиз! Джаст э момент! Сорри! Сорри! Сорри! Экскъзми, сэр! Плиз! Экскъзми, сэр!

Они поняли, что вместе с русским исчезает их надежда на пре-мию за реализацию залежалого товара, а может быть и на повы-шение по службе.

Но Шилин уже летел над землей, едва касаясь ее ногами. Он, начальник отдела солидной организации, уважаемый человек, отец двоих детей, убеленный сединой, убегает, как заяц, от американских красоток, пытающихся всучить ему шариков на тысячу, без малого, долларов, которую он никогда не держал в руках.

В голове засело «Джаст э момент». «Черт побери, что бы это значило? Надо запомнить. Как доберусь до своих, спрошу. На „держите его“ не похоже. Сколько им надо времени, чтобы орга-низовать погоню? Минут пять! Успею! Вот уже ближайший выход на улицу».

Когда крики «Экскъзми, сэр! Джаст э момент!» стали доноситься совсем издалека, он успокоился. Вряд ли они кинулись за ним вдо-гонку. Если следовать их менталитету, то сейчас они получат взбучку от завотделом, или как он у них называется, менеджера, за то, что упустили такого клиента. Нового русского с такими деньжищами!

Медленно считали. Вместо того, чтобы просто взвесить на весах! Бедные девки! Что они теперь будут делать с шарами? Опять запаковывать? Симпатяшек было искренне жаль.

Разве они могут понять русского человека, зашедшего в такой, не мыслимый для России начала девяностых, магазин с четырьмя долларами в кармане? Да никогда!

Выбежав на улицу, он поднял воротник, снял шляпу, втянул голову в плечи, ссутулился как мог, чтобы стать меньше ростом, и постарался затеряться среди редких прохожих. Шел дождь, никаких прохожих не было.

Ему казалось, что по всему штату Калифорния объявили «план перехват» по поимке русского, который навел шороху в отделе резиновых изделий торгового центра «Вестфилд», чтобы засунуть ему в одно место четыре тысячи шариков.

Когда он вошел в свой отель, весь мокрый, усталый и злой, он увидел своих сослуживцев, которые сидели за столиками в холле и сразу в лоб задали ему вопрос:

– Ну, что отоварил мелочь?

Вместо того чтобы подарить им по двадцать шариков, как он первоначально планировал, Шилин ответил:

– Сдалось мне шляться по магазинам с четырьмя долларами в кармане. Я гулял. Дышал воздухом свободы! Сейчас пойду в бар, закажу себе рюмку виски.

– На виски не хватит. Едва на бокал пива. Как раз четыре дол-лара стоит.

– Четыре доллара за бокал пива 0,33! Грабеж! Что же можно купить за 4 доллара? – спросил Шилин.

– Глиняных негритосов в магазине для бедных и таких как мы, под названием «Ван долларс» – ответил один из сослуживцев и показал статуэтки.

– Да, мужики, чуть не забыл, что такое по американски «Джаст э момент»?

Шилин очень хотел расширить свой словарный запас, хотя знал, что вряд ли он ему пригодиться.

Гудбай, Америка!

СПЕЦМАГАЗИН

Спецмагазин строителей располагался на первом этаже пя-тиэтажки в однокомнатной квартире. Из кухни я сделал склад. Построил там стеллажи из половой доски до самого потолка. В самой комнате соорудил нечто похожее на прилавок. Он делил комнату пополам. За прилавком стояла продавщица. Перед прилавком толкались приехавшие с трассы и имевшие разнарядку от начальства на приобретение товаров и другие блатные из местных. Посторонних в магазин не пускали. Объявлений с режимом работы на нем не было.

Работал магазин по принципу: будешь хорошо вести себя, тебе разрешат купить ковер, дубленку, аппаратуру, норковую шапку, женские сапоги, польскую косметику, джинсы, хрусталь, чешскую бижутерию, растворимый кофе, тушенку, мясо, водку, благородное вино, американские сигареты и другой товар, от вида которого во времена развитого социализма у людей мутилось сознание. Все импортное, лучшего качества, но самое желанное было китайским! Зонтики, махровые цветные полотенца, термосы, фонарики, чай, свитера и другой трикотаж.

Поистине главным сверх дефицитом была импортная туалетная бумага. Многие видели ее первый раз в жизни. Ни у кого даже мысли не возникало использовать ее по назначению. Для этой цели хватало периодики. Она использовалась, исключительно, для подтирания прямо противоположного места, а именно как салфетка и только за праздничным столом. Некоторые и вовсе хранили ее для подрастающих детей, чтобы преподнести в качестве свадебного подарка.

Как его не грабанули? Впрочем, охранная сигнализация была. Продавщица была классической внешности торговки тех времен. Мордатая, толстая, коротконогая хамка Лизка, неопределенного возраста. Мне она казалась теткой, а лет ей было от силы тридцать, но с таким цветом лица! Далеко не персик. Воровка еще та! Как она оказалась в таком злачном месте? Кто ее протежировал? Как можно козла заставлять сторожить капусту? Можно было только догадываться, каким образом или каким местом она сделала такую «головокружительную» карьеру.

Магазин был перегружен дефицитом. Люди мечтали попасть в него если не купить что-то, то хотя бы полюбоваться и пооб-лизываться. Своего рода «Березка» местного разлива.

Как ни странно, я был единственным, кто остался равнодушным к этому ассортименту. Мало того, что мне ничего не полагалось из-за моей второстепенной роли на стройке, так и денег у меня не было, чтобы это покупать. Но мою роль в обеспечении функционирования этого магазина трудно было переоценить.

Я встречал самолеты, которые с материка везли эти самые то-вары. Организовывал их разгрузку, доставку и много другое.

Продукты я переправлял на трассу для организации дополни-тельного питания работяг.

Негласно магазином командовала жена начальника. А как иначе?

Продавщица меня не любила. Честный сильно, ничего не просит, в глазки не заглядывает. «Прикидывается», – думала она.

Честных она не встречала на всем своем тернистом пути к карье-ре продавщицы спецмагазина. Терпела меня, как могла. Ведь без меня она, как без рук.

Я ее тоже не жаловал. Ненавидел торгашей и таксистов по определению, но тоже терпел, как мог. Своего рода единство и борьба противоположностей.

Я жил в том же подъезде, в котором располагался и магазин, но выше этажом. Рано утром меня будит стук в дверь.

– Караул! Магазин заливает! – Спокойно! Без паники!

Выбегаю на лестницу в чем мать родила: в трусах и в майке. Спох-ватившись, возвращаюсь назад, одеваю брюки. Лизку колотит.

Забегаем в магазин. С потолка склада, точнее кухни, хлещет вода на мешки с сахаром, мукой, крупами, сухарями, бубликами. Заливает картонную тару с печеньем, киселем, вафлями и др.

Скоро дойдет очередь до упаковок сигарет, чая и тряпья. Времени на размышление – секунды. Принимаю решение перетаскивать мешки и другой харч в соседнюю комнату, т.е. в сам магазин.

Даю команду:

– Беги на улицу, хватай пару мужиков, тащи их сюда. Пусть таскают мешки.

Сам бегу на второй этаж, стучу в дверь квартиры на втором этаже. Тишина. Никого нет. Это уже хуже. Что делать? Ломать дверь? Снизу вопль:

– Еще сильнее хлестанула! Где ты?

Вода уже просочилась и стала капать в той комнате, в которую по моей команде таскают мужики с улицы мешки и коробки. Еще немного, и она польется с такой же силой и там. Не на улицу же таскать добро! Растащат, не успеешь глазом моргнуть. Народ у нас честный! Одним словом: «несуны». Так их называла официальная пропаганда. Унесут все, что можно унести.

Что делать? Лизка впала в истерику:

– Дубленки замокнут! – орет она с первого этажа так, что я слышу наверху. Это вам не мешок сахара! Здесь другие деньги!

Что делать? Ну не пластырь же заводить, как подводники. Хоть задом затыкай!

Вижу, коробки с печеньем, конфетами «Мишка косолапый», вафлями, мармеладом, павидлом уже выносят из магазина на лестничную клетку.

Народ, спускающийся с верхних этажей, наблюдает этот спектакль, спотыкается о разбросанные коробки, мешки, дивится на разбросанный дефицит. Все, что вывалилось из тары, моментально исчезает в карманах, сумках, под полами одежды.

А народ все прибывает. Подтягиваются с улицы, привлеченные истошными криками и суетой. Появились и добровольные помощники, которые быстро разобрались в ситуации.

– Кто дал команду? – ору я. – Кто тут командует кроме меня? Тут уже я впал в истерику:

– Назад, мешки и все остальное – в магазин! Оказывается, команду дала Лизка.

– Назад, я сказал!

Все смотрят на меня, как на главного и последнюю надежду. – Ну! Ну!

– Давай команду ломать дверь! Потом разберемся.

– Главное перекрыть воду! – вдруг кто-то крикнул, осененный мыслью.

– Надо перекрыть стояк или весь дом.

– Где же этот спасительный, чертов стояк или кран? – Где он расположен?

– В подвале!

Я метнулся в подвал, все добровольные помощники за мной. Я уж не помню, сколько их было. Подвал с торца дома. Прибежали, на двери огромный замок.

– Чертов замок! Это сложно! Подвал закрыт. Пока сломаем замок, пока будем крутить все краны подряд… Проще прорваться в квартиру и там перекрыть воду.

Все развернулись, как один, и снова рванулись в подъезд следом за мной. Молнией взлетели на второй этаж.

Нас становилось все больше. Добровольные помощники по-полняли наши ряды. Появились и зрители, которые отличались тем, что помощники мотались следом за мной, а зрители стояли у двери магазина и ждали, что же они начнут выносить еще? Чем бы поживиться!

На их лицах я заметил злорадство. Так вам и надо! А как бы вы реагировали, когда в вашем подъезде, за закрытыми дверями день и ночь торгуют дефицитом, а вы, как люди второго сорта, толь-ко облизываетесь. Их можно было понять. Мне и самому иногда было стыдно за причастность к этому социалистическому способу распределения благ.

Общее число участников события уже достигло пятнадцати че-ловек, а может быть и больше того.

Мы снова, в который уже раз за это утро, оказались перед этой пресловутой дверью второго этажа.

Я рявкнул:

– Тихо, вы! – и припал ухом к двери. Шум и гам, доносившийся с первого этажа, не позволил мне диагностировать источник протечки. Я еще раз в исступлении забарабанил в дверь. Вдруг кто-нибудь появился, пока мы носились вокруг дома. Никого. Надежды таяли. Дверь надо ломать!

Снизу донесся очередной истеричный вопль Лизки: – Сигареты! Сигареты спасайте!

Я представил себе блоки «Марльборо», текущие в потоке воды, и содрогнулся. Жалко! Сам я курил, но только болгарские, «Шипку». На другие сигареты не хватало.

– Может, милицию позвать, прежде чем ломать? – предложил кто-то робко.

– Какая милиция?! Пока ты дозвонишься, пока они приедут… А потом, чего бы они вдруг поехали на протечку? Делать им нечего?

– Кто знает, кто тут живет? – задал я вопрос окружавшим меня. Никто ничем не мог мне помочь.

– Может, в домоуправление?

– Какое домоуправление, каждая секунда дорога!

Ну, кто даст команду ломать дверь? Кто смелый? Все взоры об-ратились на меня.