Праздник мёртвой листвы. Киноновеллы

Один из парней толкнул в бок Нилу, показав головой на незваного гостя. Нила вытерла руки тряпкой и подошла к Путилину.

– Вы из Дворца культуры? – Спросила она.

– Что? – Очнулся от созерцания ее работ Сергей. – Нет, что вы…

– Из Союза художников?

– Господь с вами…

– А тогда?..

– …что здесь делаю? – Продолжил за нее Сергей.

Нила утвердительно качнула головой.

– Смотрю. Любуюсь. Пытаюсь понять.

– Но экспозиция еще не завершена.

– А разве по части нельзя понять целое?

– Вы что – археолог?

– В какой-то мере. Тоже вожусь с загадками прошлого.

– Тогда понятно. А то нормальные люди предпочитают смотреть, когда все завершено.

– Так я произвожу впечатление ненормального?

– Ну, это в том смысле, что все мы немного того. Как у Маяковского: «Мама! Ваш сын прекрасно болен!»

– Это комплимент?

– Конечно. Первому зрителю!

– Хотите услышать ответный?

– Ничего не имею против. – Нила склонила голову набок.

– Вы интересный художник. Когда работаете в реальном пространстве. А вот аллегории вам хуже удаются.

– Что вы имеете в виду?

– Взять хотя бы эту работу. – Сергей указал на картину, которую мы видели в мастерской художницы.

Они подошли к ней.

– «Молитва». – Прочитал Путилин на этикетке.

– Да, это молитва. Кстати, основана на реальных событиях.

– Догадываюсь. Афганистан?

– Да.

– Вы были там?

– Нет. Но мой близкий человек прошел через этот ад.

– Вы тогда уже были с ним?

– Нет!

– А откуда знаете?

– Он мне рассказывал… Да, какого дьявола?.. Художнику не обязательно все непосредственно видеть! Главное – подлинность чувств!

– Но разве может быть действенной молитва вместо другого?

– Вы полагаете?

– Конечно, можно молиться за чье-то здоровье, жизнь, благополучие. И так далее до бесконечности. Но от имени другого молиться – это, простите, святотатство! В таком случае отсутствует покаяние. И значит – вина остается.

– Вы рассуждаете, как верующий человек.

– Ну что вы…

– Не верите в Бога?

– Только в справедливость!

– А я уж было подумала, что вы искусствовед.

– Отчего?

– Они все теперь спят, положив Библию под подушку, – рассмеялась Нила.

– Да, нет, – сделал неопределенный жест Путилин. – А вы, кстати, на трикотажной фабрике не работали?

– Был такой эпизод в моей биографии. Сразу после института. Была художницей по тканям. Откуда знаете?

– О биографии мастера говорят его произведения. – Сергей показал рукой на соседнюю с «Молитвой» картину.

– Ах, это… У вас потрясающая память!

– Популярный был рисунок!

– Спасибо за ответный комплимент.

– Ради бога, – развел руками Сергей. – А сейчас контакты с трикотажниками не поддерживаете? На майках, кажется, появляются похожие элементы?

– Обращаются иногда ребята. По старой памяти. Делаю им эскизы. Но это так, халтура. Ради денежки!

Распахнулась дверь. В галерею боком протиснулся Лысенко с несколькими большими картинами, завернутыми в холстину.

– И делал я благое дело! – Громко продекламировал он, и вдруг увидел Путилина рядом с Нилой. – Однако!

Лысенко поставил картины у двери и направился к ним.

– Здравствуй, Шурик! – Радостно произнес Путилин.

– Привет! – Лысенко пожал протянутую руку.

– Вы знакомы? – Удивилась Нила.

– Да, – ответил Лысенко. – Но не знал, что и вы знакомы.

– Мы только что познакомились, – сказала Нила и пошла к принесенным работам.

– Зачем пришел? – Спросил Лысенко, когда они остались одни.

– Случайно заглянул, – сказал Путилин.

– Врешь!

– Тебе уже повсюду заговоры мерещатся!

– Ты просто так не придешь!

– Зашел посмотреть ее работы. Такой ответ тебя устроит? – Путилин взглянул на наручные часы. – Да мне уже и пора.

– Не впутывай ее в свои дела! – Заступил ему дорогу Лысенко. – За нее глотку перегрызу!

– Ты чего, Шурик? – Отстранил его Путилин. – Нервы надо беречь!

И пошел к выходу. А перед тем, как уйти, сказал Ниле:

– Желаю удачной выставки!

– Благодарю, – отозвалась Нила.

А когда к ней подошел Лысенко, спросила:

– О чем вы говорили?

– Так, ни о чем.

– Странный он человек, – сказала Нила, и прижалась к Лысенко.

Путилин шел по набережной. Резкий звук автомобильных тормозов заставил его оглянуться. И вовремя! Свернув с мостовой на тротуар, прямо на него на полной скорости мчалась «девятка».

Находившийся рядом народ бросился врассыпную.

Путилин успел повернуться лицом к машине и, когда она, казалось бы, неминуемо должна была сбить его, прыгнул на капот. Ухватился левой рукой за зеркальце, правой вытащил пистолет. Выстрелил в двигатель.

Но «девятка» с повисшим на ней человеком продолжала лететь вперед. Более того, из окна высунулся парень и стал бить Путилина по пальцам, сжимавшим зеркальце.

Путилин прижал голову к капоту и со всего маху ударил рукояткой пистолета по ветровому стеклу. Со свистом разлетелись осколки.

– Атас! – Крикнул сидевший рядом с водителем парень, и открыл на ходу дверцу.

Путилин наставил пистолет на водителя. Пассажир выпрыгнул из кабины, а водитель с испугу резко вывернул руль.

Путилин разжал пальцы, сжимавшие зеркало, и, оттолкнувшись, полетел через крыло на асфальт.

Автомобиль со всей скорости налетел на чугунную цепь, соединявшую бетонные тумбы на набережной, и, кувыркнувшись в воздухе, упал в реку.

Встав на ноги, Сергей увидел спину убегавшего парня. Бросился вдогонку.

На площади перед мостом инспектор ГАИ сержант Свистунов любезничал с продавщицей мороженого. Его служебный мотоцикл с люлькой стоял в стороне.

Пробегавший мимо преступник прыгнул на сидение, мгновенно завел мотоцикл и помчался в сторону моста.

– Это же табельный транспорт! – Заорал ему вслед ошеломленный происшедшим сержант Свистунов. – Придется ответить по всей строгости!

Выскочив на площадь, Путилин на секунду замер, оценивая ситуацию. А потом подбежал к группе молодых людей, сидевших на скамейке, возле которой стояла новенькая «Хонда».

– Быстро ключи! – Приказал Путилин.

Сейчас в его внешности было нечто такое, что заставило длинноволосого пацана, не споря, протянуть ему ключ от мотоцикла.

Взревев, «Хонда» полетела к мосту.

– Не бейте его по лицу! Только по почкам! По почкам! – Напутствовал Сергея сержант Свистунов, приняв его за добровольного помощника милиции.

Вылетев на мост и лавируя между движущимся транспортом, Путилин заметил впереди желтый мотоцикл. Стал к нему приближаться.

Между ними оставался грузовик с танковой платформой вместо прицепа, когда Путилин увидел желтый сигнал светофора у последнего пролета моста. Мотоциклист тоже его заметил и прибавил скорость.

Путилин выжал до отказа ручку газа и, используя одну из салазок застывшей перед ним платформы в качестве трамплина, поднял мотоцикл в воздух.

«Хонда» перелетела через грузовик и успела прошмыгнуть между двинувшимися с обеих боковых сторон машинами.

Замелькали дома, улицы, палисадники.

Не выдерживая погони, милицейский мотоцикл заскочил в проходной двор. «Хонда» за ним. Они петляли по лабиринтам старых дворов. Стремясь оторваться, желтый мотоцикл свернул к арке между домами.

Арка оказалась заставленной мусорными баками. Проехать между ними было невозможно. Преступник бросил мотоцикл и выбежал на улицу.

Подъехав к арке, Путилин сдал немного назад и, выжав скорость, продемонстрировал трюк «гонки по вертикали», проскочив по стене над баками.

Парня он догнал довольно быстро. Поднял мотоцикл на дыбы и сбил беглеца ударом переднего колеса.

Когда Сергей наклонился над ним, парень от страха вжался в асфальт:

– Только не убивайте! Дяденька, я не хотел! Это Юрка Гроб заставил!

Оставив машину на улице, Путилин и Павлик вошли в кафе «Виктория». Павлик отправился в слабо освещенный зал, а Путилин задержался в холле у зеркала.

Павлик подошел к стойке и что-то спросил у бармена. Выслушав ответ, вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой, но прикуривать не стал, передумал.

Получив условный сигнал, Сергей открыл дверь мужского туалета.

– Господи, что у тебя здесь делается, батя? – Возмущенно спросил у швейцара, служившего также гардеробщиком.

– Опять заблевали кафель! – Заранее возмутился швейцар, выползая из гардероба.

Когда он приблизился к туалету, Путилин втолкнул его в кабинку и защелкнул снаружи задвижку. Потом закрыл входную дверь на щеколду.

Павлик же подошел к столику, на который указал бармен. Юра Гроб сидел с двумя красавицами – беленькой и черненькой, и потягивал с ними шампанское.

– Слушай, тебя зовут, – постучал его по плечу Павлик.

– Отзынь, чучело, – бросил через плечо Юра Гроб.

– Ты – Юра Гроб?

– Допустим! – Юра поднял глаза к потолку, показывая подружкам, как его забодали просители.

Те понимающе захихикали.

– Тебя Артур в фойе ждет.

– Не дадут культурно отдохнуть, киски, – пожаловался красавицам Юра, и – Павлику: – Веди, Сусанин!

Увидев в холле Сергея, Юра попятился было назад, но Павлик надежно прикрывал дверь. Предпринять же что-либо Юра не успел, поскольку удар Путилина согнул его пополам.

– Узнал, козлик?

Юра Гроб прохрипел что-то в ответ и, шагнув в сторону, вытащил из заднего кармана нож. Нажал на кнопку – вылетело лезвие.

– Убивать буду, суки! – Закричал он, беспорядочно размахивая ножом.

Взять его на прием Сергею особого труда не составило. Через несколько секунд нож валялся на полу, а Юра с заломленной назад рукой бился под Путилиным.

– Кто навел? – Спросил Сергей, приподняв за волосы его голову.

– Пошел на хер, фраер!

Сергей опустил голову Юры на цементный пол.

– Ну?

Молчание. Сергей повторил операцию.

– Я спрашиваю: кто навел?

– Бей, гестапо! Партизаны молчат на допросах! – Неожиданно закричал Юра Гроб.

– Сейчас покажу тебе гестапо. – Павлик опустился рядом с ним на корточки.

Вытащил пистолет и поднес ствол к носу Гроба с такой силой, что у того потекла кровь. Павлик передернул затвор:

– Секунда, и тебя не будет. – И совершенно страшным голосом: – И-мя?!

– Францевич… – Выдавил из себя Гроб.

– Не понял?

– Вольдемар Францевич.

– Кто он?

– Директор.

– Чего?

– Дома культуры!

– Что сказал?

– У жены, говорит, хахаль завелся. Просил убрать…

– Фу, чёрт! – Поднялся с колен Павлик.

– Ну, вот видишь, все хорошо! А ты горячился, – проговорил Сергей, помогая Юре Гробу встать.

Павлик достал из кармана носовой платок, вытер кровь с лица Юры. А Сергей надел на него наручники.

– Почему тебя Гробом называют? – Поинтересовался Павлик.

– Потому, что бью только два раза. – Осклабился Юра. – Первый – в торец, второй – по крышке гроба!

– Это серьезное заявление, – сказал Павлик и двинул его локтем под дых. – Поедешь с нами!

Директор Дворца культуры «Труженник» Вольдемар Францевич Вальдман был пухл и розовощек, и как положено человеку, занятому взращиванием талантов, имел маслянистые глазки.

Павлик разыскал его в музыкальном классе, на репетиции детской хоровой капеллы.

– Идет репетиция! Закройте дверь! – Громким шепотом произнес Вальдман, заметив Павлика в дверях.

– К вам делегация из крайсовпрофа! – Таким же громким шепотом ответил Павлик.

Руководительница капеллы покосилась на них, но не прервала дирижирования.

– Не расслабляйтесь, друзья! – Все тем же громким шепотом простился Вальдман с хористами и сделал несколько дирижерских пассов.

– Даровитые ребята! Надо поддерживать! И пропагандировать! – Говорил Вальдман Павлику в коридоре. – Но рядовой зритель холоден к классике. Ему рок-н-ролл подавай! А что вы хотите: влияние массовой культуры! А вы, по какому вопросу, товарищ? По кружковой работе?

– Нет.

– Тогда – по народному творчеству? Угадал, да?

– Тоже нет.

– Ну, значит, в связи с карнавалом…

– Ага. Насчет маскарада.

– Грандиозный будет праздник! Запоминающееся зрелище! Мы с товарищем Батуевым уже утвердили окончательный план.

В дверях директорского кабинета они немного потолкались, пропуская друг друга вперед, пока Павлик не подтолкнул Вальдмана за порог.

Зайдя в свой кабинет, Вольдемар Францевич опешил. Там его поджидали Путилин и Юра Гроб.

– Позвольте представиться. – Сергей сунул под нос директору служебное удостоверение. – Майор Путилин, а это – старший лейтенант Мамонтов. Ну, а этого человека, думаю, вам представлять не нужно. – Сергей указал на Юру Гроба.

– Знакомы, – кивнул Вальдман, опускаясь на подставленный Павликом стул.

– Ну что, Вольдемар Францевич, будем говорить? Или играть в молчанку?

– Мне нечего скрывать! Я советский человек! И с родственниками за границей отношений не поддерживаю! Только, прошу вас, пусть он уйдет, – директор кивнул в сторону Юры Гроба.

– Уведи, – приказал Павлику Путилин.

Павлик вывел Юру Гроба из кабинета.

– Итак? – Сергей приставил свой стул поближе к Вальдману.

– Я всегда уважал наши органы. Откуда мне было знать, что вы из органов? У меня дядя работал в органах! Дядя Вальтер! Не знали?

– Нет.

– У меня детки… Жена моложе на пятнадцать лет… А они впутывают в такое дело!

– Кто?

– Ну, эти, как же. Очень влиятельные люди. Спрашивают: нет ли на примете подходящего человека? А тут как раз Юра заглянул. Я и подумал, а почему бы не помочь. Но если бы я знал, что вы из органов, сразу бы отказался. Даже, может быть, вам сообщил!

– Это еще не поздно сделать, Вольдемар Францевич. Кто вас попросил об услуге?

– Очень влиятельные люди. Настолько влиятельные, что у меня не хватило сил отказать.

– А фамилии у них есть?

– Есть, конечно, есть! Все как полагается: имя, фамилия, отчество. А как же! Очень влиятельные люди!

– Хватит дурака валять! Назовите фамилии.

– Не могу. Раздавят они меня, – всхлипнул Вальдман. – А у меня жена, детки…

– Любите их?

– Очень! Детки такие талантливые: на виолончели играют…

– Ничего, будут вам в лагерь письма писать.

– Господь с вами…

– А жена развод оформит. Это не сложно, если муж в заключении.

– Ах, не будьте так жестоки!

– Это я жесток? Что вы, Вольдемар Францевич! Посмотрите, что с вами в лагере сделают. Вот уж где познакомитесь с настоящей жестокостью.

– Боже, боже! – Стал кусать ногти Вальдман. – Что делать? Что же делать? Никто не заступится за бедного служителя культуры! Никому теперь не нужна культура! Остаточный принцип!

– А ведь мы вам можем помочь, – положил ему руку на плечо Путилин. – И защитить! И семью не дадим в обиду!

– Это правда?

– Слово офицера!

– Значит, правда, – облегченно произнес Вальдман. – Органы всегда на страже! Советские органы не дадут в обиду советского человека, правда?

– Вы можете полностью положиться на нас, Вольдемар Францевич. А кстати, как фамилия человека, который навлек на вас такие неприятности?

– Да, господи, – Жолобов Всеволод Савельевич…

– Вот как!

– Да, да! Он, паразит такой, нехорошенький, попросил найти подходящего человечка. Так и сказал: человечка. Заметьте, не человека, а человечка!

– Знаете, Вольдемар Францевич, что мы сейчас сделаем?

– Что? – Оживился Вальдман.

– Мы все это запишем. У вас есть бумага?

– Конечно, есть.

– Садитесь и пишите!

Вальдман пересел за свой стол. Достал бумагу.

– Что писать?

– Пишите просто, без затей: я, Вальдман Вольдемар Францевич, добровольно обязуюсь сотрудничать…

Вечером «расслаблялись» у Путилина, на кухне. Сколько было принято на человека – неизвестно, но, судя по результатам, немало.

Павлик, стараясь изо всех сил сидеть ровно, перелистывал семейный альбом. Мелькали фотографии Путилина, Лысенко, очаровательной девушки – сестры Сергея.

Путилин комментировал:

– Мы с ним учились в десантном училище. В одной роте. Он – красавец, душа компании. Сестра была без ума от него. Они поженились перед самым выпуском. Меня сразу забрали в контору, а он пошел в боевую дивизию. И естественно – вскоре попал в ограниченный контингент. Мы все тогда были идиотами: интернациональный долг, интербригады, братские партии. Социализм шагает на Восток! Вот он и шагнул однажды… Пропал без вести! Что это? Убит? В плену? Дезертировал? Что я мог ей сказать? Сам ни хрена не знал! А она – светлая, увлекающаяся девочка. Стихи писала!

– Поэзия – про… про… прообраз будущего! Писатель один написал.

– Молодец. Сейчас вспомню. Ага. Вот, слушай:

Просторен день, как блуза – зеленел,

и листья мыслей лезли в майский воздух.

Жуки от почвы воротили морды,

жужжащий май крошился, словно мел,

на насекомых. Но уже напор

весны запечатлелся четким следом

в решении, что все-таки уедет,

и в надписи, украсившей забор.

Засада надписи таилась за углом.

Из школы девочка тащилась одиноко

нескладная, с критическим умом,

налитая зеленым острым соком ¹.

¹) – стихи Елизаветы Михайличенко

– «Нескладная, с критическим умом», – это о себе так. Понял?

– Конкретно, Сергей Георгиевич.

– От него не было вестей больше года. В годовщину их свадьбы она выбросилась из окна. Экспертиза установила: в состоянии сильного алкогольного опьянения.

– А я вот никогда не пьянь… не пьяню… не пьянею. Давайте – за сестру. Помянем!

Путилин наполнил рюмки. Павлик поднес свою к нему.

– Не чокаясь! – Отстранился Путилин. – Пусть земля ей будет пухом!

Выпили. Похрустели огурчиками.

– А он жив! Значит – не пропал без вести! – Внезапно озарило Павлика.

– Попал в плен. Потом та же банда взяла инженера Зейтуна. Личность легендарная. Восточный Махно! Они подружились. Потом вместе бежали. Или им помогли бежать. Короче, он стал военспецом в формированиях инженера Зейтуна. А что это значит? Значит: обучал стрелять по своим! Однозначно! Но доказательств нет. Особисты все же что-то учуяли, когда он вернулся. Из армии его списали. Под благовидным предлогом! – Проакцентировал последние слова Путилин.

– И правильно. Офицерская честь! Адекватно, Сергей Георгиевич!

– Называй меня просто – Сергеем.

– А можно – Сержем?

– Наедине.

– Схвачено, командир!

Они обнялись. Поцеловались.

– А теперь связался с художницей, – сказал Путилин. – Видел я ее картинки. Жи-во-пи-сец! Живо писец. Полный писец! Сестру ему никогда не прощу!

В кабинете Путилина сидел полковник Навалишин.

– Прочитал твою справку. Тревожная, действительно, складывается картина. – Навалишин постучал пальцами по лежавшей перед ним папке.

– Нас ждет еще много сюрпризов, – сказал Сергей.

– Слушай, а источник у тебя надежный? Ошибиться не мог?

– Нет, здесь я спокоен. Художница! Глаз острый. Раньше на фабрике работала.. И теперь с ними контакты поддерживает.

– Ну, и ладушки. Давай лучше обмозгуем, кого будем к поощрению представлять…

Во Дворце культуры «Труженик» начинался костюмированный бал, который давал Константин Петрович Батуев. В фойе и многочисленных залах толпились цыганы, уличные торговцы, корсары, магометане, средневековые воины, гуляки, субретки, лакеи, санкюлоты, английские лорды, русские бояре, восточные негоцианты, латиноамериканские писатели. Кого только тут не было! Можно было встретить Фауста, Дон-Жуана, Дапертутто, Иоканаана, северного Глана, убийцу Дориана, Гамлета, Саломею, Железную Маску. То тут, то там мелькали крепкие молодые люди в эсэсовской форме – охрана.

На верхней площадке появился Батуев в черном фраке с новенькой звездой Героя социалистического труда в петлице. Он вел под руку ослепительную Жанну Самарину.

– Приветствую вас, король вальсов! – Крикнула Жанна вниз.

И симфонический оркестр местной филармонии заиграл мелодию венского маэстро. А почетные гости стали подниматься по лестнице.

Возникший из-за колонны Жолобов, наряженный членом палаты пэров или его мажордомом – отличить их может только специалист – принялся представлять гостей:

– Ректор юридического института, нашей кузницы кадров, со старшекурсницей!

– Мы рады, ректор! – Приветствовала Жанна.

– Директор магазина «Океан» с вечерней наядой!

– Будьте как дома, рыбный бог!

– Секретарь правящей, хи-хи, партии с супругой.

– Не стесняйтесь, секретарь, вы здесь среди своих!..

Путилин в костюме испанского гидальго, наподобие тех, что любил рисовать на полях рукописей Лермонтов, пробирался в толпе.

В торговых рядах лавочник кричал буршу:

– Для твоей рябой рожи – две худых рогожи, да полторы змеиных кожи, да сказать сто раз: «Помилуй, боже!»

Другой кланялся бухарскому хану, сделавшему богатую покупку:

– Адресок наш не забудьте: Продувной ряд, Муромский лес, в нем седьмой навес…

К Путилину привязался продавец мышеловок:

– Не надо ни дров, ни печки, можно обойтись огарком свечки! Изобретение шведского инженера Нобеля, подарившего его на службу человечеству!

– Не надо.

– Универсальная штука! Большим пальцем правой руки заводится пружина! – Продавец продемонстрировал достоинства изделия. – Задевается за крючок! И готова убийственная машина!

– Не нужна она мне!

– Возьмите на будущее! На крючок надевается корочка хлеба и поджаривается на пламени обыкновенной свечки. Получается приятная, лакомая приманка для животного! Все удовольствие – один рубль! – Цеплялся продавец.

Пришлось купить, чтобы не привлекать внимание. И быстрее убираться из торговых рядов.

В центре аукционного зала стоял сверкающий хромом, эмалью и никелем «Мерседес» цвета «мокрого асфальта».

– Начальная цена: один миллион! Миллион – раз! – Стукнул молоточком ведущий.

– «Лимон» двести! – Раздалось из зала.

– Двести, извиняюсь, чего?

– Копеек, мурло!

Общий смех, переходящий в бурные аплодисменты.

Путилин поставил мышеловку возле стены и собирался незаметно уйти, но его сзади схватили за плащ.

– Товарищ, это ваше приспособление?

Путилин оглянулся. Ульянов-Ленин с сердечным другом Дзержинским с вожделением рассматривали мышеловку.

– Возьмите себе, – бросил им Путилин и направился к выходу.

– Феликс Эдмундович, передайте эту штукенцию товарищу Кобе, – сказал Ульянов-Ленин. – Архиважная вещь при нашей бесхозяйственности!

И только в коридоре, отвернувшись от колдунов, звездочетов, лизисок, Путилин смог сказать в переговорное устройство:

– 33-й! Прием!

– 33-й на связи! – ответил голос Павлика.

– Как у тебя дела?

– Веду объект.

– Где находитесь?

– В верхнем фойе.

– Не спускай с него глаз. Отбой!

Не успел Путилин спрятать под плащ переговорное устройство, как на него надвинулся пьяный мушкетер, эдакий Портос.

– Жорж! Наконец-то тебя нашел! – Заорал он, раскрывая объятия.

– Я не Жорж! – Ответил Путилин, уклоняясь от объятий.

– Ах, Жорж, не глупи! Пойдем со мной, не пожалеешь! – Портос схватил Путилина под руку и потащил сквозь толпу.

– Это упоение. Что-то особенное! Брызги шампанского! – Говорил он на ходу.– Ведь, что придумали, нахалы? Комнату греха! Но для избранных! А я нашел! Ты ведь знаешь, я большой любитель до подобных аттракционов. Но тут такое! Сейчас сам увидишь! – Портос втолкнул Путилина в комнату греха.

Здесь совокуплялись, мастурбировали, предавались парафилии. Можно было увидеть даму с собачкой, мальчика с пальчиками, Веру и Надежду, свернувшихся кольцом в любовном экстазе. Никто никого не стеснялся. Наоборот: открытость стимулировала чувственность.

Путилин опешил. А Портос тянул его в угол, где сидели полуобнаженные красотки:

– Ты каких предпочитаешь в это время суток? Возьмем для пробы брюнеток! Впрочем, рыженькие тоже хороши.

Больше Путилин выдержать не смог. Двинул Портосу пяткой по голени. А когда тот взвыл от боли и выпустил его, добавил коленкой в пах. И бросился прочь.

– Ты же сам этого хотел, Жорж Данден! – Проговорил Портос, оседая на пол.

А Путилина на свободе встретила песня, исполняемая детской хоровой капеллой:

Зачем глядишь так жадно вдаль

И руки жмешь себе напрасно,

Ужель узнала ты печаль,

Ужель ты любишь сладострастно?

Нет, этого не может быть!..

Ведь ты чужда для упоений…

В соседнем зале демонстрировались модели одежды. И ведущий говорил в микрофон:

– Обратите внимание на это усовершенствование природы и искусства – декольте. Безмятежная грусть для нас, глазами созерцающих и не имеющих возможности приныкать! Сплошное колебание всех семи чувств света!

В это время у Путилина запиликало переговорное устройство. Закашляв, чтобы не привлекать внимание, Путилин отошел в сторону.