Блистательные сцены жизни. Трагедия дель арте

– Вы что-нибудь понимаете?

– Тебе пожал руку наш президент. Мы летим в Ариану.

– Зачем?

– Тебя хотят представить там как героя Крайны. Как борца за нашу свободу.

– А кто эти люди? – Он кивком обозначил встретившую их группу сопровождения.

– Всего лишь охрана, – сказала она.

Столица Арианы встретила их морем огней. Их препроводили в отель и оставили одних. Назавтра должен был состояться приём у Главного Арийца. Его будут просить о помощи, – объяснила женщина. Впрочем, всё это было ему безразлично. Он плыл по течению. И когда она, раскрыв постель, предложила ему себя, он не отказался от столь дорогой услуги.

Возможно, именно эта ночь, если не само время, что-то вершившее в его сознании, сорвала часть пелены, застилавшей память. Поутру, когда открыл глаза, он увидел склонившуюся над собой жену. Они обнялись

С этого момента процесс его выздоровления устремился к одной только ему ведомой цели. На приёме в каком-то небольшом круглом кабинете он, к своему удивлению, обнаружил рядом с собой президента своей родной Крайны, хорошо ему знакомого по фотографиям и телепередачам, в которых тот всё время кому-то угрожал. Но подлинным потрясением стало пожатие руки чернокожего Вождя Арианы – Главного Арийца, правителя самой могущественной страны мира. Несмотря на широкую белозубую улыбку, тот показался ему печальным.

Жена сказала позже, что причиной тому, верно, их бедствующая, подвергшаяся агрессии Крайна. К тому же какие-то бандиты сбили там недавно пассажирский самолёт. Ариец обещал помочь оружием и деньгами

Вот оно! При слове «оружие» перед его глазами вспыхнула и вовсе ослепительная картина. Он ощутил себя в кабине своего истребителя, с которым успел сроднится за то время что осваивал его в учебных полётах. Они были одним телом. Это было восхитительно! Он летел! Он знал, что должен выполнить какой-то приказ. Как он мог забыть! Это был личный приказ президента Крайны! Он взглянул на дисплей радара, там уже возникла цель, которую он должен был поразить. Он забрал её в квадратные скобки. Таков был приказ. В качестве оружия выбрал ракету с тепловым наведением. И нажал кнопку пуска.

Ракета быстро ушла вперёд, он следовал за ней под углом более сорока пяти градусов по отношению к земле. Он перешёл на визуальный поиск, и вскоре выбранная цель возникла на экране. Это был гражданский пассажирский самолёт. Боинг. Он шёл восточным курсом на высоте не менее девяти тысяч метров

Взрыв не заставил себя ждать. Сверкающая игла разломилась на несколько частей и рухнула вниз, разбрасывая и увлекая за собой какие-то цветные горошины. Это были пассажиры. Люди.

Вся эта картина мгновенно пролетела перед его мысленным взором в тот момент, когда экскурсовод подвёл его с женой к ограждению смотровой площадки на крыше одного из небоскрёбов города.

Он вдруг ощутил непреодолимый порыв к полёту. Он хотел присоединиться к тем, что по воле его должны были обрести сейчас своё последнее прибежище – землю. Он шагнул на парапет ограждения и, раскинув руки, ринулся вниз.

Снайпер

Мальчиком Коля Титаренко любил развлекаться тем, что мастерил рогатки разных размеров и фасонов и с их помощью уничтожал воробьёв как созданий – он считал – абсолютно бесполезных в природе. Доставалось и другим птичкам, залетавшим по неосторожности в их подворье. С годами его охотничий азарт окреп и приобрёл более цивилизованные формы. Отец подарил ему двустволку и обучил основным приёмам с ней обращения. Скоро он выучился бить уток влёт и даже дуплетом.

Прошло время. Николай получил охотничий билет, лицензию, в его арсенале появился карабин. Но охота не стала для него промыслом. Скорей это была игра – ему нравились живые мишени. Для него это был своеобразный тир на природе, где вместо «бегущего оленя» возникали зайцы, лисицы, кабаны и другие обитатели леса. Всё по закону и в своё время. Он не злоупотреблял своими правами. Но его излюбленными соперниками в этой своеобразной игре стали волки. По отношению к ним он не испытывал жалости.

Окончив школу в Межгорье, Николай поступил в киевскую Национальную академию внутренних дел (НАВД) на факультет Права. Его краткая биография, попав на стол приёмной комиссии, сразу обратила на себя внимание академической спортивной общественности, в результате чего он сразу был включён в институтскую команду биатлонистов. Проявив себя как настоящий снайпер, он вскоре был избран её капитаном. Это был сезон 2008—09 годов. В этом же сезоне он одержал 12 побед и установил рекорд по количеству золотых подиумов за один кубковый сезон у мужчин. За что, в частности, получил гражданство Соединённых Штатов Арианы, где проходили соревнования.

К тому времени он уже окончил учёбу и, решив покончить со спортом, занялся бизнесом. Пользуясь статусом резидента, открыл адвокатскую контору в Вильямсбурге, щтат Вирджиния. В этом небольшом живописном городке нашла приют довольно многочисленная крайновская диаспора.

Дела его шли неплохо. Но почему-то тянуло на родину. К тому, пора было создавать семью, однако сколько он ни оглядывался вокруг, его глаза не встречали привлекательной матримониальной картины. Русская кровь была здесь чем-то подпорчена, отчего молодые женщины выглядели какими-то бесцветными, безжизненными, да и те были наперечёт. Вскоре он понял, что никому не нужен. Кто был, знает как уныла американская глубинка. На русского человека она нагоняет смертельную тоску, от которой избавиться можно только одним способом – бежать.

И он побежал. Аэропорт имени Джона Кеннеди – Киев-Борисполь, бурлящий Майдан. Это была его стихия! Он вдыхал воздух свободы!

В самолёте он познакомился с молоденькой стюардессой и решил не откладывать дело в долгий ящик. Она была прелесть как хороша! Сразу по прилёту они поехали в гостинцу «Украина» и сняли номер люкс. Оксана была коренной киевлянкой и намеревалась наведаться домой, повидать родителей. Но он не отпустил – когда вышли из салона самолёта и спустились по трапу. он на глазах у изумлённых пассажиров опустился перед ней на колени и попросил руки.

Он был неотразим. Американский бизнесмен! Свой, родной, русский! Для неё все украинцы были русскими. На русском ведь говорили. Она на секунду замялась – и сказала «да»!

Едва они успели расположиться в номере, раздался осторожный стук в дверь. Николай открыл. На пороге стоял маленький невзрачный человечек с голым черепом и глазами умалишённого. Он представился:

– Комендант майдана Семён Подрубий.

Они обменялись рукопожатием. Николай жестом пригласил гостя в комнату, но тот отказался, сославшись на занятость. Помолчали.

– Я знаю кто вы, – сказал новоявленный комендант, – и очень хотел бы поговорить с вами наедине. Нам нужна ваша помощь.

– Помощь? – Николай искренне удивился. – Но чем я могу…

– Это очень деликатный вопрос, – гость помолчал, – я не хотел бы при даме. Вам не трудно подняться ко мне? Это всего лишь этажом выше.

Американский бизнесмен Николай Титаренко был немало удивлён столь настойчивой просьбой. Однако в голосе визитёра звучал металл. И он, уже почувствовав неладное, решил не возражать.

Когда они ушли, Оксана подошла к окну и посмотрела вниз, на площадь, где гудел майдан. Её охватил страх, происхождение которого она вряд ли смогла бы объяснить. Она давно не была в центре Киева, и то что увидела было сверх её понимания. Она позвонила домой. К телефону подошёл отец.

– Ты где? – спросил отец

– Я остановилась в гостинице «Украина». Я выхожу замуж.

– Играите свадьбу? – в его голосе прозвучали нотки сарказма. —А почему без родителей?

– Папа, я всё объясню, – она ощутила ещё большее беспокойство.

– Если хочешь застать нас в живых, немедленно домой.

Отец бросил трубку. Раздались гудки отбоя.

Николай всё не возвращался. Она нервно ходила по комнате. Курила. Отдушина всех стюардесс в мире. Достала маленькую походную фляжку, сделала несколько глотков коньяка. Назревала нештатная ситуация. Это как в полёте, когда вдруг вошли в турбулентность. Или не выпустились шасси. Она всегда была к этому готова. Его телефон был недоступен. Она машинально бросила взгляд на циферблат настенных часов, где высвечивались день и месяц года. Там значилось 17.02.14. Вечер. Она собрала дорожную сумку, заперла номер, отдала ключ портье и поехала домой.

Она вошла в квартиру, отперев своим ключом. Отец собирался на дежурство в ночь. Обнялись. Мать прижала её к груди и долго не отпускала. Мать не любила её работу. Говорила – транспортный молох. Оксана смутно представляла себе этого «молоха», но лишних вопросов не задавала. Главное – есть работа. Это ведь важнее всего. И не всё ли равно как она называется.

Отец ушёл, ни о чём её не расспрашивая. Не было времени. С матерью они проговорили до поздней ночи.

Утром следующего дня отец не возвратился домой как обычно к девяти часам. Мать забеспокоилась, включила телевизор. Передавали новости. И вдруг как гром с ясного неба – людей на майдане начали расстреливать снайперы! Никто не мог понять откуда ведётся огонь. Били как в протестующих, так и в милиционеров. Били по ногам, ближе к вечеру – на поражение. Отец всё не возвращался.

Командир подразделения милиции «Беркута» – он был убит одним из первых выстрелом в голову. Но они ещё не знали об этом.

Оксана пыталась дозвониться Николаю, но тот был недоступен.

Она вернулась в гостиницу. Там его тоже не было.

Часто случается так, что человек узнаёт нечто – сам не зная откуда. Какое-то смутное подозрение стало завладевать ею и постепенно окрепло, превратившись в уверенность. К тому что происходило сейчас на майдане имеет отношение её жених, американский бизнесмен Николай Титаренко. Она ещё не знала о смерти отца, но тень её каким-то таинственным образом уже накрыла её своим чёрным крылом. Она стояла окаменевшая у окна, наблюдая за царящим на площади побоищем. Устав, легла на кровать прямо поверх постели и замерла. Она ждала. Она потеряла ощущение времени. Знала только, что нельзя опоздать на рейс. И когда он вошёл, она посмотрела на часы. День склонялся к вечеру. Надо было спешить.

Он молча прилёг рядом с ней. Она подумала – если б рядом легла мраморная статуя, то и от неё можно было бы ждать больше тепла.

– Это ты? – спросила она.

Он молчал. Он правильно понял её вопрос: «Это твоих рук дело?»

И наконец заговорил.

– Их было трое. На двенадцатом этаже, в номере с окнами на площадь. Таком же, как наш. Мне дали армейскую винтовку. Тот которого ты видела давал указания. Второй кого-то там высматривал в полевой бинокль. И указывал цель. Рука. Нога. Рука. Нога.

Он помолчал.

– В конце дня он указал мне на милиционера из «Беркута» в чине майора и сказал: «Голова». Я сказал – нет! Тогда третий накинул мне на шею удавку и стал душить.

– Ты застрелил моего отца.

Она встала и начала одеваться.

– Мне пора на рейс. Пойдём, – сказала она.

Он молча повиновался. Она позвонила домой, попрощалась с матерью. Известий об отце ещё не было. Мать обзванивала больницы.

Когда приземлились в Нью-Йорке, Оксана получила известие: «Отец погиб».

Этого она не сказала Николаю. Сказала только: «Прощай». И скрылась в дамском туалете.

Но ведь он успел полюбить её! Успел понять, что только она теперь связывает его с жизнью.

Он не дождался её. Для лётного состава был предусмотрен другой, запасный выход.

Спустя несколько дней Николай Титаренко был найден мёртвым в собственном доме в Вильямсбурге, щтат Вирджиния. Он покончил с собой выстрелом в рот из спортивной винтовки. На его столе была найдена предсмертная записка: «Ты была моей первой и последней любовью»,

Полиция не смогла установить адресата этого послания.

6. Игуана – numero uno

Уже известный читателю Д. Брайден, подписавший чек в Нацбанк Крайны в качестве оплаты партии кокаина, был не кем иным как вице-президентом США (Соединённых штатов Арианы). Наркотик предназначался, как мы помним, для побуждения «майдана» к более активным действиям.

Прошло время. Джон Брайден, по его собственным представлениям, в качестве «куратора» Крайны одержал большую политическую победу. Теперь он запросто являлся в Раду, садился на председательское место и «рулил». Пользы от этого было мало, но ему самому прибавляло немало гордости. На родине он, в сущности, был не нужен. Предстоящие выборы не сулили ему ничего кроме бесславной отставки.

Было ещё одно обстоятельство, которое не то чтобы осложнило его жизнь, но некоторым образом изменило её. Это был кокаин, тот самый, немалая доля которого угодила в его собственный карман. Пристрастившись к этому зелью, Джон почувствовал себя намного более значительным, можно даже сказать – счастливым. Исчезла присущая ему с детства неуверенность в себе, часто накатывающий безотчётный страх, но что самое заметное – абсолютно испарилось чувство ответственности. Он, что называется, ощутил себя «охотником за головами».

В своём текасском ранчо он любил вечерами посидеть на открытой веранде перед входом в дом, полюбоваться закатом, поразмышлять. Очередная понюшка будила воображение, и оно, ничем не сдерживаемое, порождало самые неожиданные планы. Например, уничтожить восточную деспотию с помощью инопланетных летающих тарелок. И он таки решил эту проблему! Тарелки – перепрограммировать с помощью кибернетической атаки!

Но в тот вечер, о котором речь, когда родился другой план, катящееся к закату солнце необычайно красиво высветило невдалеке ночной загон, где паслись его лошади. Их было четыре – Пальша, Литува, Латива, Эста. Не удивляйтесь – имена были даны лошадкам неспроста. За ними стояли, как это ясно, названия четырёх европульских стран, отжавших от моря ненавистную восточную деспотию. Он сам объездил молодых кобылиц и очень этим гордился. План же состоял в том, чтобы «объездить» этих провинциалок – он даже не почитал их странами – всё с той же целью: уничтожить! уничтожить! уничтожить…! Эта мечта приводила его в экстаз.

На фоне гаснущего заката возникла и стала приближаться человеческая фигура. Это была его жена Изабель, по вечерам она обычно шла в загон проведать лошадок и дать им что-нибудь вкусное, пошептаться на сон грядущий. Когда она приблизилась, он, по обыкновению, отметил про себя – располнела, конечно, но всё ещё хороша. Типичная креолка – змеиная стать. Он было собрался сделать очередную заправку, но она мимоходом выбила у него из пальцев ненавистную ей отраву.

– Хватит!

– Но, Изабель….

– Сейчас принесу.

В это время дня он всегда переходил на виски. Она составляла ему компанию. Она ушла в дом и через минуту явилась с бутылкой первостатейного – как она сказала – зелья. Села рядом.

– Ну расскажи, как ты ещё придумал использовать своих лошадок-провинциалок?

– Так вот. Слушай. Ариана, то есть мы, направляем батальон спецназа в Пальшу. Чтобы этот болтун Эшка Кратер наконец заткнулся. Будто мы ничего не делаем для нашей обороны. Луска я сам обработаю.

– Кто такой?

– Председатель этого ничтожного европульского совета. Бывший премьер. Его дед служил в Вермахте. Они тогда считались немцами. На этом я сыграю.

Они сделали по глотку. Он подумал, что в бутылке было её собственное варево, но ничего сказал. Он слегка боялся своей креолки. Она была его четвёртой женой.

– Кэнду обяжем то же сделать в Эсте. Два батальона! Они всегда уклоняются от своих обязанностей. И этому долговязому недоноску Толстомбергу вставим фитиля, чтоб всё скоординировал как надо.

Они сделали ещё по глотку.

– Слушай, Иза, чего это ты наварила?

– А что?

– Берёт за горло.

– Не нравится – не пей.

– Наоборот! Ты настоящая мастерица! Дай-ка ещё глоток.

Они сделали ещё по глотку прямо из горла бутыли. Ночь сгущалась.

– Продолжаю. В Литуве прикажем навести порядок этой – как её – старой мохнатке Феркель. Три батальона! Может использовать беженцев. Пусть только нарядит подстать задаче.

– Тоже придумал! Да что она может? Даже одеться не умеет. Монах в серых штанах.

– Ничего, путь поработает. Мы ей поможем.

Из темноты выступил один из его молодых ковбоев, ведя под уздцы двух лошадей.

– Госпожа, – обратился он к Изабель, – нам пора.

– В чём дело? – Брайден недоумённо вскинул брови.

– Забыла тебе сказать. Я хочу посмотреть нашу отару на горном пастбище. Думаю, пора её возвратить на равнину.

– Но почему ночью? – Джон не скрывал своего недовольства.

– Дорогой! Такие дела делаются только ночью. Овцы более послушны.

– Ну ладно, дослушай. Лативу отдаём на откуп бритам. Четыре батальона горных стрелков. Недавно их старушка сказала, что надо готовиться к войне. Вот пусть и готовится.

– Гениально! Ты напомнил мне «Омерзительную восьмёрку» этого вашего бездаря Тарантино. Четыре на четыре! Блестяще! Дорогой, ты настоящий стратег.

– Но ты, однако, не патриотка. Кстати это мой любимый фильм.

– А ты забыл, что женат на иностранке? Я гражданка Мексики. С чего это мне быть патриоткой Арианы. А фильмец слабый, безвкусный. Разговорная пьеса. Как и твоя. Извини.

Изабель сошла с террасы. Ковбой подержал ей стремя и вскоре они скрылись в темноте.

Джон Брайден некоторое время ещё продолжал обдумывать свой план. «Пьесу» как сказала Изабель. Допил варево из бутыли. В такие ночи, оставаясь один, он любил навестить свою любимую игуану – королеву ящериц. Он встал, потянулся всем телом и отправился к вольеру. По дороге вспомнилась другая «разговорная пьеса». Он уже не помнил её содержания, а только стишок оттуда:

«Был юный гаучо по имени Бруно.

О любви он думал вот так:

Девушки – прелесть, овечки – смак

Но игуана – numero uno»»•

•Первый сорт

7. Полковник

Илюша Стрекалов с детства мечтал стать военным и только военным. Ничего удивительного – это была династия. Дед, штурмовавший Берлин. Отец – военный лётчик. Илюшу, к великой его радости отдали учиться и мужать в Саратовское суворовское училище. Это были лучшие годы его жизни. Так он всё чаще думал, работая в Главном разведывательном управлении Министерства обороны России. Это была рутина. Кто с ней сталкивался, тот поймёт. Сбор и обработка информации от иностранных резидентов – вот и все дела. От этого клонило в сон.

И когда заполыхала Украина, он понял, что пришёл его звёздный час. После недолгих колебаний он подал рапорт по начальству. Суть его сводилась к следующему: он уходит в отставку и как частное лицо отправляется туда, где его знания и опыт могут в полной мере послужить во славу Родины. Перед его внутренним взором стояли герои его детства и юности – Фидель Кастро, Че Гевара и даже один из недавних литературных кумиров – Эрнст Юнгер, который предстал пред ним в «Огненных грозах», а до того в возрасте семнадцати лет сбежал из отчего дома и завербовался в Иностранный легион. Это случилось в начале прошлого века, но ведь все войны одинаковы, новым бывает только оружие.

Министр обороны Донбасса, командующий объединёнными силами ополчения Донецкой и Луганской народных республик половник Стрекалов склонился над картой военных действий. Ему предстояло принять нелёгкое решение. В отдалении слышалась канонада – обстреливали центральные кварталы Донецка. Машина истребления, возрождённая неонацистами, работала исправно. Он подумал, что в истории войн появилась новая глава – она повествует о тактике, основанной на устрашении мирного населения. Но тут же сам себя и поправил – тактика выжженной земли была излюбленным средством варваров во все времена.

В штабной палатке сгустилась мгла. Он вышел под открытое небо. Вспомнилось из детства – «тиха украинская ночь, прозрачно небо, звёзды блещут, своей дремоты превозмочь не может воздух, чуть трепещут…» Дальше не помнилось. Мысли соскользнули на другое, болезненное. Великий Донбасс, подумал он, вскормил на своей груди ядовитую змею, отравившую Киев. Этому не было объяснений.

Он любил свой родной донецкий край, его холмистую степь, его небо, запах угля и дыма над шахтами и заводами. А больше всего любил людей Донбасса – гордый, непокорённый, золотой народ. Ему хотелось написать об этих людях с той любовью и уважением, каких заслуживал их самоотверженный труд.

Он присел под маскировочным навесом для полевой кухни. Закурил.

Как странно, где истоки, этой трагедии, случившейся на его родине? Покойный дед рассказывал, как они входили в освобождённые города и посёлки Донбасса в сорок третьем году и видели руины, пепелища, разорение. И видели усталых людей, но отчаяния не было на их лицах. Шахты были затоплены, подземный океан бушевал в штреках и лавах. Всё это надо было откачать, восстановить. И советские люди возродили Донбасс в четыре года. Вся страна пришла им на помощь. Донбасс восстал из пепла ещё краше, чем был раньше.

Вот о чём хотел написать Илья Стрекалов и не только об этом.

Не менее героической была его личная «севастопольская страда». Так ему нравилось называть этот период его жизни. Недаром его кумиром был легендарный Фидель, который с горсткой отчаянных храбрецов когда-то высадился на Кубе и освободил родину от ненавистного диктатора.

Подобно Фиделю Илья Стрекалов собрал отряд добровольцев, русских патриотов, готовых отдать жизнь за Россию, и весной 2014 года они переправились на утлой фелюге через Керченский пролив и под покровом ночи ступили на святую землю многострадального Крыма.

А через месяц, когда уже прошёл тот памятный плебисцит во славу независимости от презренной хунты, он сообщил в Кремль – «Крым наш!».

Нет, в отличие от Фиделя им выпала счастливая доля – ограничиться своим «вежливым присутствием». Не было сделано ни одного выстрела. Но пусть никто не думает, что это было просто.

Из темноты выступил человек в камуфляже. Шербан! Как он забыть о назначенной встрече! Право, забывается то, что выдаёт себя нежеланным. Они обнялись.

– Садись, – Стрекалов ладонью обозначил место рядом с собой на доске, служившей столовавшимся здесь бойцам. – Закуривай, – он протянул пришедшему пачку сигарет. – Как добрался?

– До разъезда на своей колымаге. А тут, что ж – рядом, через лесок, дорога знакомая.

Шербан закурил. Помолчали. Под брезентовый навес просочился лунный свет. Первым заговорил Стрекалов.

– Принимай дела.

Командир одного из соединений добровольческой освободительной армии Донбасса Никита Шербан был готов к такому повороту дела. Он знал, что недавняя контузия изводит друга головными болями, не давая возможности целиком отдаваться работе. Теперь, когда в их совместной борьбе наметился решительный перелом, когда армия хунты дрогнула и побежала, министр обороны вправе принять такое решение. Он с честью выполнил обязательства, взятые на себя перед лицом восставшего народа.

– Я тебя понимаю, – сказал Шетбан. – И не осуждаю. И ещё – спасибо за доверие.

– Да ладно тебе. Не первый день знакомы. – Стрекалов положил руку на плечо своего преданного, пусть и недавнего друга.

– Иди, отдохни в моей палатке. Завтра я подготовлю приказ о передаче полномочий. Премьер готов принять мою отставку. От отца нет известий?

– Нет, со Славинском никакой связи. Зато Максимка, брат мой близнец объявился. Отпустили его. Собирается к нам. А сестрёнка с детьми в Ростове.

– Кого предлагаешь на своё место?

– Ивана, шурина моего. Он хоть и в годах, но командир что надо.

Луна убралась за облачный полог. Начало светать. Они курили, молчали. Казалось, за всеми этими словами, призванными расставить по местам насущное, таится что-то ещё – главное, о чём легче вообще не говорить. Молчание прервал Шербан. Он потушил сигарету. Его пальцами сцепленные ладони тяжело повисли меж колен.

– Скажи, Илья, что такое вообще – Украина?

Стрекалов давно ответил себе на этот вопрос. А до него ответили многие другие. Что нация – это постоянно возобновляемое усилие, непрерывный плебисцит всех сущих в ней языков. А если один язык пытается убить другие, – нет нации, а есть только смута и гражданская война.

– Мы узнаем это, – он сделал паузу, – в тот день, когда прогоним хунту и вернём России Киев – мать городов русских. А завтра – на Мариуполь!

Они попрощались. Шербан ушёл в темноту. Полковник Стрекалов вышел из-под навеса и посмотрел на небо. На горизонте мерцала северная звезда. Канонада стихла. Туманилась утренняя роса, холодком пробежала по спине. Он поёжился, встряхнул головой, словно отгоняя тревожные мысли, и направился к штабной палатке.

8. Письмо

Старик писал письмо.

«Здравствуй, дорогой Сидор Артемьевич! Как ты там? Пишет тебе твой бывший ординарец Микола Шербан. Заставила меня взяться за перо большая беда, вновь пришедшая на нашу святую землю. В народе говорят – черный дьявол наслал. А то, что разразилась в России вторая гражданская война. Брат на брата пошел. Ты-то, верно, и первую помнишь, чай воевал ведь под знамёнами Василия Ивановича Чапаева. Но чтобы так – с самолётов бросать бомбы на мирные города и деревни, обстреливать их из артиллерийских орудий – такого ведь не было, правда? Ну, рубились, врукопашную, кто кого. А что бомбить – гибнут только женщины и дети, да старики вроде меня. Мне ведь уже девяносто четыре. Я смерти не боюсь. Но со мной рядом-то – дочь, внучка два правнука-подростка и еще правнучка – три годика. Их-то за что?»