За жизнь

…кстати о друзьях…

Теперь я понял, что такое мудрое понятие «когнитивный диссонанс». Это когда из-за границы приезжает в гости на вечер-ночь друг, которого не видел лет так много. Это бутылка на столе через пять минут после «Здрасьте», это «Ну…», это метод непрерывного разлива, это не-хватило-доставай-ещё-одну, это разговоры до трёх ночи «И что она?..», «А что ты?..», это «Кровать – там, сортир, если поплохеет – там, вода – в холодильнике»…

И – параллельно – это «Да, она уже переворачивается», «Нет, ещё не сидит», это «Пора кормить кашей, сейчас покупаем, и я вернусь, не смей заснуть!», это «Сейчас моя очередь укачивать, наливай и постарайся не забыть, о чём мы говорили».

И вот когда два параллельных мира: студенческой общаги и дома с младенцем – пересекаются в одной квартире и голове, наступает полный когнитивный диссонанс.

«…Динка, как можно быть бодрой в полшестого утра… Не кричи, у папы болит голова… Он болен, очень-очень болен…»

…кстати о параллельных мирах…

Ты выпадаешь из жизни и пропадаешь для друзей. В чулане квартиры и в чулане головы свалены вещи, которыми любил заниматься раньше. Периодически закрываешься там, перебираешь их так, что заплакал бы и Тамерлан с его камнями, и ныряешь назад в суету. И даже не знаешь, чего боишься больше: того, что ещё долго не будет возможности вытащить из чулана любимые вещи, или того, что перестанет хотеться туда заглядывать.

I’ll be back, сказал Шварц, поправил тёмные очки, передёрнул затвор, сделал челюсть ещё более квадратной и свалил к Дэнни де Вито беременеть и рожать.

I’ll be back, повторил я, перебирая перчатки для карате, кепку для каяков, ботинки для пустыни, а также все телефоны, по которым в этом году так и не позвонил – бля буду, но will be.

Позишн намбер фор – «И увидел он, что это – хорошо»

Однако…

Несмотря на позишн намбер ван, позишн намбер ту и отсутствие позишн намбер три – таки хорошо. Как это получается – а хрен его знает. Я потом сформулирую – когда высплюсь. «Мне бы миску супа, господин судья, и я тут весь зал, весь зал…»

Но – хорошо.

Current music

Отношения с музыкой у меня всегда складывались сложно.

Попытки компенсировать полное отсутствие слуха и чувства ритма бесконечной прокруткой по кругу полюбившейся песни к успеху до сих пор не привели, но пробовать продолжаю до сих пор. Поскольку одиннадцатую Моисееву заповедь «Не мешай окружающим» я всегда соблюдал свято, своё общение с музыкой старался проводить с минимальным ущербом для чужих ушей: в детстве – пока родителей не было дома, потом – с плеером, сейчас – в машине.

Во втором классе был сдан родителями как стеклотара в музыкальную школу. На гитару. Со стороны родителей это было роковой ошибкой, поскольку на третьей неделе занятий я пришёл к замечательному выводу: если прогуливать музыкальную школу, освобождается много свободного времени, которое можно использовать на массу приятных вещей. Сделав это поворотное открытие, я распространил его применение сначала на прогуливание секции по гимнастике, а потом и школы. И в течение целого месяца у меня было много свободного времени. Очень много… Потом эту малину крепко подпортил звонок завуча школы домой, но это уже совсем другая история…

P.S. Зато из этого месяца я вынес море опыта, как нужно красиво и развёрнуто рассказывать дома, что задержался на работе на заседании в школе в кружке по математике, в то время как на самом деле пил пиво в хорошей компании ловил жуков-плавунцов и смотрел, как они плавают в трёхлитровой банке. Этот опыт оказался гораздо более полезным во взрослой жизни, чем все прогулянные уроки, вместе взятые…

*************************************************

То, что я перестал наступать на ноги партнёрше во время медленных танцев, считаю своим наивысшим танцевальным достижением. Продвижение к этой вершине танцевальной карьеры заняло лет десять. Проблемам в парных танцах способствовало не только полное отсутствие слуха и чувства ритма, но и первый взрослый разряд по дзюдо. После нежного обнимания талии партнёрши по танцу немедленно включались дзюдошные рефлексы, подсказывающие, что из этого положения очень удобно бросить противника через бедро и перевести борьбу в партер. С рефлексами я боролся…

…иногда зря…

*************************************************

Единственным результатом насильного кормления классикой в детстве путём покупки абонемента в филармонию стало то, что я точно узнал, сколько подвесок было на здоровенной люстре на потолке зала филармонии. Подвесок было много, и их пересчёт помогал не заснуть…

…теперь диски классики покупаю вполне добровольно. Но люстра снится до сих пор…

*************************************************

На учениях в начале одного из милуимов отрабатывался ночной заход в арабскую деревню. Учения проходили недалеко от Бейт-Гуврина, акустика там замечательная, и звук разливается по холмам без всяких помех. В данном случае это был звук русской дискотеки откуда-то со стороны Кирьят-Гата, так что в какой-то момент наша игра в войнушку начала происходить под оптимистичное утверждение Верки Сердючки, что всё будет хорошо. По смеху в окружающих кустах можно было чётко определить, где лежат солдаты, понимающие по-русски…

…Сердючка не обманула – в тот милуим всё действительно было хорошо…

*************************************************

Случайный поиск по песням на диске периодически попадает в яблочко с пугающей точностью.

Во время одной из зимних поездок по северу «на пофотографировать» я решил проехать по грунтовой дороге, идущей по довольно высокому склону. Наткнулся на лужу, проехать через которую можно было только на тракторе, и начал медленно разворачивать машину на 180 градусов, сдавая вперёд-назад. На одной из таких раскачек перепутал тормоз с газом и чуть не слетел задом с обрыва. Поставил машину на ручник и закурил – от страха переклинило по-чёрному, и мысль о том, что надо продолжать разворот, вызывала священный ужас. Сидишник, игравший в машине саундтрек к «Мулен Руж», пощёлкал случайным поиском и сурово выдал перепев квиновского «Show must go on».

«…По поводу этого утверждения никаких возражений не наблюдается», – сказал оклемавшийся внутренний голос с интонацией Остапа Бендера. Я заржал и поехал дальше…

*************************************************

Дорога вообще способствует появлению мыслей «за жизнь». Ночная поездка на машине в одиночку – особенно. Прокрутив в голове кучу не сильно оптимистичных мыслей, я поставил диск живого концерта Умки и включил случайный поиск.

«…Как страшно взрослеть, когда уже поздно взрослеть…» – спела мне Умка…

…остаток дороги я провёл в тишине…

*************************************************

Покупка нового диска очень часто является хорошим поводом для поездки куда подальше. Куда именно – не суть важно. Лишь бы дороги хватило на все песни.

…и тогда можно подбирать не музыку к поездке, а поездку к музыке…

Цой

Если мне надо будет составить список самых приятных занятий в этой жизни, то пункт «копаться в развалах букинистического магазина» там окажется обязательно. Причём если лет десять назад он входил бы в десятку хит-парада локальных и скоротечных счастий, то в последнее время глубококнижное погружение всё больше и больше приближается к призовой тройке. Видимо, возраст.

Причём процесс этот абсолютно самодостаточен, и результат нахождения интересной книги воспринимается скорее как неожиданный и тем более приятный бонус. И чем менее вероятной и ожидаемой оказывается находка, тем больше градус счастья книжного наркомана.

Признайтесь мирозданию, в чём именно вы ебануты на всю голову, – и мироздание вам обязательно будет что-то подкидывать в нужном направлении. Наверху, похоже, ебанутых любят, и это внушает оптимизм в завтрашнем дне больше, чем все религии, вместе взятые.

…так было, когда, лениво перебирая книги на полке с советским научпопом, я обнаружил книгу «Динозавра ищите в глубинах», Гидрометиздат, 1984 – нетленное произведение со свидетельствами о встречах со всяческой палеофауной в Лох-Нессе, Якутии, Африке, далее везде. То, что не смог сделать Обручев с «Плутонией» и «Землёй Санникова», сделала эта брошюрного вида книга, и посреди белорусского октября я сбежал из дома с целью обнаружения Несси в ближайшем заповедном болоте. Впрочем, самый цимес был в обложке, фигу в оформлении которой я смог оценить только по мере получения начального алкогольного образования в более старших классах: на обложке была самая известная фотография лох-несского чудовища, а над ней – смачная картинка с гранёным стаканом и стрелкой в сторону дна в качестве указания направления научных поисков.

Бедная подстаканная Несси смотрелась как килька в томатном соусе – ещё по 50, и начнём закусывать. Художнику обложки Я. С. Назарову – моё глубокое почтение.

…или старый перевод «Тиля Уленшпигеля», найденный на тротуаре перекрёстка тель-авивского раздолбайства: Ротшильд-Аленби…

…или дореволюционный сборник польской поэзии на русском, валявшийся среди других книг рядом с мусоркой спортклуба в распальцованном районе вилл…

Но эта поддержка идёт исключительно из высших инстанций. В более приземлённых областях количество людей, понимающих, в чём именно состоит удовольствие букинистического дайвинга, сокращается в геометрической прогрессии, и если лет пять назад большая часть читающих что-либо из того, что требует подключения головы и прочих внутренних органов, согласилась бы с предыдущими абзацами, то сегодня таких людей можно будет пересчитать по пальцам одной руки, причём руки минёра тоже будет достаточно.

Не то чтобы я собирался агитировать кого-то за бумажные книги. Покупайте электронные читалки, сдавайте старые книги в те магазины, где их ещё согласны принимать – ради бога. У меня будет шире выбор. Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган. Проблема в обратном – с абсолютно вменяемыми и ненавязчивыми людьми после покупки электронной читалки происходит какая-то странная трансформация, и вместо того, чтобы спокойно дать ближнему идти в ад своей дорогой, народ начинает крестом и мечом обращать неверных на путь истинный. Толкиенулся сам – толкиени другого. Хочешь похудеть – спроси меня как. Не хочешь – я тебе всё равно отвечу и буду отвечать, пока не похудеешь.

Метод спора, который я выбираю в случае нападения свидетелей святого Кинделя и адвентистов шестого iOS, опробован многовековым опытом партизанской борьбы против превосходящих сил регулярной армии и многотысячелетним опытом выживания мужей в рамках счастливой семейной жизни: заранее признать всю проигрышность своего положения в конфликте, переждать, не высовываясь из-за кустов, пока атакующая сторона не начнёт перезаряжать пулемётную ленту абсолютно верных доводов, после чего с максимальным грохотом рвануть самопальную бомбу идиотского возражения не по делу и скрыться под шумок в тумане до следующего раза.

В результате имеем что-то вроде такого диалога:

– От кинделевского экрана ощущения совсем другие, чем от обычного. Глаза абсолютно не устают!

– Вот это да, вот это да, вот это да, вот это да… – восхищаюсь я и прикидываю, сколько ещё книжных шкафов влезут на чердак в дополнение к существующим.

– Читалки маленькие и удобные – целая библиотека, которая всегда с тобой: хочешь – в автобусе читай, хочешь – в сортире!

– Вона как, вона как, вона как, вона как… – вежливо офигеваю я и предаюсь тоске по ностальгии, когда, попав впервые к девушке домой и изучив её околотолчковый литературный набор, можно было легко подобрать тему для продолжения непринуждённой беседы.

– Загоняешь в Google название книги – и читай хоть через пять минут. Никуда не надо ехать, копаться, искать…

– Тут ты прав, тут ты прав, тут ты прав, тут ты прав… – развожу руками я и застываю в минуте молчания в память об очередном закрывшемся книжном магазине.

– Места дома освободилось море, под руками ничего не болтается, не мешает, пыль не собирает. Достал читалку, выбрал книгу, почитал, сложил, спрятал назад в сумку.

– А ведь действительно, а ведь действительно, а ведь действительно, а ведь действительно… – согласно киваю я и продолжаю работать дедом Мазаем для выброшенных на улицу книг.

В этой точке интеллигентной дискуссии я обычно начинаю понимать, что ещё немного – и на одного проповедника прогресса на Земле станет меньше. Разговор сворачивается самым хамским с моей стороны образом: я ласково желаю собеседнику перейти с живых партнёров по жизни и постели на надувных и латексных – тем более что те же самые доводы по поводу занимания места и укладывания в сумку могут быть применены и в этом случае тоже.

Но всё это так, к слову…

В тот раз счастье было полным.

Процесс перебирания старых книг не только подзарядил все внутренние батарейки, но и принёс неожиданную добычу. Неожиданную в том плане, что мне бы даже не пришло в голову её искать. Мягкая обложка, явно самые дешёвые бумага и печать – «Виктор Цой: стихи, документы, воспоминания».

Издательство «Новый Геликон» Александра Житинского, 1991 год. В качестве дополнения к абсолютному счастью прилагались два часа свободного времени и тель-авивское кафе. Остановись, мгновенье, ты прекрасно. Запомните меня таким.

Не то чтобы я был фанатом Цоя. Фанат – это титанические усилия попасть на концерт и состояние «я Ленина видел…» после него. Это покрытие «киношными» плакатами любой вертикальной поверхности внутри дома и надписями «Цой жив» – вне него. И т. д., и т. п… На концерте я, правда, один раз был: то ли в 88-м, то ли в 89-м году. Но это уже был халтурный чёс по стадионам, и это сильно чувствовалось даже через ещё не поцарапанный фильтр моей подростковой восторженности.

Но были заслушанные до дыр кассеты с альбомами «Кино». Причём «до дыр» – это не художественная фигура речи. Это дзен-тренировка терпения, когда с помощью карандаша и какой-то матери надо было смотать назад в кассету зажёванную магнитофоном плёнку. Собственно, изначально магнитофон был бобинным (какое всё-таки замечательное слово – бобина, только очень странно выглядит на письме…). То ли в процессе первичного перегона на кассеты, то ли в процессе последующих упражнений с карандашом в некоторых песнях появлялись паузы на секунду-другую. Через несколько лет, купив нормальные студийные записи, я понял, что привык к паузам не меньше, чем к словам – без этих спотыканий песня казалась немного чужой.

К кассетам прилагался волкмэн, который плавно перетёк в дискмэн, который плавно перетёк во всевозможные плееры. Это было менее существенно. Важно было то, что Цой играл в них, когда я болтался по ночному Минску в 14 лет, ночному Пальмахиму и Тель-Авиву в 18, и продолжает играть в моих ежедневных поездках на крайний израильский север в 38. Не то чтобы другие представители старой гвардии: БГ, «Нау», ДДТ, Майк, Башлачёв, Чиж, «Чайф» – не переезжали с одного аудионосителя на другой. Но желание – так, чтоб вдруг и прямо сейчас – поставить их возникало редко. А вот Цоя хотелось держать, как оптальгин, – под рукой в пределах немедленной досягаемости.

И в какой-то момент понимаешь, что тут дело уже не в музыкальных пристрастиях – это уже просто часть тебя самого. Вытащить её – и чёрт его знает что ещё из того, что на ней держалось, обвалится следом.

Хорошая книга или хороший фильм отличаются тем, что сразу после них очень тяжело разложить по полочкам, почему ты глупо улыбаешься и ходишь как стукнутый по голове мешком. Рикошеты мыслей и чувств по поводу прочитанного или увиденного ловят тебя уже потом, причём в самое неожиданное время и в самом неожиданном месте.

Эта книга была хорошей – торкает до сих пор.

Причём никаких литературных изысков: просто воспоминания первой жены Цоя – Марианны и тех, кто так или иначе пересекался с ним в жизни и музыке: БГ, Майк, Кинчев, Пашков, Панов, Рыбин, Тропилло, Каспарян, Нугманов. Без всяких красивостей стиля, такое ощущение, что часть воспоминаний просто наговаривалась на диктофон, а потом расшифровывалась с минимальной редакторской обработкой. Всё живое, можно потрогать, налить и затянуться.

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —

И вдруг становится понятно, откуда растут ноги у тех или иных строчек…

Марианна Цой:

…И тут мы вспомнили о наших билетах на юг и помчались по горячим следам Гребенщикова в Малоречку – небольшой крымский посёлок, – где и прожили в палатке у самого моря целый месяц. Сейчас я просто ничего не могу рассказать об этом путешествии, не нахожу слов, потому что по прошествии стольких лет выгорели в памяти яркие краски. Но музыку той поры я буду слушать всегда – «Музыку волн, музыку ветра…»

Я вижу, как волны смывают следы на песке,Я слышу, как ветер поёт свою странную песню,Я слышу, как струны деревьев играют её,Музыку волн, музыку ветра.Здесь трудно сказать, что такое асфальт.Здесь трудно сказать, что такое машина.Здесь нужно руками кидать воду вверх.Музыка волн, музыка ветра.Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги?Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел?Кто из вас вспомнит, чувствуя холод приклада,Музыку волн, музыку ветра?

…Очень большую роль в наших взаимоотношениях сыграл дом Майка, с которым я была давно знакома. Мы с Витей были бездомные. У Цоя в «Безъядерной зоне» есть такая фраза: «Ребёнок, воспитанный жизнью за шкафом» – это про нас с ним. Потому что нам абсолютно некуда было пойти. Моя мама при её обаянии и теперешней дружбе со всеми музыкантами тогда никак не могла понять, что же всё-таки происходит. Ей казалось, что уже вот-вот – и я буду устроена в жизни по кайфу, а тут появляется это создание, которое к тому же ни гу-гу не говорит…

В этом мотиве есть какая-то фальшь,Но где найти тех, что услышат её?Подросший ребёнок, воспитанный жизнью за шкафом,Теперь ты видишь Солнце, возьми – это твоё!

…В марте мне нужно было сдавать новую цирковую программу к весенним школьным каникулам. На мне висели декорации и костюмы. Времени, как всегда, было в обрез. Народный артист СССР Олег Константинович Попов, придумавший всю эту белиберду, обещал снять живьём кожу с нашей постановочной части. Мы работали по 18 часов в сутки, засыпали на ходу, а Витя зверел от одиночества в нашей комнатушке на Блюхера.

«Но акробаты под куполом цирка не слышат прибой», Цой наказал их за это. Я уволилась.

Мы не видели солнца уже несколько дней,Наши ноги утратили крепость на этом пути,Мне хотелось войти в дом, но здесь нет дверей,Руки ищут опору и не могут найти.Я хочу войти в дом…Я сточил не один медиатор о тёрку струны,Видел много озёр, но я не видел морей,Акробаты под куполом цирка не слышат прибой,Ты за этой стеной, но я не вижу дверей.Я хочу быть с тобой…Я родился на стыке созвездий, но жить не могу,Ветер двадцать метров в секунду ночью и днём,Раньше я читал книги, а теперь я их жгу,Я хотел идти дальше, но я сбит с ног дождём.Я хочу быть с тобой…

Андрей Панов:

…А женщины нам тогда были ни к чему. Поэтому когда у Цоя потом появилась восьмиклассница, он просто не знал, что с ней делать. В недоумении был. Может, говорил, люблю, может, нет, но гуляю…

Пустынной улицей вдвоём с тобой куда-то мы идём,И я курю, а ты конфеты ешь.И светят фонари давно, ты говоришь: «Пойдём в кино»,А я тебя зову в кабак, конечно.У-у, восьмиклассница,У-у, восьмиклассница.Ты говоришь, что у тебя по географии трояк,А мне на это просто наплевать.Ты говоришь, из-за тебя там кто-то получил синяк,Многозначительно молчу, и дальше мы идём гулять.У-у, восьмиклассница,У-у, восьмиклассница.

«Ах, если б знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

И всплывёт куча деталей из жизни на последнем излёте Союза.

Майк:

…Цой и Рыбин заходили к нам с женой чуть ли не каждый второй день, приносили кучу сухого вина (в основном «Ркацители» дагестанского разлива по 1 руб. 70 коп.), пели новые песни, иногда оставались ночевать…

Андрей Панов:

…Мы тогда любили сухое вино в духовке разогревать. Покупали много сухого и разогревали в духовке. Зачем – не помню. Якобы градусы добавляются. Причём половина бутылок лопалась, потому что за базаром забывали, что оно там в духовке греется…