Кто-то верхний поймал тебя, и давай перебирать твоими пальцами по клаве. Ты не понимаешь, что именно стучишь, мозг отключён, и критичность вернётся потом. А пока стучи, что велено, ты лишь инструмент. Позже придёт понимание, что же именно стучишь и зачем. Открыли тебе глаза на вещи или запечатали. Позволили кем-то быть или воспользовались как медиумом, пустым, бессодержательным в этот миг. Вернёшься каким? И в тот ли мир? Или тебя ненароком закинут в параллельное пространство, где мало что не так. И очнёшься другим. Чуть, слегка. И тропку выберешь чуть вбок. И поковыляешь чуть не туда. Как надо им. К добру или худу? К финалу ближнему или дальнему, своему или уже чужому, без них или к ним. Это мираж. Но кто же тогда барабанит сейчас по клаве с таким напором и без пауз?

Стоп. Когда общаешься с неделёким или слишком далеко забредшим в лабиринтах разума, теряешь почву под ногами. Зачем мне казаться странной? И так уже странна. Не стряхнуть и не отстраниться. Симбиоз. Как без него, если вместе? Отсекая живые потоки. Этот замкнувшийся мир. Срочно меняем образ! Себя, мира, жизни и прочего. Как? Ты знаешь. Но хочешь ли знать? Выпустить это знание наружу? Боишься кинуть, но только в этом может быть спасение для обоих. А если крах? Как жить, отстранившись и зная, что манипулятор лишился возможности манипулировать, единственной своей функции, которая ведёт к прокорму? Как упустить его из виду? Как не предвидеть финал?

Мышцы атрофируются без движения. Может быть, эта рука – единственный ещё живой орган? Зачем? Если утратится ежедневная навязанная потребность, что последует за этим? А если она – тот остов и смысл всего существования конкретного индивидуума? Просто – кормить и сопротивляться выходкам. Преодолевать в себе отвращение. И смысл только в этом? Он улетит. Однажды это свершится. Иссохшая ветвь иссохнет совсем.

Надо ли отстраниться и дать ей упасть? Надо ли дождаться её самораспада? Вакуум, тлен. Решение самое простое – ждать. Тратя себя и годы. Но на что бы они ушли без этого? Был бы в них больший смысл? Раз был смысл его прихода на землю. Это мираж. Призрачный мир. Ведь кроме меня его никто не видит. И не знает о его существовании. Это мой мираж. Это моя жизнь изнутри. Прошлого нет. Всё умерло. Смутный мираж. Странное я. Где эта бороздка за ухом? Сейчас нащупаю в ней микрочип. И в другой раз попрошу миссию менее размытую. Пусть отправят туда, где всё определённо и просто, без полутонов и… А как же он? Созданный силой моего воображения, он уснёт или выберется в следующий виток? Впрочем, я об этом вскоре забуду. Сухие ветки надо ломать…

Глава 1. Юрий

Вспоминая предсказание цыганки, тётя Зина каждый раз (случайно ли, намеренно – бог весть!) упускала из виду неожиданную паузу, странный изменившийся взгляд и готовые сорваться слова, которые гадалка поймала на самом кончике языка. Внезапное и яркое сбылось, степенная старость в окружении родных любящих людей, пронесших через невзгоды свою душу, – это ли не счастье? Что ж и желать ещё?

За полгода до двадцати семи лет, которые никогда не ощущались Юрием как значимый рубеж, вдруг принесли повестку в военкомат. Слепой 18-летний парнишка, естественно, получил вечный «белый билет» и никогда не задумывался ни до, ни после о военной службе. Но теперь, когда ему вернули утраченное в раннем детстве зрение, когда экстерном окончил школу и музучилище, стал трудиться наравне с людьми здоровыми, инвалидность с него сняли. И малолетняя Юлечка оказалась не в счёт: вот если бы двое ребятишек… И тётя Зина сплоховала, не подстраховалась вовремя справкой о слабости своего здоровья и необходимости ухода за ней ближайшего кровного родственника.

Так и вышло, что в совершенной прострации Юрий прошёл медкомиссию, был признан годным к армии и отбыл в далёкую воинскую часть, окружённый насмешливыми и дерзкими зелёными мальчишками.

Неожиданное это событие подкосило и Ольгу, застав врасплох. Словно кто-то верховный продолжал ставить ей подножки, дав лишь небольшую передышку и позволив на миг погрузиться в безусловное счастье.

«Но ведь это же всего только год!»

Глава 2. Кэтрин. Горькие вести

Кэтрин возвратилась из свадебного путешествия отдохнувшей, воодушевлённой, полной новых честолюбивых замыслов. Она решила непременно заявить свою музыкалку на конкурс негосударственных внешкольных образовательных учреждений. Кроме того, следовало добиться аттестации Юрия и двух юных преподавательниц без высшего образования в качестве педагогов-музыкантов. Это добавит молодому и малочисленному пока коллективу очков перед маститыми и прочно стоящими на ногах. Традиционный конкурс музыкантов тоже обещал быть захватывающим событием с интригой. Конечно, слишком большая дерзость – представить на него шестилетнюю пианистку Розочку и импровизатора-самоучку Юрия, но ведь и шанс такой, популяризировать свою деятельность в музыкальном сообществе города, упускать не следует. Мэтр обещал пособить в закулисье.

Сандра Горги, черноглазая девчушка восточной национальности, встретилась ей в коридоре теребящей вьющийся кончик косы.

– Сандра, ты не на занятии?

– Нет…

Кэтрин подёргала ручку двери, за которой сейчас по расписанию должен был идти урок Юрия. Сходила на вахту за ключом, впустила растерянную ученицу. Повторили выученные пьески, разобрали новые ноты. Кэтрин уловила в манере игры Сандры Юрины чёрточки. «Но почему же он не на работе?» Звонкий колокольчик позвал из классов. Кэтрин здоровалась с коллегами и детьми, в общем потоке спеша в учительский зал. С удивлением услышала: «Так он уволился, вот заявление». Надежда Робертовна достала из столика лист. Там стояло: «…в связи с отбытием на воинскую службу».

В крайнем недоумении Кэтрин звонила Ольге. Та расстроенным голосом подтвердила: да, призвали, вот видишь, как бывает…

Обычно сдержанная, Кэтрин в этот раз не находила себе места. У неё столько планов было связано с Юрием, она так привыкла видеть его три раза в неделю в своей музыкалке… Как же так может быть, что недавно обретший зрение человек вдруг становится солдатом? Этого нельзя было допустить, это неправильно, противоестественно и глупо! Тонкие музыкальные пальцы – не для оружия! Огород, земля – пусть, это созидание и польза. Но оружие – это смерть.

Рядовым разрешали общаться с родными не более десяти минут в день. В остальное время мобильники запирались в специальную камеру с ячейками. В случае марш-броска, полевых учений связи не было несколько дней. И тогда в голову лезли всякие мысли.

Юрин надтреснутый голос был скуп на эмоции, спрашивал о дочери и как растёт картошка в огороде. Тётя Зина, Ольга и Юлечка поочерёдно подносили к уху мобильник. Малышка удивлённо поднимала белёсые бровки и на вопросы отвечала, повторяя за отцом отдельные слоги. От себя многократно добавляла только: «Папа, домой-мой-мой!»

«Юра, ну как ты?» – в сотый раз спрашивала тётя Зина, украдкой сморкаясь в платочек. «У нас всё хорошо, мы очень тебя ждём!» – рефреном звучало фальшиво-бодрое Ольгино. Кэтрин лишь однажды уступили эти драгоценные минутки. «Юра, это неправильно! Они не могли забирать тебя!» Её голос звенел от волнения. «Я вернусь, это быстро, жаль, что подвёл тебя с музыкалкой…» Связь прервалась, от высказанного двоюродной сестрой протеста Ольга словно очнулась.

– Ты тоже считаешь, что его не должны были призывать?

И уже вместе они бегали по кабинетам людей в погонах, прорывались сквозь очереди и возмущения, кричали, доказывали, доставали справки и ходатайства, предъявляя всё новые аргументы, не исключая и верещащую Юлечку. И уже один важный чин согласился оказать протекцию, выразительно моргнув Кэтрин, и она готовилась прийти к нему через неделю с конвертом…

Генка, новоиспечённый муж Кэтрин, страдал, про себя ухмылялся и испытывал унижение.

Юрий вернулся через полгода, в аккурат в свой день рождения. В цинковом гробу. Ольга и Кэтрин, обнявшись, рыдали у могильного холмика. Тётя Зина попала в больницу с сердечным приступом.

– Ну нет! Я это так не оставлю! – сверкнули гневом чёрные глаза Кэтрин.

Подобрав слёзы, оправив костюм, решительная и грозная, чеканным шагом вошла в приёмную важного чина, и секретарь даже не осмелилась воспрепятствовать, хотя в кабинете кто-то был.

Чин на полуслове прервал разговор и знаком удалил собеседника.

Кэтрин холодно выслушала его невнятное блеяние – выражение казённого сочувствия.

– Я требую провести служебное расследование!

В ответ – обтекаемые многословные фразы, ничего конкретного, отвлекающие, успокаивающие. И вдруг он нашёлся, вспомнил, заметно повеселел:

– Так вы же ему даже не родственница!

От неожиданности Кэтрин порывисто села. Появилось желание закурить и, размышляя, пустить в сытое противное лицо клубы дыма. Сигарет при ней не было – давно бросила. Чин тоже сел, в нетерпении дёргая кадыком.

– Доверенность от родственников устроит?

Иезуитски сощурился и отрицательно покачал головой. В дверь кто-то сунулся.

– Я занят! – вышло визгливо, с фальцетом. Явно хотел расставить все точки над «и» немедленно.

– Что нужно сделать родственникам для проведения расследования?

– Послушайте, в рапорте всё изложено предельно ясно. Это банальная пневмония. Простыл на учениях, пришлось лежать на земле, в лазарет сразу не обратился.

– Почему тогда в закрытом гробу?

Чин поиграл бровями, неопределённо хмыкнул. Нажал клавишу на пульте.

– Соедини меня с воинской частью номер…

Говорил отрывисто, внимал долго, отгородившись от Кэтрин. Она напряжённо вслушивалась. Досадливо крякнул, удержавшись от ругательства, грохнул трубку на рычаг.

– Вскрытие делал пьяный. До этого божился, что бронхит, диагноз надёжный, грешил на слабый иммунитет и что какая-то инфекция прицепилась. Упёрся рогом: не могла пневмония развиться так быстро. А чего не могла, столько дней прошло. В общем, вскрыл грудную клетку, а там очаг в лёгких. Не снёс позора, махнул спирта и принялся исследовать все органы, распахал от и до. Не мог из-за лёгких только умереть так быстро, и всё тут! А чего не мог, дохлятик же с панкреатитом.

Юра – дохлятик?! Кэтрин хорошо помнила его широкие плечи, спортивную крепкую фигуру. И о панкреатите никогда не слышала. С ним призывают служить?

Чин спохватился, что сболтнул лишнее. Сделал нетерпеливый выпроваживающий жест.

– Всё, девушка, всё, идите с богом. Сами видите, некого наказывать.

Клокотавшее в ней негодование, помноженное на боль утраты, гнало вперёд: разыскать виновников трагедии, предать суровой расправе, если надо – поставить на уши самых влиятельных лиц. Добиться правды и возмездия! Правда оказалась банальной. Причина смерти, действительно, скоротечная пневмония.

Глава 3. Кэтрин. Матроски

На стене у тёти Зины в рамочке висела детская фотография Юрика. Этот портрет сделали после его отъезда: увеличили маленькую фотокарточку, которая уцелела после пожара. И то лишь потому, что тётя Зина всегда носила её на груди вместе с ладанкой и маленькой иконкой. Серьёзный пятилетний мальчик в круглых чёрных очках держал обеими руками деревянный кораблик с парусами. Русая стриженая чёлочка выбивалась из-под бескозырки «Варяг» с ленточками, матросский воротничок дополнял «форму».

Кэтрин часто забегала проведать и ободрить Юрину родственницу, могла до бесконечности слушать рассказы о его детстве за чашкой чая с вареньем. Взгляд её нередко застывал на портрете. Маленький, а лицо напряжено. И руки вцепились в кораблик, словно кто-то сейчас отберёт.

– Катя, так ведь и вправду отобрали! Купила я ему этот кораблик у мужичка на базаре. Чтоб дома в тазике запускать. А он захотел там, где ребята, за воротами. Положил в ручей, а кораблик так скоро поплыл, что я и оком не успела моргнуть. А ниже по течению мальчишки запруду устроили, там кораблик и очутился. У них-то все самодельные были, из щепок или бумаги, а тут вдруг – такой красавец приплыл! Юрик возгласы их восторженные услыхал, заплакал. «Пойдём, – говорю, – мальчики нам отдадут твой кораблик!» Да не тут-то было. Вцепился один, на язык такой бойкий оказался: «А чем докажете, что ваш? Мы его нашли! Что упало, то пропало!» Я со всем своим педагогическим опытом еле убедила вернуть игрушку. А Юрочке в утешение сшила эту матроску и купила бескозырку. Долго он с ними не расставался, наставлять рукава пришлось не раз. А кораблик только во дворике нашем запускал, и потом его у постельки своей клал, когда спать ложился.

В ателье Кэтрин не спеша выслушала все новости. Дела шли в гору, заказы в преддверии Нового года не переводились, постоянные клиенты тоже захаживали. И прежде немногословная, владелица рассеянно покивала и присела за свободную машинку. Вероятно, кто-то сегодня болел или отпросился. Чуть слева от неё шилось детское платьице, белое в синих горохах. Ткань легко скользила из-под лапки машинки.

– Скажите, а у кого-нибудь знакомые мальчики носили в детстве матроски?

Улыбки на удивлённых лицах, единодушная реакция:

– Да… А как же!.. И у меня…

Швейные машины умолкли. Работницы, точно только этого и ждали, принялись наперебой рассказывать, как мальчишки гордились своими матросками, с каким трудом их можно было достать в магазине и как все завидовали, если кому-то мать разрешала носить без повода, в любой день.

– А почему мальчишки? У меня тоже была матроска, специально под синюю юбку.

– А помните, во времена Чехова даже и у девочек постарше была такая мода, у гимназисток, кажется. На старинных фото часто встречается.

Кэтрин за час узнала столько всяких подробностей о матросках, что ни одна энциклопедия не сообщила бы ей больше. И идея возникла как бы сама собой…

У постоянного поставщика Кэтрин тут же заказала большую партию подходящей ткани. Решили шить матроски, бескозырки, клёши для мальчиков и юбки нескольких фасонов для девочек. В расчёте на новогодние утренники и карнавалы.

Первой моделью Кэтрин выбрала племянницу Юлечку. Ярко-синяя юбочка в складку, белая с полосато-синим воротом и нарукавниками матроска. На подоле и нагрудном кармашке вышиты золотом якоря. Тётя Зина обняла внучку и расплакалась: сходство с Юрием бросалось в глаза. Устроили малышке фотосессию и отправили снимки с рекламным слоганом в местные издания. На окно-витрину ателье девочку в матроске поместили тоже. Впрочем, с демонстрацией ребёнка переборщили: после «рекламной кампании» Юлечка один только раз согласилась надеть матросский костюм – сдавшись на новогодние посулы бабушки Зины.

А Кэтрин… Возможно, её это вылечило. Кэтрин проводила швей домой, а сама после закрытия ателье принялась строчить на машинке. Сегодня пришёл основной заказ ткани, и успели сделать раскрой на несколько размеров. Под утро на столе возвышалась гора готовых матросок. Сквозь строчки и синие полоски мелькало перед Кэтрин Юрино детское лицо с фотографии. Когда её глаза уже слипались, он вдруг заулыбался и сказал, что это для него самый лучший подарок.

Утром Ольга позвонила и спросила, пойдёт ли Кэтрин с ними в церковь и на кладбище – сегодня сороковой день.

Они утоптали снег вокруг могилы, перчатками смахнули с холмика, обнажая мёрзлую землю. Оля положила красные гвоздики. Кэтрин распахнула сумочку и достала новенькую матроску. Сбегать за корабликом она не успела. «Юрочка, я обязательно принесу тебе деревянный кораблик!» – пообещала мысленно. «Папа!» – пронзительно закричала Юлечка, увидев на кресте знакомое фото. Испуганная криком, с ближайшего дерева сорвалась какая-то большая птица, роняя с веток клочки снега, и ринулась прочь.

Глава 4. Сергей и собаки

Наверное, в восемнадцать Серёгиных лет это было блажью. Но поступить иначе не получилось.

Он шёл с работы мимо гаражей и полуразрушенных сараюшек, где прежде местные жители разводили всякую живность: кролики, поросята и даже гуси, а также курочки и козочки паслись то и дело в рощицах и на лужайках. Хозяева жили в пятиэтажках поблизости. Было время, когда массово засаживали картошкой отбитые у чертополоха и тимофеевки пустыри. Когда клубни становились весомыми, на общественных началах даже организовывались дежурства по ночам.

Но штука в том, что всё это – и боровки с картошкой, и сарайки с живностью – было самопальным, никак не оформленным. И предсказуемо настал момент, когда местные власти приказали ликвидировать самострой и посадки.

Притулившиеся с тыльной стороны гаражей, покинутые и полуразвалившиеся, постройки стали временным приютом опустившихся личностей. Когда ими заинтересовалось расположенное неподалеку отделение милиции – костры в соседстве со стихийными горами хлама представляли угрозу – бомжи нашли для себя более скрытные пристанища в чаще рощ, коих на окраине города было предостаточно. А на смену людям пришли такие же вольные и свободные в выборе жизненного пути собаки.

И вот сейчас Серёга наткнулся на выводок: несколько резвых и толстых щенков в сопровождении двух среднего размера дворняжек. Мамки были чёрные; та, что повыше, с короткой шерстью, другая кудрявая. И щенки преобладали чёрные, некоторые с белыми или коричневыми пятнами. Детвора резвилась на вытоптанной травке, возле мисок: всегда находятся сердобольные старушки для таких случаев. Мамки держались поодаль, не препятствуя Сергею подойти и оглядеться. Заржавелый остаток сарая, с провалившимся верхом и без дверей, зиял внушительным подкопом. Именно там вывели потомство собаки. Им повезло ощениться в конце тёплого и сытного лета.

На развёрнутые бутерброды семейство не набросилось, барбосики явно были сыты и желали поразвлечься. Беззаботные щенки весело возились и повизгивали, ловя Сергея за протянутые пальцы, охотно подставляли вихрастые загривки и молотили короткими тонкими хвостами. Они были уже вполне самостоятельными и явно нуждались в обретении хозяев. Сергей кинул куски взрослым собакам, которые стояли в отдалении и не решались подойти на его призывы. Тряся отвисшим выменем, подруги сжевали хлеб с колбасой.

Назавтра Сергей застал всё семейство посреди тропки. Неподалёку в роще компания жарила шашлыки и, видимо, мамки вывели деток для обучения хлебному промыслу. Впрочем, подойдя ближе, парень увидел, что трапеза подходила к концу, щенки довольно облизывались, а кто-то продолжал ещё сладко хрустеть. Серёгины сосиски успеха не имели, он почистил их от оболочки и сложил возле норы.

«Который – кудрявый или гладкий?» – думал парень, засыпая в тот вечер. Он выбрал чёрную, с толстыми лапами и подпалинами на животе, похожую на овчарку, гладкую девчонку. На шее под мордой извивалось подобие кокетливого галстучка. По большому счёту, внешность значения не имела. Но кудрявые длинношёрстные красавцы наверняка приведут мать в ужас обилием шерсти во время линьки.

Как отнесутся мать и отец к новому жильцу, Серёга даже не думал. Он просто знал, что один из барбосов, встретившихся на его пути, непременно поселится в их опустевшем с переездом сестёр доме. И ему, младшему баловню, родители не станут перечить. К тому же, отношение к Джиму показало: собак в их семье любят.

Только полгода и пришлось им пожить вместе. Лжеовчарка Альма из толстого увальня превратилась в долговязого подростка и неузнаваемо вылиняла: прежде совершенно чёрная голова теперь стала коричневато-рыжей, как и лапы. Если бы не фото, поверить в такие метаморфозы было непросто. «Вот и дворянское происхождение вылезло!» – смеялась Светлана. Изменился под влиянием обожания и характер зверёныша: злобное рычание и хватание за пятки (очевидно, следствие жизни в большом коллективе) остались в прошлом, жизнерадостный зверёк теперь готов был дружить с каждым человеком и каждой встречной собакой.

Вскоре Серёгу призвали в армию. И как-то само собой получилось, что Альма выбрала на роль новой хозяйки Ольгу. Тётя Зина и Юля были рады.

Глава 5. Маришка и Ольга

В каникулы, как и обещала, Марина привезла своего негра знакомиться с родственниками. Реакции следовало ожидать: восторга эта партия не вызвала, так что, остановившись в гостинице, Марина и Ортего поступили разумно.

Посидели, конечно, за общим столом у Гладковых, ведя «светские разговоры» о погоде и вкусности приготовленных Светланой и Мариной блюд. Потом утомлённый вниманием новоиспечённый муж отсиживался в номере у телевизора. Его «половинка», перебегая из дома в дом, общалась с родственниками и старыми друзьями. Забежала к сестричке, потетешкалась с Юлечкой, поговорила и повздыхала с тётей Зиной о Юре.

Потом новая, благоухающая дорогими духами, повзрослевшая Маришка отозвала Ольгу в сторону. Они присели на лавочке во дворе.

– Сестрёнка, знаешь, с кем я недавно познакомилась?

У Ольги непроизвольно сверкнули глаза.

– То есть это ещё не все сюрпризы?!

– Это совсем другое, – отмахнувшись, нахмурила хорошенькое личико Маришка и нехотя уже продолжила: – Меня нашла в «Одноклассниках» жена нашего дедушки!

Ольга не смогла сдержать возглас изумления. Вихрь эмоций пронёсся в ней.

– Какого дедушки? Из Сибири? А маме ты сказала?

– Да мама слышать об этом хочет ещё меньше, чем об Ортего.

Маришка шумно вздохнула, но событие было такого масштаба, что в одиночку не справиться точно. Легко откинув завиток чёлки, защебетала с воодушевлением:

– Олечка, ты бы видела, как они живут! Конечно, из Сибири они давно перебрались в Москву, у них такая «двушка», что нам и не снилась, всё по высшему разряду. Дед, сразу видно, чел без промаха. Чутьё у него на конъюнктуру.

– Как же им удалось так устроиться?

– Да там что-то с акциями связано, я в этом не очень разбираюсь. Слушай, Оль, но какая ж у него жена! Выглядит лучше мамы, ухоженная, одевается с шиком, а какие манеры – ну, прямо из дворца! И обстановочка у них…

– Внучатая мачеха – или кем она там нам приходится? – тебя явно околдовала! – с сарказмом поддела Ольга. Ей очень не понравилось замечание в адрес мамы. Маришка нервно хихикнула.

– Ты мне лучше – что там с акциями, как так получилось, расскажи.

Маришка поджала губки – ей явно хотелось в красках поведать о новообретённых родственниках. Но раздражать сестрицу она не стала. А то чего доброго останешься совсем без единомышленников. Что скверно и недальновидно.

– Ну, когда завод перевели в акционерное общество, дед был не последним человеком и вовремя подсуетился, получил большой пакет акций. На собраниях у него много голосов всегда было, а это невыгодно более крупным акционерам. У деда характер крутой, они вдоль, а он поперёк, да и ещё другие его поддерживают, чтобы насолить начальству. В общем, предложили ему продать эти акции, а он хорошую цену запросил. И оказался в шоколаде. Потому что быстренько свою квартиру продал и смотался в Москву, а на заводе такие разборки начались, что кого-то даже постреляли. А потом перекупили, переделили, развалили всё, и теперь уже от завода только рожки да ножки остались. А дед на пенсии живёт себе припеваючи.

– Так ведь он совсем древний уже, наверное!

– Нет, ты знаешь, он таким бодрячком, на жену покрикивает, совсем не развалина. У него юбилей скоро, семьдесят пять. И он очень хочет, чтобы все мы, родные, приехали его поздравить, чтоб было полноценное торжество. А мама… Ну что там за старые счёты и обиды, я не понимаю!

Ольгино ухо с неудовольствием уловило капризные нотки.

– Марина, ты ведь читала письма нашего прадеда, у Зориных, помнишь? И наверняка слышала не раз, как дед обошёлся со своими детьми. Чему ж тут удивляться.

– Знаешь, Оля, мне всегда казалось, что это просто какое-то недоразумение. Мало ли кому что показалось. В детстве, конечно, всё острее воспринимается. Я думаю, это субъективный взгляд. Павел очень любил своего деда, раз тот его воспитывал до шести лет, а мама их могла умереть от разных причин, тогда медицина была куда хуже нынешней. Например, мастит запустила или застудила что-то. Может, не надо было деда бросать, он же их один поднимал и как мог, старался. Экономный он, конечно, но ведь хозяйство так и надо вести. Может, он им на будущее копил, на учёбу, на свадьбу, как тогда принято было. А они сами хороши оказались – мама замуж в семнадцать лет выскочила, даже мед свой не закончила ещё. А Павел вообще отличился… Нет, я ничего не имею против такой сестрёнки, как Кэтрин, но всё-таки, согласись, история весьма пикантная.

Ольга против воли тоже прыснула в ладонь. Десятиклассник, соблазнивший учительницу, да ещё иностранку – это во все времена не рядовое событие. Можно только догадываться о городских слухах, сопровождавших отъезд Павла, и о возникновении местных легенд. Но дед… Ненависть к нему была впитана чуть ли не с материнским молоком. В семье поминали о нём чрезвычайно редко и всегда негативно.

1 2 3...7 >

На страницу:

Перейти

1 из 7

Полная версия

Щясте. Роман-лего

Другие книги автора