Россия – боль моя. Том 2

В течение многих лет он руководил сталинской мясорубкой, огромной рабовладельческой империей ГУЛАГ, строившей «коммунизм».

Постановщик фильма «Лаврентий Берия» посетила в Сибири заброшенные бериевские лагеря, построенные по его проекту, строго и продуманно. (Хочется сравнить с книгой «Смерть – мое ремесло», французского автора, фамилию не помню). В этих лагерях она обнаружила очень странные бараки, с очень странными, почти половинными нарами. – Это были бараки для заключенных детей… В этих бараках слышались стоны… Быть может, страшные злодеяния, действительно, заставляют души умерших бродить и плакать над местами преступлений, призывая к отмщению?!

(В выступлениях в зале суда над А. Адамовичем по иску Шеховцова назывались страшные цифры, миллионы, (точные цифры не известны) убиенных и замученных детей, которых пытали, как взрослых, и расстреливали).

Берия, по приказу Сталина, создавал в начале ВОВ лагеря особо строгого режима для офицеров, бежавших из окружения и из плена. В этой системе лагерей впервые в истории советской тюремной системы была создана каторга. О каторге ходят только темные страшные слухи, так как выживших там не было, а надсмотрщики (вероятнее всего, их тоже уничтожали) не посмели бы и не сумели бы это описать.

Берия «руководил» (надзирал!) лагерями, «шарашками» и закрытыми институтами, где создавалась советская атомная бомба. Именно для этих исследований офицеры-каторжники кочергами и совками, почти руками добывали урановую руду. Через 2 – 3 недели их отправляли на свалку умирать…

В качестве мелких экзотических «развлечений» Берия мог выкалывать глаза актерам и протыкать барабанные перепонки музыкантам…

Когда после смерти Сталина его соратники срочно (с помощью Жукова) его уничтожили, в его архиве они обнаружили компромат на всех членов ЦК (кроме Сталина). – 11 мешков страшных бумаг, которые они сожгли так же поспешно, как уничтожили самого их автора, – таков был страх перед ним, даже мертвым. (А в архивах Ежова нашли компромат на «самого» Сталина!).

Это отдельные штрихи к портрету одного из ближайших сталинских сподвижников…

«Его» (Сталина) ближайшие соратники, его Политбюро – это были его рабы. Они не могли ничего сделать, не могли протестовать, не могли шевельнуться, даже когда он арестовывал их жен. Ценой любого протеста была жизнь. Они согласились на эту роль. Истинный оскал этого чудовища раскрывался во времени, но с самого начала быть соучастником избиения «оппозиции», потом крестьянства, потом партийных вождей было подлостью и преступлением, но именно в этой мутной, все более кровавой и подлой игре они и окружили его, стали его «соратниками», «подельниками», а рядом с ним необходимо было проявлять активность и энтузиазм. И они проявляли и входили во вкус. Чего в них было больше: ненависти к нему, страха или обожания?! Наверное, это была смесь, удушливая и зловонная…

Идея социализма по сути своей – это идея человеколюбия, гуманизма. Это желание исключить из жизни людей несправедливость и избавить от бедствий тех, кого обошла фортуна.

Сталин был лишен человеколюбия. Идею социализма ему подбросило собственное низкое происхождение и неприятие собственной социальной ущемленности. Дальнейшее определила история. На этой идее он влился в революционную борьбу. Это стало его профессией. Борьба была его стихией: запах крови, вкус победы, хруст костей, схватка честолюбий, власть…

Вряд ли когда-либо он связывал идею того социализма, который он строил, с истинным благоденствием человека. Этого «коня» ему подбросила история. Он оседлал его, как кавказец, и победно въехал на нем на вершину власти, по пути изрубив шашкой все, что было ему «нелицеприятно». (Он уничтожал под лозунгом: «Незаменимых нет!» – Действительно, в том народе, который он создал незаменимых остался минимум).

Утвердившись на вершине власти, он создал СВОЮ команду (или, вернее, банду), СВОЙ аппарат, СВОИ рычаги управления и стал создавать СВОЙ народ, удобный и безопасный для него. И начал строить СВОЙ социализм.

Это был СТАЛИНСКИЙ социализм. Вынесем за скобки фундаментальные его особенности: кровавое насилие, нищету, ложь и страх. На этом фундаменте он:

1).Восстановил крепостное право; именно в 1932 году, когда он создал колхозы и недобитые остатки крестьян стали массами бежать в город, он ввел прописку и отобрал у крестьян паспорта. (Прописка оказалась весьма уместной в государстве массовых репрессий и тотальной слежки.)

Крепостное право было злом, многое определившим в российской истории, но крестьянство существовало, кормило Россию и не только ее. Сталинское крепостное право уничтожило коллективизированное крестьянство: оно спилось, выродилось, практически перестало существовать. Особенно беспощадно было выбито испокон веков вольное, зажиточное российское казачество. (зато он очень любил смотреть и пересматривать фальшивую сказку о красивой колхозной казачьей жизни «Кубанские казаки» …) Все это гордо называлось коллективизацией сельского хозяйства – иначе, строительством социализма на селе…

2) Он ввел рабство. Он разделил страну на две зоны: Большую (Б.) и Малую (М.), разделенные колючей проволокой. В М. зоне, в хозяйстве ГУЛАГа, бесплатной рабочей силой стали рабы-смертники – все те, кого он уничтожал. Там цвет общества: интеллигенция, военспецы, духовенство, умелые крестьяне – киркой и лопатой в нежилых местах строили социализм, ложась костьми в сибирскую мерзлоту. Через ГУЛАГ прошли многие миллионы рабов.

3) Он возродил древний обычай «побивания камнями» в новых формах.

Любой арест или навет, – а этому подвергались прежде всего люди видные, талантливые, заслуженные, уважаемые, – вызывали мгновенный бурный поток постыдных специально организованных собраний, на которых каждый старался (должен был!) сказать в адрес обвиняемого слова погадостнее, бросить во вчерашнего уважаемого человека «камень» потяжелее; ядовитейшую травлю в печати, когда в официальных печатных органах статьи кишели такими злобными ругательными терминами, которые почти не употребляются в жизни и в литературе, и каждый спешил бросить свой камень в побиваемого. (Это позорище стало обычаем советской общественной жизни, в масштабах широких и узких). Молчание, неучастие – высший подвиг чести, на который (с дулом у виска) решались немногие. Зато люмпен, серость, которым ничто не грозило и которые испытывают сущностную неприязнь, ненависть ко всему яркому, сложному, непонятному, входили иногда в злобе и хуле в азарт и раж, чувствуя свою силу, волю и власть.

4) Он расколол российскую соборность. В нормальном обществе в трудные времена люди объединяются: так легче переносить тяготы жизни. (Сталин знал силу разобщения!)

В обществе, где подглядывали, подслушивали, доносили, где тех, кто подвергся репрессиям, чурались, как чумных, не могло быть взаимопомощи, поддержки, общения.

Бдительность, сексотство еще более омерзительны и разрушительны, чем страх. Разобщение как механизм сыграло огромную роль в победе сталинизма. Оно в числе главных, наряду с бескультурьем революции: ее «масс» и ее вождей (без интеллигенции).

5) Религию он заменил идолопоклонством.

6) Он объявил гегемоном общества и истории пролетариат. В действительности, гегемоном была партия, и даже не партия, а ее Хозяин.

7) В обществе равенства в нищете он создал тайное «зазаборное» неравенство, гораздо более глубокое, чем в капиталистических странах.

Однако общество, страна, держава – военная держава должна была существовать. Державе необходимы были математики, физики, конструкторы, инженеры – необходимо было оружие. (Идея мировой революции никогда не покидала его). Все это в том необходимом минимуме, который он вынужденно мог терпеть, было загнано в лаборатории —тюрьмы, «шарашки», закрытые институты и города и существовало под неусыпным контролем «Органов».

Он искалечил народ. Не только геноцидом, но насилием, привычным всеохватывающим страхом, соглядатайством, разобщением и расползшимся по этому изувеченному телу, как проказа, алкоголизмом. (Революция, Ленин, сталинщина – сатаниада! Во что был превращен народ? Это не «шариковщина» – это сатаниада! Это не Пол Пот – там небольшая банда уничтожала народ «ломом». Сталин заставил ВЕСЬ народ участвовать в самоуничтожении: одни пытали, охраняли, расстреливали; вторые подглядывали, подслушивали, доносили; третьи визжали на собраниях: «Уничтожать, как бешеных собак!»; четвертые в ужасе молчали; пятые стрелялись; шестые пели песни, весело шагая в коммунизм: седьмые выполняли невыполнимые планы, затыкали дыры и провалы в больной экономике, надрывая силы и сердца; «М. Зона» вымирала; «Б. Зона» надрывно выживала; народ нищенствовал; «верхи» жировали, и так, дружно самоуничтожаясь, шагали, кто куда, и все вместе к миражу «на горизонте», хором славя Великого и Мудрого Отца народов.)

Новые поколения Сталин растил под себя в удушающем идолопоклонстве.

Ну, а общество?! Как оно существовало? – Сталин был не только сценаристом, дирижером – он был и дрессировщиком.

Опытный дрессировщик никогда не дает животным расслабиться. Дрессировщик тигров ставит их на шары, и они постоянно заняты необходимостью сохранять равновесие, чтобы, пока он работает с одним из них, другие его не сожрали.

Советский народ был постоянно измотан бедностью, дефицитами, неустроенностью быта, плохим транспортом, очередями, невыполнимыми производственными планами, постоянным напряжением в обществе. Задумываться, протестовать не было ни времени, ни сил. Только бы выжить. И государство сохраняло эти условия «стабильности».

Хочется привести некоторые показательные цифры. Вот вывоз хлеба за рубеж из голодной страны: «… из урожая 1928 года вывезено за границу менее 1 миллиона центнеров зерна, в 1929 – 13, в 1930 – 48,3, в 1931 – 51,8, в 1932 – 18,1 миллиона центнеров. Даже в самом голодном 1933 году в Западную Европу было вывезено около 10 миллионов центнеров зерна.» [164]. – В этих цифрах все: механизмы коллективизации, цена индустриализации и отношение к народу.

Но была еще удивительная российская интеллигенция. Она понесла страшные потери, бо’льшие, чем крестьянство. Она должна была погибнуть. Но дух, даже придушенный, сильнее плоти. И она выживала. Именно она держала лечебное дело в нищенских наших условиях – сохраняла честь и достоинство, дух российского земства в нищете. Держала наше образование: школьное оставалось, несмотря на все прессы и цензуру, одним из лучших в мире. Высшее было ущербным: с изгнанной кибернетикой, генетикой, извращенной биологией, экономикой, историей, философией, правом, филологией и прочим. Но математика и физика были нужны, и математическая и физическая школы у нас были одними из лучших в мире. И именно там, где пресс был меньше, зарождались очаги свободомыслия. Но сексоты бдили…

И еще была неистребимая наша Культура, которая прорастала сквозь асфальт…

Интеллигенция, по определению, была «прослойкой» («гнилой») между классами. То-есть, официально принципиально не уважаемой частью общества. Она была необходима государству, но очень опасна для такой власти. Поэтому она всегда была ущемлена. Она получала самые низкие зарплаты, она не имела никаких льгот, в условиях дефицитов все получала по минимому и в последнюю очередь. Льготы и блага получали лишь те представители интеллигенции, которые не просто доказали свою лойяльность по отношению к властям, но ярко, громко, во всеуслышание прославляли советскую власть (прежде всего, конечно, Отца народов, Горного Орла, Великого и Мудрого). Эти получали льготы, пайки, дачи – у них был свой «пухлый пряник», и, конечно, все они были членами партии и входили в номенклатурную сеть.

А истинная интеллигенция мучительно искала и нередко находила способы во тьме и удушье не погасить, сохранить, пронести через кромешные времена «свечу» «разумного, доброго, вечного».

Неприязнь, ненависть, недоверие к интеллигенции у большевиков идет еще от ленинских времен, но для Сталина она была просто опасна. Но когда он вытравил ее до кадрового голода и «кадры стали решать все», тяжесть репрессий накрыла и без того уже обескровленную деревню и городские низы, ибо империя ГУЛАГ требовала постоянного притока новых рабов. Общество было опутано густой сетью наказаний, в которую почти невозможно было не попасть: за «колоски», за любое опоздание, за невыход на работу, за поломку станка, за мелкую кражу и просто ни за что люди уходили в ГУЛАГ на долгие годы. В деревнях почти каждый второй мужик сидел, а в некоторых деревнях – все прошли через тюрьму. Когда почти не осталось интеллигентов, кроме абсолютно необходимых, в ГУЛАГ потекли бытовики. Но это было недолго: война подбросила новые миллионы «виновных».

Такое насилие над обществом возможно только в условиях всепоглощающего Страха и Лжи. Загнав общество в смертельный страх, он сам стал рабом своего страха. Поэтому все вокруг него должны были дрожать. Ежеминутно, ежесекундно они должны были помнить, что их жизнь, жизнь их детей, их родных и близких в его руках. Он постоянно подтверждал это. И в страхе жили не только беспомощные актеры и ученые, в страхе жили силовики: маршалы, командармы, члены структур НКВД, палачи. Сам Вышинский до самой смерти Хозяина ежеминутно ждал своего ареста.

Сталин любил «попугивать». Чего ждать от народа, у которого все правители запуганы до полусмерти, у которых ни семьи, ни они не гарантированы от ареста и уничтожения. Они были вместе с ним в крови народа и соратников. И в постоянном смертельном страхе перед ним. Какой «букет» правителей! Какой «венок» народа! Венец народа – кровавый, смертельный!

Ни живописи, ни перу, ни даже музыке не под силу передать, что есть СТРАХ. Атмосфера страха, в котором живет не человек, а общество. Стук в дверь, телефонный звонок, стук парадной двери, шаги на лестнице, шорох автомобильных шин, косой взгляд соседа или сослуживца – все пытка. Звонок в дверь ночью – это приговор. Шаги ночью на лестнице могли вызвать инфаркт… Исчезающие люди. Опечатанные двери. Погасшие окна. Люди уничтожают фотографии, письма, книги, документы.

Пытка ложью, злобой собраний, митингами, криками: «Смерть „предателям“, „двурушникам“, „шпионам“»! – невозможно кричать, нельзя молчать. Ложь, предательство, разрушение души, нравственности, родственных и дружеских связей – всего, что дорого, свято, чем жили, чем дорожили.

Молчание – тоже ложь, ибо это непротивление Злу, но и оно не спасает.

Сжавшиеся люди. Разнузданные, самоуверенные соглядатаи – бдительные прихвостни и пособники палачей. Извращенная суть вещей – анти-мир.

Оставаться человеком: не предавать, не лгать – это высокий героизм, почти не совместимый с жизнью. До поры-до времени – до ареста можно было не предавать, но не лгать было практически невозможно, ибо жизнь состояла из лжи: лозунги, производственные планы, газеты, радио, собрания – все было пронизано Ложью. Попытаться этому противостоять – подписать себе смертный приговор, не выиграв для истины ни грана правды.

Страшное ожидание звонка в дверь… Как —будто ожидание самой Смерти. – Но, нет – не смерти, гораздо хуже…

Когда солдат поднимают из окопов в атаку, они тоже знают, что фактически идут на смерть, но там есть надежда, там нет позора и унижений. Смерть – это мгновение, даже ранение – это тоже муки и надежда.

Здесь ждут не смерти. Здесь ждут посланцев Ада, которые повлекут в Ад. Но и ад не знает такой мрази, которая сразу превращает человека в ничто, в грязь – на глазах родителей, жен, детей. Мерзко переворачивая вверх дном весь дом, топчет сапогами ценные для человека вещи: рукописи, письма, фотографии. И нет никакой защиты – НИКАКОЙ! Полное бессилие, полная безнадежность, безысходность… Какие-то понятые, дворники, соседи… А дальше – погружение в ад… Смерть – избавление.

От этого люди вешались, стрелялись, сходили с ума.

Так ли уж безропотно ложилась безвинная Россия под сталинский топор?! – Нет, не безропотно. Но он ее переиграл своим хитроумием и жестокостью.

Чтобы сломить крестьянство, мало было раскулачивания, расстрелов, выселений, переселений – пришлось устроить голодомор. (Когда в 1932 году Сталин ехал на отдых через голодающие края Украины, Приазовья и Северного Кавказа, один из его приближенных сказал Сталину, что у страны достаточно валюты, чтобы закупить хлеб и спасти погибающее крестьянство. На что Сталин ответил: «Пускай падыхают. Аны сабатыруют.»). Он не признавал за ними прав на собственную волю, на самозащиту. Право было только у него. Его волю «аны сабатыровали» «Аны» должны были «падыхать».

«Аны падохли». Он победил, но знаменитое трудовое российское крестьянство – кормилец страны и Европы перестало существовать.

С партией у него хлопот было больше. Долгие годы он проводил «чистки», наступал, отступал, боролся с ней явно и тайно, изматывал, разлагал. Партия «прогибалась», но внутренне сопротивлялась.

После 17-го Съезда партии он понял: ему не сломить сопротивление в этой партии – ее надо уничтожить. И уничтожил! Для этого многократно усилил свою «железную руку» – НКВД. Общество пронизал соглядатаями. И вместе с партией уничтожил весь актив общества.

С армией он не стал «шутить» и медлить. В одночасье он ее обезглавил ПОЛНОСТЬЮ: он расстрелял сорок тысяч офицеров. Высший комсостав уничтожал сразу после арестов – в первые несколько суток. Боясь протестов и волнений в армии, он ее расформировал и разоружил. За это советский народ заплатил цену непомерную в ВОВ.

Он все переделывал через УНИЧТОЖЕНИЕ.

Если бы не было сопротивления, если бы он его не предчувствовал, не страшился, он не залил бы Россию такой великой кровью. Но, если бы он не залил ее кровью, он на своем троне не усидел бы…

Но даже самым страшным насилием и самой большой кровью трудно укрепиться на узурпированном троне прочно, надолго. Нужны дополнительные механизмы «крепления». И он их нашел. Он понял: вколоченное поклонение, идолопоклонство иногда сильнее даже животного страха. Он был хитроумен и прозорлив. Дух идолопоклонства он создавал и укреплял одновременно с укреплением своей власти. Сразу после смерти Ленина он начал создавать из него икону, предмет поклонения, но при этом он делал себя правоприемником его места и значения в партии, постепенно усиливая этот дух. Уже через полтора года после смерти Ленина 15-й Съезд партии приветствовал его такими овациями и криками, которые при Ленине были невозможны. А с 1929 года – года его пятидесятилетия (5 лет спустя после смерти Ленина) начинается психоз поклонения, который крепчал и нагнетался до последнего его дня. Всякое его появление в залах, всякое его слово, обычно примитивное, сказанное с сильным акцентом, жест сопровождались бурными аплодисментами, овациями, вставанием зала.

Легенды о тиранах творят рабы. Раб не возмущается властью тирана над ним, не тяготится ею, воспринимает ее, как закон, как миропорядок. (Он, в свою очередь, транслирует ее на того, кто ниже него). Жестокость тирана, его мракобесие, извращения, пороки воспринимаются, как норма. Ибо все в его власти, все – его воля. Но улыбка тирана, узурпатора и палача, его милость, проблеск чего-то человеческого вызывают удивление, благодарность, восторг, дают обильную пищу легендам, сладостным сказкам, сплетням и песням.

И способность тирана вникнуть в суть обсуждения, задавать здравые вопросы (которые зачастую доступны большинству здравомыслящих людей, может быть, даже умному подростку) воспринимались и восхвалялись, как Высшая Мудрость и государственное мышление.

Нелепо отрицать: Сталин всегда учился и учился хорошо. Но «гением» он был только в злодействах. Во всем остальном он оставался посредственностью, облеченной непомерной властью

(Бывает другое преклонение, другая благодарность человеческая – благодарность Гению. Гений открывает людям высоты и глубины – в духе, в науке, искусстве. Гений окрыляет человека, расширяет его возможности, делает его сильнее, чище, выше. Это восторг человека, который поднимается, расправляет крылья.

Перед тираном человек мельчает, сгибается – тирана славит раб…)

На Торжественном собрании метростроевцев, посвященном открытию Первой очереди Московского метрополитена, зал восторженно ревел, приветствуя Вождя, взрываясь овациями, здравицами в его честь, захлебываясь в избытке чувств от убогой его лапидарности и плоских шуток. Он поздравлял их и награждал. Вскоре он их всех уничтожил, ибо все они были воистину героями, выдержавшими каторжные условия этой стройки и нечеловеческое напряжение ударных сроков – результаты экономической безграмотности бандитского правительства.

В то самое время, когда Бухарин извивался в корчах, в нервно-истерических конвульсиях под нависшей над ним «железной рукой» его мучителя, Сталин принимал восторженные овации Чрезвычайного Восьмого Съезда Советов как творец Великой Конституции (написанной Бухариным!)

Вот выдержки из книги Эдварда Радзинского «Сталин» [165].

«Из письма рабочего Сукова: «Трудно описать, что делалось в Кремлевском зале. Все поднялись с мест и долго приветствовали Вождя. Товарищ Сталин, стоя на трибуне, поднял руку, требуя тишины. Он несколько раз пригласил нас садиться. Ничего не помогало. Мы запели «Интернационал», потом снова продолжалась овация. Товарищ Сталин обернулся к Президиуму, наверное, требуя установить порядок, вынул часы и показал их нам, но мы не признавали времени».

Наверное, 20-й век дал огромный материал для изучения психологии толпы, массовых психозов и истерий. Но когда в общий хор вливаются голоса людей, «наделенных умом и талантом», умеющих знать, видеть и слышать, анализировать и чувствовать, хочется понять, что же это за феномен. Тем более, что были люди, которые не поддавались, по крайней мере, внутренне, массовой пропаганде и истерии толпы.

Корней Чуковский, описывая в своем дневнике появление Сталина на Съезде комсомола в 1936 году, пишет о нежных, влюбленных, одухотворенных лицах, о счастье, которым они упивались с Б. Пастернаком (я уже приводила эту цитату).

Чуковский, Пастернак! Они скоро прозреют. Прозреют, когда начнется Большой Террор. Но это 1936 год. Уже прошла расправа над кулачеством, коллективизация, голодомор, многочисленные процессы – над технической интеллигенцией, над ближайшими ленинскими сподвижниками. Все это было чистое злодейство, ложь и насилие. Но газеты, радио, митинги кричали о врагах, о победах, правда не просачивалась в средства информации, о ней молчали, ее знали только причастные, которые, как правило, умолкали навсегда, даже если оставались живы. И даже светлые умы поддавались дурману. Они в значительной степени прозреют, когда мясорубка начнет засасывать их ближайшее окружение и их самих.

Можно списывать все на российскую темноту, рабство, соборность, византийство. В Китае, Корее – на восточную психологию. Но тот же психоз мы видим на фашистских шабашах, где женщины, восторженно визжа, протягивают Гитлеру – тоже выродку человеческому – руки и своих младенцев. И это в культурной стране Центральной Европы – стране философии, музыки, поэзии, науки, стране великой культуры, высших взлетов человеческого духа.

(Да, что говорить, в сей момент, когда печатаются эти строки, на дворе у нас год 2014-й. И что творят великие народы, которые гордо считают себя носителями демократии, свободы, гуманизма, культуры?!)

Сталин санкционировал, вдохновлял этот психоз, отслеживал его ход и руководил им, так же, как арестами, пытками, расстрелами. Уничтожать народ (направлять уничтожение) могло быть позволено только идолу, богу.

Его сподвижники и подхалимы, естественно, уловили его сладострастное отношение к восхвалению, лести, его завышенную самооценку и жажду ее подтверждения. Уловили и стали играть на этом, раздувая сладостный пожар в его душе, приучая партию и общество к восхвалению Вождя. Это началось с первых лет его воцарения и все годы его царствования горело и разгоралось, как солома. Более всех весьма умело раздувал этот пожар он сам.

Чем больше будет литься крови, тем громче будут славословия, гимны, марши, бой барабанов и грохот труб.

Он сам перепишет историю: успехи поверженных врагов он припишет себе, свои ошибки и поражения припишет им. Ворошилов напишет фальшивую историю Гражданской войны: победы Троцкого он припишет Сталину, замазав истинную неблаговидную его роль.

Все газеты полны были славословий, стихотворений, портретов. И находилось время и место! Но, конечно, больше было портретов рисованных – они ему весьма льстили: его неблаговидная внешность выглядела на них значительно пристойнее. Его биография (написанная им самим) выходила миллионными тиражами.

Придворные теоретики марксизма-ленинизма объявили его общепризнанным мировым политическим лидером, «крупным теоретиком ленинизма», теоретиком и практиком революции.

Он низверг науки, в которые он мог внедриться: языкознание, историю, экономику —. до уровня своего косноязычия, научную мысль подавил цитатами из классиков марксизма и собственных «трудов».

После того, как он бросил обескровленную, обезоруженную, неподготовленную армию под колеса фашистской отлаженной военной машины, он стал Полководцем, Генералиссимусом, Победителем.