Цикл Кверти. Ваше место в этом вагоне

Она посмотрела вниз и, действительно, небольшой треугольник ее простыни белел у края двери. «Как это я сама не заметила?».

– Вы, наверное, на что-то отвлеклись, и не заметили, – подсказал он, и это разозлило ее еще больше.

– И что теперь делать? – она снова от бессилия подергала ручку.

Наконец он шевельнулся. Спокойно поставил полупустой стакан на пол, отошел от косяка и наклонился к ней, все так же сидящей на полу:

– Давайте, помогу?

*****

Она опустила подножку и закрыла дверь вагона. Мельком взглянула в стекло на пустой перрон и отвернулась. Убедила себя, что сделала это случайно, ненароком. Поезд тронулся, и она вернулась к себе в купе.

Села и стала осматриваться вокруг. Ей все показалось очень смешным и забавным: судоку, недоеденное печенье, стаканы, ромашки… Почему?

«Наверное, он так и видел меня».

Но затем пришла другая мысль, более приземленная: «какой у меня беспорядок, надо прибраться…. Чтобы впредь простыней полы не вытирать». Мысль едкой само иронии вытеснила настроение весенней безмятежности, навеянного последними часами общения с Шурой.

«Хм…»

Расставляя на столике вещи, она наткнулась на стакан с водой, в котором стояли полевые цветочки. Ромашки, синюшки, колокольчики. На каком-то коротком полустанке он спрыгнул нарвать ей цветов, а потом, ничего не произнеся, подарил букет, добродушно улыбаясь своей озорной улыбкой.

Теперь, спустя столько времени проведенного вместе (хотя на самом деле знакомы они не более суток), она лучше узнала этого смешного солдатика. Он был совсем не похож на всех тех служащих или уже отслуживших, которых она видела на работе и в жизни. Добрый, веселый и… интересный, он излучал, не превосходство и самоуверенность, как она подумала сначала, а самодостаточное спокойствие и, как ни удивительно, веселую самозабвенность. Такой редкий набор качеств, для мужчины его возраста, не прошел не отмеченным ею, и поэтому, Вера Анатольевна (хотя он панибратски называл её Верунчик) прониклась к нему дружеской симпатией. Безусловно, она обязана ему за помощь с дверью, которую он быстро вернул в рабочее состояние. В благодарность за это пришлось угостить его действительно сладким чаем и своим овсяным печеньем. И пускай дело даже не в двери и ее починке, но ведь именно благодаря ей они познакомились, и даже сдружились – за чайными посиделками. Она с большим удовольствием слушала его армейские истории: временами хохоча над, вероятно, придуманными случаями из десантной службы, и искренне восхищаясь его, еще более вероятно сочиненным, рассказам о прыжках с парашютом. За несколько часов, проведенных в его купе, за маленьким столиком, уставленным чаем и всевозможными печеньями и пряниками, она, казалось, узнала этого случайного пассажира, намного лучше и больше чем многих людей, которых считала своими близкими подругами. «Удивительно целостный и хороший парень», думала про себя Вера Анатольевна, когда он заботливо добавлял ею чаю, с интересом рассказывая о городе, где он живет. Хм, он и в гости ее приглашал ведь:

– Вот ты, Верунчик, всю Россию уже объездила, каждый город знаешь, так?

– Ну что ты, какое там. Я же нигде не бываю, так только, проездом…

– Ну, так заезжай ко мне в Новгород, ты знаешь как у меня красиво! Приеду, с отцом дом достроим и тебе целую комнату выделим. Город – красота, Волга, лес – всё есть. На природу поедем!

– Смешной ты, Шурик!

Вера Анатольевна задумалась, поглядев на ромашки. «Повезет кому-то…». Она вспомнила, как внезапно он замолк и стал грустным, когда объявили его остановку. Он долго не говорил ни слова, только поджимал губы, а ей так хотелось смеяться, и обнять его, поцеловав в лоб. Так толком и не попрощавшись, он сошел на оживленный перрон своего города, да так и не сдвинувшись с места, стоял, не поднимая головы, провожая исчезающий вдали поезд. Только увидев его по другую сторону закрывшейся двери, Вера Анатольевна поняла, что его никто не встречал, и пожалела, что смеялась. И что не обняла.

Май

Который был час, она сразу не разобрала, хотя за два ночи перевалило совершенно точно. Она хрипло крикнула «Щас!» и поспешно застегнула пуговицы на рубашке. Обула тапочки и открыла дверь.

Свет из коридора был тусклый, и она не смогла разглядеть лицо пассажира, хотя определенно это был мужчина, явственно нервничающий.

«Наверно он долго меня тут будил. И чего ему?»

Со времени отправления уже прошло более двух суток, и если не считать приятного кратковременного знакомства с Шурой, весь путь на восток проходил обычно, рутинно. Были ненормальные пассажиры, которых приходилось усмирять, были крикливые детеныши безответственных мамочек, были скучающие алкаши, которые на каждой станции набирали пива и чего покрепче, и закрывались у себя в купе, заливая алкоголем однообразные часы путешествия. Но в целом все шло спокойно, без драк, ссор и криков, как это обычно бывает на таких долгих рейсах, когда есть много времени поговорить по душам со своими родными и близкими. Хотя, справедливости ради, скажем, что у Веры Анатольевны таких случаев и не бывало во общем-то, пожалуй, никогда. И пускай поначалу она их жутко боялась, но со временем не без разочарования сокрушалась, что даже какого-нибудь сорвавшегося пьяницы в ее вагоне не завелось.

«Снова все будут расспрашивать, и снова будет нечего рассказать. Я самая скучная проводница на свете. У всех что-то происходит, даже если это электричка Москва – Ярославль, а у меня…».

И вот посреди ночи этот назойливый стук. Такой бывает только в случае непредвиденного форс-мажора.

– Да… слушаю ва…

– Вы позволите войти? – голос был встревоженный, и совсем не сонный. Мужчина воровато обернулся на пустой коридор, и аккуратно вскользнул внутрь её купе.

– Это как пони… Пассажирам тут… Мужчи… – она, моментально просыпаясь, опешила от его бестактности.

– Пожалуйста, не прогоняйте меня. Выслушайте лишь, и, умоляю, говорите тише. Только сначала закройте дверь. – на этих словах он сам закрыл дверь и присел на её разложенную полку. Ей ничего не оставалось, как остаться стоять напротив, совсем рядом с ним. Она зажгла свет. Его лицо было желтым то ли от тусклой лампы ее купе, то ли действительно от какой-то тяжелой болезни. Он был широк в плечах, и ему было заметно тесно в ее маленькой комнатушке. Он ссутулился и говорил как будто в пол, хотя постоянно поднимал на нее свои глаза, единственное, что во всем его темном одеянии могло отражать свет. Взгляд был уставший и затравленный, хотя не без живого благородства, отметила про себя Вера Анатольевна, так как ничего другого примечательного в его внешности не было:

– Что произошло?

– Я вам все сейчас объясню…. Вас как зовут?

– Вера. Анатольевна.

Он мог бы в ответ представиться тоже, это было бы правильно и вежливо, но вместо этого, он, кажется, обрадовался:

– Какое красивое имя! Какое нужное…. Мне нужна ваша помощь, Вера.

«Из какого он купе…», – цепкая память на лица и даже имена Веры Анатольевна не очень хотела работать в такое неподходящее время, но лицо ей определенно казалось безосновательно знакомым.

«Кажется он из того купе, где одиночки едут».

Такое случается нечасто, пожалуй, даже совсем редко, однако на этом рейсе Вере Анатольевне один раз уже так повезло. Вернее, ее пассажиру. Представьте себе, самый долгий переезд на всю страну, и тебе не с кем слова молвить! Днями сидишь в пустом купе и смотришь в окно на бесконечные поля и пролески, и все это в совершенном, то есть полном одиночестве – ужас, какое невезение! Даже сама она – Вера Анатольевна, человек абсолютно одинокий и любящий уединение, сочла бы это наказанием, а тут… В этом кстати купе вчера ехал Шурик, благо ему было недалеко и он сошел уже через шесть с половиной часов. Слава Богу, с ума со скуки не сошел. От воспоминания смешного солдата у Веры Анатольевны потеплело на душе: «Вот почему он ко мне пристал со своими разговорами, мерзавец! От скуки!»

– Чем я могу помочь? – участливо, и даже с некоторой теплотой в голосе спросила Вера Анатольевна. А сама подумала «Надеюсь, он-то не со скуки ко мне заглянул». И одернула себя, мол, бред.

– Дело очень деликатное, мне неудобно вас просить, но у меня, кажется, нет выбора. – он совсем опустил голову, – Я попал в дурацкую ситуациию, и виноват в этом сам. Не буду вас нагружать ненужной информацией, в общем…. Как вы знаете через 24 минуты остановка… уже через 22.

Вера Анатольевна машинально взглянула на часы – действительно, скоро прибытие в Канск.

– Поэтому я и зашел к вам, наверное, уже многие не спят и собирают вещи.

Вера Анатольевна не поняла, это он объяснял ей свое поведение или задал вопрос, поэтому она на всякий случай ответила:

– Нет, немногие. Одно купе сходит, по-моему.

– Один? Это моя остановка. – пояснил он. – А других сходящих тут, получается, нет?

– Скольким тут нужно выходить, по-вашему? Все в Красноярске вышли – подавляя зевок, ответила она. – У нас, по-моему, ближайшие потом выходят утром, уже в Тайшете.

– То есть, никто не выйдет из вагона до самого утра? – в его голосе снова прозвучали непонятные волнения: то ли от тревоги, то ли от радости.

– Ну почему… Короче, дверь открываются в любом случае. – Она начала раздражаться, от непонимания ни ситуации в целом, заставившей ее проснуться на двадцать минут раньше, ни от своей роли в ней. – А в чем дело-то?

– Понимаете, это действительна моя остановка. – она внимательно смотрела на его усилия выдавливать из себя слова. – И меня там, наверняка будут ждать. – он снова затих.

– Молодой человек, если вам нужна моя помощь, говорите отчетливо и быстро, вы разбудили меня чтобы мямлить? Что вам нужно? – не вытерпела Вера Анатольевна. Кажется, на него подействовало.

– Да-да, только ради Бога, тише. – было видно как он собирается с духом, – как я уже говорил, я попал в дурную историю, и мне грозит в лучшем случае суд. Едва ли меня пожалеют и дадут хотя бы условное, поэтому я бы хотел избежать такого исхо…. О нет, не подумайте, я не убийца и не вор, нет! Я простой вальщик мяса. Я… дурак. У нас на рынке крышует один, Игоревский фамилия, вот он действительно в законе и все дела. В общем, там долго рассказывать, я с ним схлестнулся, вернее, даже не с ним, а с его отморозками бритыми. Слово за слово, мне бока помяли, и щеку вот. – он подставил щеку, где видимо должен был находиться след шрама, но в такой полутьме Вера Анатольевна ничего особенного не заметила. Она внимательно слушала, как он продолжал, – ну и я одному из них там сломал челюсть. Я не хотел, это вышло случайно, – он, будто, оправдывался, – и в общем, потом, спустя несколько дней у дома еще встретили, хотели поломать наверное, до конца. Но я опять, какому-то из них арматурой колено, вроде бы, перебил. Хорошо, родители в деревне живут, недалеко тут, сто километров, у них там дом свой, вот я от них и еду. – он снова замолк, как бы пересиливая себя. – У меня там под половичком в бане… вот, – он полез во внутренний карман пиджака, и вынул на свет, Вера Анатольевна ахнула – пистолет, и продолжил, причем уже ровно и почти спокойно, – вы не бойтесь, прошу вас. Я злого ничего делать не хочу, это, – он указал на пистолет, – обычный травмат, им покалечить можно, а убить нельзя. Ну почти. – он повертел его в руке.

– Уберите это немедленно!

– Я был в армии, держал оружие, – кажется, на нее этот факт не подействовал, поэтому он послушно спрятал пистолет назад внутрь.

– Короче говоря, меня там караулят сейчас. Они знают, что я на этом поезде еду и знают, что он через 15 минут прибывает.

– Давайте я сообщу в полицию? Объясню, вас встретят.

– Нельзя! Нельзя в полицию, у этого Игоревского свои люди и среди ментов, они его прикрывают, иначе он бы давно уже сам загремел. Прокурор тоже его человек, меня быстро загребут и в лучшем случае…. Хотя зачем им я в тюрьме? – он посмотрел сквозь нее вперед, глаза сделались стеклянным и потеряли свой блеск. – Скорее всего, так кончат.

– Зачем же вы туда возвращаетесь?! Как вы будете дальше там жить?

– Мне всего на один раз нужно домой заглянуть. Понятно, что путь мне туда заказан, но если сейчас они встречают меня тут, на станции, значит у дома сейчас должно быть пусто. Пока они поймут, что я сошел раньше или не сошел вообще… Это лишние полчаса. Мне нужна заминка во времени, чтобы я мог зайти к себе и собрать все необходимое. – он добавил спустя несколько секунд – я и пистолет взял, ну… так, на всякий случай. Вдруг все-таки поймают.

Они оба замолчали, думая о своем. Вера Анатольевна совершенно не представляла, как можно помочь в такой ситуации этому, кажется, совершенно незлому человеку, а сам он, вероятно, рисовал в своем воображении сцену, когда он сойдет с подножки поезда.

– У нас осталось совсем мало времени. Через двенадцать минут поезд прибудет. Я вынужден просить вас, Вера, открыть мне дверь.

– Что?! На ходу?

– Да, Вера. Не перебивайте только. Впереди, – он глянул снова на часы, минут через 7, будет достаточно крутой поворот. Поезд будет сбрасывать скорость. Железная дорога там идет на искусственном пригорке из гравия, с одной стороны заканчивается лесополоса, а с другой стороны уже виднеются первые загородные домики. Вы откроете мне дверь с внешней стороны поворота, чтобы машинист не увидел меня в боковое зеркало, когда будет смотреть на хвост состава. Я спрыгну, спрячусь в деревьях, пережду, пока вы проедете, и побегу к себе. У меня будет 5 минут времени, пока поезд приедет на станцию, минуты 2—3 пока они будут меня искать тут. – он запнулся. – Возможно, Вера, они будут спрашивать у вас обо мне. – он замолчал, но она и так поняла просьбу. Однако, он произнес неожиданное, – Пожалуйста, не верьте им. – он поднялся и взял Веру за плечи.

– О боже, да какая разница! Как вы будете прыгать? Я….я не могу, вы убьетесь!

– Надо подобрать момент для прыжка, поезд на повороте будет идти со скоростью 20—25 километров в час, не более.

– Но там же высоко! – она смотрела ему в глаза снизу вверх. Они снова блестели.

– Думаю, я выживу. Бывали высоты и пострашнее. – он улыбнулся. Впервые за все эти несколько минут в её купе. – Пойдемте, Вера, нельзя терять ни минуты. Поворот уже совсем рядом.

Они вместе вышли из купе. Вера Анатольевна, совсем ошеломленная, вся в смятении вышла первой, и тоже, как он, кинула взгляд назад на коридор, все так же безмятежно сонный и пустой. Дала ему знак, мол, можно, и он вышел. Они быстро прошли в тамбур и закрыли за собой дверь. Она стала у двери, а он остался чуть позади, контролируя в оба окошка возможное перемещение случайных пассажиров.

– Я вас еще раз убедительно прошу, одумайтесь. Давайте вместе что-нибудь придумаем! – Вера Анатольевна, совершенно не могла представить себе, какая жизненная ситуация может заставить такого хорошего человека бросаться прямо камни с идущего поезда. Она добавила – Прошу вас!

– Вера, вы чуткий человек, – он взял ее за руку, – я и не ожидал, что вы так сразу примите мою сложную ситуацию и поймете все, без лишних слов. Спасибо вам за это понимание и готовность. Но, честное слово, у меня другого выхода нет, мне нужно рискнуть сейчас, чтобы остаться в живых потом. Поэтому… – он показал взглядом на дверь.

– А куда вы потом? Как дальше? – она не сдвинулась с места, хотя в тамбуре, было очень ветрено, а на ней была лишь тоненькая рубашка.

– Соберу вещи и на север. На прииски какие-нибудь.

– На север?! – она даже расстроилась. – Как далеко…. Я надеюсь, вас там оставят в покое, и у вас все будет хорошо.

– Спасибо вам, Вера.

Больше говорить было не о чем, поэтому, во избежание неловкой паузы, Вера Анатольевна, развернулась к двери. Через несколько секунд холодный ночной ветер ворвался в тамбур и их голоса перестали быть слышны. Он что-то силился ей сказать, но перекричать ветер, в такую пору и в такой момент было неразумно. Поэтому он просто кивнул ей и кротко улыбнулся, а она стояла, потупив в растерянности голову, не зная, поступила ли она правильно, и спасет ли она этим человеку жизнь или, наоборот, толкает его на погибель. Через мгновенье поезд начал замедлять ход и входить в поворот. Вера Анатольевна пропустила его вперед, и он, взявшись за ручку, стал выглядывать из вагона. Огляделся по сторонам, сел боком на ступеньки и его почти перестало быть видно, нижняя часть тела терялась где-то далеко внизу. Он еще раз обернулся к ней, и свет луны осветил его лицо. Оказалось, что ему на вид лет около тридцати, причем снова подкатило секундное ощущение далекого знакомства, но в следующее мгновение оно улетучилось, когда он, ловко спрыгнув со ступенек, отсоединился от состава и мгновенно исчез где-то внизу, во мгле. Вера Анатольевна испуганно подбежала к краю, бесполезно пытаясь высмотреть в ночи хоть какое-то движение или блеск. Однако шум колес и свист ветра заглушал любые звуки, доносившиеся извне, а луна, словно по договору, заплывая за облако, скрыла следы того, кто так жадно хотел спрятаться в ее бесконечной тьме. И она успокоилась.

*****

Когда поезд остановился в Канске, а она, совсем незаспанная, открывала дверь вагона, и в него вошли четверо вышибал под два метра ростом – она не переставала думать о нём.

И когда они обнаружили открытое окно в его купе, и постельное белье, оставшееся нетронутым и холодный не надпитый чай – она думала о нем.

И когда они искали его, рыская по вагону, матерясь и заглядывая в туалет, и ее купе, и даже отсек для использованного белья – она продолжала думать о нем.

И потом, когда поезд снова тронулся, и через дверь было видно, как они звонят кому-то по телефону – она все думала о нем.

Думала о нем, отсчитывая время, и надеясь, что он сумел добежать до дома, никем не замеченный, а потом благополучно покинуть этот маленький городишко, ставший для него опасным. Она почему-то была абсолютно уверена, что он смог удачно приземлиться. Хотя, возможно, и внушала себе это. Во всяком случае, так хотелось бы в это верить, что он цел и невредим. Ведь тогда, возможно, когда-нибудь…

Она разжала кулак и под тусклым светом своей лампочки еще раз, уже, наверное, десятый, прочла написанное: «До когда-нибудь, Вера. А.». Это лежало у нее на столе, когда она вернулась с тамбура. Она улыбнулась и положила листок себе под подушку, а потом легла спать, желая всей душой покоя и сохранности этому доброму человеку на его тревожном пути.

Лето

Поезд стоял в конечном пункте маршрута – палимый солнцем Владивостока, он ожидал когда машинисты погонят его назад, на Москву.

Сделав шестисуточный марш-бросок через всю Сибирь, пересекая Байкал и выходя на просторы дальнего Всостока, поезд набирался сил, восстанавливал дыхание и затаенно ждал самого неприятного участка пути – возвращения.

«Теперь ровно столько же, только назад. Это как предел траектории бумеранга, или пружины, когда ты находишься в максимальной точке, но это совершенно не есть твой конец. А наверное, что-то в этом все-таки есть – заканчивать на пике, на максимуме. Но нет, моя пружина меня утянет назад».

Вера Анатольевна предавалась грустным мыслям, навеянных усталостью и прогуливалась по городу. О Москве она старалась не думать, и как могла отказывалась проводить параллели между своим городом и пружиной. Взяв с собой легкую вязаную кофточку, которую из-за невыносимо жаркого воздуха не пришлось надевать, она наслаждалась ощущением долгожданно возникшей свободы.

Можно носить обычные, человеческие вещи. Ее железнодорожный пиджак ожидал ее в свежеубранном купе проводниц, и пока поезд не тронется можно мнить себя свободным человеком, не стянутым обязательствами сопровождающего.

Можно ходить, где вздумается. До отбытия еще полно времени, и Вера Анатольевна, встав пораньше, улучила возможность походить по просторному портовому городу, где осознание края Земли кружит голову.

«Да, в тесных купейных коридорах тоже голова кружится, только наоборот…»

Предаваясь молчаливым размышлениям, она обнаружила, что ноги, сами того не желая, привели ее к вокзалу, откуда даже с соседней улицы доносились надоевшие ей неразборчивости о прибытии и отбытии.

«Ну уж нет! Пока еще туда рано. Надо хоть надышаться воздухом, перед заправкой».

Решив так про себя, Вера Анатольевна прошла мимо вокзала, и завернув за поворот, забрела на соседнюю улицу.

Широкий проспект заканчивался в конце гущей высоких тополей, куда решительно направилась Вера Анатольевна, желая последние пару часов до отбытия провести среди природы.

Подойдя ближе, она обнаружила сквер, небольшой, привокзальный, но достаточно уютный и малообитаемый. Слышны были голоса птиц наверху, которые почти полностью заглушали доносившиеся объявления. Вера Анатольевна присела на ближайшую скамейку под деревом, и закрыла глаза.

Сосредоточилась на ощущениях.

«Если бы я была птицей-проводницей, я бы пела песни, или, как эта, неразборчиво объявляла в громкоговоритель?»

Легкое дуновение ветерка приятно щекотало ее предплечья, и она поняла что засыпает, только когда из рук выпала вязаная кофточка. Резко раскрыв глаза, и осмотревшись по сторонам, она заметила незнакомца, приближающегося к ней, а уж потом обнаружила, что кофта-таки свалилась на пол, под ноги. Вера Анатольевна подобрала ее, силясь понять сколько времени прошло, с тех пор как она села на лавочку.

«О боже, часы в пиджаке. Не идти же на вокзал, чтобы узнать время… Я ведь только чуточку погулять думала, господи, как я могла так выключиться?»

Когда прохожий мужчина поравнялся с ней, она, вставая, спросила:

– Простите, который час?

Он вежливо ответил, даже не глядя на часы:

– Ровно полдень. Смотрите не проспите всю жару!

И ушел себе.

– Спасибо, – растерянно поблагодарила Вера Анатольевна то ли за совет, то ли подсказанное время, и снова присела на лавку, уже на самый краешек, чтобы не провалиться в коварный сон.

«Господи, до отбытия еще целая вечность… Я ужасный паникер. Хотя, рискованно оставаться, еще, чего доброго, опять провалюсь в сон… С каждым годом все тяжелее переношу эти рейсы. Старею, что ли?».

Вера Анатольевна встала, и посмотрела по сторонам – сквер был так красив своей безлюдностью, что терять такое ощущение изолированности от людей, когда кругом столько дней сновали однообразные лица, было бы равносильно глупости.

«Рай для моей интровертности»

Она ходила по этому скверу бесцельно, еще с целый час, неспешно наматывая круг за кругом, удивляясь, как это никому из местных жителей не хочется просто побродить, как она, среди высоких тополей.

«А я ведь и сама, сколько езжу, а сюда ни разу не заходила. А что я делала в прошлый раз, когда мы тут стояли?»

Вера Анатольевна в размышлениях не заметила, как на одном из кругов, она буквально наткнулась на чьи-то ноги, бесцеремонно раскинутые едва ли не на пол тропинки, по которой Вера Анатольевна задумчиво шагала.

– Ой, простите…

– Простите…

Они сказали это в унисон, и посмотрели друг на друга. Вера Анатольевна поняла, что слишком быстро уходит в себя, к тому же настолько глубоко, что не замечает вокруг ничего.

«Это уже слишком, я очень быстро теряю реальность. Нужно прекращать витать в облаках»

Сейчас, едва не споткнувшись о чьи-то ноги в белых брюках, она вырвалась из мира своих мыслей, и машинально извинившись, подняла голову.

На скамейке сидел тот же, одинокий человек, которого она видела недавно, спросонья,. Он же, наверное, увлекшись чтением, не заметил ее или предполагал, что женщина увидит препятствие и обойдет его, а она напротив, едва не наступив на его ноги, теперь смотрит на него так, словно он, нарочно собирался сделать прохожим подножку.

– Мы с вами виделись сегодня, – зачем-то констатировала простой факт Вера Анатольевна, пытаясь понять, почему и сейчас и в первый раз он ей показался странным.

Он убрал книгу и встал с лавочки, представая перед ней в полный рост.

«А, ну вот почему!».

Этот прохожий выглядел слишком вычурно разодетым, вот почему. На нем были легкие летние туфли светло-бежевого цвета, аккуратно выглаженные белые брюки, светло-голубая рубашка, на вид, очень тонкая и легкий пиджак песочного цвета, в широкую клетку. На шее игриво был повязан платок в тон рубашке. Завершали его образ чудака-франта очки-хамелеоны и фетровая шляпа, которую он держал в руках. Было ощущение, что его одевали для съемок какого-то фильма, и он просто вышел между съемками почитать в тихом сквере.

– Я прошу еще раз прощения, так неудобно, – сокрушался тем временем он – я, кажется, тоже потерял чувство реальности, сидя тут, в тени.

– Ничего, бывает, – Вере Анатольевне хотелось еще посмотреть на его яркий наряд, однако, это уже выглядело бы неприлично, поэтому она, сделав полукивок, пошла дальше.

– Разрешите вас чем-нибудь угостить! – прозвучало сзади, он сделал шаг в ее сторону – Хочется загладить вину.