Открывая глаза

– Может вы и правы… Я постараюсь это выяснить. Хотя… почему вы думаете, что именно Новак виноват. Лично я с ним не знаком, лишь слышал о нем, да видел мельком несколько раз. Но то, что говорите, может иметь место. И все же почему именно Новак?

– Джерри, мне трудно это объяснить! Новак был сегодня на моем рассмотрении. И он прямо сказал, если я надеялся на то, что меня изберут, то был бы самым большим дураком.

– Митт, это ещё не повод…

– Повод, Джерри! – крикнул Митт, не удержавшись. – Я по его глазам видел, что это он за всем стоит! Если он узнал моё прошлое, а он, скорее всего это сделал, чтобы обезопасить себя в будущем, то он просто не мог допустить меня к управлению городскими финансами.

– Ну, хорошо, Митт, давайте успокоимся! Как же теперь быть… – Джерри серьезно посмотрел на Гудвина. – Вот что, вам необходимо на время спрятаться, Митт. После выборов обстановка в стране поменяется, и всё утихнет. Я найду для вас укромное место, где можно будет переждать выборы и пожить несколько месяцев, – начал было Джерри, но Гудвин не дал ему договорить.

– Нет, Джерри. Не надо, я не стану прятаться. Они думали, что арестуют меня, но у них не вышло. Они думают, что найдут меня, но у них и это не выйдет!

В словах этого человека Джерри почувствовал нотку безумия. Глаза Гудвина горели. Он, казалось, был рад произошедшему, казалось, он только и ждал чего-то в этом роде. Митт медленно встал и, положив руку, всю в ссадинах, на плечо своего будущего зятя, серьезно произнес: – Джерри, я, наконец, понял! Сколько же лет должно было пройти, чтобы мне открылась эта простая истина.

– Вы о чем, Митт?

– Я неправильно поступал все годы своей революционной жизни! Я пытался бороться с разгулом власти не теми методами.

– Я вас не очень понимаю, но… мне всегда казалось, что ваше занятие имеет свою высокую цену.

– Нет, нет, ты прав! Ты прав! Но… в России я пытался сделать людей образованными, чтобы они сами поняли всю несправедливость существующего строя, во Франции же я попал в революционную волну, и меня выкинуло на берег, как и всех остальных революционеров, как только стихла буря людского негодования, почти ничего не добившаяся, стихла и ушла. То есть я хочу сказать, что опоздал, войдя в рабочее движение в середине пути.

– Что вы хотите этим сказать? – Джерри хотел отойти от мужчины, но продолжая чувствовать тяжелую руку пожилого человека на своем плече, руку, всё сильнее сжимающую плоть, не смог этого сделать. Митт с блестящими от разгоравшейся в нем идеи глазами смотрел на будущего тестя.

– Я пойду на улицы! Я сам сделаю революцию! Буду собирать людей, говорить им, что… Да им ничего не надо будет говорить! Ты сам каждый день видишь, что твориться в городе, ты должен понять, какое количество людей послушает меня! Какое количество бедноты пойдет со мной!

Джерри подумал, что Гудвин обезумел. Пытаясь хоть немного успокоить Митта, хотя бы на секунду увидеть его спокойный взгляд, не одержимый сумасшедшими идеями, Джерри несильно тряхнул тело старика. Тот никак не отреагировал, смотря на молодого мужчину, но, не видя его.

– Митт, Нью-Йорк один из процветающих городов. Бедность у нас, это не единственная проблема. Есть ещё рабство. А фермеры с их бедной землей на Западе, есть же ещё индейцы, жизнь которых попросту обречена. Вам стоит успокоиться и подумать, вы тогда поймете, что не нужно делать поспешных выводов и что бунтом в одном городе ничего…

– Я бы жизнь отдал, чтобы эти бедняги, о которых ты сказал, стали счастливее, но я не в силах что-либо сделать для них, пока в правительстве будут сидеть лживые твари, набивающие свои карманы деньгами, – прокричал мужчина на Джерри, придя, наконец, в себя. – Я помогу людям этого города тем, что открою им истинное лицо этих мерзавцев, разносчиков всех людских бед, которые подминают под себя каждого, кто им не по душе. Эти проклятые воры, полицейские, банкиры, депутаты, министры… Они хуже, чем тиф или холера. Чего стоит этот министр, Новак! Я его хоть сейчас задушил бы своими руками.

– Но у вас же нет никаких доказательств, кроме ваших предположений.

– Джерри, мне достаточно было увидеть хитрый взгляд этого человека, чтобы понять, кто он есть на самом деле. Я ни единожды видел такой взгляд, и всегда он означал одно и то же – стремление к власти любой ценой, лживость, низость, хитрость, тщеславие!

Джерри не нашел, что ответить. Мужчина говорил уже не с ним, а с самим собой или может, ещё с кем-то, в любом случае, это было ненормально, и молодой человек попытался ещё раз утихомирить буйство старика.

– Митт, не торопитесь. Вам нужно какое-то время подождать, а потом уже что-либо предпринимать.

В ответ он увидел бешеный взгляд Гудвина и замер. Никогда ещё Митт не смотрел и не обращался к американцу так, как он это сделал:

– Послушай, Рожен. Не мешай мне! Они ответят за всё! Я потратил жизнь, чтобы добиться чего-то, и не сдамся из-за шайки преступников на верхах.

– А как же Ханна и Пол? Подумайте об их жизнях, какими они станут, если что-то случится с вами. Я не могу допустить этого! – строгим взглядом Джерри посмотрел на Митта. Ему надоели эти детские игры пожилого мужчины.

– Не указывай мне, юнец! – услышал Джерри ответ, а затем получил удар, прилетевший ему в лицо. Джерри обязательно упал бы, но успел схватиться за стул, удержал равновесие, и лишь успел заметить, как исчез в дверном проеме Гудвин. Испугавшись за Ханну, он ринулся к её комнате, но увидев настежь раскрытую входную дверь, остановился. Нужно было что-то придумать, однако поведение мужчины выбило Джерри из колеи нормальных мыслей. Он не подумал – почувствовал, как Митт потерял рассудок.

«Слава Богу, Ханну не разбудил», – успокоившись, подумал он. Внезапно, за спиной он услышал какой-то шум. Это была Ханна, заспанная и заплаканная. Девушка подбежала к своему мужчине, испуганно посмотрела на ссадину на его лице и, всхлипывая, произнесла:

– Он сошел с ума, я чувствую, Джерри, – не сдерживая себя, она рыдала на плече любимого.

– Он просто расстроен. Не плачь, родная… Ханна…

– Папа никогда бы так не сделал, будь он нормальным! Джерри, я боюсь его… и за него боюсь… – крепко прижавшись к мужчине, прошептала сквозь слезы девушка.

– Ты всё слышала?

– А как можно было не услышать ваши крики…

– Я пойду его искать, постараюсь успокоить!

– Как ты его найдешь, мы же не в деревне!?

– Заплачу уличным мальчишкам, что—нибудь придумаю, – отстранив от себя Ханну, ответил Джерри.

– Я с тобой!

Он, конечно же, был против, но характер у девушки был подстать отцовскому и переубедить ее было невозможно, поэтому быстро одевшись, они отправились на поиски Митта.

Глава 6

Ноябрь 1860г

– Она вас немного обманула, – засмеявшись, ответил Уолтер. Старичок был бравурен и свеж, несмотря на глубокие морщины, избороздившие его лицо и руки, настолько, что, казалось, все соки вышли из него. Но его оживленный взгляд, оптимистический голос и размашистая походка, выдавали человека, совсем ещё не уставшего от жизни. Одет он был по моде тех лет: теплое пальто ниже колен, остроносые туфли, слегка запыленные, но всё ещё отдающие магазинным блеском, невысокая шляпа, идеально подходящая к его голове и трость, так же ритмично двигавшаяся вместе с Уолтером – была бы на ней штанина, можно было бы легко подумать, что мужчина имеет три ноги.

– На самом деле, я ездил подлечиться и отдохнуть, знаете ли, возраст уже не тот, поэтому нужно изредка навещать врачей, чтобы они могли хоть что-то заработать, – он снова засмеялся, довольный своей шуткой, чем вызвал в Ханне ответную улыбку.

– И вы знаете, красавица, время, проведенное там прекрасно на меня подействовало – кстати, этот госпиталь расположен под Вашингтоном, там отличные места, отправьтесь туда, не пожалеете! – и отойдя от собеседницы, старик пару раз быстро развернулся, крутя перед собой тростью. Затем он стал танцевать на месте, приветливо улыбаясь журналистке. Ханна оценила его бойкость: – Вы прекрасно выглядите, мистер Уолтер.

– Признаю, это так! Спасибо, мисс Гудвин! – дав её свой локоть, он повел Ханну по безлюдной дороге своей небольшой фермы, куда приехала девушка, узнав, что журналист по пути домой, остановился здесь.

– Вы знаете, мисс Гудвин, я так люблю это место; здесь воздух пропитан свободой, а природа спокойно отдыхает от человеческих глупостей и пороков, – набрав полные легкие воздуха, старик затих.

– Вы поэтому не на поезде приехали? Чтобы не делать лишний крюк? Я прождала вас два часа на вокзале, надеясь, что вы прибудете вторым поездом (ведь я решила, что на первый вы не успели), но вас и там не было, – шутливо, но с толикой укора проговорила Ханна.

– Глубоко извиняюсь перед вами, если бы я знал, что меня ожидает такая прекрасная особа, обязательно сообщил бы вам о том, что я остановлюсь здесь. Но на поезде я не езжу принципиально, поэтому застать меня там вам бы вряд ли удалось, даже спустя целый день.

Брови Ханны слегка приподнялись от удивления.

– Это очень странно, ведь все, наоборот, только и думают о том, чтобы пересесть с лошади на поезд. Это же будущее! В нашей газете недавно появилась статья, в которой говорилось, что железные дороги в скором времени покроют всю страну, что людям станет намного легче и быстрее добираться из одного штата в другой.

– Да, я так понимаю ваш энтузиазм! Это действительно прекрасно, что вы с трепетом и надеждой думаете о будущем!

– А вы разве нет?

– Это будущее не для прошлого!

Девушка непонимающе посмотрела на старого мужчину.

– Мисс Гудвин, мне трудно свыкнуться с мыслью, что не лошади являются нашим главным транспортом. Они безопасны, практически не привередливы, и более того, они живые, с ними можно поговорить, если, вдруг окажешься один, всякое ведь бывает в дороге, – посмотрев на журналистку, которая с не ясным для неё самой недоверием покосилась на него, Уолтер широко улыбнулся и добавил: – Ну ладно, не смотрите на меня так, я вам всё вру! Просто я боюсь ездить на поездах. Как только я читаю в газете об очередном их столкновении, или обрушении моста, по которому проходил состав, или о разбойниках, подрывающих железнодорожные пути, сердце уходит в пятки. А мне ещё хочется пожить! Посмотрите, как здесь красиво, мисс Гудвин.

Ханна не стала спорить с Уолтером, решив, что в таком возрасте, может статься, что и она будет леденеть при виде технического прогресса. Но слова мужчины о природе она одобрила, и ненадолго забыв о своих вопросах, погрузилась в чарующие просторы местной фауны. Глубокая осень проникла во все видимые места; под ногами шелестели последние отголоски лета, в густой чаще, в толчее деревьев не осталось и следа чего-то светлого, зеленого. В небольшом пруду, у которого мирно искали скудный подножный корм лошади, даже в обеденное время вода оставалась очень холодной. Но смотря на эту природу, невозможно было сказать, что осень испортила местные пейзажи. Это даже в голову не могло прийти тому, кто хоть ненадолго проникался прелестями ещё незапятнанного человеком места. И даже то, что золотая осень уже прошла, а на кустах почти не осталось растительности, ни коем образом не ослабляло загадочности и красоты этих диких мест. Легкий ветер, оживляющий голые деревья, приятный уху шелест сухих листьев под ногами, теплый воздух, выходящий, словно пламя дракона, из ноздрей лошадей. Наступая туфлями на холодную землю и, слыша под собой особый звук… звук осени, становилось так спокойно, что Ханна искренне поблагодарила Уолтера за возможность погулять по его ферме. Ненадолго она забыла всё: шум живого города, постоянное напряжение от работы, которое не покидало её даже по ночам, прошедшие выборы, поднявшие огромный ажиотаж общественности, папа, которому становилось всё хуже.

Даже с помощью городских мальчишек она с Джерри не смогла найти Митта в тот день, отчего на следующее утро на её голове появился первый седой волос. Отец вернулся только через два дня, весь изможденный, уставший, грязный, понурый… Он извинился перед Джерри за свою глупость и, сказав, что чувствует себя нормально, отправился в комнату, спать. На вопрос, где он был и что делал, Митт ответил, что размышлял, чем ему заняться дальше. Большего от него невозможно было добиться. Ханна просила Пола поговорить с ним, но тот только отмахивался, твердя, что сделает ещё хуже. Несколько дней прошли как обычно, за исключением напряженности за столом во время ужина, когда никто не знал, о чем говорить. Но потом отец снова пропал, правда, на этот раз, только на день. Такие исчезновения повторялись ещё несколько раз. Короткие невразумительные ответы на беспокойства дочери, вот всё, чем мог успокоить её Гудвин-старший. Девушка становилась раздражительной. Несколько раз повздорила с Джерри, Полу наговорила глупостей, а всё из-за того, что она не могла свыкнуться с беспокойством за состояние отца. Ко всему прочему добавилась ещё одна проблема: Ханна обнаружила пропажу перешедших ей от мамы украшений, она обыскала весь дом, но так и не найдя драгоценности, решила спросить у Митта, не брал ли он его. Едва не разругавшись с дочерью из-за подобных обвинений в свой адрес, Митт убедил девушку в своей полной непричастности к тайной пропаже. Закрыв этот разговор, Ханна ещё долго не могла смириться и забыть о потере памятных для нее вещей. Последний раз отец ушел из дома в день выборов, а вернулся спустя пять дней. Возвратившись домой, он застал только Пола, озлобленно заговорил с ним, обращаясь больше к самому себе, нежели к сыну:

– Это же немыслимо! Пол, ты знаешь, что победил Линкольн?

– Да, – Пол напрягся; он не ожидал, что отец вообще с ним заговорит, тем более, как ни в чем не бывало. Но увидев крайнее возбуждение Митта, молодой человек успокоил себя и, не желая ненароком спровоцировать новую ссору, спокойно спросил: – Ты же, вроде бы, сам об этом твердил недавно. Был уверен в его победе!

– Все изменилось. Люди его поддерживали, в городе отсутствует послевыборное напряжение. Если бы Дуглас или Брекинридж выиграли на выборах, тогда мы бы подняли людей на вооруженное восстание.

– Пап, о каком восстании ты говоришь? Каких людей? И кто такие – мы? – Пол не понимал, как реагировать на слова, казавшиеся ему бредом.

– Мы готовим людей к революции! К городской войне! Пусть только победят демократы, и тысячи людей тут же пойдут против них! Народу нужна свобода! – он размахивал руками перед лицом сына, изображая из себя поборника слабых и лишенных, чем ещё больше походил на ненормального.

– Почему победят, выборы ведь уже прошли несколько дней назад?

Но отец его не услышал.

– Новак! Я до тебя доберусь! Доберусь до всех вас, лживые мерзавцы, сидящие в креслах правительства. Все демократы будут свергнуты со своих постов! – все эти слова он говорил будто бы невидимому собеседнику, и его огромные руки, сложенные в кулаки, так и летали, суля угрозы воображаемым врагам. Пол подумал о том, что хорошо было бы запереть отца в его комнате.

– Отец… папа, – начал он. Митт остановился, внимательно посмотрел на сына.

– Что-то я заговорился… Пойду, отдохну.

– Постой, расскажи мне, что ты задумал? Где ты пропадал? Где был все эти дни? Ханна о тебе… мы все о тебе очень беспокоимся!

– Пол, не обращай внимания, – очень спокойно произнес в ответ пожилой человек, поднимаясь по лестнице в свою комнату. – Это просто бред твоего старого отца. Только и всего! Если ты не против, мне нужно вздремнуть.

Пол решил не усугублять ситуацию и согласно кивнул в ответ. Услышав от него этот разговор, сестра перепугалась, что отец попал в одну из многочисленных банд, разбросанных в разных частях города. Она попросила брата и Джерри во что бы то ни стало не дать Митту уйти, а если ему всё-таки это удастся, проследить за его передвижениями. Заручившись поддержкой мужчин, она отправилась на встречу к Уолтеру, который приехал немного позже обещанного его женой срока. На вокзале она узнала (на станции работал сосед старого журналиста), что Уолтер скорее всего, движется домой на лошадях, проезжая мимо своей фермы на северо-западной окраине города. Ханна отправилась туда.

И теперь она позволила себе расслабиться на какое-то время, забыться, почувствовать себя абсолютно пустой от любой информации, лишь бы в голове хватило места впитать всё благолепие этого места, в котором правила первозданная природа. Из полусонного состояния её вывел смех старика: – Я вижу, вы всерьез восприняли мои слова! Я уже десять минут рассказываю вам, как проходило моё восстановление в столице, а вы мне даже не поддакиваете! Давно в таких местах не были?

– Уже и забыла, когда последний раз дышала таким воздухом, – с каплей грусти заметила девушка.

– Хотите, я скажу Гансу, он мой первый помощник, работает уже пятнадцать лет на ферме, чтобы он вам открывал дом, и вы можете приезжать сюда, когда захотите. Мы с женой всё равно редко здесь бываем!

– О, нет, нет, что вы! Не беспокойтесь по этому поводу, у моего… мужа тоже большой дом за городом, там сейчас его мама живет. Правда, мы там так редко бываем, что этого определенно на хватает, но, надеюсь, вскоре отправимся снова.

– Отлично! Это просто здорово! Скоро таких мест, где можно свободно подышать свежим воздухом и не наблюдать лица соседей, станет так мало…

– Мистер Уолтер, я бы хотела задать несколько вопросов, которые, собственно, и привели меня к вам, – Ханна поняла, что старик ещё долго может рассказывать ей о богатстве и великолепии природы, поэтому решила сменить тему. Мысли о статье, которая уже давно готова была вылиться на бумагу, но до сих пор складывалась в единую картину лишь в голове девушки, вновь возвратились к ней.

– Я помню, вы уже говорили, так что я полностью в вашем распоряжении, миссис Гудвин, – сделал ударение он на миссис и с укором посмотрел на неё: – А я не знал, что вы замужем, уж было хотел приударить за вами! Как же жаль… То есть, за вас я очень рад! И, честно сказать, я не знал, что у Виктора был брат.

Его вопросительно-изучающий взгляд быстро сломил девушку. Выдохнув, она виновато улыбнулась: – Вы правы, я вовсе не его племянница. Глупо вышло… подумала, что с вашей женой будет легче разговаривать, если представлюсь родственницей мистера Лонгмана.

Уолтер засмеялся.

– Так как же мне к вам обращаться?

– На самом деле мы ещё не поженились, но очень скоро собираемся это сделать. Так что…

– Понял, понял! – снова улыбнулся старик. – В письме, которое мне прислала Софи, она рассказала о вас, предположив, что вы – журналистка.

– Почему она так подумала?

– Она просто точно знает, что у Виктора не было братьев или сестер, – ответил Уолтер, не придавая серьезного значения этим словам. Ханна молчала, не зная, чем оправдаться. Мужчина быстро это понял, добродушно прибавив: – Забудьте, мисс Гудвин. Мы на вас не в обиде, надеясь, что ваши намерения будут преследовать добрые цели. Но, пожалуйста, я вас внимательно слушаю! Только сначала давайте повернем назад, к дому; я ещё не получил достаточного наслаждения от созерцания открывающегося серо-голубого горизонта, а чаща нам вот-вот закроет весь вид.

Они повернули назад.

– Как близко вы были знакомы с мистером Лонгманом? – неуверенно начала Ханна, ещё чувствуя вину перед журналистом.

– Ооо, этого идиота я знал много лет! Прошу прощения за бранное слово!

– Почему вы так отзываетесь о нем? Вы же дружили, насколько я поняла из слов вашей жены…

– Я его по дружбе и называю идиотом, – он улыбнулся. – Виктор был хорошим человеком, но… отпетым ревнителем справедливости. А в наше время этого никому не нужно! Я иногда удивляюсь, как он дожил до стольких лет!

– Что вы имеете в виду под своими словами?

– Вы понимаете, мы с Виктором ещё в молодости определили, что для интенсивного развития мира, который мы сейчас видим, нужно развиваться и человеческим чувствам! Причем, главным образом, чувствам отрицательным, ну, это я так считал! Не думайте, что это ерунда, мисс Гудвин, я могу привести вам десятки примеров, когда люди использовали свою злость, зависть, страх, ревность, отвращение, эгоизм для достижения своих – частных, а порой и общечеловеческих положительных целей. Вот вам абстрактная история: есть два товарища, или брата, или вообще два друг другу незнакомых человека. Один из них придумал велосипед. Другой узнал об этом, и подумал: «А чем я хуже него, неужели моих мозгов не хватит, чтобы придумать что-нибудь». И он придумывает, ну скажем, удобное сидение к этому велосипеду, а ещё лучше, делает свой собственный велосипед не с двумя колесами, а с четырьмя. Хотя, честно признаюсь, не понятно, зачем нужны ещё два колеса. Так вот, простоя история, а в ней: и ревность, и обида, и эгоизм, а ведь может быть и злость и зависть. Чувства играют одну из определяющих ролей в процессе развития. И что удивительно: чувства отрицательные, а изобретения положительные. Вы, кстати, читали Мандевиля, он отлично описывает всё то, что я вам только что рассказал.

– Не приходилось. И честно говоря, мистер Уолтер, я не очень понимаю, что вы хотите сказать своими словами. Каким образом ваш рассказ относится к вашему другу?

– Всё просто, мисс Гудвин. Я вам рассказал свои мысли. Виктор думал так же, но абсолютно противоположно, как это не парадоксально.

– То есть? – Ханне пока мало что было понятно.

– Лонгман всегда противопоставлял моим словам размышления о том, что двигателем прогресса являются чувства положительные. Он был единственным полностью справедливым и честным человеком, которого я знал. Будучи журналистом, причем очень хорошим, он боролся с любой ерундой, которая могла показаться ему несправедливой. Как мог, естественно. Всевозможные разоблачающие статьи, тайная жизнь представителей верхушки и тому подобное. Он ненавидел воровство, зависть и обман, разврат во всех его проявлениях, а таковых было много у высших лиц. Я ему многократно твердил, что по-другому они – эти лица, не умеют и не могут жить, что в их мире это единственно возможные способы, чтобы закрепиться или пробиться наверх. Виктор меня не слушал и не переставал искать правду, что и послужило причиной его трагической смерти. Этого требовалось ожидать.

Ханна поражалась, с каким спокойствием этот старик говорил о смерти своего друга, будто бы они и вовсе не были друзьями. Множество вопросов кружилось в её голове, но девушка решила спросить то, что, на ее взгляд, Уолтер должен был знать наверняка:

– Неужели его убили! – всем своим видом показав невозможность этого факта, воскликнула она.

– Я именно это и подозреваю, мисс Гудвин, – спокойно ответил Уолтер.

Ханна молчала, давая возможность мужчине договорить.

– Местные власти его ненавидели едва ли не больше, чем он их. Вы не представляете, как часто ему угрожали. А он продолжал делать своё дело. Я как-то заикнулся, что его внучка ненароком может подвергнуться опасности, но Виктор упорно не хотел слушать, отвечая, что просто не может жить, закрывая глаза на проблемы, которыми переполнен наш город.

Минуту пара прошлась в молчании. Журналистка терпеливо ждала, когда старик закончит начатый рассказ. С каждым услышанным словом, Ханна чувствовала, как сильнее проникается симпатией к неизвестному ей человеку, ощущала всю необходимость открытия тайны его смерти.

– Я бы до вечера вам мог рассказывать, кто ему угрожал, и сколько раз это было, но понимаю, чем это может закончиться для меня и Софи, а поэтому, с вашего позволения, лишь немного намекну на верную дорогу. Последним делом… Кстати, мисс Гудвин, а зачем вам все это нужно?

– Хочу написать разоблачающую статью! – не стала кривить душой журналистка.

– Ммм, хорошая идея, полностью на вашей стороне! – Уолтер был рад, что девушка сказала ему правду. – А зачем вам это?

Ханна никак не хотела говорить, что поначалу для нее это была просто работа, выполнив которую, она достигла бы своей цели. Расценив молчание девушки по своему, старик произнес:

– Не волнуйтесь, мисс Гудвин, я верю, что вы преследуете добрую цель, поэтому не утруждайте себя ответом, – и, улыбнувшись, продолжил: – Последним делом Виктора были финансовые махинации в нашем городском правительстве. Всё началось с того, что его товарищ, который работает в одной из местных больниц, в разговоре с Лонгманом, пожаловался на постоянную недодачу денег, поступающих от города на содержание больницы и на зарплаты врачей. Я думаю, он неспроста заговорил с Виктором на такую тему, зная нрав этого идиота. И он оказался прав – Лонгман ухватился за волновавшую его тему. Обладая полчищем информаторов, Виктор быстро выяснил, что дело это не чисто, более того, он узнал, что в нехватке денег может быть виновато министерство финансов Нью-Йорка… То есть, я имею ввиду приближенные министра финансов, ну, и он сам, конечно же; его фамилия Новак, вы слышали что-нибудь о нем? – Ханна неопределенно покачала головой. – Так вот, Виктор за короткий срок собрал компромат на этих людей и написал большую разоблачительную статью.