Одинокий. Рассказы

– Ты…?

Парнишка стоял перед ним в нелепейшей одежде: светлая рубаха из грубого холста, подпоясанная веревочкой, штаны такие же, на голове – кепка, как из музея, а ноги были обуты в лапти.

– Ты откуда такой? Слушай, давай, завтра, завтра, давай… – — засуетился глава, опасаясь, как бы его не увидели рядом с этим языческим «чудовищем».

– Одет ты не по-людски. Всё в галстуки, да кожаная обувь дорогая. Посмотри, как народ ходит, скромно.

– В лаптях, что ли? В том, как ты, пугало огородное…?

– И тебе на землю спуститься надо, чтоб народ власть уважал. Будь прост, как голубь.

Объяснить, как на нём оказалась одежда, близкая к той, что носил парнишка, Анатолий Дмитриевич не смог бы. То ли он сам так оделся, то ли фокусы всё языческие. Но холщовая мужская рубаха была легка и приятна, ноги вообще блаженствовали, ничего не жало, было легко и свободно. Грудь дышала, сердце стучало, в голове было ясно и светло.

«Может, сбежать? – мелькнула мысль. – Сбежать, пока не поздно, пока не увидели. Потом объяснюсь. Увидят же, или засмеют, или тут же снимут с должности… Сбе-жа-а-ать… А что сбегать-то? Что? От чего? Сколько бегать буду? Марафонец районного розлива. Не побегу. А пусть видят. Подойду даже… Вот где у меня этот придурок губернатор и вся его братия. И на иностранцев – плевать. Боюсь одних, других гроблю налево и направо.»

Он подтянул веревку на пузе и пошёл легкой походкой туда, где в окружении строителей стояли представитель президента, губернатор и инвесторы.

– Анатолий Дмитриевич, хорошо, что вы подошли. Вот, строители просят…, не могли бы вы… А что это вы так переоделись? Оригинально так…

Губернатор смотрел на главу района, и глаза его наливались кровью, иностранцы чуть в стороне переговаривались через переводчика с представителем президента и ещё не обратили внимания на экзотическое одеяние чиновника.

– Ты когда это успел напялить это? Ты с пугала огородного это снял? Быстро переоденься, если хочешь во главе района остаться… Я сказал, быстро…

– Виктор Константинович…, – позвал губернатора москвич.

– А что, если нам попробовать упростить задачу, которая встаёт перед районом. Где, кстати, глава?

– А я – здесь! – нагло и весело закричал Анатолий Дмитриевич.

– Идите к нам, – позвали его.

– Иду! Бегу! – как-то уж совсем потеряв всякий страх, отозвался он. Анатолий Дмитриевич решил расслабиться и наслаждаться. Насиловать ещё не начали, но дело за этим не станет. Кто ему поверит, что он в этом маскараде не виноват. А то, что этот маскарад губернатор воспримет, как попытку подорвать его авторитет, сомнений нет.

Когда опубликовали данные декларации об имуществе, то за губернатором числился сад в шесть соток и старый прицеп. Больше ничего. Даже старенького «москвича» не было. Тогда в области все смеялись. Вот, пусть теперь посмотрит, как глава района одевается. Кто к народу ближе?

– Вот гер Шнайдер говорит, что рядом замечательный хлеб растёт. А что, если нам использовать местные ресурсы? Как вы приоделись-то. Ну, прямо, толстовец. Вы не толстовец у нас?

– Смотрите, господа, вот так у нас чиновники ходят. А вы всё: коррупция, коррупция. Похож он на коррупционера? Замечательно смотритесь. Вот, наши партнеры спрашивают: «Это настоящее всё?»

– Ну, а какое? Бумажное, что ли? Лён натуральный, а может, конопля. Легко и телу и ногам.

– Конопля, в смысле, марихуана? Этого мне в области только не хватало.

– Конопля, марихуана, канабис. Раньше, между прочим, медали за её выращивание давали, и Героев Соцтруда.

– Так, это раньше было, а теперь за это срок можно получить.

– И так последнюю рубаху снимаете, а ещё и в кутузку…?

– Что ты мелешь? Тебя про хлеб спрашивают, – забормотал покрасневший от злости губернатор. – Отвечай. Про хлеб…

– А что про хлеб? Хлебушек хорош, цена не меняется, в рот кусок не помещается. Много не сидели, чтоб не потолстели.

– Что ты несёшь? Тебя не про вес спрашивают…

– А что посеешь, то и принесёшь. Вы там по гамбургеру считаете, а мы тут по борщу. Так вот, в борще неизменным осталась только вода, свекла и картошка, да и той – немножко.

– Ты специально всё, специально, чтобы меня скинуть. Не получится, они всё равно ничего не понимают, я переводчицу предупредил. Эти ничего не поймут, а ты поймёшь уже сегодня вечером. Уже сегодня. Доехать не успеешь, как приказ о твоём увольнении будет, – шептал ему на ухо губернатор.

– Вот, Илья Сергеевич, такие у нас в районе сидят. Гнать, гнать нужно таких…

– Так вот, когда заводик этот заработает, то у нас в районе только вода в борще останется.

– Это почему?

– Да потому, что все продукты подорожают, потому что их будет дефицит, а цены взлетят. Вот такая арифметика. Области хорошо. Губернатору вот, рапорты писать. Тута был у вас лесок, а останется песок.

Он говорил, говорил, и остановиться не мог. Язык молол сам по себе. Как потом объяснить кому-то, что не он эту чушь нёс? Может, правда, когда и думал, во хмелю, жалея пенсионеров и других, кто перебивался с хлеба на воду, но это было редко.

– Ну, не надо так уж мрачно. Открытие производства выгодно и району. А про взлёт цен, надо думать. Всё в наших руках.

Иностранцы с любопытством слушали разговор. Для них было удивительно, что чиновник на более низкой должности так смело разговаривает с губернатором и не боится прямо говорить представителю президента.

– Проблема, Илья? Этот господин критикует проект? Я понял, на вас, как это, «наехали»? И что теперь с ним будет? Отставка?

– Я бы не смог его уволить, даже если б захотел. А что он такого сказал, чего бы я не знал? Только вот, земля здесь прекрасная, а люди живут плохо, бедно. Почему? Только ли они виноваты? Он ведь не стал по-за углам шептать. Он – напрямую, как есть. Да если мы бы и захотели, всех не уволишь. А подхалимов, их везде хватает. Смелых и деловых – мало. А трусливых и подхалимов и искать не надо. У вас не так?

– Да так же.

– Удивлён. Я думал, будете отрицать.

– За кого вы меня принимаете? Я ведь – предприниматель, не политик, не чиновник…

– Знаете. Я – хоть и чиновник, но я больше эксперт, чем столоначальник.

Шнайдер подошёл к Анатолию Дмитриевичу и протянул ему руку. Обернувшись, попросил переводчицу перевести:

– Вы – смелый человек. В России, действительно, меняются люди. Не ожидал, признаюсь, не ожидал. У нас про Россию говорят в СМИ больше негативно: коррупция, режим, обман. Я мало этому верил. Пресса – бизнес, кто платит…

– Тот и танцует девушку…

– Не понимаю. «Кто платит, тот девушку…

– У нас так говорят. Поговорка: «Кто платит, тот и танцует девушку.»

– Ха-ха-ха, надо запомнить. Хорошо. Если в России есть такие люди, и немаловажно, что в администрации президента к таким людям относятся лояльно, то Россия далеко пойдёт…

Представитель администрации президента широко улыбался и поднимал большой палец руки: «Молодец!»

– Он смеётся и думает также стандартно, как все политики, – попытался пошутить Шнайдер.

– От вас, Отто, не спрячешься. Только ведь и у вас шаблонное мышление о чиновниках, политиках. У нас ведь – ничего лишнего, только функция. Не задумывались о вреде такого подхода? Вот вам образец нового подхода к управлению.

Он переключил наше внимание на свои проблемы. Приди он в стандартной привычной одежде с портфелем и печатью озабоченности, стали бы его слушать? Нет. Отправили бы к губернатору в приёмные часы. А так, мы уже час с ним говорим и озаботились проблемой района. Серьезно настолько, что продумываем, как обойти острые углы. Труд чиновника иной раз напоминает труд бурлака.

– Бурлака? Я не понимаю. Это кто?

– В позапрошлом столетии по Волге, слышали о такой реке в России, ходили баржи. Так вот, поскольку двигатели паровые были дорогие, баржи таскали ватаги, группы людей. Они шли по берегу и за канаты тащили баржу против течения.

– О, это очень тяжело. Рабский труд.

– Тяжело, но не рабский. Там свои истории были. Всё за деньги, не бесплатно. Так вот, была такая история, подрядился в ватагу известный русский писатель Гиляровский. Был он нормально одет, хорошие новые сапоги, костюм. Его переодели так, как одевались все бурлаки: легкая одежда, а на ногах – лапти. Гиляровский расстроился вначале, что потерял сапоги. Но потом оценил: в сапогах по песку и камням он бы далеко не ушёл. А вот в такой обуви, как у Анатолия Дмитриевича, сотни километров прошагал.

– Ну что, Анатолий Дмитриевич, пойдёте к нам в ватагу бурлаком? Я всё согласую. Вы ближе нас всех к этому месту, знаете проблемы. Будете курировать стройку, а губернатора мы от этой ноши освободим. Он и так стонет, у него проблем в области нерешённых хоть отбавляй. Согласны?

Губернатор попытался изобразить на лице облегчение, радость, но лицевые мышцы его не слушались, он что-то промямлил, стоял красный и растерянный. Даже глаза, глаза были пусты. В них не было ничего прежнего: гнева, печали, ярости. Пустота. Убили на месте. Только упасть и закрыть их. Руки разбросать по сторонам, ноги протянуть, вздохнуть несколько раз и прошептать: «Убили, сволочи, за что?»

– А я соглашусь. Возьму и соглашусь, потому что чувствую: смогу. И спасибо, что предложили. Низкий вам поклон. За своих я постою. Буду тянуть лямку бурлацкую, – Анатолий Дмитриевич поклонился и отошёл в сторону. Он не верил в случившееся. Наваждение. К губернатору он даже поворачиваться боялся: чувствовал, останься они один на один, поубивали бы друг друга. Губернатор – тот ещё кабан, и ростом повыше, и пошире мордой и пузом.

Разъезжались. Глава района махал сердечно всем рукой, только что слезу не пустил. Трогательное прощание. Потом он стоял у машины и смотрел на стройку. Не верил.

«Главное, не сорваться. Деньжищи тут крутятся… Не выдержу, и, как минимум, лет на десять упекут. Кто за меня, сироту, заступится? Кремлёвские мальчики тут, конечно, копытом будут бить, идейки подкидывать, субподрядишки разные.

Хрен вам. Что важнее, лишний миллион, хотя, когда он лишний бывает, или политическая карьера? Появился выбор. Выбор. Как бы не ошибиться. Стать популистом, народным героем можно. А потом ходить на митинги с теми бывшими, кто когда-то лопухнулся… Как, как? Крутиться. Но ведь интереснее, чем у деревенских сотки тырить. Масштаб другой!

А что-то я забыл совсем про свою главную проблему. Где банник? Я ведь у него, как заложник. Заложник. Нужно найти на него управу. Кто, кто, кто…? Синод наш? Архиепископ может подсказать. Начну с него.»

VIII

Губернатор не любил своё новое назначение. Вот уж пятый год он сидел в этом кабинете и ненавидел в нём всё: окна, двери, стол этот идиотский, старый паркет, и даже портрет Президента.

Прежний кабинетик газпромовского клерка был уютнее и спокойнее. Газ по трубам поступал вне зависимости от представлений клерков о его составе: природный и не природный, какая там у него формула, какие-такие свойства. Нет, одно свойство газа он точно знал – денежное. И была служба там понятна и необременительна: планы, совещания, командировки в Питер, и между делом: охота, рыбалка, отпуск в красивых местах, и отличная зарплата и вознаграждения.

И вот приказ: надо посидеть в областной администрации и кое-что сделать для компании. Думал: год, ну, два, а застрял на целых пять. Пять потерянных лет! Все эти областные дороги, поля, рейтинги, разбитые коровники, нищий бюджет и постоянный страх. Этого раньше не было. Чем ближе к пенсии, тем больше страха.

И когда посчастливилось заполучить этот завод, заводик, по масштабам страны, свет в окошке зажёгся. «Сделаю, съеду, к чёртовой матери, отсюда. Буду каким-нибудь там сенатором, на худой конец, и – заводик. Облом. Это под меня копают, и в бой бросили этого упыря из района. Или я его в бараний рог сверну, или меня – под зад коленом. Последний бой, он – трудный самый».

Он ждал его. Сегодня. «Войдёт, сразу к стенке припереть и бить, бить, бить. Жаль, что только словами.»

– Глава администрации А-ского района Анатолий Дмитриевич Соболев, примете? – спросила вошедшая секретарша Маргарита Павловна, старый проверенный боец. Губернатор не любил заводить молоденьких девочек. Толку от них мало. Только расстройство.

– Да. Никого больше не пускать.

Он вошёл. Вошёл, как взошёл. Наглый, готовый к драке и понимающий, что вдвоём они в одной области не уживутся.

– Добрый день, Виктор Константинович.

– Добрый, проходи, Анатолий Дмитриевич. Разговор будет у нас коротким и жёстким. Но, может быть, взаимовыгодным. Как повернётся дело. Ты – мужик не без головы, я тебя понимаю, засиделся в районе, гоняешь со своими братками по полям, кур доишь. Хочется масштабов. Но говорю прямо и четко – завод оставь. Не знаю, как ты это сделаешь? Согласишься, помогу в отставку почётную уйти, ну и, соответственно, покумекаем о твоём карьерном росте. Не пожалеешь. Воевать со мной не советую. Соглашайся.

– С чем? С тем, что в области творится, в стране? Как я людям в глаза глядеть буду? Они у меня весь день вот так вот – на расстоянии вытянутой руки. Сердце давит.

– Ты что, опять, опять… Опять лапти обул? Ты и народ? Может, ты в Бога уверовал? Уверовал?

Губернатор приподнялся с кресла. Его трясло. Анатолий Дмитриевич понял: «Началось», и продолжил, удивляясь самому себе, откуда в нём это:

– Уверовал в Бога нашего и Святую Троицу. (А про себя: «Что я несу? Я – бандит, по сути, в кресле, при власти». ) Уверовал, как сотник. Сотник увидел Христа и уверовал. Вот и я, работал на таких, как ты, а потом думаю: «Сколько можно гниль жрать? Совесть и пробудилась…»

– Совесть…? У тебя?

– Сам удивляюсь. А есть. Если глубоко копнуть. Там, очень глубоко. Если хочешь, откроешь источник. Даже в твоей пустыне, если копать глубоко.

– Ты мне зубы не заговаривай. На моё место метишь? Вот тебе. Шиш. Не пройдёшь.

– А почему «нет»? Почему?

– У тебя – руки в крови. Братки у власти? Не бывать этому.

– Барыги у власти, значит – нормально, а честные пацаны – это плохо?

– Значит, так. Если хочешь войну, ты её получишь, нахлебаешься по самое не хочу… Ты думаешь, за тобой кто-то стоит? Этот, думаешь, москвичок? Сынок сопливый…, который только за папину спину прячется. Они там все… Только, вот, вот они где будут, вот где будут, – губернатор сжал руку в кулак.

– Ты – сумасшедший. Или нет… Ты – просто барыга, лавочник, пассажир. Мой ответ будет такой: сваливай по-тихому, сам. Я даже мешать тебе не буду. Сам. Пока народ тебя не сдёрнул. Так бывает.

Анатолий Дмитриевич встал со вздохом, дескать, что с тебя взять-то, задвинул аккуратно стул и пошёл уверенно и твердо к двери. Так же вежливо открыл и закрыл её за собой, так делает обычно тот, кто чувствует за собой силу. Виктор Константинович провожал его, так получилось, стоя, почти на вытяжку.

– До свидания, присаживайтесь, не надо меня провожать.

– Пошёл вон, вон, вон!!! – в вдогонку заорал губернатор, но так получилось, что обращался он к закрытой двери. А дверь – лицо неодушевлённое, равнодушно снесла вопль и только слегка скрипнула.

– Звали, Виктор Константинович?

– Нет… Нет… Нет… Чаю, да-да, чаю мне, пожалуйста…

И присел.

Кто за ним стоит? Кто? Что за дьявол такой? Откуда такая самоуверенность? Узнать! Нужна полная информация.

IX

Банник не появлялся с месяц у главы. Раньше, когда Глава приходил в администрацию, он прежде спрашивал у секретарши, не было ли кого.

Особенно было неуютно по вечерам. Скрипнет дверь, Анатолий Дмитриевич вздрагивал, оглядывался, ждал, вот он явится, и что-то будет. Дни шли, ничего не происходило, и он успокоился и махнул рукой: «Да пропади всё пропадом, хоть чёрт явись, и не такое видели».

А повидал, действительно, много. Что перечислять, в милицейских архивах часть отложилась, там и про него папочка найдётся. Тогда, в 90-х, это было повсеместно: мошенничество, убийства, делёж, бравада этим. Нынче поприутихло. Тише стало. Стало тише. Не прекратилось, тише стало. Незаметнее. Основное-то поделили и переключились туда, в мир. В мир-р-р. И уже, как политики. Скачок. Был районным барыгой, стал политиком, государственным деятелем.

Вот, откроешь какую-нибудь википедию, ба, знакомые всё лица: депутат, политик, сенатор, владелец, директор…, а папочки лежат в архиве, лежат, как мины подводные, и ждут своего часа. Плаваешь – плавай. Только глубоко не лезь, подорвёшься. Детям проще будет. А родители – по уши в дерьме. Флибустьеры березовых околков.

Так вот, те папочки-мины менее опасны, чем всякие нечистые. Они фарватер указывают, как буйки. А вот эти, повылазившие, случайности создают. Плывёшь по старой дорожке проверенной, а тут раз тебе – айсберг в бок. С этим надо что-то делать.

Начнём с синода, с архиепископа. У них там – строже, чем в партийном контроле давнишнем.

Договорился о встрече с архиепископом, который правил в местной епархии, он легко. Позвонил туда-сюда, решил пару пустяковых проблем для одного храма, и – пожалуйте отобедать с Владыкой.

Владыко вёл простой привычный для себя образ жизни и, если не вынуждали обстоятельства, предпочитал кушать у себя дома. Жил он как бы в центре, но в собственном одноэтажном доме старой постройки, с небольшим двором. Дом был неприметный и заставлял думать прихожан о скромном монашеском образе жизни архиепископа. Он их не разочаровывал.

Внешне архиепископ Федосий был приятен, без жеманства, без притворной картинной набожности и без нудного церковного менторства. Сними с него рясу, побрей – готовый руководитель: строгий и справедливый.

Родился он давно, служил на Украине, потом за морем, и забросила его судьбинушка в Сибирь, куда просто так не попадают. Но он не скис, а развернул такую деятельность, что соседи обзавидовались. И ещё, он был дипломатом: к месту обходителен, а иной раз строг и властен.

Глава с ним уже встречался. В далекие 90-е он, тогда работавший в одном из департаментов города, принимал участие во встрече одной немецкой делегации.

Немцы везли в город конвой гуманитарной помощи: с десяток старых грузовых машин Элли, когда-то выпускавшихся в ГДР, которые были всё ещё на ходу, но такие лучше дарить, гружённых секонд-хэндом, медицинским оборудованием и медикаментами. Возглавлял эту делегацию архитектор маленького городка, его же жители избрали главой городской администрации.

Так вот, когда они ехали к Феодосию, то немец ойкал, а потом спросил, почему бездорожье в городе. Что ответить? Не хватает средств у города. А жители? Почему они не чистят, не ухаживают за улицами? А действительно, почему?

– Если бы у нас так было, я бы сам стоял с лопатой на такой дороге. Или меня бы не избрали.

Тогда Анатолий Дмитриевич лишь кивал согласно. Сейчас вспомнил, когда его машина ползла по разбитой дороге медленно и осторожно, как змея на охоте. «А дом не изменился, чуть фундамент подремонтировали, доски на заборе заменили. А так – те же резные ставенки, въездные ворота, калитка. Дому-то, поди уж, за сто лет.»

Владыко был во дворе. Просто, по-монашески одет и, как всегда, гостеприимен. Они недолго говорили о былом, потом перешли в гостиную, где им подали скромный обед. А уж потом – разговор. Как только начать-то его, глава не знал.

– А что, Владыко, был я в селе Серебряная Долина, видел, церковь восстанавливаете. Красивые там места.

– Бог дал силы, восстанавливаем, прекрасный храм там стоял. Нынче, конечно, мы такого богатства дать не можем, и иконостас поскромнее, и кресты не позолоченные. Но на колокол деньги нашлись, спонсоры помогли.

– Мы тоже поможем, сейчас бюджет раскидаем, хоть копейку, но перечислим.

– Дай вам Бог здоровья.

– Ну что вы, чем сможем, поможем. Вы скажите, может, я, со своей стороны, по административной части, если где проблемы возникли. Я всегда готов.

– Пока особенно ничего. Но спасибо за доброе слово.

– Село красиво. А местные говорят, у вас там чудеса случаются. Будто живёт в этом селе парень, чуть ли не домовой.

– Слыхал я. И местного батюшку спрашивал. Слухи – то. Живёт при церкви молодой отрок – сирота совсем. Ни отца, ни матери не знал. Он имеет заболевание, роста маленького, вот его и назначили местным человеком божьим, юродивым, по-старому. Я буду там скоро. Сам посмотрю. Ну, не гнать же сироту. Он и церкви помогает. Как может, конечно, как может.

Они распрощались. Анатолий Дмитриевич уехал в раздумье.

«Если Владыко ничего не знает, значит это не существенно для них: «Живет при церкви сирота…» Ну да, что тут плохого? А если сирота – не просто сирота, а из тех, потусторонних, из духов? Тогда это запрещено.

Что мне надо? Я должен знать, как воздействовать на сиротку – водичкой святой, заклинанием, травкой… Чем? Как его приручить? Это же сила и возможности невероятные! Подумать страшно, что он может.

Итак, управлять и беречь. Беречь и управлять. Ведь, если узнает губернатор, то своего не упустит. Либо постарается подчинить сиротку, либо уничтожить. К кому пойдёт? К архиепископу? К ведьме какой-нибудь? Всё использует. Хоть с самим дьяволом сделку заключит. И тот, кто завладеет малюткой, будет править. Высокая цена. И у меня есть фора. Пока есть.»

Навязываться к Владыке Феодосию в гости надобности у губернатора не было, они встретились на концерте мужского хора Сретенского монастыря. Случайно. Ну, почти случайно.

Когда в зал зашёл архиепископ, зрители встали. Уважение к нему жителей города было показательно велико. Чиновники проскальзывали, чтобы не измерять свой общественный вес. Губернатор слегка опоздал, поэтому его приход никого ни к чему не обязывал, и он не испытал откровенной зависти.

Впрочем, кто из нас сомневается в том, что в России нелюбовь к власти – это естественное чувство, передаваемое с молоком матери. Ну, а что касается тех времен, когда толпы восхищенных кричали, в зависимости от ситуации, «славься, царь» или «слава великому вождю», кто кричал, а кто кайлом махал. Разные условия были.

Концерт был для Виктора Константиновича ценен ещё и тем, что его увидели рядом с главой Епархии в непринуждённом виде, в окружении народа. Ценный кадр. Возможно, станет известно в Москве. Возможно. Президент – Патриарх, губернатор – архиепископ. Не близко, но линия правильная.

Губернатор начал первым и сразу же поделился впечатлениями о духовной музыке:

– Это, о чём размышляешь в короткие минуты душевного спокойствия, и чего всегда не хватает, – начал он штамповать банальности впопад и невпопад, но из-за шума в фойе его было слышно плохо. Главное было написано на лице: рад видеть, и концерт понравился.

Феодосий пропускал всегда мимо ушей лестные речи и вида не подавал, ждал, что за этим последует.

– Говорят, в епархии появился божий человек. Пред-сказывает, чудеса творит. Слыхали уж?

Владыко напрягся: «Хм, и этот туда же. Надо скорее съездить к отцу Иоанну, что-то интерес этих господ мне не нравится».

– И вы туда же, многоуважаемый Виктор Константинович. Слухи, народные слухи, уверяю вас, не более. Сколько их я наслушался. То младенец с крыльями и говорит на шести языках, то петух яйца стал нести, то икона слезами заливается… Народ всегда чудесами живёт…»

– А что, икона не мироточила ни разу? А как же рассказы?

– Чудеса не только от Господа идут, иной раз – бесовские игры. Да и не в том чудо, что видно, чудо там, где не замечаешь.

– Это где же? На что вы намекаете? – забеспокоился вдруг губернатор.

«Вот дурак, прости Господи. Откуда ж вас берут-то?», – подумал архиепископ, но вслух сказал:

– Чудо в душе происходит. Был сотник на службе царя, плохое творил. Уверовал, и стал верить во Христа.

– Ну да, ну да, знавал я одного такого сотника, пробор-мотал губернатор и громко. – Да. Да. Душа – тонкая материя. Вера и душа. Так и запомню. А то ведь, у меня-то всё – хозяйство, бюджет у меня – всё, и так – круглый день. Нет времени о чуде в душе подумать. Вот так случилось бы чудо, и душа возрадовалась. Ан, нет. Нет радости-то. Всё – обман, текучка. Пустяшное всё на деле. Так жизнь и пробегает. А вспомнят ли когда-нибудь потомки такого человека, который, как раб божий, впрягся в соху и тянул, чтобы, значит, эти семена туда, куда надо, летели? Так ведь, кажется, в Библии? Чтоб проросли семена-то, а не затоптаны были.

– Вольно трактуете священные тексты.

– Ну, смысл тот же? Смысл-то я правильно уловил?

– Уже то, что вы обращаетесь к Библии, делает вам честь, уважаемый Виктор Константинович,… Второй звонок, я прошу простить великодушно, пора садиться…

– Да-да. Пора… На свои места садиться. Каждому своё место. А у нас на чужое норовят… Извините меня за многословность, понесло туда, в чём так мало разбираюсь…, – закивал губернатор, постоял в раздумье, и не пошёл на своё место, а махнул рукой помощнику и охране. – Уезжаем.

– Значит, правильно я думаю, правильно. Найду я вашего духа, а там и поговорим. Будем искать духовное вместе. Цели только разные, и инструменты. Никуда оно от меня не денется. Пошлю-ка я разведку в это село.