Жили-были сказки…

Иван-царевич полгодика без жены передохнул, а потом как-то неуютно заделалось, пальцами народ стал тыкать, говорить, не дело это, традиции нарушать, надо за женой в тридевятое царство к Кощею топать…

Иван-царевич и сам не заметил, как рассказал все это Бабе Яге. Она слушала, не перебивая, а когда он закончил, сказала:

– Так зачем же ты ее выручать идешь? Не ходи, коль не люба она тебе.

– Понимаешь, традиции ведь, – уныло пробормотал тот.

Ночью Иван-царевич на печи ворочался, постанывал, видно, снилась жена.

Баба Яга достала из-под лавки корзинку и выудила из нее клубок с надписью «Дорога до Кощеевых палат». «Хоть ты и царевич, Ваня, а дурак!» – подумала она. Потом повернулась и посмотрела еще раз на Ивана. Тот как-то поуспокоился, затих, и даже улыбка заиграла на его пухлых губах, он сладко причмокивал – ему снились ее, бабки-ежкины куличи и плюшки.

Баба Яга положила клубок на видное место и вслух сказала:

– И все-таки съесть тебя было бы гуманнее…

Поэт

– Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана, я показал на блюде студня…

Посередине комнаты стоял высокий молодой человек в ярко-желтой рубахе, картинно выгнув грудь и убрав за спину руки. Напротив возвышался накрытый к обеду столом, за которым сидели двое – один, постарше, в клетчатом домашнем халате, с острой бородкой клинышком и жестким взглядом серых глаз, притаившихся за блестящими стеклами золоченого пенсне, второй, помоложе, в темном отутюженном костюме и белой накрахмаленной сорочке.

Тот, который помоложе, наклонился и громко зашептал в ухо товарищу:

– Да он сумасшедший! Он же может кого-нибудь за столом вилкой ткнуть!

Молодой человек в желтой рубахе сделал паузу, вскинул руку и, направив грязный указательный палец в сторону того, кого называли профессором, зычно и с нотками обвинения в голосе пробасил:

– А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?

После этих слов он резво подошел к столу, плеснул из графина в рюмку водки и опрокинул себе в рот.

– Зина, детка, – крикнул профессор, – уноси со стола водку.

И повернувшись в сторону высокого молодого человека брезгливо ткнул пальцем в его желтую рубаху.

– Откуда у Вас, позвольте-с спросить эта гадость?

– Это? – переспросил высокий, любовно оправляя полы рубахи, – это товарищ Швондер подарил.

– Ну вот, полюбуйтесь, Иван Арнольдович, – повернулся профессор к своему соседу, – опять этот прелестный домком.

– И напрасно вы, профессор, домком прелестным ругаете, – молодой человек в желтой рубахе ловко насадил на вилку малосольный огурчик и отправил себе в рот, – он, между прочим, меня на конкурс пролетарских поэтов послал.

– Так Вы же не пролетарий, – ахнул Иван Арнольдович.

– А кто же еще? Конечно, пролетарий, – обиделся желторубашечник.

– Вы – существо, опытным путем зародившееся у меня в квартире. Тьфу, ну что за ересь, – сердито сплюнул профессор и, немного помолчав, поинтересовался, – и что же Вы, смею спросить, читать будете-с?

– Поэму. Облако в штанах, – деловито хрустя огурцом, ответил тот.

– Иван Арнольдович, – вздохнул профессор, – а может Владимира Владимировича лучше в цирк?

– В цирке я надысь был, – перебил его высокий, – читал ее.

– Кого?

– Поэму. Имел оглушительный успех. Я сейчас, профессор, вам почитаю.

Молодой человек резко выскочил из-за стола, встал посередине комнаты и вскинул руку вверх.

– Зина, детка! – закричал профессор, – неси водку обратно.

И повернувшись к Ивану Арнольдовичу тихо произнес:

– Без водки это слушать ну совсем никак.

Иван Арнольдович согласно кивнул и со вздохом потянулся за рюмкой…

Фея третьего разряда

Несомненно, это был принц. Невзрачный, с небольшим пузиком и намечающимися залысинами, но все-таки принц. Я их за версту чую.

– Молодой человек, закурить на найдется?

Он отшатнулся. Ну да, выгляжу я не очень. Немытые черные волосы, глаза, густо обведенные черным, бордовая, почти черная помада и пирсинг в носу. Стиль готика, 12 век. А чо, мне нравится.

– Не курю, – быстро сказал он и отвернулся.

Конечно, не куришь, ты ведь принц. Да у меня и свои есть. Я села на лавку, вынула из кармана пачку Winston и быстро прикурила. Принц заметно нервничал и бросал украдкой взгляды в мою сторону.

Ну вот чего ты нервничаешь? Жизнь у тебя серая и унылая, работаешь ты в каком-то зачуханном КБ, целыми днями сидишь, сгорбившись, за компьютером, рисуешь фланцы и болты в Автокаде, зарплата у тебя маленькая, начальник дурак, живешь ты в тесной двушке с мамой, мама… Стоп, мама у тебя мировая. Вон ты весь какой круглый да гладкий. Я вздохнула, выпустила струйку дыма и опять посмотрела на него.

Он то и дело посматривал на часы.

Автобус опаздывает? Ну да, опаздывает. Он вообще не придет. Сломался. А следующий придет битком. Засуетился? Ага, вот сейчас ты вытащишь телефон, наберешь своего дурака-начальника и скажешь – Павел Петрович, я опаздываю…

Он вынул телефон, набрал номер.

– Павел Петрович, я опаздываю… да, автобус… конечно…

Черт, ну какие вы, люди, все-таки предсказуемые. Но это-то мне как раз и на руку. Ты будешь ждать следующего автобуса, нет, пешком на работу ты не пойдешь, хотя тут и идти-то всего ничего, каких-то двадцать минут. Вот ходил бы каждый день на работу, глядишь, и животик бы исчез, и цвет лица улучшился. Но сейчас ты стой, жди автобус. В который ты все равно не сядешь. Сколько сейчас времени? Без пяти восемь? Ага, вот и она.

С правой стороны к остановке быстрым шагом приближалась женщина. Темное пальто, серый берет, сапоги на высоких шпильках. Выглядит так себе. Бледная, под глазами круги. Не удивительно, конечно. У нее ребенок, две работы, старенькая мама, у которой с головой не очень. И нужно всех накормить, за всеми прибрать, всех занять. Денег не хватает, даже несмотря на эти две чертовы работы. Крутится целыми днями, как белка в колесе. Муж? Муж был, но самоликвидировался.

Я вздохнула.

***

К остановке подошел автобус. Она быстрым шагом направилась к нему, и тут каблук ее сапога – эта дурацкая двенадцатисантиметровая шпилька – попал в решетку канализационного люка. Опля!

– Ох, вот черт… ну надо же, – она чуть не плакала, – ну как же так…

– Вам помочь?

Вообще-то он никогда так не делал, но тут… как будто что-то подтолкнуло. Да и в автобус все-равно он бы не влез.

– Нет… то есть да… если вам нетрудно.

– Конечно, нетрудно, – он протянул руку.

– Я тут недалеко живу… если вы мне поможете…

Она оперлась о его руку.

– Знаете, я вообще-то не ношу каблуки, а вот сегодня, как назло, надела, – быстро тараторила она, – подумала, ведь весна, почему бы нет…

***

Я смотрела вслед их удаляющимся спинам.

Конечно, сломанный каблук – это так тривиально. Но где, черт побери, я вам найду хрустальную туфельку? На дворе двадцать первый век как никак. И потом, чего вы хотите… я всего лишь фея третьего разряда.

И зимой, и летом небывалых ждать чудес…

Раздался звон колокольчика в такт открываемой двери, и в приемную вошел тучный мужчина. Он достал огромный платок из кармана клетчатых штанов, вытер испарину, шумно вздохнул, вежливо поздоровался с секретаршей и представился:

– Карлсон. Облицовка крыш.

– Добрый день, господин Карлсон. Проходите, пожалуйста. Господин Свантесон ждет Вас.

Господин Свантесон, высокий худощавый мужчина в очках в дорогой золоченой оправе, медленно поднялся навстречу гостю, протянул для приветствия руку и улыбнулся холодной вежливой улыбкой.

– Рад с Вами познакомиться лично, господин Карлсон, – голос Свантесона звучал чуть глухо и устало, – проходите, присаживайтесь.

Господин Свантесон указал в сторону кресла и, дождавшись, когда гость усядется, сразу перешел к делу:

– Мы очень заинтересованы Вашим предложением, тем более, мы знаем, что Ваша компания давно и прочно занимает свое место на рынке услуг.

– Да, наша компания, не буду говорить, что лидер, но одна из лучших на данном сегменте рынка, – господин Карлсон слегка расслабил галстук на красной полной шее.

– Хорошо, не будем ходить вокруг да около. Наши юристы ознакомились с Вашим ценовым предложением, и я рад сообщить Вам, что оно нас полностью устраивает. Вот тут проект контракта, – Свантесон протянул Карлсону бумаги, – Вы можете ознакомиться с ним и дать свой ответ.

Карлсон бегло пролистал бумаги.

– На первый взгляд вроде бы все в порядке. Но, Вы же понимаете, я должен более детально ознакомится. Изучить, так сказать…

– Конечно, конечно, – согласно закивал головой Свантесон и нажал кнопку вызова секретарши, – Ева, кофе, пожалуйста.

Он вопросительно взглянул на Карлсона, тот кивнул:

– Эспрессо, двойной.

– Двойной эспрессо. И мне, как обычно.

Свантесон задумчиво смотрел на гостя, пока тот еще раз пролистывал контракт. Что-то не давало ему покоя.

– Знаете, – решился он наконец, – Ваше лицо мне кажется очень знакомым. Мы не могли встречаться где-нибудь раньше?

– Вполне возможно, – господин Карлсон выглядел слегка растерянным, – бизнес, сами понимаете, приемы, презентации. Так что вполне может быть. Вполне может быть.

– Да, да, конечно, – пробормотал Свантесон, снял очки и задумчиво потер лоб, – и все-таки…

Внезапно его озарила догадка:

– Карлсон! Ведь это ты, Карлсон? Карлсон, который живет на крыше!

Карлсон медленно поднял глаза и поразился тому изменению, которое произошло с вежливым и холодным хозяином кабинета. Перед ним стоял взъерошенный мальчишка, с улыбкой во весь рот.

– Малыш?

Контракт уже давно был отложен в сторону и забыт. Свантесон сидел на подоконнике и заразительно смеялся. Карлсон, освободившись от сковывающих его пиджака и галстука, уютно развалился в кресле и потягивал коньяк.

– Карлсон, а твой пропеллер? Где твой пропеллер?

– Пришлось снять, – Карлсон внезапно погрустнел, – понимаешь, бизнес, дела, а делового человеку не пристало…

– И ты уже не летаешь? Совсем-совсем?

– Чуть-чуть. Иногда… Очень редко…

Карлсон кривил душой, он уже давно не летал, давно не жил на крыше, и его жизнь была размеренной жизнью благополучного сытого буржуа. Свантесон, почуяв в словах старого друга фальшь, тоже как-то сник.

– А ты знаешь, у меня все тоже, как-то так… С тех пор, как родители отвели меня к детскому психологу, и там мне сказали, что ты – выдумка, плод моего воображения… как-то все стало скучно что ли… Правильно… Как у всех. Я вырос, выучился, вот стал бизнесменом… Донашиваю жену своего старшего брата, как в детстве, куртки, коньки… – Свантесон криво улыбнулся, – да и бизнес его тоже донашиваю…

– А фрекен Бок? – Карлсон попытался сменить тему разговора.

– У фрекен Бок все в порядке. Она написала ряд научных трудов по педагогике.

– И как?

– Пользуются успехом. У нее теперь даже своя передача на телевидении. Не видел?

Карлсон помотал головой:

– Не смотрю практически телевизор. Некогда – все дела, дела…

Оба вздохнули и замолчали.

*****

– Я специально, специально ничего не убирала в его комнате! Чтобы ты видел, что он натворил! – Жена почти перешла на крик.

В комнате сына царил страшный беспорядок. Стулья валялись там и тут, у одного была отломана ножка, везде были разбросаны фантики из-под конфет, люстра висела буквально на одной ниточке и грозилась вот-вот рухнуть, а на подоконнике возвышалась пустая банка из-под вишневого джема.

– И он еще врет! Ты представляешь, он врет, что это сделал какой-то Карлсон! – жена была красная от возмущения.

– Не какой-то ма, – сын наклонил вихрастую голову, – Карлсон, который живет на крыше. У него еще и пропеллер есть…

– Знаешь, – сказала жена вечером, лежа в кровати, – его следует показать психологу. Я читала, что бывает, ребенок выдумывает себе друга. Это от одиночества и внутренних комплексов. И очень опасно. Надо обязательно обратиться к специалисту, он поможет.

Она отвернулась к стенке и пробормотала:

– Я завтра же позвоню доктору Йокинену. Хочу, чтобы мой сын вырос нормальным человеком.

Свантесон посмотрел на затылок жены, прислушался к ее ровному дыханию, поднялся и вышел из спальни.

За дверью детской раздавались смех и веселые голоса – тоненький и восторженный сына и еще мужской, снисходительно-важный, очень знакомый. Постояв так какой-то время, Свантесон потянул дверь на себя.

Сын стоял у открытого окна и смотрел куда-то вдаль, на крыши.

– Он улетел, па. Но он обязательно вернется, вот увидишь.

Свантесон потрепал сына по голове.

– Конечно, сынок, он вернется. Он всегда возвращается…

Жил да был подкаблучник…

Один человек, Петр Сергеевич Тепленький, был подкаблучником. У него была жена Венера Станиславовна, дочь Адочка и работа инженером на секретном производстве. Производство было настолько секретным, что Петр Сергеевич, отработав там более тридцати лет, не мог внятно объяснить, чем же он занимается.

Больше всего на свете Петр Сергеевич Тепленький любил диван, телевизор и газету «Жизнь». Эти три составляющие скрашивали жизнь Петра Сергеевича и нередко вгоняли его в крепкий здоровый сон.

Время от времени Венера Станиславовна надавливала на Петра Сергеевича каблуком исключительно из благородных побуждений – сделать из него человека, но в целом подкаблучная жизнь Петра Сергеевича вполне устраивала.

Тем летом семья Тепленьких проводила свой отпуск как обычно на даче. К трем составляющим – дивану, телевизору и газете «Жизнь» – был добавлен еще свежий воздух, который Петр Сергеевич вдыхал полной грудью. Но вдруг однажды…

– Вот ведь сосед наш, Михаил Ихтиандрович, какой молодец. Каждое утро на Волгу ходит, то окуньков своим наловит, то карасиков, – как бы невзначай обмолвилась за завтраком Венера Станиславовна, нечаянно пролив чай мужу на трико.

– Угу, – мужественно кивнул головой Петр Сергеевич, не отрывая глаз от газеты.

За обедом к окунькам прибавилась щука, а за ужином Венера Станиславовна поведала о двух сомах, пойманных Михаилом Ихтиандровичем. На второй день к Венере Станиславовне подключилась теща, завтрак третьего дня начался с рыбацких баек тестя, а к вечеру тесть достал из сарайки удочку и устроил для Петра Сергеевича мастер-класс.

На четвертый день Петра Сергеевича разбудили в пять часов утра, выдали резиновые сапоги, плащ, удочку, ведерко, два бутерброда и выставили за порог.

***

Вот уже третий час Петр Сергеевич Тепленький грустно смотрел на воду. Клева не было. Несколько раз Петр Сергеевич собирался было свернуть удочку и направится к дому, но, едва представив себе колючий взгляд жены, язвительный дочери, едкий тещи и понимающий тестя, передумывал, вздыхал и не трогался с места.

Вдруг поплавок резко ушел под воду. Петр Сергеевич, забыв все советы тесты, со всей силы дернул удочку вверх. На конце лески, блестя золотом, билась небольшая рыбка.

Бросив рыбку в ведро, Петр Сергеевич, с чувством выполненного долга, принялся собираться домой.

– Петр Сергеевич, отпусти ты меня обратно в Волгу. Дорогой за себя дам откуп, откуплюсь, чем только пожелаешь.

Золотая рыбка, высунув из ведра блестящую головку, смотрела на Петра Сергеевича печальными лазоревыми глазами.

По правде говоря, Петр Сергеевич не особо удивился говорящей рыбе – вверху по течению находился химкомбинат, и как постоянный читатель газеты «Жизнь» Петр Сергеевич не верил в чудо, но верил в мутации и конспирологические заговоры.

– Может быть, новое корыто? – с надеждой в голосе произнесла Золотая рыбка.

– Да есть у нас. Новое из нержавейки. А в городе стиральная машина, – недоуменно пожал плечами Петр Сергеевич и принялся сворачивать плащик.

– А дворец? Хочешь большой красивый дворец?

Петр Сергеевич на секунду остановился и задумался. Потом решительно покачал головой:

– За него налоги большие надо платить. Нет. Зачем нам дворец?

– Может быть новую работу? Высокооплачиваемую? И руководящую должность?

Петр Сергеевич поднял ведро и зашагал к дому. Зачем ему новая работа, да еще и руководящая должность? Ему до пенсии осталось всего ничего.

– Отдых на море? Заграницей! – не сдавалась Золотая рыбка – Турция! Греция! Лазурный берег!

Петр Сергеевич представил себе Венеру Станиславовну и Адочку на пляже, и себя, бегающего занимать лежаки, за минералкой, за мороженым, и у него заныл затылок. Он решительно помотал головой и прибавил шаг.

– Может быть новую жену? – словно угадав его мысли, нежно заворковала Золотая рыбка, – красавицу. Например, Анджелину Джоли.

При этих словах Петр Сергеевич еще интенсивнее замотал головой – Анджелина Джоли вряд ли согласится проводить отпуск на даче, ей точно только Лазурный берег подавай. А это лежаки, минералка, мороженое…

– Но деньги-то тебе нужны? – усталым голосом поинтересовалась Золотая Рыбка, когда Петр Сергеевич поставил ведро на крыльцо веранды, – ты ведь не Перельман, чтобы от денег отказываться.

Петр Сергеевич почесал затылок.

– Ладно. Пойду спрошу у жены.

Добрых полчаса ушло у Петра Сергеевича на то, чтобы сначала разбудить Венеру Станиславовну, потом объяснять ей, раздраженной и сонной, про Золотую Рыбку, доказывая, что он не бредит и не сошел с ума…

– Господи, господи, ну ты и дурачина! Простофиля ты! – причитала Венера Станиславовна, на ходу застегивая халат, – сейчас-сейчас, надо все хорошенько обдумать. Для начала, надо попросить квартиру побольше, денег, само собой разумеется, – перечисляла она семенившему следом Петру Сергеевичу, – жениха еще для Адочки, красивого и богатого. Машину, денег… Да, это я уже говорила…

На крыльце стояло пустое ведро.

Венера Станиславовна перевела взгляд на мужа, и ее лицо стало медленно покрываться красными пятнами. Петр Сергеевич открыл было рот и снова закрыл его, понимая, что слова здесь бессильны.

– Здравствуйте, тетя Венера. Здравствуйте, дядя Петя.

На дорожке стоял Санька, пятилетний внук соседей.

– Вы Рыбку Золотую ищете, да? – Санька улыбался во весь рот, демонстрируя отсутствие переднего зуба, – так я ее выпустил! А она мне за это вон что дала!

И Санька торжествующе выставил вперед руку с разноцветным, переливающимся всеми цветами радуги, воздушным змеем.

На веранде что-то грохнуло. «Корыто упало» – подумал Петр Сергеевич и глупо улыбнулся. Причем совершенно некстати, если верить выражению лица Венеры Станиславовны…

Если ты не вернешься на вечерней заре

Настенька еще раз на всякий случай крутанула кольцо на безымянном пальце. Аленький цветочек вечным огнем колыхал над клумбой. Следов Чудища не было.

Настенька осторожно двинулась в сторону беседки.

– Ау! Отзовись, мой сердешный друг!

Она тихонько раздвинула руками колючие ветви шиповника.

Чудище резвилось на лужайке перед беседкой, сачком пытаясь поймать огромную пеструю бабочку.

– Вот каааак, значит, – протянула Настенька.

Чудище замерло, опустило сачок и виновато установилось на Настеньку.

– А кто-то еще обещал умереть от тоски и печали, – Настенька протиснулась сквозь куст, резко дернув зацепившийся за шипы подол сарафана.

Чудище сконфузилось и, совершенно не зная, как себя вести, уселось на ступеньки беседки.

– Между прочим, уже две недели прошло.

– Почти три, – прошептало Чудище.

– Ну три, – Настенька уселась рядом с ним, – я-то думала, ты уже того…, – она поддела носком лапотка сухой листочек, – или принцем обернулся.

Она немного помолчала и добавила:

– Хотя если бы принцем, то было бы сложнее…

– Не могу я принцем, – поспешно сказало Чудище, – я ведь не волшебное. Я – инопланетное.

И длинным ящероподобным хвостом, раздваивающимся на конце, ловко прихлопнуло комара на Настенькиной руке.

– Надо же! Вот никогда бы не подумала!

– Я только отпочковаться могу, если что… если от радости, – Чудище почесало щупальцем макушку, – а принцем никак не могу.

– Так это же в корне меняет дело! – воскликнула Настенька.

– Да? – недоверчиво протянуло Чудище.

– Ну да! Понимаешь, – Настенька немного смутилась, – не хочу я замуж. Рано мне еще. И потом… я учиться хочу.

– Учиться это хорошо, – одобрило Чудище, – и уже выбрала, что изучать будешь?

– Ага, – оживилась Настенька – диагностика кварк-глюконной плазмы с помощью жестких кхд-процессов в ультрарелятивистских соударениях ядер.

– Кварк-глюонной, – поправило Чудище, – хорошая тема. Я пару веков назад по ней диссер защитило. Так что, если что – обращайся, помогу.

Чудище смотрело вслед удаляющейся Настеньке. У ворот она остановилась, поправила спавшую с плеча бретельку сарафана и весело помахало Чудищу рукой…

– Ну что, время ужина что ли? – само себя спросило Чудище, взяло чугунок с похлебкой и стало медленно спускаться по крутым ступенькам в подвал. Туда, где дружно вышивали сорок семь, страстно желающих выйти замуж за принца, Настенек.

Закономерное превращение

Скандулия Горгониевна сняла листочек, прикрепленный отколотым кусочком магнита к дверце холодильника, перечитала его еще раз, и уголки ее почти безгубого рта растянулись в некоем подобии улыбки. На листке аккуратным меленьким почерком были написаны следующие слова: «Автобус, магазин, подъезд, поликлиника». Это был своеобразный список дел на сегодня, и по трем пунктам из четырех Скандулия Горгониевна могла поставить себе жирный плюсик.

С утра, протиснувшись в переполненный рабочим людом автобус, Скандулии Горгониевне удалось поругаться сразу с тремя тетками подряд и обозвать одну дамочку «паршивой интеллигенткой» за то, что та недостаточно резво, на ее взгляд, бросилась уступать ей место. Подпитавшись негативной энергией, Скандулия Горгониевна отправилась в небольшой продуктовый магазинчик рядом с домом, где долго, с чувством собственного достоинства и уверенности в своей правоте, выбирала хлеб, тыкая сухим костлявым пальцем в булки и батоны. Потом, так ничего и не купив, выговорила продавщице за черствый хлеб и направилась к выходу, услышав в спину привычное «у, старая ведьма». Хотела еще вернуться, чтобы поругаться с заведующей, но уже не успевала по пункту три, поэтому, шаркая, поспешила к своему подъезду, где долго и нудно делала внушение уборщице Анюте. Затем Скандулия Горгониевна немного отдохнула на лавочке с двумя товарками – сестрами Болотниковыми, привычно обсудив тему иномарок возле подъезда (откуда у людей деньги покупать такие машины – воруют, все точно воруют), громко выразив свое недовольство по поводу недостатка воспитания нынешней молодежи (хоть своих детей у Скандулии Горгониевны отродясь не было, в вопросах воспитания она была сильнее, чем Макаренко и Коменский) и не забыв отругать соседскую девочку Машу за проколотый пупок.