Заговор обреченных

– Не существует, – перевел взгляд с Лизы на вывеску мастерской и досадливо произнес: – И кому этот чудак помешал? Жил человек тихо. Никому не причинял неудобств. Делал красивое дело. Его уважали здесь. Даже гопники не лезли к нему, чьи следы присутствия вы здесь обнаружили. И вдруг! Убийство! Уму непостижимо.

– Его ограбили? – поинтересовалась Лиза, расслышав в голосе Вихрова вполне человеческие нотки.

– Что?

Он вздрогнул и оглядел ее с таким изумлением, будто видел впервые или забыл о ее существовании.

– Убийство было совершено с целью ограбления? – повторила Лиза, внутренне оскорбившись.

– Выясняем, – туманно обронил Вихров.

Со вздохом полез в задний карман широких джинсов, достал блокнот, авторучку и без лишних предисловий запросил все ее данные.

– Зачем, говорите, вы сюда приехали?

– За подарком меня послали. Заместитель генерального директора по общим вопросам. Анастасия Сергеевна. Можете позвонить, спросить.

– Спросим непременно, – произнес со вздохом Вихров.

Никого он спрашивать не станет, поняла Лиза по интонации. Она здесь случайный свидетель, обнаруживший тело. Отрабатывать еще и ее значило терять время.

– Кому подарок? – зачем-то спросил он.

– Что? – Лиза сделала неуверенный шажок к машине.

– Подарок кому предназначался, гражданка Егорова?

– Дочери хозяина, – буркнула Лиза, крутанула на пальце ключи от машины. – Я вам больше не нужна? А то я поеду.

– Как же вы поедете без подарка? – И снова его веки почти сомкнулись, когда он ее разглядывал. – Хотя бы взгляните, там он, нет.

– Но я не хочу! – возмутилась Лиза. – Я поеду и куплю другую чайную пару. Я не хочу туда заходить снова.

Ее неожиданно затошнило. Вспомнился темный коридор, узкая полоска света под закрытой дверью. Мертвый мужчина на ковре, пропитавшемся его кровью. Она точно не хочет туда возвращаться.

– Идемте, – приказал Вихров и кивком указал ей на угол дома.

– Я не хочу! – произнесла Лиза со стоном. – Там он… Мне боязно.

– Да увезли его уже, – снова печально вздохнул капитан Вихров. – Нет его там.

– А я вам зачем? – Она все еще не двигалась с места.

– Мне нужен ваш внимательный непредвзятый взгляд, гражданка Егорова. Может, что-то покажется вам подозрительным. Может, что-то поменялось за то время, пока вы сидели в машине. У нас нет еще точного времени наступления смерти, но вполне возможно, убийца был в мастерской, когда вы туда входили. Такое объяснение вас устраивает?

И, нелюбезно подхватив ее под локоток, капитан Вихров поволок ее за угол дома.

Глава 4

Анна рассматривала человека, который второй день ходил за ней по пятам, через залитое дождем стекло закусочной. Она очень внимательно его рассматривала, пыталась вспомнить, где она могла его раньше видеть. Она точно его видела когда-то. Совершенно точно. Но вот когда? Где? При каких обстоятельствах? Или он просто ей кого-то напомнил? Память. Память, что с тобой стало?

Человек был мужчиной. Достаточно высоким. Не худым и не толстым. Еще он был сильным. Она поняла это по его походке. Он напомнил ей спортсмена, когда с легкостью перепрыгивал через широкие лужи и ловко огибал людей, попадающихся ему на пути. Никакой суеты, все четко.

Это снова он, подумала Анна со вздохом и полезла в сумочку за телефоном. Это снова он – ее бывший муж установил за ней слежку. Приставил наблюдателя, чтобы насобирать как можно больше компромата, способного навредить Анне в суде.

Суд уже через неделю. На этом заседании будет решаться судьба их дочери. Маленькой Анюты, голубоглазой, кудрявой, смешливой шалуньи. Он хочет отобрать ее у Анны. Хочет оставить ее себе. Как очередной трофей, как очередную награду в борьбе за титул победителя. Анютка была ему совершенно не нужна! Все то время, что она прожила у него, а это почти год, он виделся с дочерью дней двадцать, если сложить, не больше. Девочка воспитывалась гувернантками и свекровью. Папа делал деньги. Папа делал людей. Кидал их, унижал, втаптывал в грязь. Как в случае с ней – с его бывшей женой Анной.

Почувствовав, что сейчас расплачется на глазах посетителей закусочной, она подняла бокал с ледяным пивом, приложилась к его запотевшему краю и щедро отхлебнула. Подцепила с тарелки соленую сушку и впилась в нее зубами, чтобы не завыть прилюдно.

Этот гад – ее бывший муж – обложил ее со всех сторон. Он отслеживал каждый ее шаг по кредитке, которую вручил при разводе в качестве отступных. Он присылал ей по почте фотографии ее проколов. Фотографии сопровождались издевательскими комментариями. И еще он звонил ей, когда она мучилась похмельем, и, издевательски хихикая, спрашивал, что ей привезти: сока или вина? Или водки? Или все же пива?

Анна хлебнула из бокала еще, и еще, и еще. Пиво почти закончилось. Соленые сушки с тарелки исчезли. Она прикрыла растопыренными пальцами пустую тарелку, поскребла ногтями старый общепитовский фарфор, словно надеялась на чудо. Бац – и немудреная закуска появится. Чуда не случилось. Тарелка осталась пуста. В желудке неприятно заныло. Он требовал еды. Она не ела уже два дня. Ничего, кроме спиртного и черного хлеба. Денежный лимит на месяц закончился три дня назад. До начала месяца, когда она снова сможет воспользоваться кредиткой, еще неделя. Надо было как-то выживать. Неделю. Через неделю заработает банковская карта. Через неделю будет последнее судебное заседание, на котором будет решаться судьба ее дочери Анютки. Голубоглазого смешливого чуда, которое она боготворила и боготворит. И с которым ей почти не дают видеться.

– Ты, Анна, превратилась в отрепье, – не без удовольствия изрек при последнем свидании ее бывший муж. – И такому существу не место в жизни Анюты. Ее ждет долгая, счастливая жизнь. И я постараюсь, чтобы такому отрепью в ее жизни не было места.

– Но это же ты! Ты сделал меня такой! Я была хорошей, славной, красивой! – воскликнула Анна, вытянула руки, они привычно конвульсивно дергались. – Ты спаивал меня. Водил по вечеринкам. Потом… Потом подговорил своего друга. Он переспал со мной. Это же все ты! Ты виноват.

Свекровь, присутствующая при разговоре, неожиданно опустила голову.

– Прекратите, – попросила она тихо. Глянула на сына, на бывшую сноху. – Прекратите, прошу вас. Анна, все, что от тебя требуется, – это быть трезвой. Антон, все, что требуется от тебя, – это оставить ее в покое. Хотя бы теперь.

А он не оставляет! Не оставляет ее в покое. Снова приставил за ней наблюдение. Сильного высокого мужика, умело лавирующего в толпе и перепрыгивающего через лужи с ловкостью атлета.

Зачем все это? Ясно же, она не выиграет процесса. У нее даже адвоката нет. Она пропила деньги, выделенные ей свекровью на адвоката.

Анна уставилась на стекло, залитое дождем. Поймала в нем собственное отражение и тут же больно прикусила губу, чтобы не завыть.

В кого она превратилась?

Она – обеспеченная покойными родителями шикарная женщина. Блистающая в свете, окруженная толпами поклонников. Как она могла превратиться в существо без единого рубля в кармане? Со спутанными волосами, мутным взглядом, в одежде, которую никогда бы не позволила носить даже своей домработнице. Как она могла так низко опуститься? За какие-то два…

Нет, за три несчастных года! Три года она катилась вниз без остановки. Не было никого, кто бы попытался остановить ее на пути вниз. Не было никого, кто бы протянул ей руку, схватил ее, приостановил ее падение. Почему? Почему она осталась одна? Куда подевались все ее поклонники? Подруги? Знакомые? Почему растворились после того, как Антон отобрал у нее все и выгнал ее из ее же собственного дома?

– Будете еще что-то заказывать?

Грозный голос официантки – пожилой, сердитой, в переднике в пятнах – вывел ее из забытья.

– Нет, не буду, – качнула головой Анна и на ее глазах допила последние капли пива.

– Тогда освобождайте столик.

Официантка швырнула на стол поднос и принялась убирать посуду, мало заботясь, что Анна еще сидит, еще не ушла. Потому что она ее презирает, догадалась Анна. Презирает за грязную дешевую одежду. За спутанные, не мытые неделю волосы. За дурной запах. За заказ из бокала пива и тарелки соленых сушек. За то, что не оставит ей чаевых.

Анна порылась в кармане темно-вишневой куртки, болтающейся на ней, как на вешалке, отыскала какую-то мелочь. Вытащила, осторожно положила на поднос.

– Вот. У меня больше ничего нет. Простите, – дребезжащим от накатывающих слез голосом произнесла она.

– Посмотрите на нее! – очень тихо, чтобы их не слышали с соседних столиков, воскликнула официантка. – Чаевые мне оставляет. Детка, ты бы лучше на эти деньги мыла купила. От тебя же воняет! Ступай, ступай отсюда от греха. На улице дождь. Хоть сполоснешься.

И вот от этой гадкой жалости Анне тут же захотелось умереть.

Она неуклюже поднялась, загремев стулом на всю закусочную, покачнулась и неуверенной походкой двинулась к выходу. Все головы повернулись в ее сторону. Все глаза смотрели на нее. И ничего хорошего в тех глазах не было. Жалость, гадливость, отвращение. Такие чувства она теперь вызывала у окружающих.

Анна вышла в просторное гулкое фойе, поймала свое отражение в огромном зеркале. Оно расплывалось то ли от слез, то ли от выпитого. Она подошла ближе. Уставилась на свои бледные впалые щеки. Лихорадочно поблескивающие глаза. Странно яркий рот. Может, окрасился кровью, когда она кусала губы? Волосы. Ее прежде шикарные длинные волосы в крупных завитках, отливающих медью, рассыпались спутанными прядями по плечам и спине. Когда она в последний раз была у дамского мастера в салоне красоты? Дал бы бог вспомнить! Сама кромсала тупыми ножницами, подрезая челку и длину.

– Как же так вышло, Аня? – прошептала она, опуская взгляд на дешевую куртку, подаренную соседкой из той же гадкой жалости. – Что же он с тобой сделал, гад?

Вдруг показалось, что за ее спиной кто-то стоит. Аня резко обернулась. Нет, в фойе никого не было. А вот за окном…

Там маячил чей-то силуэт. Мужчина. С огромным черным зонтом. Он стоял, почти прислонившись лицом к стеклу, и смотрел на нее. Но это точно был не тот мужчина, который ловко перепрыгивал через огромные лужи, следуя за ней. Это был кто-то другой. И он почему-то тоже за ней наблюдал. Может, они подменяют друг друга? Ведут наблюдение за ней посменно? Или, может, она сходит с ума от алкоголя, одиночества и чувства собственной неполноценности?

Мужчина за окном исчез. За огромным стеклом, избитым дождевыми струями, сделалось темнее. Сумерки. То время суток, которое было ненавистно ей острее всего. Не темно, не светло, серо. Серо и уныло, как в ее никчемной жизни.

Анна подошла к двери, потянула ее на себя, тут же в грудь ударил ледяной ветер. Лицо, волосы сделались мокрыми. Она натянула на голову капюшон. С сожалением глянула на прохудившиеся кроссовки и вышла из-под козырька.

Промокла она уже через минуту. В кроссовках хлюпало. Старенькие заношенные джинсы потемнели от влаги. Куртка на спине набухла от воды и сделалась такой тяжелой, что Анне казалось, она несет на спине огромный рюкзак. Она прошла мимо автобусной остановки. Денег на проезд не было. Всю мелочь она оставила презрительно смотревшей на нее официантке. Кстати, та не побрезговала, мелочь сгребла. Идти предстояло четыре квартала. Это далеко и долго. Она вымокнет до трусов. И возможно, заболеет. И умрет, если повезет. И прекратит наконец влачить нищенское существование и презирать себя за это.

Вдруг вспомнилось детство. Счастливое, беззаботное. Родители ее были очень обеспеченными людьми. Баловали ее чрезмерно. Отец особенно. Мама ворчала на него. Утверждала, что без них Анна пропадет.

– Ее обязательно кто-нибудь облапошит, милый, – сокрушалась она, лаская взглядом свое золотокудрое чудо. – Она такая наивная. Она такая слабая.

– Мы будем рядом всегда, – обещал отец.

И обманул. Они погибли за месяц до ее знакомства с Антоном. Странно, нелепо, загадочно. Их обнаружили мертвыми в каком-то заброшенном месте в собственном автомобиле. Они сидели, сцепившись за руки, будто спали. Они и спали.

Экспертиза установила, что они приняли смертельную дозу снотворного. Зачем? Почему? Они были абсолютно здоровы, как установила все та же экспертиза. У них не было проблем в бизнесе. Деловые партнеры их уважали. Ни посмертной записки, ничего не оставили. Огромное состояние завещали своей дочери. Это выяснилось спустя какое-то время, когда огласили завещание. И ее бы непременно заподозрили, не будь написано это завещание несколько лет назад. И не будь так сломлена их смертью Анна.

Виновных в их нелепой загадочной смерти так и не нашли. Анна была на грани сумасшествия. И тут очень кстати в ее жизни появился Антон. Невероятно услужливый, красивый, нежный, угадывающий ее желания по взгляду.

Анна потеряла голову настолько, что подписывала какие-то документы, что он ей подсовывал, не глядя. А зачем ей было что-то читать? Он же к тому времени занял пост генерального директора в ее фирме. У него было множество вопросов, которые необходимо было решать в срочном порядке. Поэтому какие-то разрешительные документы, подсовываемые им в постели, доверенности были ему необходимы. Она доверяла ему безоглядно. Он стал ей единственным родным человеком после смерти родителей. Потом появилась Анютка. И…

И все сразу изменилось. Анна много времени проводила с дочерью. И почти не замечала, что Антон стал редко появляться дома. Потом у них поселилась свекровь. Потом поменялась прислуга. Прежний состав, работающий еще при ее родителях, был уволен. Свекровь вела себя уважительно. Потакала прихотям Анны и Анютки. Последнюю так вообще переселила на свою половину дома. Она у нее появилась, да! Была выделена ей Антоном.

У Анны высвободилась куча времени. И, желая наверстать потерянное время, она принялась ходить по клубам, вечеринкам. Стала частенько прикладываться к бокалу. А когда случайно узнала, что ее Антон уже давно и часто бывал ей неверен, то вообще запила на месяц. Переспала с его другом, желая отомстить. Ее из запоя вывели. Потом еще и еще раз. А потом…

А потом она оказалась в трехкомнатной тесной хрущевке. Без единого собственного рубля в кармане. С банковской картой с весьма скудным лимитом на месяц. Это ей благодетель Антон выделил из ее же собственных средств. Которые благополучно отжал.

– Не надо было подписывать никакой генеральной доверенности! – воскликнул оплаченный свекровью адвокат. – Вы сами во всем виноваты. Вы позволили ему делать с вашими деньгами все, что ему заблагорассудится.

Она позволила, он воспользовался. Результат: он на вершине мира, она на дне. И что самое страшное, у нее не было ни сил, ни желания оттуда подниматься. И что еще страшнее, в последнее время она все чаще думала о том, как здорово ушли из жизни ее родители. Тихо, мирно, без боли и мучений. Не поступить ли ей так же?

Анна внезапно остановилась, осмотрелась. Она стояла на самой кромке тротуара, заливаемого дождем. По дороге неслись машины, поднимая фонтаны брызг и обдавая ее с головы до ног. Она вымокла насквозь. Но, кажется, ее это совершенно не волновало. Куда больше ее волновал вопрос: успеет или нет затормозить вон тот огромный грузовик, если она выпрыгнет на проезжую часть прямо перед ним?

Аня обхватила себя руками, почувствовав, что промерзла до костей. Губы тряслись, зубы стучали. Шагнуть. Ей надо было только шагнуть – и все закончится. Она посмотрела влево. И неожиданно обнаружила того самого мужчину под большим черным зонтом, который смотрел на нее через стекло закусочной в фойе. Он стоял метрах в трех. Пристально смотрел на нее. И улыбался. Призывно улыбался. И, выдвигая вперед подбородок, призывал ее шагнуть. Или ей это снова кажется? Или она сходит с ума? Пора кончать с этим!

Она набрала полную грудь воздуха. Чуть наклонила корпус вперед. Занесла правую ногу. Грузовик был всего в трех метрах. Анна подалась вперед и…

– Не стоит этого делать, девушка, – прозвучал, как гром с небес, чей-то голос над ее головой.

Ее схватили за плечи и оттащили от бордюра. На целых три метра назад. Аня замотала головой и забормотала какую-то чушь про бессмысленность ее жизни. Про собственную никому ненужность. Про то, что она опустилась так низко на дно, что всплыть не удастся, как бы она ни старалась.

Она не знала, слышит ли ее спаситель. Понимает ли. Она просто бормотала бессвязно. Очень быстро. Без конца смахивала с лица влагу. Был ли то дождь или слезы, непонятно. Она уже не помнила, как болит внутри, когда плачешь. Потому что внутри у нее болело почти всегда.

– Не нужно этого делать, – снова повторил мужчина, это точно был мужской голос. И неожиданно добавил: – Все еще можно исправить.

Анна скосила взгляд влево, вправо. Мужчина под черным зонтом, который призывно улыбался ей, кивая на проезжую часть, исчез. Тот, кто стоял перед ней, не был им. Это был…

– Вы? – удивленно выдохнула Анна, узнав того самого атлета, который неотступно следовал за ней последние дни.

– Я, – кивнул он, и с его густой шевелюры, насквозь промокшей, закапало. – Простите, если напугал вас своим преследованием.

– Пустое, – отмахнулась она вяло и медленно пошла к проулку, желая срезать путь домой.

Мужчина не отставал. Шагал рядом. Она видела носы его вымокших мокасин, мелькающих при ходьбе вперед-назад, вперед-назад. Видела сильные ноги. Мышцы рельефно проступали сквозь потемневшую от дождя джинсовую ткань. Левая рука двигалась в такт шагам. Хорошая рука, надежная, мужская. Смотреть выше, в его лицо, глаза, Анна не могла. Могла задохнуться от стыда.

Ничего у нее не выходило, ничего! Ни жить правильно. Ни правильно уйти из жизни.

– Вас нанял Антон. Чтобы следить за мной. Чтобы добить меня в суде через неделю, – проговорила она, когда они дошли до ее подъезда и спрятались от дождя под бетонным выщербленным козырьком. – Зачем спасали? Он бы вам только премию выписал за мою безвременную кончину.

– Антон? – спросил мужчина. – Это ваш бывший, я полагаю?

– Ой, да бросьте. – Она горестно усмехнулась. – Он регулярно посылает за мной наблюдение. А потом трясет фотографиями моего позора в суде. Вы же на него работаете?

– Нет, – ответил мужчина твердо.

И Анна неожиданно ему поверила. Просто потому, что захотелось кому-то поверить. Или голос его убедил.

– А на кого? На кого вы работаете? – Она не сводила глаз с его лица, находя его очень мужественным и приятным.

– Ни на кого. На себя.

– А за мной зачем ходили?

– Мне нужно было кое-что выяснить.

– Выяснили?

– Да.

– И что же это?

– Кроме меня, за вами еще кто-то наблюдает. Человек, старающийся оставаться в тени. Я не рассмотрел его лица. Вы видели его? Заметили?

– Того мужчину под огромным черным зонтом? Видела. – Анна поежилась, обводя взглядом мокрый унылый двор. – Он улыбался, когда я… Когда я хотела… Вы поняли.

– Я не об этом человеке. Его я тоже видел. Он не прятался. Он вас много фотографировал. Скорее всего, именно его нанял ваш муж.

– А кто же прятался? – Анна беспечно улыбнулась. – Не слишком ли много наблюдателей? Кому я нужна? Кто еще мог за мной следить? Зачем?

– Чтобы убить вас. – Он произнес это неуверенно. – Затем, чтобы убить.

Глава 5

– Паша! – капризным голосом позвала его Лана, делая ударение на втором слоге. – Иди сюда немедленно! Взгляни, мне идет это платье?

Павел поморщился, словно от боли. Сделал глубокий вдох, выдох. Снова набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул. И только тогда пошел в соседнюю комнату, где Лана выбирала наряд для похода в ресторан.

Он ненавидел, когда она его так называла – делая ударение на последнем слове. Ей нравилось, а он ненавидел. Ему был противен ее капризный голос. Может же говорить нормально, чего выпендриваться? И он с трудом терпел ее примерки. В бутиках еще ладно. Там Лана исчезала за плотными портьерами и выходила оттуда уже полностью одетой. Прохаживалась перед ним, он оценивал. Либо одобрял, либо нет.

Но дома!

Дома ему приходилось наблюдать весь процесс ее переодеваний. Трещал шелк, электризовались волосы, щеки покрывались лихорадочным рваным румянцем. Бретельки лифчика соскакивали, выставляя напоказ бледную вялую грудь нулевого размера. Резинка колготок ерзала на худеньком теле. Лана без конца ее подтягивала. Лопатки, ключицы, колени – все выпирало. Это было…

Это было очень несексуально. И Паша злился. На Лану, заставлявшую его проходить через все это. На себя, сделавшего такой странный выбор в ее пользу. На Лизу, ничуть не постаравшуюся его отвоевать.

Могла же, ну! Могла же постараться вернуть его. А она сдалась. Довольно быстро сдалась. Оскорбилась, наверное, что он назвал ее толстушкой. Но она и в самом деле не худышка. Да и ленива к тому же. Могла бы спортивный зал посещать, бассейн. С ее формами ей предписано с беговой дорожки не сходить. А она что? А она спит утром, как лошадь. И вечером может пирожных обожраться до икоты. Уж как он боролся с ее тягой к углеводам, как старался отвадить. Бесполезно. Лиза была слаба перед соблазном. Очень слаба.

Но еще слабее оказался он, не сумев отказаться от шикарного предложения, сделанного ему отцом Ланы.

– Я сделаю тебя компаньоном, если ты продержишься с Ланкой год, – с осторожной улыбкой заявил ее отец.

– В смысле, продержусь? – не понял он сразу.

– Женишься на ней и продержишься год. После этого я сделаю тебя компаньоном. И будете вы жить долго и счастливо. И, замечу, обеспеченно, – хохотнул будущий тесть, рассеянно перебирая на столе бумаги.

– А почему именно год? – заинтересовался Паша. – Не два и не три?

– Обычно первый год самый сложный для молодоженов, – передернул крутыми плечами отец Ланы. – Потом все идет как по маслу. А первый год надо притираться, присматриваться. Ты погоди, не торопись с ответом.

Паша и не торопился. Он оторопел. И молчал. Мысли метались как ужаленные.

Он ведь жил с Лизой. И человеку, который делал ему предложение, было об этом известно. Они оба работали у него. И как? Как он должен поступить с девушкой, которая его во многом устраивала? И даже нравилась.

С другой стороны, Лиза была очень своенравной. Опять же, у нее явная проблема с весом. И работать над собой она не желала, как он ни просил. Так что расставание с ней как бы правильное решение. Но…

Он же не любил Лану. Она ему даже не была симпатична. Худая, даже костлявая. Внешность невыразительная. Характер, по слухам, отвратительный.

– Но я не люблю вашу дочь, – честно признался Паша через неделю, отпущенную ему на размышления.

– Хочешь честно? – Спина будущего тестя выгнулась дугой, глаза сделались печальными. – Мне иногда кажется, что и я ее не люблю. Но! Она моя кровь. Она моя единственная дочь. И с этим приходится считаться. Поэтому я и делаю тебе предложение подобного рода. Ты адекватный честный человек. Я давно приглядываюсь к тебе. Ты можешь ее не любить, достаточно терпеть. Выдерживаешь год – и я делаю тебя компаньоном. Сразу оговорюсь, на определенных условиях. Чтобы ты не смог слинять тотчас же. А пока вы будете друг к другу притираться, я сделаю тебя своим замом. Это первое. Второе, зарплата у тебя будет более чем достойная. Жить вы станете в новом доме. Дом под ключ. Мебель, техника, все уже там есть. Это мой свадебный подарок. Про новую машину и двухмесячное свадебное путешествие я уже говорил?

– Нет.

Паша сидел перед ним, чувствуя, как немеют кончики пальцев от нервного напряжения. Роскошь? Этот человек предлагал ему жить в роскоши? Кажется, да. Так как поступить? Какое принять решение? Он еще не говорил с Лизой. Он сегодня утром вылез из ее кровати. И завтракали они за одним столом. Ему все еще казалось, что все это розыгрыш. Какая-то неуместная злая шутка.

– Так вот на островах у меня есть небольшое бунгало. Думаю, там вам будет неплохо вдвоем. Да, и вот еще что. – Спина будущего тестя распрямилась. Взгляд сделался жестким. – Отказа я не приму. Если откажешься, тебе придется покинуть этот город. Здесь я тебе жизни не дам. Готов к переезду?

– Куда? – У Паши стучало в висках.

– Либо туда. – Шеф швырнул на стол связку ключей, надо полагать, от нового дома, и тут же указал подбородком на окно: – Либо туда. Выбирай, какой из вариантов тебе больше подходит.

Паше подошел первый. Он ушел от Лизы. Сошелся с Ланой. Они поженились. Съездили в свадебное путешествие. Он получил повышение по службе. Огромную, по его меркам, зарплату. Тесть подарил ему новую машину. Все вроде бы было в шоколаде, но…

Но Лана ему так и не смогла понравиться. Совсем никак! Она честно старалась. Следила за собой, старалась красиво выглядеть. Ухаживала за ним. Баловала подарками. Редко перечила. Не часто капризничала. Но ситуацию это не спасало. Он не любил ее. Он не хотел ее. Не хотел ни любить, ни видеть.

– Как думаешь, это подойдет?

Странно, но из всей груды нарядов она неожиданно выбрала тот, что очень походил по цвету на Лизино платье. На то, в котором она была сегодня утром. Но если Лизе к ее светлым волосам и голубым глазам нежно-серый с нежно-розовым шел превосходно, Лану он делал просто… просто неказистой!