Черный Пеликан

«Начальник-то? Да больно мы ему были нужны, – откликнулся Кристофер благодушно. – Тогда-то какой с нас толк, он таких и не замечал вовсе, шустрил себе и шустрил. Все бы ничего, но был у него сынок-оболтус, известная личность: со шпаной якшался, травку покуривал, покуражиться был большой любитель, пока не взялся за ум и не заделался, натурально, гордостью города – первым нашим курсантом гвардейской академии, куда по слухам сам начальник полиции попасть в свое время так и не смог, хоть старался изрядно. Не знаю уж, какими правдами его туда запихнули, но возгордиться им успели основательно: в местной газете пропечатали – с фотографией, как положено – медаль преподнесли с позолотой, а папаша на радостях подарил новый автомобиль – открытый верх, никель везде блестит, таких тогда еще и не видали почти, роскошная считалась вещь, не для юнца-курсанта. Ну да папашины деньги считать охотников не было, длинные были у того руки, обжился он уже в наших местах, так что разъезжал его сынок по городу, гудком собак гонял, и все было бы ничего, но больно он, видать, о себе понимать стал – на приключения его потянуло, захотелось, значит, хлопот на свою задницу. Ну а с этим, все знают, нужды никакой: уж коль ищешь, то непременно найдешь, дай только срок».

Кристофер-первый остановился, чтобы глотнуть воды из фляжки, и тут же второй Кристофер поспешил вступить за него. «Машина-то была „Морган“, – говорил он со знающим видом, – дорогая, понятно, но он ее не жалел, газовал вовсю, прохожих пугал по молодой дури, ну и дружки его вместе с ним – орут все, гогочут, никого не стыдясь. Но по улицам носиться – это всякий может, куражу тут немного, да и приедается оно быстро, так что стало им скучновато, и собрались они как-то раз в дюны всем обществом – слушать, как океанские совы кричат. Очень это было принято тогда у дурных голов – в дюны забраться на ночь и слушать. Кричат-то они страшно, мороз по коже, и привыкнуть нельзя, всякий раз оторопь пробирает – ну и те, как вроде герои, тоже отправились. Девок взяли, выпивки, в „Морган“ новенький набились всей компанией и поехали себе, как стемнело. Им бы пешком – так нет, упрямство пересилило, а упрямство, сами знаете, до добра не доводит, так что, в общем, как заехали они в самую глушь, так и сломался их „Морган“ подчистую – ось пополам или что-то вроде. Побрели они назад – ноги сбили, ужасов натерпелись, девка одна, профессорская дочка из приезжих, сутки потом в истерике билась – но выбрались наутро, все живые. Им бы забыть про это, да помалкивать, но нет, сынок тот же час к папаше, жаловаться, а у папаши тут же и мозги набекрень. „Моргана“ подаренного жалко ему стало или еще что, только стал он весь красный, ногами затопал и закрылся у себя до самого вечера, а на другой день в газете выступил с пространной статьей, что весь город переполошила. Хватит, написал, натерпелись – объявим мол теперь всем этим домыслам войну, да и наведем в дюнах порядок, чтобы каждый ездил туда безбоязненно, хоть на „Моргане“, хоть на подводе, и глупостей чтобы никаких ни с кем не случалось».

«Что-то я вспоминаю, – сказала Сильвия, – звали его еще как-то не по-нашему – не то Сулливан, не то Салливан… Или может Факир или Факер…»

«Скажешь тоже, Факер, – Кристофер снисходительно ухмыльнулся, явно чувствуя себя на высоте. – Звали его, натурально, Салмон Фукс, и был он бывший капитан морской пехоты, если конечно не врут, хотя я думаю, что врут. Но, капитан, не капитан, а войну объявил, да сам же ее и возглавил. А где война, там и трофеи, так что первым делом потащились они на фургоне полицейском брошенный „Морган“ спасать, ну и как водится – сначала колесо прокололи, потом другое, а после рессору погнули и встали в песке. Дальше больше – начальник пешком пошел, а тут буря, не видно ничего, он и заблудился, нет его и нет. Стали было искать вертолетами – чуть людей не угробили: туман налетел, вихри песчаные – вернулись от греха подальше. Сидят значит, ждут, что делать никто не знает. Только через три дня начальник объявился – все в дюнах плутал, – оборванный, глаза навыкате, но не сдается, упертый. К тому же, пока он там болтался, жена ему сделала ручкой – с журналистом сбежала, да еще и письмо написала прощальное: не желаю мол больше быть рядом с солдафоном и сатрапом, хочу наконец счастья личной жизни и красивой физической любви. Записочку ту домработница первой нашла, ну и скоро весь город про красивую любовь языки чесал. Совсем главного полицейского затравили – каждый так и скалил зубы из-за угла – так что тому только и оставалось, что войне своей придуманной всем нутром отдаться…» – Кристофер II покачал головой, явно не завидуя незадачливому Салмону Фуксу.

«Ну да, – снова подхватил Кристофер-первый, – крепко дюны у него в печенках засели. Только и он не дурак: решил действовать по системе, без ненужной спешки, тем более, что спешить теперь было некуда – ни жены сбежавшей не вернешь, ни «Моргана» новехонького. Выписал он картографов целый полк, те все дюны пешком излазили – сделали ему подробные планы местности: где выше, где ниже, где мокро, где сухо, куда легко можно пройти, а куда лучше и вовсе не соваться. Послали потом дорожников – размечать дюны на участки, чтобы каждый участок своим забором оградить для дальнейшего полезного устройства – да только те недалеко ушли: где была сушь помечена, там в болота угодили, где как бы равнина, там сплошь овраги, и понять ничего нельзя – дорожники на картографов грешат, картографы на дорожников, все без толку.

Переделали было карты – и вновь все сдвинулось, только теперь уже целые деревни в болота ушли, да в пески зыбучие, а иные овраги к городским домам подобрались, к тем, которые поближе. Тут уж все струхнули не на шутку, начальника полиции на пенсию отправили по состоянию здоровья, комиссию специальную назначили – для проверки, так сказать, настораживающих фактов. Сам губернатор за дело взялся, не просто так, два месяца факты проверяли, да в затылках чесали, а потом постановили: под страхом тюрьмы никаких больше карт не делать и на подвижных средствах в дюны не ездить. В связи с местными, как ты говоришь, турист, географическими особенностями. А кому не нравится, там дальше было прописано, тот пусть из города вон в двадцать четыре часа – не нужны мол нам такие горожане, одни от них вредительства и бедствия. Ну а народ уже и сам прочухал, что дело плохо – никто туда больше не совался, только самые отчаянные ходили, но и их не очень-то жаловали. А беглые и ссыльные из дюн в другую сторону потянулись, в степи – там, говорят, спокойнее, и болот нет, а нет болот – нет и мошкары, уж очень она летом донимает…»

«А что ж с начальничком стало?» – спросила Сильвия сострадательно.

«А и впрямь умом тронулся, – весело сказал Кристофер I. – Ушел, говорят, в дюны, да там и сгинул. Не видали его больше – ни в городе, ни где еще… А дороги только вокруг оставили, – добавил он, – для туристов, издали дюны показать. Только их издали не посмотришь – что там смотреть, глупость одна. Еще на юге остались деревни, и к ним дорога идет, но туда нам несподручно – и в стороне, и полиция докучает…» – и он опять ухмыльнулся, озорно глянув на нас и блеснув своим золотым зубом.

Гиббс скомандовал привал только после полудня. Позади остались подъемы и спуски по неровным тропам, колючие заросли и начавшиеся за ними болота, мы вышли на сухое, чуть холмистое место. Все изрядно устали, мое плечо разламывалось, шея и спина затекли и потеряли чувствительность. Другим тоже досталось – и женщины, и Кристоферы повалились в траву с короткими стонами, лишь Гиббс, осмотревшись, легко отбежал в сторону и исчез за холмами. «Это уже дюны?» – спросил я у ближайшего Кристофера, и тот равнодушно кивнул. «Можешь побродить, турист, тут пауков нет, ящерицы одни», – лениво сказал другой Кристофер, но я не удостоил его ни ответом, ни взглядом.

Песчаные холмы густо поросли жесткой темной травой и хвойным кустарником. Кое где виднелись проплешины, ящерицы действительно сновали во множестве, прочерчивая быстрые траектории на светлом песке. Некоторые грелись на солнце, застыв неподвижно, думая те же думы, что и миллион лет назад, запасаясь терпением на следующий миллион. Казалось, время замерло здесь, и всякая суета неуместна, как фальшивый повод отвлечься от сути. Изредка проносились птицы, названий которых я не знал, некоторые подлетали совсем близко, садились на землю рядом, не боясь нас, может быть вовсе не замечая или не желая замечать, как что-то ненужное, о котором стараешься не думать, втайне надеясь, что оно исчезнет само.

«Дюны… – думал я. – Чуть только свыкся с мыслью – и вот я уже здесь. Стремительно, стремительно все. Так я и вовсе ничего не успею понять». Если есть, что понимать, – тут же вмешивался занудный шепоток, – сколько раз уже обманывался на пустом месте. Здесь тоже, может статься, одна бутафория…

Но что-то подсказывало – нет, бутафория не бывает такой цельной, такой замкнутой в себе и равнодушной к наблюдающим со стороны. «Ждите, ждите, – будто говорили холмы, – но ответят вам едва ли». Спорить было бессмысленно и глупо, оставалось лишь смириться, свыкнуться с ожиданием и не таить обиды. Песок и кустарник не возражали, казалось, и выглядели вполне невинно, словно сойдя с иллюстрации к путеводителю – лишь изредка трава шевелилась, подчиняясь слабому ветру, по ней пробегала рябь, будто мышцы подрагивали под кожей, и ящерицы вдруг сигали в стороны пугливо, освобождая пространство чему-то, не дающемуся глазу. Наши силуэты в траве, наверное, вызывали у них досаду, как помеха, не имеющая даже имени. Мы были чужаками тут – и я отметил со странным удовлетворением, что на этот раз ничем не отличаюсь от других.

Через полчаса Гиббс вернулся. Из сумок появилась скудная еда, мы наскоро поели и снова расселись в траве, куря сигареты и наслаждаясь покоем. Сильвия и Гиббс сидели в стороне, негромко что-то обсуждая, волосы Сильвии растрепались, одежда была измята – я не видел в ней теперь ничего привлекательного, но знал, что снова буду ждать ее этой ночью. Стелла, напротив, выглядела прохладной и свежей, она отодвинулась от Кристоферов, которые пытались было ее задирать, и смотрела в одну точку куда-то за горизонт. Ее отрешенность пугала – уж больно неприступными казались стены той вселенной, в которой она обреталась. Что если каждый захочет себе невидимую оболочку? Странная тоска навалилась на меня, я словно заглянул за запретный занавес, куда не пускали до того. Захотелось человеческого голоса или смеха, чего-то, чтобы уцепиться и протянуть живую нить, и, повинуясь порыву, я встал и пошел к Стелле, еще не зная, что сказать ей и как вообще завести разговор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.