Не только о пиджаке. Стихотворения

Не только о пиджаке

Стихотворения

Андрей Козырев

© Андрей Козырев, 2018

ISBN 978-5-4490-8024-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Живущий речью

Андрей Козырев – поэт настоящий. Потому что жив он – речью. Потому что его слова – частицы речи. Потому что его стихи – существуют в стихии речи. Русской речи. Именно русской. Всеобъемлющей, уникальной, поистине грандиозной – по своим возможностям. Восприимчивой – и независимой. Строгой – и раскрепощённой. Щедрой на откровения. Сулящей постоянные открытия. Зовущей за собою – вперёд, вглубь и ввысь. Являющей собою – дар свыше. Свободной. Родной.

В стихах Козырева явь и фантазия, повседневность и мечта, тонкий лиризм и эпический размах, медитация и своеобразная игра, философские рассуждения и чудесный наив, деликатная ирония и максимальная искренность, пристальное внимание к деталям и смелые обобщения, жизненный опыт и желание осмыслить и выразить тайны бытия, да и многое другое, все компоненты его поэтики, весь арсенал его средств изображения, весь этот ясный свет, пронизывающий стихи, сохраняющий их, земной и небесный, весь этот строй, музыкальный, певучий, звучащий везде и всегда, весь этот мир, создаваемый в непрерывном движении, – существуют в неразрывном единстве.

Со словами высокими, даже порой патетическими, – дружны слова совершенно будничные, придающие стихам замечательную достоверность. Не случайно Иннокентий Анненский утверждал, что будничные слова – самые сильные. Иногда слова Козырева совершенно естественно становятся просто музыкой – как в верленовских «Романсах без слов»:

Утоли мои печалиСветом солнечного дня,Стуком маленьких сандалийНа дорожке у плетня,Детским смехом, чистым взором,Неспешащим разговором,Красотой всея ЗемлиЖажду жизни утоли…

Но притяжение земли, знакомой почвы, велико – и вот его, как Антея, после всех полётов и воспарений тянет вниз, ко всему, среди чего он вырос, где живёт, к его нынешней среде обитания:

…Много есть дорог на белом свете,Много предстоит мне повидать,Много городов развеет ветер,Так, что и следов не отыскать,Но о том, что видел в колыбелиВечно помню – с болью и трудом:Достоевский. Белые метели.Чёрная река и Мёртвый дом.

…А потом – звучит новая песня. Или – сказка. Или – обращение к предшественникам, переосмысление их стихов. Или же – возникают свидетельства того, что происходило ранее или происходит сейчас, и на этом фоне отчётливо слышен голос очевидца событий, и дыхание летописи ощутимо тогда в каждой строке, ну а может быть, это – светопись, вопреки злу, во имя добра:

Бог поцелуем мне обуглил лоб,И мне плевать, что обо мне болтают:Какой неряха, чудик, остолоп, —Пиджак цветёт, и валенки сияют!

Грусть и радость, изумление и восторг, разумная сдержанность и выплески чувств, отчаяние и счастье, вера, надежда и любовь, – и всё это, с прерывистым или ровным дыханием, с чутким слухом, с ежесекундным, пристальным взглядом в происходящее, – жизнь, и творческий диапазон Козырева необычайно широк, и ему необходимо говорить, потому что ему есть что сказать людям.

Вот и я говорю. О том, что Андрей Козырев – поэт настоящий, говорю я всем современникам, людям двадцать первого века, пишущим стихи и любящим стихи, да и тем, которые когда-нибудь ощутят присутствие поэзии в нашем непростом, как и прежде, мире, потянутся к ней, как на некий зов, и станут её приверженцами, – говорю открыто и прямо. И слов своих, сказанных ныне, я на ветер, как и всегда, ибо речью я жив, не бросаю.

Владимир Алейников

Запретный город

Дмитрию Мельникову

В запретном городе моём,В оазисе моём —Аллеи, пальмы, водоём,Просторный белый дом.Туда вовеки не войдутНи страх, ни суета.Там жизнь и суд, любовь и трудЦветут в тени Креста.Там тысячью горящих уст —Лиловых, огневых —Сиреневый глаголет кустО мёртвых и живых.Там полдень тих, там зной высок,Там всё Господь хранит —И прах, и пепел, и песок,И мрамор, и гранит.Там миллионы лет закатГорит во весь свой пыл,Там голубь осеняет садШестёркой вещих крыл.Дрожит в тени семи ветвейГорящая вода,И в дом без окон и дверейВхожу я без труда.Там, в одиночестве моём,Заполненном людьми,Звучат сияющим ручьёмСлова моей любви.Там огненно крылат закат,Оттуда нет пути назад…Но где они, не знает взгляд,Ищу их вновь и вновь —Запретный дом, запретный сад,Запретную любовь.

Вишнёвый сад

Воробьиная ода

Дмитрию Соснову

Неужели тебя мы забыли?Для меня ты всегда всех живей —Спутник детства, брат неба и пыли,Друг потех и забав, воробей!Ты щебечешь о небе, играя,Неказистый комок высоты, —Сверху – небо, внизу – пыль земная,Между ними – лишь ветка да ты!Как ты прыгаешь вдоль по РоссииНа тонюсеньких веточках ног —Серой пыли, особой стихии,Еретик, демиург и пророк.В оптимизме своем воробейском,Непонятном горам и лесам,Научился ты в щебете детскомЗапрокидывать клюв к небесам.Воробьиною кровью живее,От мороза дрожа, словно дым,Я, как ты, ворожу, воробею,Не робею пред небом твоим.И зимой, воробьясь вдохновенно,Не заботясь, как жил и умру,Я, как ты, воробьинка вселенной,Замерзая, дрожу на ветру…Но, пока ты живёшь, чудо-птица,На глухих пустырях бытияВоробьится, двоится, троитсяВоробейная правда твоя!

Чудак

Вспоминая Адия Кутилова…

Во мне живёт один чудак,Его судьба – и смех, и грех,Хоть не понять его никак —Он понимает всё и всех.Смуглее кожи смех его,И волосы лохматей слов.Он создал всё из ничего —И жизнь, и слёзы, и любовь!Из туч и птиц – его костюм,А шляпа – спелая луна.Он – богосмех, он – смехошум,Он – стихонеба глубина!Чудак чудес, в очках и без,В пальто из птиц, в венке из пчёл,Он вырос ливнем из небес,Сквозь небо до земли дошёл!Он благороден, как ишак.С поклажей грешных дел моихОн шествует, и что ни шаг —И стих, и грех, и грех, и стих!Он стоязык, как сладкий сон,Как обморок стиха без дна.Смеётся лишь по-русски он,А плачет – на наречье сна.Пророк вселенской чепухи,Поэт прекрасного вранья,Он пишет все мои стихи,А после – их читаю я!Он – человек, он – челомиг,Он пишет строчки наших книг,Он в голове живёт моейИ делает меня сильней!

Прочное в сменах

Александру Кушнеру

Рябина на ветру,Рабыня всем ветрам,Скажи, когда умру,Скажи, что будет там.Рябина на ветру,Рубин живой души,Верши свою игру,Пляши, пляши, пляши!Твори, твори, твориСвой танец, свой испуг!Воскресни, вновь умриИ оживи – для мук!Листвы осенний плясПод собственный напевИзобразит для насНаш страх, и боль, и гнев.Упрям, устал, угрюм,Иду в тени ветвей,Не вслушиваясь в шумГлухой судьбы своей.Лечу я без следа,Как суетливый снег,Из жизни – в никуда —За так – за миг – навек.Манит запретный путь,Хмельная тянет страстьУстать, упасть, уснуть,Забыть, убыть, пропасть.Не вычитан из книг,Непредсказуем бой.Просторен каждый миг,Наполненный собой.Крепи, корявый ствол,Мощей древесных мощь,Чтоб дважды ты вошёлВ один и тот же дождь!Не превратится в дымМой путь, мой след, мой труд,Всё в жизни, что моимНа сей Земле зовут.Рябина на ветру,В крови, в огне, в заре,Учи меня добру,Учи меня игре,Учи, как без трудаПрорваться – в монолит,Туда, туда, туда,Где мрамор и гранит,Где боги и быки,Где век и бег минутВ мои черновики,В словесный рай, войдут.…Огонь листвы во мгле,Пробушевав свой век,Приблизился к землеИ тело опроверг.Созвездье русских словЗа гранью житияМне обещает кров,Где отдохну и я.

На мотив романса

Гори, гори, моя звезда,Над нашей скукою космической,Над суетой межгалактической,В которой мысли – ни следа.В своём сиянье термоядерном,За миллиард парсек от нас,Гори, сияй так зло и яростно,Как будто Бог тебя не спас.Наш небосклон цветёт могилами —Не я сказал, сложилось так.Царит меж звёздами унылымиМежгалактический бардак.Звезда моя, звезда туманная,Куда умчалась та весна,Когда, всегда одна, меж пьяными,Ты шла у моего окна?Казались мне наивной сказкоюТепло твоих прозрачных щёк,Касанье губ, сухих и ласковых,И тонких пальцев холодок…Теперь на небе, несказанная,Цветёшь ты в ангельском саду —Ложь, облечённая в сияние,Плоть, облечённая в звезду.Ты опаляешь воск в подсвечниках,Пиитам шепчешь по ночамПро жития великих грешников,Про смерть Ивана Ильича.А я – без рода и без племени,Со всякой сволочью на «ты».На горб взвалил я бремя времени,И мудрости, и нищеты.Уйду, как в гроб, в утехи плотскиеИ никого не прокляну —Ни эти звёзды идиотские,Ни эту глупую луну.Всё из единой глины слеплено,И, значит, было всё не зря —И крик из глотки эпилептика,И кровь из носа бунтаря.Гори, гори, свети неистово,Ведь в мире, что нам свыше дан, —Довольно подленькие истины,Довольно розовый обман.Твоих лучей нездешней силоюВся грязь земли озарена…Сияя над своей могилою,Ты, как и я, пьяным-пьяна.Мой горб пробивши, крылья выросли —Не оттого ль, что жизнь – борьба?Над скукой, тленом и немилостьюГори, сияй, моя судьба!

Прощание с Маиром

Ф. Сологубу

Не надо слов. Храни печаль в душе.Я знаю, что и у тебя такое.С тобою мы не встретимся ужеНа золотистых берегах Лигоя.Мы жили там, но жизнь была иной,Прозрачной, светлой, к синим звёздам ближе.Звезда Маир сияла надо мной…Прощай, Маир, тебя я не увижу.В стране Ойле течёт река Лигой.Она горит без дыма, как Россия.Там светится на небе голос мой,Похожий на звезду в сиянье синем.Там есть мой голос, но там нет меня,Там над домами зеленеет пламя,Там бог – живой – выходит из огняИ говорит о будущем стихами.Число и мера – боги наших дней.Они, как и в Египте, птицеглавы.Я вспоминаю об Ойле моей —Там наши боги были бы неправы.Мы здесь живём в стране, которой нет,Но нам завидуют иные страны,А их отцы смеются им в ответИ принимают земляные ванны.Здесь бродят люди, полые внутри,Храня в себе запас истлевших истин.Хоть сотню раз воскресни и умри —Их мир всё так же будет глуп и выспрен.Но не забыта будет на Земле,Нам изнутри сжигающая лицаМоя любовь с космической Ойле,Страны, которая в мозгу таится.

«На Венецию падает снег…»

На Венецию падает снег,На Венецию сходит туман,Будто весть от того, кого нет,Будто тени ушедших славян.И в каналах темнеет вода,И фасады белеют во мгле,И на небе не сыщешь следаОт стопы, что спешила ко мне.Чёрным кружевом тонких дорог,Белой пряжей снежинок седыхТак увлёкся назойливый Бог,Что забыл о молитвах моих.Только шёпот воды в темноте,Только рябь исчезающих дней,Только муза идёт по водеС головою кровавой моей.В занебесной Венеции той,Что парит над судьбою моей,Бесконечный и мёртвый покой,Бесконечная рябь серых дней.Город-сон, парадиз небылиц,Где покров беспорядочно-бел,Только люди гуляют без лиц,Отдыхают от дел и от тел.От венедов остался лишь дым,От венедов остался туман,Только именем пришлым моимОкликает их Марк-великан.Город-сон, иллюзорный навек,Смутно брезжит сквозь рябь серых стран…На Венецию падает снег,На Венецию сходит туман.

Памяти Евгения Евтушенко

Что ж, свершилось. Тает снег.Умер сам Двадцатый век.Значит, вот таков уделВсех бессмертных в мире тел.Ты идёшь к великим в даль —Боговдохновенный враль,Скоморох, пророк, поэт,Уленшпигель наших лет.Помню хмель твоей вины,Острый взгляд из глубины,Помню твой – сквозь морок лет —Незлопамятный привет.Скудный дар тебе дарю —Тем же ритмом говорю,Что Иосиф, милый враг,Провожал певцов во мрак.Этим шагом начат год.Этим шагом смерть идёт.Так шагает старый бог:Раз – шажок, другой – шажок.Шаг за шагом – в темноту,За последнюю черту,Где ни лжи, ни естества,Лишь слова, слова, слова.Ими правил ты, как бог.Ты ломал себя, как слог,Рифмой острой, как стилет,Нервы рвал нам много лет.Ты – мишень и ты же – цель,Как Гагарин и Фидель.Белла, Роберт и БулатЖдут, когда к ним встанешь в ряд.А тебя, – прости всех нас, —Хоронили много раз.Что ж, воитель и герой,Умирать нам не впервой.От твоих трудов и днейНам осталось, что видней —Твой обманчивый успех,Твой оскал, твой едкий смех.То стиляга, то герой,Ты, меняясь, был собой —Яд со сцены проливал,Отравляя, исцелял.Под задорный, острый взглядМы глотали этот яд —Вместе с миром и тобой,Вместе с Богом и судьбой.Ты – виновник всех растрат,Жрец и рыцарь всех эстрад.Ты горел, сжигал, сгорал,Но скупым ты не бывал.Что ж, обман твой удался.Ты в бессмертье ворвался.Всё простится за чертойЗа надрыв и ропот твой,За глухой тупик стиха,За огонь и мрак зрачка,За блистательность ошибки,Черноту черновика.Ты сейчас стоишь одинСредь заоблачных равнин —Справа – свет, налево – тьма,Снизу – Станция Зима.Сценомирец, дай-то Бог,Чтоб остался жгучим слог,Чтоб талант твой не иссякНа эстраде в небесах.Что ж, прощай. Закрылась дверь.Что осталось нам теперь?Этот ритм – ать-и-два —…и слова, слова, слова.

Шестикрылый серафим

Пушкину

Бесплоден был твой нищий пыл,Которым тешил ты гордыню,Но я, прозрачен, шестикрыл,Сошёл к тебе в твою пустыню.Я снизошёл к твоим мольбам,К избытку твоего сиротства,И дал твоим пустым словамМощь собственного первородства.Я чуть коснулся лба крылом,Пронзив твой мозг огнём озноба,И опаляющим огнёмВ мозгу запечатлелась злоба.Я бросил взор к тебе в глаза,Как равный – равному, как другу, —И в них обуглилась слеза,И стал, пылая, видеть уголь.Моя прозрачная рукаКоснулась губ твоих устало —И пламя вместо языкаВ гортани смертной заплясало.Я дал тебе свои глаза,Отдал тебе свой слух и силу —Чтоб понял ты, что знать нельзя,Чтоб мощь в тебе заговорила.Ослепнув, огненным перстомКоснулся я чела седого —И ты издал протяжный стон,Который обратил я в слово.И грудь тебе я разорвал,И злое сердце сжёг победно,И в окровавленный провалВошёл незримо и бесследно.Я страшный дар тебе принёс,Я, вестник славы и обиды,Я, в зрелости кровавых слёзУбивший первенцев Египта.…И ты восстал. И я без силУшёл в огромный сумрак крови,Струящийся меж тёмных жил,К войне от века наготове.Крест четырёх координат,Не видимый обычным взглядам, —На нём отныне ты распят,А я – незримо плачу рядом…Восстань, пророк, гори, живи,Казни царей нездешней вестью,Неся в своей слепой кровиСлепого ангела возмездья!

Рыцарь бедный

Жил на свете рыцарь бедный,Молчаливый и простой,С виду сумрачный и бледный,Страшной мыслью занятой.Он имел в ночи виденье —И, щитом закрывши грудь,Сквозь века, сквозь поколеньяПоскакал в бессмертный путь.Весь в крови, густой, невинной,Хитрым ворогам назло,По равнинам ПалестиныМчался с саблей наголо.Неподкупный, бледный, юный,Веря строгим небесам,Он сжигал Джордано БруноИ сгорал с ним рядом сам.Чтоб народ страною правил,Чтоб весь год цвели поля,Штурм Бастилии возглавил,Обезглавил короля.Видя в небе Божьи знаки,Алый свет издалека,Нёсся в газовой атакеВпереди всего полка.Бедный, бледный, бестелесный,Отпускал ворам грехи,Под бомбёжками пел песни,Декламировал стихи.На весь мир горланил речи,В чёрной мгле искал путей,Строил газовые печи,Жёг в них старцев и детей.Звонко распевая песню,Голову совал в петлю,Веря, что вот-вот воскреснетИ продлит судьбу свою.Жил на свете рыцарь бедный,Умирал и воскресал.Алым светом – всепобедным —След сапог его сиял.В диком упоенье боя,В миг, когда он убивал,Меч руководил рукою,Панцирь телом управлял.Но в тиши исповедальной,Снизойдя во тьму времён,Всё безмолвный, всё печальный,Ожидал знаменья он.Рыцарь, что же вы молчите?Что ваш взор так хмур опять?Славе с Болью – вашей свите —Есть что вам о вас сказать.Но туда, где райской дверьюТучка рыжая горит,Рыцарь смотрит, рыцарь верит,Рыцарь плачет и молчит.Или мозг устал пророчить?Или кровь не горяча?Рыцарь поднимать не хочетБольше старого меча.Слишком много в жизни дикойКрови, боли и обид…Только старый меч-владыкаТак же им руководит.

Другу стихотворцу

Арист, ты говоришь, что стих – твоё спасенье,Превыше всех трудов, превыше всех наград,Терновый твой венец, и крест, и воскресенье,И суд, и сад, и ад.Ты памятник себе воздвиг огнеупорныйИз слухов, хитрой лжи, хвалы и клеветы,И если кто-то мог писать о ясном спорно,То это – только ты.Высокопарный вздор комедий и трагедийТы претворил в судьбу, и в ней тебе везло:Так! – Ты умеешь всех презрительней на светеВстречать добро и зло.И твой любимый бес, сухой и моложавый,Непринуждённость в хитрой выдумке любя,Всё ходит за тобой, как арендатор славы,И мучает тебя.И долго будешь тем известен ты народу,Что всех изысканней язык ты исказил.У музы у твоей всё ярче год от годуБлеск стрекозиных крыл.Господь тебя слепил из глины мокро-зыбкой,Чтоб научился ты, презрительность любя,По-чаадаевски, с язвительной улыбкойПлыть поперёк себя.…Не тот поэт, Арист, кто рифмы плесть умеет,Кто в словоблудии сумел достигнуть дна,А тот, кто, став бессмертным, не жалеет,Что жизнь – всего одна.

Бесы

Мчатся тучи, вьются тучи,Пляшут быстрые лучи.Небо бьётся, как в падучей,Звёзды – как огни в печи.Мчатся бесы, вьются бесы,Пляшут, мечутся, плюют…Сани по Руси небеснойТело Пушкина везут.Мимо площади Сенатской,Мимо высей МашукаМчится конь наш залихватскийСквозь эпохи и века.Буря мглою небо кроет,Все дороги замело…– Что вы, барин? – Бог с тобою!Просто сердцу тяжело.Громко цокот раздаётся,Будто всё кругом мертво…Конь летит, бубенчик бьётсяПо-над холкою его…– Скоро ль дом? – Не знаем сами!– Ждут ли нас? – Должно быть, ждут!Вечно по России саниТело Пушкина везут.Гулко цокают копытаПо теченью наших спин…И молчат, во тьме забыты,Мёртвый дом и Сахалин.Вся земля дрожит от гула,У коня горит зрачок…Вон Астапово мелькнуло,Знать, конец уж недалёк…Ни огня, ни слёз, ни веры, —Крики, брань, кабацкий мрак…Только возле «Англетера»Спотыкнётся вдруг рысак…– Скоро ль, братец? – Недалечко!Только выедем с земли…Лишь мелькнёт Вторая РечкаТам, за вечностью, вдали…Больше нет на белом светеНи чудес, ни естества:Наша жизнь – огонь да ветер,Да слова, слова, слова!Скачка, скачка без запинки,Без кнута, без шенкелей…Пушкин… Лёгкая пушинка,Что небес потяжелей!– Ждут нас? – Барин, всё в порядке!Ждут покойнички гостей,Всё отдавши без остаткуДа раздевшись до костей.Плачут, пьют, тревожат бога,Огоньки в глазах горят…Бесконечная дорогаВ рай бежит сквозь самый ад!И ни песенки, ни сказки…Мчатся кони день за днём…– Я устал от этой тряски…Скоро ль, братец, отдохнём?…Полузвери, полубоги,Мчатся тени – их не счесть…– Скоро ли конец дороге?– Барин, не серчай! Бог весть!

Козырев – Кутилову

Кутилов —            глазища                          тусклые.Бродячая            правда                      русская.Смешная            гордыня                      детская —И красная             кровь                    поэтская.Солдатская            прямость                        честная,нахлебникам                     неизвестная.Сапсанья           повадка                      хищная,для воина              не излишняя…Ни серости,              ни ребячества —Прочтёшь           две строки —                        и плачется…Кровь снова                стихами                          мается…– Кутилов! —             и речь                    срывается.…Кутилов!            Рисунки                        пёстрые.И скифские                скулы                          острые.Не пасквилем,                  не пародией —Ходил           сквозняком                        по Родине.Сквозняк           всей Руси                        космической —Сибирский                        поэт                                   трагический!Ты в небе            зарыт                        без надобы —– Земли тебе было                        мало бы!Сияет            зарёю                        гордоюТвой волчий                прищур                        над городом.Твой чёрт            над судьбой                        богатырскоюМетелью             метёт                    сибирскою:«Сгоришь              в цвету,                       не состаришься…»А где ты           сейчас                     мытаришься?Не в адской ли чаше                        с серою?– Кутилов            воскресе!– Верую!Ты можешь              отчалить                        в смерть, но я —Твоя            правота                        посмертная.Хмельная,            босая,                        вешняя —Держава            твоя                        нездешняя,Козырная         и кутящая —Русь-матушка            настоящая!И отдано             Богу —                      богово,и отдано             волку —                      логово.Стихи            не горят,                    поэтому —Поэту         дано                поэтово.

Девяностые

Юнне Мориц

Девяностые, девяностые —Дни кровавые, ночи звёздные…Грусть отцовская, боль привычная…Это детство моё горемычное.Трудно тянутся годы длинные,И разбойные, и соловьиные…В подворотнях – пули да выстрелы,А над грязью всей – небо чистое.Вот и я, мальчишка отчаянный,Непричёсанный, неприкаянный.На глазах детей – слёзы взрослые…Девяностые, девяностые.Дома маются, пьют да каются —Водка горькая, желчь безлунная…И во мне с тех пор кровью маютсяДетство старое, старость юная…Искупают с лихвой опричникиСмертью горькою жизни подлые…И так тесно, так непривычно мне,И так жарко и пусто под небом.Жить без возраста, жить без времени —Вот судьбина какая вздорная!Выбрал Бог да родному племени —Душу светлую, долю черную.И не взрослые, и не дети мы —Разве мало изведал скитаний я?И столетьями, и столетьями —Испытания, испытания…Девяностые, девяностые —Дни кровавые, ночи звездные…Кражи, драки – под солнцем яростным…Это детство моё – старше старости.

«Любой, кто засыпает, одинок…»

Любой, кто засыпает, одинок.Кто б ни был рядом, ты – в отдельном мире,Но в той вселенной есть твой городок,В нём – тот же дом и тот же мрак в квартире.Бывает, погружаешься во мрак,А в нём – всё лучше, чем при свете, видно:Грязь, неуют, за домом – лай собак,Что скалят зубы, злятся: им обидноНа пустоту, в которой тяжело…Но за стеной спокойно дышит мама,Сквозь стены слышишь ты её теплоВсем существом, своею сутью самой.Да, ты – дитя. Но, увлечённый тьмой,Ты постигаешь холод жизни краткой,Вперив глазёнки в тёмное трюмоНапротив детской маленькой кроватки.Там – то ли тень, а то ль твоё лицо,А то ли кто-то третий, страшный, страшный,Кто время сна жестоко сжал в кольцо…Но думать, кто, не важно. Нет, не важно.…Страшилка это или анекдот,Воспоминанье, ставшее лишь знаком?При свете мир давно уже не тот…Но в темноте он вечно одинаков.Днём – жизнь, дела: не выйти за черту.А ночью – тот же детский страх спасенья,И тот же лай собак на пустоту,И тот же Третий меж тобой и тенью,И – сквозь пространство – мамино тепло…

Пропись в клеточку

Пропись в клеточку. Ручки. Пеналы. Учебники. Книжки.

В клетку – фартук девчонки,

потрёпанный свитер мальчишки.

В школе мы то дрались, то мечтали быть вместе годами…

Мы за клетками парт в клетках классов сидели рядами.

Нас свобода звала, словно небо – проверенных асов,

Мы сбегали из клеток домов, и занятий, и классов,

И бродили всю ночь, и мечты, словно вина, бродили…

Мы по шахматным клеткам судьбы, как фигуры, ходили.

А потом, не боясь, что понизит судьба нам отметку,

Словно в классы, играли и прыгали с клетки на клетку:

Из мальчишества – в зрелость,

от счастья – к прозренью и плачу,

От него – кто в запой, кто-то – в бизнес,

кто – в храм, кто – на дачу…

А страна – посмотри с небосвода —

вся в клетках огромных,

Словно дни нашей каверзной жизни, то светлых, то тёмных.

Создавали решётку следы от плетей и ударов:

Белый след – от сведенья лесов, чёрный след – от пожаров.

Где теперь те девчонки, что в клетчатых платьях ходили?

Где мальчишки, что, с ними враждуя, их горько любили?

Словно клетчатый лист из тетради, помяты их судьбы:

Кто-то жив и здоров, а кого-то – успеть помянуть бы…

Каждый в клетке сидеть обречён до скончания века:

Кто-то в офисе, кто-то – в тюрьме, кто-то – в библиотеке…

…А кому-то, наверно, родные леса и сады

Прямо в клетчатый фартук земные роняют плоды.

Вишнёвый сад

В твоих глазах цветёт вишнёвый сад.В моих глазах дотла сгорает небо.Ассоль, ты помнишь, – триста лет назадВсё не было на свете так нелепо?Ещё земля не пухла от могил,Ещё людей на свете много было,И ветер цвёл, и камень говорил,И солнце никогда не заходило.Ты помнишь, как спускались к морю мы,В глазах плясали солнечные блики,Тогда, ещё до ядерной зимы,И как сладка тогда была клубника…Моя Ассоль, корабль не придёт.Не плачь. Смотри, не говоря ни слова,Как надо мною чёрный свет встаётСтолбом – от лба до неба молодого.Смотри: всё небо – в алых парусах.Они цветут, кровавые, как рана.А позади – мечты, надежды, страх,И шум волны, и пристань Зурбагана…Ты знаешь, мы насадим новый сад.В моих глазах ещё осталось место.Пусть расцветёт надеждами наш ад,В котором я – жених, а ты – невеста…Пусть совершится скромный чумный пир.Пусть нас обманут глупые надежды.А завтра Бог создаст нам новый мир,Но мы в нём будем теми же, что прежде…Прости меня. Я выдумал тебя,И этот мир, и ядерную зиму.Я мог бы жить, не грезя, не любя,Но мне творить миры необходимо.Вишнёвый сад цветёт в твоих глазах.Мы вырубим его, насадим снова.Ассоль, ты заблудилась в чудесах,Которые творю я силой слова.Ты видишь – нет меня, я – тлен, я – прах,Я создал мир, я растворён в веках,И нет ни будущего, ни былого,И небо, небо – в алых парусах…