Заметки на полях происходящего

– Подожди, расстегну… Ой, не получается!

– И у меня не получается…

– Может, придется вызвать МЧС?

– Ага. «Ребята, мы в корсете застряли!», ну-ну, ролевые игры – дамочка и сантехник

– Не смеши, и так дышать трудно!

– Сними с меня туфли, я нагнуться не могу!

– А ты так и стой, как башня Эйфеля…

– Фотографироваться надо?

– Да уж, эротические фантазии «Пентхауза»…

Да здравствуют феминистки, избавившие нас от этого ада.

Но как приятно чувствовать себя дамой, затянутой в рюмочку!

22. Пусть он скажет мне это в глаза, как мужик! (с)

Центр оценки. Один эксперт, несмотря на все приказы и распоряжения, так и не является. N, руководитель всего действа и по совместительству моя подруга, пытается его вызвонить, найти через начальника и прочие меры насилия над личностью предпринимает. Сергей (другой эксперт) говорит спокойно:

– N, ну не хочет он.

– Понимаю я, – заводится N, – меня больше бесит этот трусливый слив, пропадание с горизонта и прятанье тела бренного в туалете, как в школе. Пусть он мне в глаза скажет, как мужик!!!

И тут у меня картина складывается. Помнятся недоуменные и обиженные возгласы брошенных подруг, практически дословно повторяющих: «Понимаю все, но пусть в глаза скажет, как мужик!».

Вспоминается собственное состояние: «Понимаю, что „все“, но этот трусливый бег под покровом ночи просто нелеп. Неужели нельзя сказать просто в глаза, как мужик?!».

И подумалось: то ли трусливое поколение мужчин под властными мамами выросло, которые внутри как описавшиеся мальчики, боящиеся гнева матери, прячут глаза и тельца, то ли еще какие-то артефакты влияют?

Бесполезно пытаться ждать, чтобы сказал в глаза, как мужик…

Завтра заканчиваем центр оценки. А тот эксперт так и не объявился с объяснениями. А еще «мужик».

23. Есть час

Есть час. Он самый страшный, самый призрачный. Когда теряется грань между возможным и невозможным. Когда все, что казалось нелепым и невозможным, окружает тебя. И смотрит молчаливо своими черными глазницами, и тянет руки. В детстве мы кричали: «Мама!», и раздавался шелест босых ног. И приходила мама.

В этот час остаешься наедине со своей внутренней темнотой, проявившейся снаружи и стоящей рядом, как попутчик в метро, как бомж, нагло и беззубо требующий своей пайки. В такой час очень легко сделать шаг, который кажется самым правильным. Потому что устал. Потому что нет сил. Но ты уже взрослый мальчик или взрослая девочка, которые не имеют права будить и пугать ночным звонком своих близких. Поэтому исходишь внутренним безысходным криком: «Я есть. Слышите, призраки, я есть».

Этот час персы называют «час пса». А психологи – консультанты на телефоне доверия – пиком суицида. Но ты же знаешь – надо немного потерпеть. Еще немного. И ты напишешь первое сообщение своей любимой женщине, которая сонно улыбнется, его читая. А это почти как в детстве. И это всегда останавливает. Это страховка, которая держит нас под куполом. Пока держит.

24. С любимыми не расставайтесь

Я столько наворотила в своей жизни нелепых шагов и поступков, импульсивных решений – и от гордыни, и от отчаяния, и от любви, и от ненависти, столько дорог оборвано, мостов сожжено, телефонов и людей вычеркнуто.

Я уезжала в Петербург с гордо поднятой головой, не оборачиваясь: «Не любишь? Ну и не надо. Я проживу без тебя. Не приползу. Не вернусь и не заплачу».

И эти каникулы были рационально продуманы.

Все встречи были продуманы, и не было лишних людей.

Только одна встреча была странной.

Одна. И случилась она как-то неожиданно.

Как будто ты долго не можешь признаться в том, что внутри что-то болит и тоскует и что любишь ты по-прежнему. Только изменить ничего нельзя.

А он тебя обнимает и шепчет: «Помнишь?».

И к горлу подкатывает комок. И хочется плакать и говорить: «Ну что жеж я за дура такая». И ревешь…

А он молчит. Падает снег. Ему сказать нечего.

Он просто рядом.

А ты взахлеб, размазывая слезы, говоришь: «Почему не удержал?».

А он: «Тебя разве удержишь…».

И, оказывается, оказывается, – нет роднее. Нет роднее этих улиц, мостовых, деревьев, мокрой зимы и пасмурного лета. Этого обнимания снегом. А мне казалось, что этот город для меня мертвый и изживший себя. Я уезжала от тебя, думая, что ты меня не любишь.

Как же ты меня подкараулил неожиданно, Кениг.

Я не планировала с тобой говорить…

25. Печатное слово как нам отзовется

Нет, таки время завести тег «Это Питер, детка». Но обо всем по порядку. Так как среди людей, которым я симпатична, я слыву (может быть, ошибаюсь) человеком образованным и культурным, то подарки мне дарят соответствующие.

Например, книги. И притом не какие-то там «Незнайка и его друзья» или «Карлсон», а серьезные такие. Ну, ежели художественную литературу, то что-то этакое. Что не всякий поймет. Я, конечно, тоже особо не признаюсь, что не понимаю, но это уже другая история. Про мой интеллект.

Итак. Подарили мне книгу. Написано: «Один из величайших романов XXI века». Но меня не обманешь – сейчас и на газете «КП» можно написать: «Величайший роман», и никто к ответу не привлечет.

Автор – Борис Виан, книга называется «Пена дней». Я предвижу, что среди моих друзей много тех, кто сейчас закатит глаза и скажет: «Вааааууууу, это жеж вещь! Ты разве ее не читаааала???». Не читала. Посему.

Похмельное утро культурной столицы. Я с этой книжкой в руках сажусь в метро.

Слева – парень в трениках «Адидас», шапке-пидорке (простите), руки грубые, в трещинках.

Справа – парень тоже в трениках, тоже «Адидас», мелкий, сухо изможденный ранним алкоголем. Оба, наверное, чуть младше тридцати.

И между ними я. С книжкой. В стиле фильма «Покровские ворота» – я все такая внезапная, неожиданная такая. Не совсем так, но по сравнению с ними – примерно. Открываю книгу. А, надо сказать, она написана весьма в специфическом стиле литературного модерна и, если проводить аналогию с кино, – для любителей Альмодовара.

Читаю – а там бредомодерн полный. Вот цитата: «на полуботинках стерлись подметки… тогда он положил полуботинки в лужицу и полил их концентрированным удобрением, чтобы кожа снова отросла». И краем глаза вижу, что парни потянулись к знаниям. В книгу заглядывают. И тут мне стало стыдно. Может быть, люди впервые лет за двадцать пять в книгу заглянули, а там: «на полуботинках должна отрасти кожа». Делаю вид, что увлеченно читаю.

На Невском они оба выходят и один другому говорит: «Вот н***я себе люди по утрам такую ***ню читают». И, наверное, впервые в жизни я мысленно согласилась с парнем в трениках «Адидас». Но книгу дочитаю. Ибо это Питер, детка.

26. О случайностях

Когда я, заведенная обыском и морально дезориентированная тем, что кто-то посмел рыться в моих вещах, сидела в ожидании рейса, ко мне подошла неприятного вида старуха. Даже не старуха – лет под 60. Это еще не возраст старухи.

– А где тут банкомат?

«Где же банкомат тут найти?» – раздраженно думала я.

От нее шел отчетливый запах спиртного, что злило меня еще больше, чем неопрятная старость. Женщина не унималась. Я уткнулась в книгу.

– А куда нам выходить к самолету?

– Туда, – ткнула я пальцем в сторону гейта.

Она встала, подняла свою «дамскую» сумку и направилась открывать двери. Неадекватность поведения и какая-то потерянность в ее действиях меня уже не злили, а настораживали. А ей хотелось поговорить. И тут я.

«На похороны лечу. Сына повесили… В Орск, Оренбург. Игрок он был».

И тут и потерянность, и алкоголь – все нашло свое объяснение.

«Вот билеты, ночью прилечу».

А я смотрю в ее билеты, а там вылет в Оренбург не 15 марта, а 16 марта, то есть через сутки. Пытаюсь объяснить ей, что в билеты ей вписали не ту дату. Не понимает.

На посадку иду рядом и объясняю: подойдите по прилету, скажите, что вам сегодня надо лететь… Она смотрит на меня чуть больными и пьяными глазами и снова не понимает.

В Москве я ее не видела – наверное, в разные автобусы попали по выходу из самолета. Впрочем, если честно, не особо искала, хотя надо было. И это меня мучает. Не знаю почему. Наверное, это называется «совесть». Все боюсь момента, когда мир станет для меня в силу возраста слишком быстрым и непонятным, и оттого враждебным.

Иногда важно, чтобы кто-то рядом замедлил свой бег или отвлекся от фейсбука. Чтобы хотя бы помочь найти тот самый чертов гейт.

27. Гоша. Он же Жора

Пара дней прошла. Но как-то отложилась история. Утро. Петербургское метро. Полный вагон. Я втискиваю не только себя, но и сумку с платьем для танго. Наверное, кому-то сумка доставляет некое беспокойство, и я на рефлексе воспитания бормочу «извините». Рядом стоит мужчина и смотрит внимательно. Решив, что взгляд вызван моей сумкой, уже персонально ему говорю «извините». Не знаю, насколько вообще принято извиняться в метро, но мне, понаехавшей, можно. Мужчина говорит: «Удивительно, сумкой вы меня не задели, а извинились. Вежливо». И пытается вступить со мной в беседу. Она разворачивается в стиле классики «Москва слезам не верит», я держу дистанцию, а он идет на диалог. Мужчина зачем-то начинает рассуждать о вежливости, потом что-то обо мне, потом извиняется, что выпил пива, ибо едет с ночной смены. Все это немного нелепо и начинает раздражать, но грубить как-то неловко (я ведь уже продемонстрировала себя как супервежливая, снижать планку неудобно), отойти тоже некуда, поэтому лениво отвечаю. На каждой остановке он начинает со мной прощаться, пока не говорю ему о том, что мне выходить на Петроградской и прощания ни к чему.

– А можно, я с вами выйду, мне пару слов вам сказать надо?

Выходит следом.

Вокруг толпа, я смотрю на него: обычное рабочее лицо, правильное, уставшее, такое из классических рабочих, но без алкогольного габитуса.

– Послушайте меня, я все про вас понял и не знаю, зачем я за вами пошел, вы же явно непростая и смотрите на меня, как психолог (интересно, откуда он это увидел?), а я на вас – как на красивую женщину, – он запинается, – зачем я это все говорю, как все нелепо…

Я смотрю на громадное электронное табло и понимаю, что время движется к началу рабочего дня, а мне не хочется помогать ему в его странных объяснениях.

– Я развелся пару лет назад и ничего и никого постоянного нет, – смотрит куда-то вдаль.

Понимаю, что мы мешаем людям, я предлагаю отойти в сторону, на что он замечает: «Да я вижу, что вы сами все привыкли решать».

И тут мне становится забавна и моя психологическая жалость, и легкость прочтения меня посторонним мужиком и, самое главное, и его, и мое понимание всей глупости ситуации.

– Извините, мне пора, – уже не дожидаясь каких-то его слов, спешу к выходу из метро. Он так и остается стоять у стены, о чем-то задумавшись. Потому что это не моя история, только осталось дурацкое чувство, что порой все-таки у меня еще прорывается мое «спасательство». Предвижу вопросы: «Таня, зачем ты разговариваешь с посторонними?» и прочее. Бывает почему-то. Не знаю. Остатки интереса к людям.

28. Когда я уеду из этой страны

Ему 50. Он думает, что производит впечатление веселого и жизнерадостного человека, а я вижу немного другое. Какое-то постоянное напряжение, которое выплескивается на официанток, людей, которые в Питере, по его мнению, некрасивые, город, который построен на болоте и мертвый. И постоянное утверждение, что он свободен и счастлив. И он всегда знает, как правильно. Что есть и что пить, и что мне надо надеть шарф, чтобы не простудиться.

И дочь, которой он дал свободу, но недоволен, что она живет здесь, на берегу холодного моря, с каким-то парнем, который не собирается на ней жениться. Хотя должна уехать жить туда, где тепло и где все счастливы. Разговоры про дочь включают во мне моего внутреннего подростка по эмоциям и с нынешним аналитическим умом, и я спрашиваю: «А кто сказал, что ей туда хочется?».

«Я знаю, что там лучше».

«Лучше ты сам и езжай, тебе же там лучше, не ей».

«Уеду, скоро уеду», – и его состояние напряжения и внутренней агрессии меня утомляет.

Дело не в том, что я довольна страной. Отнюдь. Я люблю ее, но я не ура-патриот.

Дело в том, что меня утомляет состояние внутреннего напряжения людей. Притом я понимаю, что выхода в их жизни нет. Ничто ничего не изменит – ни переезд в другую страну, планету, галактику. Скорпион ненависти к своей жизни сделал свое дело. Осталось немного – время. А может быть, оно и лучше, что он живет состоянием «когда я уеду», может быть, иначе пришлось признать, что-то, что происходит в его внешне благополучной жизни, сделал он сам.

Это пост не про страну, «уезжать или не уезжать».

А о том, что даже на край света мы увезем самих себя. Я, сбежав из Кенига, привезла с собой в Питер все те же личностные проблемы.

И поэтому даже на самом прекрасном пляже мира будет повод для разочарований и гнева.

Жаль, что он меня не услышал. Впрочем, он же все знает лучше. Ведь когда он уедет из этой страны и начнет все заново, он будет счастлив. Он знает. Осталось немного. И все будет.

29. Врачебное

Так как я – ипохондрик первой степени, то, чуть что, звоню в «Согаз» и отправляюсь по врачам. Ибо ученая я. Вот и сегодня. Проанализировав внимательно состояние кожи, я решила, что кожа какая-то сухая. И попросила милостивый «Согаз» записать меня к дерматологу. «Согаз» милостиво записал. Приехав, я обнаружила, что меня записали почему-то к дерматовенерологу.

«Где наша не пропадала», – подумала я и пошлепала к врачу.

Врач был в возрасте, тучный мужчина в очках и с ученой степенью. К слову сказать, не люблю я ученых степеней среди врачей. Не знаю, интуитивно как-то. Ибо сама с этой степенью.

– Сифилисом болели? – с порога спросил после «здрасьте» доктор, внимательно глядя на мои ноги.

– Эээ… – ошарашенно протянула я.

– А что вы так задумались? – настороженно посмотрел на меня доктор.

– Крестов Вассермана не обнаружено! — зачем-то испуганно отрапортовала я.

– Так, а на что жалуетесь? – расслабился доктор.

– Вот, кожа сухая стала…

Врач натянул вторые очки, взял лупу, включил лампу в стиле «В глаза смотреть, вопросы здесь задаю я», и принялся изучать мой фейс.

– Это вы питаетесь неправильно, — назидательно причмокнув, сказал доктор.

– Шоколад едите?

– Нет. Ну, то есть мало.

– Вам нельзя морепродукты.

– Ну, я их мало…

– Все продукты винограда, в том числе вино.

– Ну, вино я вообще не пью…

– Мед нельзя, даже мало.

– Не ем я его!!!

– Рыбу, нельзя кроме деликатесных сортов…

– Не люблю я рыбу…

– Бананы, апельсины, грейпфруты по маленькому кусочку раз в три дня.

– Ну как же так?..

Монолог с перечислением недозволенных продуктов продолжался минут семь. Я пыталась что-то сказать, но… Встаю, а он все перечисляет:

– Манго, киви…

…Продвигаюсь крадучись к выходу.

Слова «икру черную и красную» уже слушала, взявшись за ручку двери.

Пока бежала по коридору, вслед мне неслось:

– Жирное мясо тоже нельзя.

С лестницы я крикнула:

– Не ем я жирное мясо!!! – и выкатилась на улицу.

И вам не болеть!

30. Потеря

Я была резка с ней. Уже поздно что-то говорить. Я вообще редко с кем церемонюсь. Особенно с такими, как она. И в этот раз, так печально завершившийся, я резко ее одернула.

За нашей легкой «борьбой» на платформе в ожидании прибывающего поезда с интересом наблюдала девушка с фиолетовой челкой и пирсингом в носу.

Она пощелкивала жвачкой и ждала кто-кого.

Так вот. Я ее дернула. Она отскочила. Развернулась и бросилась к краю платформы…

«Ааааахххх…» – вдох девушки с фиолетовой челкой.

Я завороженно смотрю, и в глубине сознания: «Не успею». Она еще раз повернулась ко мне и нырнула на рельсы. И в тот же миг все закрыл синий бок прибывшего поезда.

— Очень красивая была, – почему-то сказала мне «челка».

Да, очень. Где теперь искать такую пуговицу?

31. Про метро и паранойю

Этот миг единения с народом прекрасен. Парочки обнимаются, и женщины едут, уткнувшись в шею любимого мужчины. Бабульки, которым не спится в восемь утра, работяги, уставше-помятые после ночной смены, и такие же клерки, как я. Запахи – это самое значимое в этой массе. Передо мной маячит шея белобрысого парня, от которой идет флер утренней жареной картошки. Кто-то стоя читает книги, кто-то играет в игры. Студенты кучкой селедок (кстати, опять поколение невысокого роста). Я спешу не в свой офис, поэтому ехать мне дальше, чем обычно. Толпа такая, что можно рожать или заниматься сексом незаметно для окружающих. И умереть тоже, наверное. Ваше тело простоит в толпе до Невского проспекта, и только когда все рванут на выход, тихо осядет на пол вагона.

Я еду в рабочих мыслях, тихо матерясь на свои каблуки. И тут чувствую, что к моей филейной части кто-то прикасается. Не особо обращаю внимание, просто стараюсь отодвинуться, чтобы минимизировать контакт. Изменить, так сказать, градус поворота.

Через некоторое время опять. Черт возьми. При этом толпа такая, что повернуться, не опрокинув полвагона, просто невозможно. Через три неудачных попытки я, искоса взглянув, понимаю, что это парень в зеленой кожаной куртке. Не уверенная, что это он делает специально, стоически терплю. Вот и моя станция. Можно даже не перебирать ногами – толпа сама вынесет тебя на платформу. Приезжаю в офис. Забываю. В обед спускаюсь на эскалаторе, и… тот парень навстречу. И пристально так на меня смотрит. Потом кивает. Наверное, его мысли: «А эта та самая, которая прижималась ко мне в метро». Мои мысли аналогичны. Социальная паранойя. Да. Да.

32. ***

Их у меня было много. Первым был, конечно, бельгиец. Можно сказать, венец коллекции. Он был надежным, как истинный европеец. Меня смущали некоторые его выкрутасы и то, что я не могла угодить ему в одежде. Поэтому мы расстались.

Потом было несколько русских. Но это было жалкое подобие бельгийца. Пара русских пытались вести себя достойно, но они ненадежны. И спорить тут я буду до хрипоты. Никаких русских.

Один залетный грек, с которым я рассталась в Германии, и два непонятных ярких бразильца.

Каждый из бразильцев повеселил меня недолго, и, обняв на прощание, я отправила в отставку сначала одного, а потом, через некоторое время, второго – его родного брата. У меня не осталось к ним особых претензий, правда, и впечатлений особых тоже.

Был один неприметный немец, к которому я толком не успела присмотреться.

Затем я влюбилась в жгучего итальянца. Как сейчас помню, мы встретились в Риге. Просто невозможно меня было оттащить от него. Не знаменит и не престижен, но мне это было неважно. Элегантный, стильный. Но первая же наша совместная поездка в Москву привела к трещине в отношениях. Мы иногда проводим с ним один-два дня, но я пребываю всегда в некотором напряжении.

А потом я влюбилась в еще одного итальянца. Слово «страсть» здесь уместно. Он яркий, притом выносит мои краткие измены, легок в общении, понятлив, и объем его терпения просто безграничен. И, что важно, к нему с уважением относятся даже посторонние люди. Я думаю, что мы, конечно, расстанемся, ничто не длится вечно. И я заведу себе другого итальянца.

Вот так и живем с Roncato. К Samsonite я больше не вернусь. А с чем путешествуете вы? Может, есть кого потестировать? Что порекомендуете?

33. О жизни, танцполе и многом другом

Еду на урок танго. Вечер. Морось. Темнота. Санкт-Петербург. Переход подземный. В нем, как всегда, как и в голодные 90-е, как и в сытые 2000-е, как и в непонятные 2010-е, стоят люди, находящиеся на грани выживания. Торгуют. Нитками, тапочками, ерундой всякой.

Стоит старушка, выкладывает игрушки грошовые, мягкие. Обычная, в очках-«линзах», вязаной шапке, теплых ботах под названием «дожили». Я, пробегая мимо, бросила взгляд на эти игрушки. Штук десять их, наверное, обычный дешевый Китай.

Через пару часов бегу к метро через этот же переход. В нем уже тишина позднего вечера.

Та же старушка пакует свой «бизнес».

Бросив взгляд, понимаю, что ничего не куплено. Подхожу и решаю что-то купить. Какого-то дракона за тридцать рублей. Даю сторублевку, ухожу. Помню этот флэшмоб: «купи у бабушки не торгуясь, сдачу не бери». Бабулька вслед кричит: